Текст книги "Сквозь слезы. Русская эмоциональная культура"

Светлана Волошина
«…КОЛЕНА ПРЕКЛОНИТЕ, С СЕРДЕЧНОЙ ИСКРЕННОЙ СЛЕЗОЙ»
СЛЕЗЫ КАК ЧАСТЬ СЦЕНАРИЯ ВЛАСТИ НИКОЛАЯ I

При работе с документами времени правления Николая I невозможно не заметить частое фигурирование в них слез подданных, от высших чинов и вниз по иерархической лестнице. Концентрация «слезливой компоненты» достигает максимума в официальных описаниях событий и ритуалов государственного масштаба, в эго-документах высшего чиновничества, а также в документах тайной полиции – III отделения С. Е. И. В. К.

Определяя значимость, «направляющее воздействие» «символических моделей чувства», Клиффорд Гирц утверждает:

Чтобы принимать решения, мы должны знать, что мы чувствуем по поводу тех или иных вещей, а чтобы знать, что мы чувствуем по их поводу, нам нужны публичные образы чувствования, которые нам могут дать только ритуал, миф и искусство174174
  Гирц К. Интерпретация культур. М.: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2004. С. 96. (Серия «Культурология. XX век»).


[Закрыть].

Очевидно, слезы подданных и, реже, слезы представителей императорской семьи, демонстрируемые во время торжественных церемоний и по поводу крупных политических событий, были частью ритуала (сценария или перформанса). При выстраивании определенной императорской «персоны», (квази)мифологического образа самодержца подданным предписывались определенные модели публичного выражения чувств, в частности – слез, с учетом их характера (от восторга, умиления или почти религиозного экстаза), а также времени их пролития.

Такие модели в основном были представлены в публикациях официальных отчетов о событиях с участием монарха (например, в «Журнале посещения Москвы его Императорским Величеством Александром I и кратковременного пребывания в сем первопрестольном граде в 1809 году»175175
  Голенищев-Кутузов П. И. Пребывание императора Александра I в Москве в 1809 году. СПб.: тип. Гл. упр. уделов, 1908. (Автор установлен по изд.: Сопиков В. С. Опыт рос. библиографии. № 4104. Два доп. тит. л., воспроизводящих моск. изд. 1810 г., с загл.: «Журнал посещения Москвы его императорским величеством Александром I и краткого его пребывания в сем первопрестольном граде в 1809 году».)


[Закрыть]), а также в текстах официозных периодических изданий. В николаевское время таковыми были, например, газета «Северная пчела» Ф. В. Булгарина (и присоединившегося к нему Н. И. Греча) и журнал «Отечественные записки» П. П. Свиньина, обстоятельно описывающие жесты и нюансы реакций как действующих лиц (царской семьи), так и публики, и тем самым задававшие необходимые (власти) «образы чувствования».

Издания не только (и не столько) фиксировали ход церемоний, сколько формировали нормативное взаимодействие их участников и зрителей, в том числе и реакции последних. Хронотоп этих «перформансов» включал и несколько кульминационных моментов, не только разрешавших, но и предполагавших яркую эмоциональную реакцию – слезы.

Помимо основных личностно-государственных событий (коронаций и совершеннолетия наследников), обязательную «официальную» эмоциональную вовлеченность – и не менее обязательную ее демонстрацию – предполагали визиты императора и семьи в Москву.

Начиная с правления Александра I Москва была образцовым полем для отработки демонстрации народного одобрения, примером для остальных. «Москва была для России синекдохой нации, и ее радость выдавалась за радость всех русских»176176
  Уортман Р. С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии: В 2 т. М.: ОГИ, 2004. Т. 1. От Петра Великого до смерти Николая I. С. 287.


[Закрыть].

Эта демонстрация была двусторонняя, для москвичей – неизменно яркая, для императора же – более или менее сдержанная, в зависимости от его «персоны».

Так, характер слез подданных Александра I вполне объясняется известной формулой «ангел на троне»: в сентиментальной риторике официальных отчетов явно заметны и религиозные коннотации. Император так добр, великодушен, милостив и кроток, что подданные (особенно гиперэмоциальные москвичи) не сдерживают слез умиления и благодарности.

Важно отметить, что при виде народного умиления этот император плачет сам, демонстрируя сентименталистские добродетели – нежность и сострадательность к подданным, в которых он, с одной стороны, видит равных по чувствительности людей, с другой – не предполагает в них никакой политической и гражданской агентности и, следовательно, угрозы.

Слезы в александровском сценарии были знаком одобрения царем проявлений народной любви… но при этом народу не отводится никакой политической роли, – справедливо резюмирует Ричард С. Уортман. – Восторг просто подтверждает всё, что царь делает для благополучия народа177177
  Там же. С. 288.


[Закрыть].

Так, автор отчета о пребывании Александра в Москве в декабре 1809 года восклицает: «…милосердный и чувствительный Государь, согретый сими своего народа восторгами, проливал драгоценные слезы – доказующие нежность Богоподобной души Его!» (курсив здесь и далее мой. – С. В.)

Москвичи же, лишь узнавшие о «нежном Отце», «грядущем в объятия нежных чад», готовились «упасть к Его ногам, облобызать их со слезами, из единого восторга и приверженности истекающими»178178
  Голенищев-Кутузов П. И. Пребывание императора Александра I в Москве в 1809 году. С. 11–14.


[Закрыть].

Слезы Александра как следствие умиления при виде преданности народа закономерно часто упоминаются в описаниях событий 1812 года. В частности, в «Записках о 1812 годе», в главке о «Совещании в зале купеческого собрания», издатель консервативно-патриотического журнала «Русский вестник» С. Н. Глинка пишет: «Государь начал речь, и с первым словом слезы брызнули из очей его». Подданные (вновь образцовые в своей демонстративной эмоциональности москвичи) соответствовали: когда царь

двинулся с Красного крыльца, двинулось и общее усердие. На каждой ступени, со всех сторон, сотни торопливых рук хватались за ноги Государя, за полы мундира, целовали и орошали их слезами179179
  Глинка С. Н. Глинка. Записки о 1812 годе / [соч.] Сергея Глинки, первого ратника Московского ополчения. СПб.: в тип. Императорской Российской академии, 1836. С. 13.


[Закрыть].

Здесь стоит отметить, что, учитывая взгляды С. Н. Глинки, характер его издания и исторические обстоятельства, представленное им описание эмоциональных реакций царя и народа относится гораздо более к нормативной модели, чем к объективному пересказу.

Во время правления Николая I характер «слезного» сценария заметно меняется: если у «ангела на троне» слезы умиления и сострадания были органической частью его «персоны», то младший брат демонстрировал их лишь в исключительных случаях, перенося обязанность плакать на своих подданных.

В основном подобные случаи касались ритуалов, связанных с наследником: фигура отца здесь сливалась с фигурой монарха, провидящего передачу власти над империей после смерти сыну, – личное растворялось в политическом.

Первые слезы в официальных описаниях появляются сразу после подавления декабрьского восстания; при этом их могут позволить себе окружающие, но не сам Николай Павлович, демонстрирующий исключительную выдержку.

Согласно записям М. А. Корфа – высшего чиновника и придворного, то есть наблюдателя, прекрасно разбиравшегося в тонкостях ритуалов и значениях монарших жестов, – интуитивным знанием об уместности слез обладала и супруга Николая Павловича. Александра Федоровна в страшный день восстания «сохраняла более спокойствия и твердости духа», в то время как вдовствующую императрицу Марию Федоровну нашли «в слезах, вне себя от отчаяния и не таившею самых печальных опасений»180180
  Корф М. А. Восшествие на престол императора Николая I-го. Составлено по высочайшему повелению статс-секретарем бароном Корфом. Третье издание (первое для публики). СПб., 1857 // 14 декабря 1825 года и его истолкователи. М., 1994. С. 285.


[Закрыть].

По миновании опасности близкое окружение нового монарха может позволить себе слезы – как выражение умиления Божьей справедливостью и достойной этой Божьей поддержки силой духа Николая.

В тот же вечер во время службы в дворцовой церкви

настала, наконец, минута… молебствия… Никто, конечно, из присутствовавших при этом священном обряде никогда не забудет умилительной его торжественности. Все были потрясены; у всех были слезы и в сердце и на глазах…

Слезы эти могли появиться вследствие понимания метаморфозы, произошедшей за день с Николаем Павловичем: как упоминалось выше, к личному прибавилось политическое – своего рода истинное помазание на царство. Тот же М. А. Корф, описывая встречу супругов, писал:

Эта встреча, это свидание, еще менее доступны нашему перу. Императрице-супруге казалось, что она видит перед собой и обнимает совсем нового человека…181181
  Там же. С. 293.


[Закрыть]

(Здесь же в авторском описании преображенного Николая появляется и агиографический троп: неспособность «пера» описать высшие аспекты происходящего.)

Первым крупным официальным событием, в котором выражения эмоций (слезы в их числе) были регламентированы ролями и сценарной хронологией, стала коронация Николая I.

Вновь отмечу: речь идет о презентации этого события в документах (прежде всего, в официозной популярной «Северной пчеле»), создававших необходимый «эмоциональный режим» (emotional regime), если пользоваться термином У. Редди182182
  Reddy W. M. The Navigation of Feeling: A Framework for the History of Emotions, Cambridge: Cambridge UP, 2001.


[Закрыть], – «тот комплекс эмоций, который служит интеграции и созданию Gemeinschaft»183183
  Плампер Я. Эмоции в русской истории // Российская империя чувств: Подходы к культурной истории эмоций / Ред. Я. Плампер, Ш. Шахадат, М. Эли. М.: Новое литературное обозрение, 2010. С. 22.


[Закрыть].

Слезы входили в «набор нормативных эмоций и официальных ритуалов, практик и эмотивов, которые их выражают и внедряют; необходимый фундамент любого стабильного политического режима»184184
  Цит. по: Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 22.


[Закрыть].

Описания нормативных реакций подданных, а также образцового поведения Николая как лидера государства и отца частного семейства («царя-батюшки» во всех смыслах) способствовали интеграции верноподданных, объединенных одним чувством, нередко выражаемым слезами.

Здесь стоит упомянуть возникновение (точнее, выстраивание) еще одного мифа, исчерпывающе и доказательно описанного Ричардом С. Уортманом:

Теперь миф изображал императора не только как воплощение атрибутов западной монархии, но и как члена семьи, человека, возвышенного наследственностью и своей принадлежностью к правящей фамилии, олицетворяющей высшие ценности человечества <…> Царская семья должна была включать личную жизнь в сценарий, превратить его в длящееся драматическое представление преданности дому, которой могли бы подражать и восхищаться его подданные185185
  Уортман Р. С. Сценарии власти. Т. 1. С. 328–329.


[Закрыть].

Вряд ли Николай I разрабатывал сознательно какую-либо рациональную программу взаимоотношений, скорее он следовал внутреннему убеждению, буквально реализовывая известную концепцию Э. Канторовича в ее «перевернутом» виде, то есть совмещая «два тела короля» в одном.

Этот миф давал возможность подданным проявлять личные эмоции по отношению к событиям из жизни царской семьи, тем самым демонстрируя политическую преданность (собственно, их участие в политической жизни государства этой демонстрацией и ограничивалось).

Градус выражаемых эмоций повышался библейскими сравнениями в описаниях: они подчеркивали сакральную сторону события, и слезы здесь становились выражением религиозного восторга и умиления. Некоторые авторы воспроизводили традиционный агиографический «зачин», заявляя во вступлении о неспособности адекватно передать грандиозное событие и чувства царской семьи и придворных, с ним связанные. Описывая «минуту восторга», охватившую москвичей, «когда царственная чета облечена была в порфиры и увенчана коронами», издатель «Отечественных записок» П. П. Свиньин заявлял:

Тщетно старался бы я изобразить ее (минуту. – С. В.), старался бы перелить чувства зрителей в воображение читателей. Нет! надобно было самому видеть все действия сего священного обряда…186186
  См., напр.: Историческое описание Священного Коронования и Миропомазания их Императорских Величеств Государя Императора Николая Павловича и Государыни Императрицы Александры Федоровны // Отечественные записки. 1827. № 31. С. 197.


[Закрыть]

Московский митрополит Филарет в речи перед коронацией сравнивал правление Александра с царствованием «кроткого Давида», во время которого «прозябли… плевелы, а преемнику его досталось очищать от них землю Израилеву. Что ж, если и Преемнику Александра пал сей жребий Соломона!». По словам того же Свиньина, это сравнение «тронуло до слез монарха».

В программу коронации были включены и братья помазанника (в первую очередь, конечно, Константин), и приглашенные.

Немногие из присутствовавших смогли удержаться от слез, особенно когда император обнял цесаревича великого князя Константина, что в эту минуту стало прекраснейшим плодом его благородной жертвы187187
  Цит. по: Уортман Р. С. Сценарии власти. Т. 1. С. 381.


[Закрыть].

Здесь общее, политическое, вновь сливалось с частным: Константин отказался от престола в пользу Николая, и публика, понимая контекст политический, выражала предельное уважение, восторг и умиление – слезами.

Не только публика: и новый император, и императрица, и ближайшие родственники являли миру, то есть зрителям (и после – читателям), проявление наиболее сильных эмоций – поцелуи и слезы – в тех случаях, когда демонстрировалось единение политическое и личное. Таким образом то ли личные эмоции политизировались и личное для царя расширялось до пределов империи, то ли политическое и общее воспринималось как личное, ему принадлежащее.

Под конец церемонии

представилось умилительнейшее зрелище родственного Их Императорских Величеств и Их Императорских Высочеств лобызания – зрелище, тронувшее до слез каждого россиянина, видевшего в сем союзе пример высокой нравственности, залог счастия и благоденствия отечества188188
  Историческое описание Священного Коронования. С. 210.


[Закрыть].

Поведение царя и семьи виделось образцом нравственности для каждого, и слезы подданных здесь обозначали совершенное принятие представляемой модели, усвоение преподанного урока.

Слезы теплые, сладкие, были символом непритворного умиления всех при слушании молитвы Царя Венчанного. Мы заметили, что многие из Представителей чужеземных Держав, не понимая слов, но умиляясь самым действием священного обряда, были не менее тронуты…189189
  Там же. С. 200.


[Закрыть] —

сообщал читателям внимательный П. П. Свиньин. (Интересно, что напрямую про слезы иностранцев ни он, ни другие авторы текстов не упоминают: вероятно, высшее умиление от сердечного понимания происходящего доступно только российским подданным190190
  Так, например, в письме Анны Дисборо, жены английского посла в России, нет упоминаний о слезах участников и присутствующих на коронации: Подлинные письма из России. 1825–1828. СПб.: Дмитрий Буланин, 2011. С. 155–160.


[Закрыть].)

Помимо статей, на коронацию были написаны и приличествующие случаю стихотворения, напечатанные, в частности, в «Сыне отечества» (редакторы Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин), «Отечественных записках» и «Северной пчеле».

Одним из инвариантных образов в этих сочинениях были слезы. Так, в оде «На всерадостнейший день священного коронования Его Императорского Величества, Государя Императора Николая Павловича» в «Сыне Отечества» были такие строки:

 
В храм – и стар и млад спешите!
Молитесь с радостной душой!
И там – колена преклоните,
С сердечной искренной слезой.
 

В одной из следующих книжек печатались «Чувства Русского крестьянина при Священнейшем Короновании Императора Николая Первого» (соч. Михайла Суханова).

В «Чувствах» описан некий природный катаклизм, стихийное бедствие, оторвавшее земледельцев от работы в поле (видимо, так были представлены декабрьские события 1825 года). Однако потом

 
Вдруг явилося солнце красное!
Вмиг рассеялись тучи черные…
Тишина везде воцарилася.
Земледельцы вновь на полях своих,
И работая, сами плакали,
Славословили благ подателя…
 

Как и в текстах времени Александра I, здесь реализован сентименталистский карамзинистский подход: крестьяне так же глубоко чувствовать умеют, как и остальные сословия, и слезы здесь – внешний признак истинного просвещения, серьезного сердечного понимания ситуации.

Слезы наличествуют и в более поздних текстах о коронации Николая I: этот эмоциональный жест стал привычной частью николаевского сценария.

Так, в очерке, входящем в книгу под названием «Дни священного коронования императора Николая Александровича и императрицы Александры Феодоровны», о коронации написано так:

По окончании коронования Государь и Государыня, облеченные во все Императорские регалии, шествовали, под великолепным балдахином, в Архангельский и Благовещенский соборы, а оттуда во дворец; на последней ступени Красного крыльца порфироносный царь остановился и, обратясь к народу, поклонился на все три стороны, чем вызвал настоящий взрыв народного восторга. Несмолкаемые крики огласили воздух. Шапки полетели вверх… От избытка радости многие плакали…191191
  Священное Коронование Императора Николая Павловича и Императрицы Александры Феодоровны // Дни священного коронования императора Николая Александровича и императрицы Александры Феодоровны. М.: Т-во скоропеч. А. Левенсон, 1896. С. 65–66.


[Закрыть]

(В скобках отмечу, что, сохранив формулы описания «избытка радости», текст лишился, кажется, сентиментальной непосредственности.)

Разумеется, в последующие дни празднеств о слезах уже не могло быть и речи. Подданные выражали радость напрямую – как торжественного характера, во время бала в Кремлевском дворце «для чинов первых двух классов и представителей иностранных держав» (23 августа), так и простодушного, на «народном празднике на Девичьем поле» 16 сентября («Народ бросился к столам и в один миг столы опустели <…> Веселью и радости народной не было конца»192192
  Там же. С. 66.


[Закрыть]).

Следующим крупным «слезным» ритуалом был изобретенный Николаем I своеобразный обряд инициации – принесение присяги совершеннолетия сыном Александром (по сути, официальное назначение Александра наследником).

Церемония была назначена на 22 апреля 1834 года – пасхальное воскресенье, что усиливало сакральность действия. Официальное описание действия представили, в частности, «Северная пчела» и «Русский инвалид».

Новоизобретенное действие включало в себя специально «для сего именно случая сочиненное» молебствие и чтение присяги (за авторством М. М. Сперанского) и происходило в Большой церкви Зимнего дворца.

Ритуал официально добавлял к «физическому телу» наследника «политическое» и, учитывая принципиальное совмещение этих «тел» в видении Николая I, должен был обладать максимальным эмоциональным потенциалом, так что предполагал слезы и самого наследника, и окружающих. (Сюжетно же вся церемония сводилась к клятве наследника повиноваться отцу и исполнять его волю.)

Государь Наследник начал чтение голосом громким и твердым, но при воззвании к Царю Царствующих голос его задрожал и прервался от слез…

Умиление Царственного Юноши проникло во все сердца… Цесаревич хотел облобызать Свою Родительницу; Государь предупредил Его, обнял Императрицу, а потом заключил в объятия и Мать и Сына. При сем трогательном зрелище торжества всех царских и человеческих добродетелей, благоговейный трепет объял сердца всех присутствовавших: все проливали слезы душевного умиления; все воссылали моления к Богу…193193
  Северная пчела. 1834. № 92. 26 апреля.


[Закрыть]

Изобретение традиции, как обычно, требует помещения ее корней как можно далее в прошлое. Если в одной из николаевских церемоний слезы приписали Александру I, то в этом перформансе пошли дальше – заочно заставив плакать первого из Романовых, Михаила Федоровича:

Ты плакал в сии священные минуты, Августейший Цесаревич! Ты чувствовал всю важность, всю великость сего священнодействия. И Родители Твои, и вся Россия видели Твои слезы и понимали их. Такие слезы проливал бессмертный Предок Твой, Михаил Романов, когда, по гласу Отечества, в младые же лета обременил слабые рамена свои тяжелою Порфирою Царскою – и Бог благословил его царствование… Да будут и Твои слезы, Преемник Великих Царей, угодны Богу: да послужат они залогом благости Твоей души и счастья Твоего Отечества!

Слезы в этой церемонии – уже вовсе не эмоциональная «надстройка», а обязательная часть общего ритуала, за соблюдением которой внимательно наблюдают.

Так, непосредственный участник, митрополит московский Филарет, упоминая о дрогнувшем голосе, «глубоком чувстве и слезах» цесаревича, дополняет картину:

Государь император обнял государя наследника, целовал его в уста, в очи, в чело, и величественные слезы августейшего родителя соединились с обильными слезами августейшего сына. Засим, государыня императрица приняла возлюбленного первенца своего в матерния объятия и взаимные лобзания и слезы вновь соединили отца, мать и сына. Когда занятие сим восхитительным зрелищем и мои собственные слезы, наконец, оставили мне возможность обратить внимание на присутствующих, я увидел, что все было в слезах194194
  Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование: В 2 т. СПб.: А. С. Суворин, 1903. Т. 1. С. 63–64.


[Закрыть].

Впрочем, Филарет из‐за собственных слез мог не заметить нюансов. А. С. Пушкин в дневнике за 1834 год сделал запись о церемонии, и если описание первого чтения присяги совпадает с Филаретовым:

Великий князь был чрезвычайно тронут. Присягу произнес он твердым и веселым голосом, но, начав молитву, принужден был остановиться и залился слезами. Государь и государыня плакали также, —

то далее идут отличия:

Присяга в Георгиевской зале под знаменами была повторением первой – и охолодила действие. Все были в восхищении от необыкновенного зрелища. Многие плакали, а кто не плакал, тот отирал сухие глаза, силясь выжать несколько слез.

(Здесь при желании можно найти параллели с описанием ритуальных слез в «Борисе Годунове»: «Все плачут, / Заплачем, брат, и мы… Я силюсь, брат, / Да не могу… Я также. Нет ли луку? / Потрем глаза…»)

Искренность, впрочем, здесь была неважна, и митрополит, записывая присутствие слез, демонстрирует вполне государственный подход: проявление эмоций может свидетельствовать о принадлежности к одной группе, в описываемом случае – к группе истинно подданных.

Подданные Николая I довольно быстро освоили «мобилизацию» возвышенных эмоций – «необходимую и весьма важную составляющую любой инстанции коллективного действия», важную еще и тем, что она «является необходимой, но недостаточной, чтобы порождать случаи противостояния»195195
  Суни Р. Г. Аффективные сообщества: структура государства и нации в Российской империи // Российская империя чувств. С. 87–88.


[Закрыть].

Общие (обязательные) эмоции также способны создавать свое сообщество – «аффективное». Группа определяется как

набор индивидов, осознающих себя членами одной общественной категории, сходно эмоционально воспринимающих принадлежность к этой категории и достигших определенного консенсуса относительно оценки их группы и их членства в ней196196
  Там же. С. 85.


[Закрыть].

Таким образом, «свои» определялись здесь по демонстрации слез (искренних либо нет) в нужное время и в нужном месте.

Стоит отметить, что слезы юного Александра по обычным для детей поводам (то есть не регламентированные сценарием и общим мифом) вызывали суровые порицания со стороны отца:

На свои неудачи и огорчения Александр реагировал слезами, что сердило Николая, считавшего такое поведение не соответствующим предстоящей наследнику демонстрации силы. Дневник Мердера показывает, как малейший упрек или неудача в занятиях вызывала у Александра слезы… Ему было тринадцать лет, когда его сбросила лошадь и он упал на землю без сознания. Придя в себя, он заплакал, а отец упрекнул его в беспечности и неумении владеть собой197197
  Уортман Р. С. Сценарии власти. Т. 1. С. 451.


[Закрыть].

Во многом наследнику приписывалась пассивная роль, как и остальным подданным: так, слезы ему дозволялись лишь как выражение восхищения могуществом великого отца и осознания необходимости следовать по его стопам.

Следующим важнейшим триггером, повлекшим за собой новые николаевские сценарии и включенные в них слезы, были революционные события в Европе в 1848 году.

Первым официальным откликом на них Николая I стал Манифест 14 марта 1848 года. Изначально его написание было поручено М. А. Корфу, но когда тот приехал с готовым текстом во дворец, то увидел выбегающего от царя А. Ф. Орлова, главноуправляющего III отделением.

…От государя выбегает граф Орлов в каком-то восторженном положении, утирая рукой слезы.

– Ах, Боже мой, – вскричал он, – что за человек этот государь! Как он чувствует, как пишет!.. лучше, конечно, никто не напишет. Конечно, вы могли бы употребить стиль более изящный, но никогда никто не будет в состоянии высказаться с такой энергией, чувством и сердцем. Это именно то, что нужно для нашего народа. Невозможно сделать лучше!

По мнению руководителя политической полиции, для коммуникации власти с «нашим народом» необходимы «энергия, чувство и сердце», но не рациональные объяснения (эти последние пришлось потом все же добавлять: в Journal de St. Pétersbourg были напечатаны официальные комментарии к Манифесту министра иностранных дел канцлера К. В. Нессельроде).

Надо отметить, что при слушании собственноручно написанного манифеста, в который Корф внес минимальные корректорские правки, царь плакал от умиления – выступая одновременно и в роли субъекта перформанса, и объекта, то есть участника.

Закончив чтение, Корф «взглянул на государя. У него текли слезы…

– Очень хорошо, – сказал он, – переделывать тут, кажется, нечего»198198
  ГАРФ. Ф. 728. Оп. 1. Ед. хр. 1817. Ч. XI. Л. 153–155.


[Закрыть].

Манифест публиковался в газетах, читался в церквях после служб, а также в дворянских клубах и прочих людных местах. При этом власть жестко контролировала и комментарии, и вообще рецепцию слушателей. Агенты III отделения записывали разговоры в людных местах и оформляли их в отчеты и доклады для администрации.

Судя по их содержанию, лучшей ожидаемой реакцией от читателей и слушателей царского манифеста опять же были слезы восторга перед царем и его действиями, их безусловное одобрение. Так, из секретного доклада одного из агентов (под номером 8) из Москвы мы узнаем, что слушатели плакали, – и агент проверял наличие слез других, едва сумев справиться с собственными:

Впечатление, произведенное Манифестом, возвестившим о смутах на западе Европы, были слезы восторженных русских чувств. Я приехал в Дворянский клуб в ту минуту, когда шел вопрос… «Да что ж вы поопоздали, вот один из членов прекрасно придумал, как столпились в газетной, что прочитал вслух»199199
  ГАРФ. Ф. 109. Оп. 23. 1 эксп. Д. 51. Ч. 2. О наблюдении в России по случаю политических переворотов в Европе: О наблюдении в Москве. Л. 6.


[Закрыть].

Слыша это, сильно билось во мне приверженное сердце, я слезлив в радости, а совладал с моими глазами, чтоб с осторожною зоркостью видеть глаза других и у многих видел их влажными.

Можно предположить, что с начала «мрачного семилетия» государственно-ритуальная обязанность плакать полностью перешла к подданным.

Еще одна группа событий с участием Николая I неизменно включает в себя слезы участников и зрителей: это визиты царя в Москву (в марте-апреле 1849 года и августе 1851-го).

Слезы подданных в это время, кажется, вовсе становятся некрупной разменной монетой, скупиться на которую не стоит. Москвичи и в этот раз подтвердили имидж подданных, эксплицитно выражающих любовь к государю, что и было зарегистрировано (или, напротив, априорно прописано) авторами официозных репортажей.

В майской книжке «Москвитянина» 1849 года описывались «Торжественные празднества в новом Императорском Кремлевском Дворце», среди которых было «Освящение камня в воспоминание формирования лейб-гвардии Преображенского полка».

Это один из немногих примеров, когда слезы вызваны не семейно-народными событиями, а ритуалом, связанным с армией. Однако уместность слез здесь очевидна: Преображенский полк – «родоначальный полк… поставленный Императором Петром Великим, с Семеновским близнецом его, в постоянный щит Православия, Престола и Царства».

Более того, описание слез здесь представлено с некоторой военной эмоциональной скупостью: указывается число слез (две), и появлению каждой дается рациональное объяснение, тем самым – легитимация. Кроме того, слезы здесь даны в конструкциях без субъекта («почесть освятилась… слезой», «явилась… слеза»), и подобная официальная обезличенность также вводит их в официальный дискурс.

Возвратясь из Владимирской залы к середине фронта, Государь изволил скомандовать на караул; в это время 6 гренадер Дворцовой роты подняли и понесли мраморную плиту, для утверждения на место в стене с правой стороны залы к окнам от Москвы реки200200
  Вельтман А. Ф. Торжественные празднества в новом Императорском Кремлевском Дворце // Москвитянин. 1851. Май. № 9 и 10. Отд. V. Московская летопись. С. 18–24.


[Закрыть].

Установка плиты сопровождалась «громом военной музыки» и была названа автором статьи «почестью первенцу русских полков», отданной Государем императором.

Эта почесть освятилась благодарственной слезой. Восклицания умолкли на мгновение; но снова раздалось ура! когда Императрица шествовала по фронту и поздравила преображенцев с благоволением монаршим.

Здесь Николай включил семью в общий военно-парадный сценарий – или, точнее, продемонстрировал военным свои семейные чувства и тем самым приблизил их к кругу семьи.

Прокомандовав почетное «на караул!», Государь Император подошел к Императрице, обнял Ее с любовью Любящего, потом поцеловал Брата Своего и Своего Сына Наследника (здесь сохранены прописные буквы подлинника. – С. В.).

Реакция зрителей – то есть уже участников действия – полностью соответствовала предполагаемому сценарию: «вторая слеза» теперь была замечена у всех.

Явилась вторая слеза на всех очах – слеза умиления. Обратясь к фронту, Государь благодарил отряд полка за его службу…201201
  Там же. С. 25.


[Закрыть]

Эти московские церемонии были одними из последних, в которых подразумевались слезы как ритуальное выражение сыновней преданности царю и как предельное выражение лучших эмоций религиозного и патриотического характера.

С началом Крымской войны найти описания слез по отношению к царю довольно сложно.

Можно предположить, что предельное выражение эмоций не может эксплуатироваться в ритуалах и перформансах слишком часто и долго; к тому же во время Крымской войны представлялось достаточно поводов уже не для ритуальных слез.

Символическим завершением царствования Николая I могут быть строки из стихотворения, написанного на его смерть (автор – «старший учитель русского языка и словесности, коллежский асессор Алексеев»):

 
…К Почившему пылает грудь любовью
За правые дела и суд.
Святая Русь, мешая слезы с кровью,
Сливает скорбь в святой сосуд202202
  Алексеев П. Ф. Неувядаемый плющ на гробе в бозе почившего государя императора Николая I. СПб.: В тип. Опекунского совета, 1859. С. 10.


[Закрыть].
 

В следующем царствовании (по крайней мере, в первой его половине) официальные слезы вновь появляются, причем нередко их демонстрирует сам Александр II – в соответствии с иным царским сценарием.

Александр III (вполне ожидаемо) демонстрирует слезы так редко и мало, что им ведется счет. Так, во время коронации, перед входом в Успенский собор, «государь был охвачен всеобщим восторгом». Из глаз у него покатились «две крупные, горячие, признательные слезы» – «величайший дар, который получила Россия»203203
  Цит. по: Уортман Р. С. Сценарии власти. Т. 2: от Александра II до отречения Николая II. С. 302–303.


[Закрыть] (надо полагать, на каждый императорский глаз пришлось по одной слезе). Примечательно, что подданные в это время плачут тоже нечасто.

***

Слезы (точнее, их упоминание в документах) как часть властного ритуала представляют собой удобный материал для изучения истории эмоций. Эмоции как таковые сложно фиксировать («Сложность обусловлена тем, что эмоции часто невозможно выявить или подтвердить документально»204204
  Плампер Я. Эмоции в русской истории. С. 35.


[Закрыть]), отслеживание же упоминаний слез (рыданий, плача и т. п.) гораздо проще технически.

В этом случае очевиден и подход: он в наименьшей степени эссенциалистский и почти полностью социально-конструктивистский. Слезы во время проведения важных государственных событий с участием царской семьи вряд ли будут результатом внезапного неконтролируемого всплеска общечеловеческого чувства, и скорее всего – частью определенного «эмоционального режима», или «перформативом».