Электронная библиотека » Константин Аксаков » » онлайн чтение - страница 3


  • Текст добавлен: 22 ноября 2013, 17:46


Автор книги: Константин Аксаков


Жанр: Литература 19 века, Классика


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Отчего наслаждение же не покидает вас при виде ужасов Ричарда III-го, при судьбе Дездемоны? – Оттого, что с этих явлений снята правда частного, случайного, действительного грубого факта и открыто вам в них общее значение, а вместе, при изображении, – тайна красоты. – Все это совершается высоким действием художественного творчества. Человек, созерцающий художественное создание, видит яснее и становится лучше. – Но если явления жизни, лица и события остаются в произведении писателя со всею своею наготою, т. е. действительностью, то они действуют на вас так же, как они действуют в жизни, т. е. возбуждают то же отвращение или ужас, так же противны, с тою разницею, что чувство отвращения и ужаса не имеет у вас действительного, живого своего значения, ибо перед вами не действительная жизнь, а сочинение; верно списанные, скопированные с действительности, такие произведения, сохраняя всю случайность факта, не имеют, с одной стороны, общего значения (как в художественном произведении), дающего им цену истины и изящества, – с другой стороны, не имеют и правды факта (ибо они не факт, а список), дающей частное, случайное, но действительное значение. – Такого рода произведение – сочинение г. Писемского «Ипохондрик». Художественного творчества в нем нет и тени. Грязные лица в комедии являются со всею грязью действительности и случайности, не проникнутые художественным смыслом произведения, оправдывающим их появление, – и потому отвратительны до высшей степени: следовательно, вся комедия как сочинение не имеет никакого достоинства и даже никакого интереса! – «Но это верно», – скажут. Но эта верность, отвечаем мы, вовсе не достоинство и не заслуга. Кто и что выигрывает от этой верности? Явление самое, жизнь сама? В копии жизнь не нуждается, да и копия всегда бледнее оригинала. Искусство? Копия с искусством не имеет ничего общего; она занимает только место в его области, место ворвавшейся грубой действительности в списке, действительности, которая еще могла бы только быть предметом искусства; сверх того, в настоящем случае это копия отвратительной действительности; восковая, крашеная, да еще безобразная фигура в художественной мастерской ваятеля. Припомним здесь кстати многозначащие слова Шиллера, который так глубоко понимал искусство. Нападая на натянутость французских произведений, он в то же время говорит:

 
Der Schein soil nie die Wirklichkeit erreichen,
Und siegt Natur – so muss die Kunst entweichen.[6]6
Образ никогда не должен достигать действительности;И как скоро побеждает природа, искусство должно удалиться.(нем.)

[Закрыть]

 

Да если бы верность была художественным достоинством, то первым художником был бы стенограф. Задача и интерес искусства понятны, но их не отыщешь в копии. – Поэтому, читая комедию г. Писемского, чувствуешь не только не художественное наслаждение, а, напротив, отвращение, когда перед вами, один за одним, являются безобразные нравственные уроды, точно как будто вы входите в их действительное общество, чего, конечно, не желали бы, – и отвращение не оставляет вас во все время чтения комедии. Еще если б какая-нибудь задача, мысль пьесы выходила наружу, – но этой мысли нет, и спрашиваешь себя, зачем стоит перед вами это отвратительное собрание будто бы людей? Отношения ваши к произведению, их изображающему, еще хуже, противнее, чем к самой действительности, чем если б все эти уроды были живые лица, вам встретившиеся в жизни: там, по крайней мере, вы сами лицо действительное, для вас разрешена возможность действовать, а здесь и этого нет, – чем потрясет, чем подвигнет такое произведение вашу душу? Негодованием? Это благородное чувство дается или жизнию, или художественным произведением, или мыслию, выдвинутою вперед. – Глубокою думою, негодованием или грустию? Но эти благородные ощущения даются только такими произведениями, которые художественны или в которых есть мысль, выдвигающаяся вперед.

Желанием, порывом получить возможности потрясти эту мерзость?.. Но это дается действительностью. В копии отвратительной действительности нет ни того, ни другого, никакого благого внушения, ничего, кроме отвращения и скуки. Таково произведение г-на Писемского, таково впечатление его комедии. – Мы не понимаем, не можем разрешить себе, какой интерес мог иметь автор, выводя свои отвратительные лица, тогда как между ним и этими лицами нет связи искусства, нет художественного отношения. Если б автор писал психологический трактат о мелочности и безобразии нравственном, до которых может дойти человек, и приводил бы примеры, – здесь интерес (уже без всякого притязания на художественное создание) был бы понятен, имел бы общее значение. Если б автор собирал анекдотические данные, если б писал хоть статистические заметки о том, сколько таких-то или таких-то людей на свете, во всем этом мы видели бы общий какой-нибудь интерес, какую-нибудь общую цель; но здесь – никакого, никакой. Между тем перед нами притязание на сферу искусства, комедия… и выходит верная (в стенографическом смысле) копия, не имеющая ни достоинства искусства, ни достоинства действительности, следовательно никакого.

Есть роман г. Писемского «Богатый жених». Роман в первых главах еще недурен, но далее идет вяло; лица повторяют себя с изменениями и дополнениями, и кажется, как будто всем им очень скучно в романе. Во время чтения «Богатого жениха» кажется нам, будто есть что-то, а вы ходит ничего. Шатилов, по нашему мнению, не выдержан; он сперва является просто пустоголовым человеком, даже дрянью, и только; между тем он тут же обнаруживает подлость, которая едва ли в его характере, подлость и низость первой степени: он строит свои надежды и мечтает (хотя мечты имеют основание только в его голове) с удовольствием о том, что девушка, им любимая, – побочная дочь богатого князя?.. Девушка не виновата, если б это было так, и препятствием для замужества это быть не должно; но строить свои надежды на ее незаконном рождении, на позоре ее отца и матери, но помышлять об этом с удовольствием кто может, кроме самого низкого подлеца? – Среди характеров и лиц, незавидных в романе г. Писемского, является покровительственный гений

 
С лучезарною звездой
 

на фраке: это старый князь Сецкий. С такою же звездой и такой же покровительственный гений – Томский в романе «Силуэт» г. Вонлярлярского. – Полный добродетелей и благородный Томский, посылающий (пусть и для доброй цели) своего чиновника хлопотать и шпионить по своим частным делам, т. е. делам друзей своих, а это все равно. Эти две добродетельные звезды, чего доброго, может быть, зародыш целых созвездий в наших литературных произведениях; аристократические особы Томский, князь Сецкий, Вельский, Громовицкий начинают попадаться в наших романах и повестях, грозя заменить собою некогда славное поколение Греминых, Славиных и Брониных Марлинского.

Мы должны сказать о г. Островском. Г. Островский вдруг обратил на себя общее внимание комедиею своею «Свои люди – сочтемся». Впрочем, общее внимание обращалось так не на него одного; это случалось и с другими новейшими писателями, но, мгновенно возбужденное, внимание это скоро исчезало, ибо следующее произведение автора обыкновенно внимания не стоило.

Первая комедия г. Островского – точно, замечательное произведение. – Она известна давно, говорить об ней подробно не нужно, и мысль свою мы хотим сказать в нескольких словах. Комедия г. Островского страдает, хотя не в такой степени, той же дешевой верностью, как и комедия г. Писемского, но комедия «Свои люди – сочтемся» имеет значение большое, и интерес ее понятен. Предмет комедии – целый строй и ход жизни, общее развращение, вопрос общественный. Это предмет, вполне достойный художника, в особенности художника русского[7]7
  Приводим здесь замечание А. С. Хомякова: он весьма справедливо находил сходство между комедиею русской и комедиею аристофановской; в самом деле, содержание нашей комедии всегда вопрос общественный, а не личный, всегда состояние общества с той или другой стороны, в известную эпоху; вспомним только «Ябеду», «Недоросля», «Горе от ума» и «Ревизора».


[Закрыть]
, – и он составляет главную мысль комедии. Если комедия «Свои люди – сочтемся» и не имеет, по нашему мнению, значения художественного, то она, при несомненном таланте автора, имеет сильное значение ораторской речи, одушевленной глубоко одною мыслию. – Это достоинство немаловажное, особенно в наше время, когда такие речи нужны.

Потом г. Островский написал несколько драматических сцен, отличающихся стенографическою верностью; общественного интереса в них нет; в них, правда, есть мысль осветить некоторые стороны человеческого характера и разные отношения людей между собою, но все это вышло довольно мелко.

Наконец, г. Островский недавно напечатал в «Москвитянине» новую свою комедию, «Бедная невеста». Предмет комедии здесь не общество. Значения ораторской речи она не имеет. В комедии взяты разные лица и случайно сведены вместе; в ней видим мы опять ту же неизбежную стенографическую верность, сквозь которую мелькает талант автора. – Почему все лица комедии сведены в один кружок? – А так, они знакомы случайно между собою, и более ничего. – Не то в «Ревизоре», не то в «Игроках» – там выдвигается целая общественная среда на сцену, и каждое лицо, при своей особенности, выражает собою целую среду, в которой живет и движется. В «Женихах» – опять другое: там сама случайность столкновения разных лиц входит в содержание комедии: к невесте приходят женихи, ей до того вовсе незнакомые, и эта случайность самого положения лиц собирает различные фигуры вместе. Но ничего этого нет в комедии «Бедная невеста». – Впрочем, живое лицо комедии, сама бедная невеста, – лицо с большим достоинством; до сих пор подобные лица выводились в смешном виде, но здесь это лицо выставлено в привлекательном и в то же время истинном свете и возбуждает законное человеческое сочувствие. В комедии слышится намерение автора поступить так, намерение прекрасное, вполне достойное уважения; да и во всей комедии слышно нравственное чувство; все это сохраняет несомненное и серьезное достоинство произведения. – Что же касается до художественного значения, то талант автора, чувствуемый постоянно, не дает, однако, этого достоинства его произведению. Что делать? Как скоро слышен процесс самого сочинения, то самое произведение уже не может иметь для вас целостности создания и не может дать вам впечатления художественного. Так коротко уже известны нам все эти авторские приемы, так коротко знакома та скалькированная естественность речи, делавшаяся общею, легко приобретаемою собственностию наших писателей; на все это есть так наз. рецепт, до всего этого может добраться всякой литератор. И естественность слова, достоинство важное, становится скучною, когда она рабски и потому неверно описана с натуры; видно, мало ее одной, а кроме нее у наших писателей, по большей части, ничего нет. Мы бы советовали нашим литераторам не слишком гоняться за этою естественностию, которая переходит уже в пошлость. Читатель хорошо видит всю эту охоту за естественностию и все удовольствие, с которым авторы ходят на эту охоту, которая, конечно, интересна более для автора, чем для читателя.

Итак, художественного достоинства не видим мы в «Бедной невесте» (вопреки критику «Москвитянина», критику, который часто высказывает много верного и справедливого). В ней нет общественного интереса. Но в комедии есть прекрасное намерение, выражающееся в том, каким образом выставлена сама бедная невеста; в комедии слышно нравственное чувство. По нашему мнению, это достоинства немаловажные: они приносят добро.

Недавно в «Отеч. зап.» появилась повесть «Еще год» Крестовского (псевдоним). С удовольствием и удивлением прочли мы эту повесть. Правда, уже прошло время Печорина, этого героя бесстыдства и гнилого эгоизма; прошло время и маленьких Печориных, заключавшихся Тамариным, от которого сам автор поспешил отказаться; но все оставался в произведениях нашей изящной литературы пошлый стыд искренних душевных движений; оставалось это малодушие, а малодушие совершенно противуположно мужеству быть тем, что есть. – Поэтому повесть Крестовского странно и приятно порадовала нас среди обширной и вялой скуки, налегшей на всю нашу литературу. Чистое, свежее и нежное чувство проникает всю повесть; оно не побоялось выйти в наш печатный свет, где редко оно ценится, где скалозубство давно занимает почетное место, скрывая под собою нравственное бессилие; это благородная повесть, полная жизни душевной, полная чистых, искренних стремлений. Мы оставим в стороне вопрос о значении художественном, да на него в повести нет нигде, кажется, ни малейшего притязания. В самом деле, разве кроме произведений творчески художественных не может, не должно быть никаких других? – Конечно, могут быть произведения, полные искренности, полные мысли, истинного чувства, душевной красоты, – и потому благотворные; к таким принадлежит эта повесть. Пусть пишутся такие произведения: они не изменяют состояния нашей литературы, но оставляют ее прежнею, не вносят нового, но пока, до новой литературной эпохи, они недаром занимают наше внимание: много доброго будет от них.

В этом роде большая часть произведений английской литературы, произведений истинно прекрасных; в каждом из них краеугольным камнем – чувство веры и нравственное чувство; в каждом из них сохранено человеческое достоинство и вместе необходимая трезвость души. Слава Богу! Литература наша теперь полна переводами произведений литературы английской, столько отличных от отвлеченных произведений французской литературы, в которых нет ни внешней, ни внутренней правды, в которых развратное смешение нравственных понятий, в которых самое добро злотворно и является каким-то соблазном, в которых дышит и действует какая-то чувственная душа.

Мы упомянули о переводах с английского и должны сказать, что переводы наши часто неудачны и неверны. В особенности курьезно переводит переводчик «Отеч. записок» г. Введенский. Вообразите! Англичане у него говорят часто языком Гоголя: Оно и тово-с, вот мол что и проч., так что читатель вдруг видит перед собою вместо английского слуги, а иногда и английской леди то Селифана, то Петрушку из «Мертвых душ». Вот несколько примеров:

Санди, английский слуга, говорит леди Элеоноре: «Да уж, право, я не знаю, оно и тово-с! Пришло, видите ли, письмецо к вашей милости… То есть не то чтоб оно действительно пришло, а так-с…»[8]8
  ОЗ, № 8, 1852, стр. 196.


[Закрыть]
. А прекрасная леди Маргарета говорит про одного офицера (как видно, в шутку), что он «в некотором роде жизнию жертвовал для Отечества»[9]9
  там же, стр. 154.


[Закрыть]
.

Вот как описываются сокровенные движения герцогини Ланарской: «Должно заметить, что об этом кузене ее светлость не заботилась никогда и даже едва помнила о его существовании; но надлежало, во что бы то ни стало, поставить пику Маргарете, и пика была поставлена, так что оказалась полная возможность отвечать кому следует: вот, мол, что, знай нас»[10]10
  там же., стр. 152.


[Закрыть]
.

А вот, наконец, тон самого романа, самого автора; не забудьте, что автор – женщина: «О вы, бедные старые девы, эдинбургские, лондонские, парижские и всех других главнейших городов Европы и Америки! Какими тощими кошками представляетесь вы мне в сравнении с моей героиней! Во прах, во прах, на колена перед Тибби, перед этим истинным идолом старого девства. Смотрите на нее – и облизывайтесь»[11]11
  там же, стр. 189.


[Закрыть]
.

Каков тон! И это уже тон самого английского автора, по милости его переводчика. Бедная мистрис Нортон! Каков наш переводчик! Даже признательно вам положить, оно и тово-с, задали вы, г. Введенский, смею сказать, в некотором роде перцу англичанке: знай читать наших, вот, мол, что!

Мало того тона, которым одолжает англичан переводчик; он еще выпускает, прибавляет, изменяет смотря по своему произволу. Он сам объявляет об этом с неподражаемою изумительною наглостью, объявляет печатно в «Отеч. зап.» прошлого года; его объяснение само могло бы быть занесено в какой-нибудь юмористический роман и заняло бы там не последнее место. – Подобного рода переводами переводчик мешает знакомству нашего читателя с литературой англичан и доставляет знакомство с собой как с сочинителем, знакомство, чести которого вовсе не добивается читатель, желающий узнать Теккерея или Диккенса. Не показывает ли издатель журнала полного неуважения и к иностранному автору, и к русскому читателю, когда печатает у себя переводы, в которых переводчик местами разные приправы, а местами целую стряпню своей домашней кухни выдает за произведение чужое? Не справляться же везде с оригиналом, чтобы узнать, где говорит Диккенс, а где г. Введенский.

Кроме этого способа переводить попадаются еще, как в переводах «Отеч. зап.», так и других петербургских журналов, сильные промахи против русского языка, который мало-помалу искажается и забывается в Петербурге. В переводе «Пенденниса» в «Отеч. зап.» за нынешний год говорится, что Пенденнис пошел обстрикнуться. Это слово не какого-нибудь лица в романе: это слово текста. Такое неправильное употребление глагола напоминает нам известный анекдот о двух немцах. Один немец, желая пощеголять знанием русского языка, сказал другому: «Я сегодня обстрикался». Другой немец ответил: «„man muss sagen“[12]12
  нужно говорить (нем.)


[Закрыть]
обстрикнулся». Переводчик «Отеч. зап.» следует, как видно, второму немцу; не диковинка, что и первый немец найдет себе последователей в русском языке петербургской литературы. Вот еще пример. В «Отеч. зап.»[13]13
  1852, № 8.


[Закрыть]
сказано: «навались на веслах». Разве «на веслах»? Должно: «на весла!» – вот крик гребцов. В этом же журн. номере была очень забавно употреблена русская пословица «славны бубны за горами»: «Современник» с гордостью говорит, что теперь «не только за горами славны бубны». Когда встречаешь подобные ошибки, то думаешь, что перед вами иностранцы, говорящие по-русски. Есть еще один маловажный, но забавный промах г. Введенского в переводе «Опекуна»; он говорит: «Ведь был же Одиссей узнан своим старым слугою: как же это могло статься, что жена-то не узнала его?»[14]14
  ОЗ, 1852, № 8, стр. 206.


[Закрыть]
. Одиссей был узнан не слугою своим, а служанкой, няней Эвриклией. По-английски сказано: the servant; род здесь не обозначен, а переводчик подумал, что здесь говорится о слуге. Нам кажется, что образованному переводчику надо бы хорошо знать Гомера.

Скажем общее замечание о переводах. В каждом народе и в каждом языке есть общее человеческое достояние и есть оттенок собственной национальности. Не будь первого – не было бы взаимного понимания народов, не будь второго – не было бы жизни и действительности, и общее оставалось бы отвлеченным. – При переводах общая сторона передается в том же духе и на другой язык; но национальность никогда не может и не должна передаваться национальностью. Национальностями различаются народы между собою. Что же выйдет, если эти разницы смешаются, если, передавая особенность народа, вы уничтожите ее, заменив особенностью другого народа? Выйдет совершенная бессмыслица; это будет уже не перевод, а беззаконная и безобразная замена одной особенности другою; все равно как если бы вы вздумали одеть Джон-булля русским крестьянином или русского крестьянина Джон-буллем. Сходясь в общечеловеческом значении, они расходятся в образе национальном.

В нашей литературе переводы занимают такое важное место, что мы сочли не лишним сказать об них несколько слов.

Что же скажем мы в заключение нашего обозрения современной литературы?

Она многоплодна; это не подлежит сомнению. Перед нами множество писателей и множество произведений; но что высказывает она? какая мысль движет эту массу повестей, романов, комедий и проч.? Ничего она не высказывает, и никакая мысль их не движет. В самом этом отсутствии мысли есть свой смысл. Эта бессмысленность, бесполезность талантов выражает, по нашему мнению, прекращение литературы, начавшейся с Кантемира, дух которой был – подражательность. Эта литература давала нам поэтические произведения, более или менее отвлеченные, произведения истинных талантов, попавших на общий ложный путь; она давала нам их, пока не замкнула своего круга, пока не истощила своих сил, пока не поколебалась вера в ее направление. Но теперь наступила эта минута, и прежняя литература, после полутораста лет своей деятельности, впала в совершенное бессилие. На рубеже ее стоит Гоголь, величайший писатель русской, не договоривший своего слова, которое рвалось в новую область. Когда решится задача, чем станет русская мысль и поэзия, – это дело будущего. В настоящее время перед нами болтливая толпа писателей, лишенных, видимо, значения, покинутых духом древней эпохи, свидетельствующих собою о прекращении целого направления. Из этой массы ненужных слов, из этого книжного потопа выплывают на поверхность несколько произведений, означенных или мыслию, или каким-нибудь достоинством. Есть несколько авторов, которые хотя ничего не изменяют в состоянии нашей литературы, но в которых светится какая-то чуть видная заря литературы будущего дня, которая исчезнет, как скоро появится солнце. В настоящее время этот проблеск много значит. Такой писатель – г. Григорович, отчасти г. Тургенев и Котляревский. Заметен также г. Островский и повесть г. Крестовского; мы уже объяснили, в каком отношении. А остальное… одна ненужная, бесплодная масса, – и только.

Такова наша современная литература. Но унывать мы не будем: пусть темнеет ночь прожитого наконец нами дня; мы знаем, что жизнь жива; не станем же жалеть о ее выражении, брошенном и потерявшем свой смысл, выражении, в котором было столько ложного.

Дела нам много, и, конечно, первое место в наше время принадлежит мысли в ее справедливой и светлой деятельности; ученые занятия, исследования имеют в наше время важное значение. Самобытное мышление, сознание самих себя, сознание русского начала жизни, выразившейся в народном быту и общественности, в истории, в языке и т. д., сознание достигаемое изучением нашего прошедшего вообще и настоящего в простом народе, – вот наше дело; оно пробуждает в нас вновь русского человека, так долго спавшего и видевшего такие дурные сны.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации