Электронная библиотека » Константин Богданов » » онлайн чтение - страница 7


  • Текст добавлен: 27 мая 2015, 01:53


Автор книги: Константин Богданов


Жанр: Культурология, Наука и Образование


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

ОБ /УМО/ЗРЕНИИ

Убеждение Маршалла Маклюэна в том, что коммуникативная содержательность (или, в терминологии Лумана, успешность коммуникации) достигается ее медиальной избирательностью и медиальным варьированием («The medium is the message») применительно к функциональным особенностям советского социолекта, представляется оправданным уже в том отношении, что эффективность языка в данном случае принципиально связана со сферой его медиальной и вневербальной убедительности, с эффектом, который хорошо передается немецким понятием «Evidenzkraft» – «сила очевидности».

Особого внимания при этом заслуживает базовое для теории коммуникации противопоставление устных и письменных форм языкового общения. Сегодня можно считать установленным, что ценностные характеристики устных и письменных средств передачи информации широко варьируют в разных культурах, разных сообществах и социальных стратах. Без культурной и социальной детализации таких вариаций настаивать на сколько-то общем для русской культуры ценностном доминировании устных средств передачи и хранения информации, как это иногда утверждается, нельзя.

Вместе с тем можно предположить, что в разных культурах ценностный статус медиальных средств в типологически схожих социальных ситуациях не совпадает. Одним из таких примеров может служить, как кажется, общепринятая на Руси еще в XVII веке практика устного ведения дипломатических переговоров, сильно отличающаяся от западноевропейской традиции обмена дипломатическими грамотами. В отличие от европейских посланников, русские послы изустно излагали порученные им «речи». Голос может считаться в этих случаях противопоставленным письму как отчуждающему письменную передачу информации от ее адресата и адресанта и, в свою очередь, сохраняющим доверительность и интимность личностной коммуникации. Дипломатический обычай «ссылаться речами» не был при этом, вероятно, безразличным к идеологически доминировавшим представлениям о ценностных нормативах самой информации, обнаруживающей особый смысл и суггестивную силу в зависимости от способа ее трансмиссии. Деловая переписка, как показывают многочисленные челобитные того же времени, также демонстрирует фиксацию приемов именно устного обращения – в стилистическом отношении такие тексты легче произносятся, чем прочитываются, за ними слышатся не только рациональные доводы, но и эмоции их авторов269269
  Люцидарская А.А. Челобитные XVII в. в контексте коммуникативной культуры своего времени (на материалах документов Сибирского Приказа) // Сибирский этнографический вестник. № 7/8. Новосибирск, 2002 (http://www.sati.archaeology.nsc.ru).


[Закрыть]
.

В советской культуре роль устной коммуникации также не стоит, вероятно, сводить к сколь-нибудь однозначным оценочным характеристикам, но нельзя не считаться и с тем, что упование на суггестивную силу устного слова и очевидности стоящего за ним содержания поддерживается средствами коммунистической пропаганды начиная уже с первых послереволюционных лет. История этого вопроса увела бы нас далеко – к организации Анатолием Луначарским «Института живого слова», широкой популяризации радио и кино, песенным и зрелищным формам коллективной агитации и т.д.270270
  Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль советского радиовещания в 1920 – 1930-х годах. М., 2000; Gorham M.S. Speaking in Soviet Tongues: Language Culture and the Politics of Voice in Revolutionary Russia. DeKalb, Ill.: Northern Illinois University Press, 2003; Мурашов Ю. Электрифицированное слово. Радио в советской литературе и культуре 1920 – 1930-х годов // Советская власть и медиа. СПб., 2006. С. 17 – 38; Вассена Р. К реконструкции истории деятельности Института живого слова (1918 – 1924) // Новое литературное обозрение. 2007. № 86.


[Закрыть]
В данном случае важен эффект самих этих мероприятий, способствовавших закреплению в общественном сознании сравнительно устойчивых представлений об идеологически рекомендованных медиальных средствах, соответствующих предельно доверительной, правдивой и социально действенной информации.

Высказывания в пользу того, что именно устное слово обладает особой разоблачительной силой, широко тиражируются: партийные идеологи и вторящие им деятели советской литературы нередко противопоставляют содержательную амбивалентность письменных текстов искренности устной речи. Письменный текст способен ввести читателя в заблуждение – изустно это сделать сложнее. Устному слову вменяется при этом и изобличающая сила. Ограничимся здесь одним примером: в сборнике рассказов лауреатов Сталинской премии 1950 года один из его авторов – старший мастер станкостроительного завода «Красный пролетарий» Иван Тимофеевич Белов – рассказывает о своей командировке в 1938 году в США в составе делегации по приемке закупленного заводского оборудования. Оказавшись на территории завода «Мичиган-тул»? Белов и другие советские товарищи получили от администрации специальные значки, которые им рекомендовалось носить в петлице пиджака и которые, как он думал, были выпущены в «ознаменование какого-нибудь важного события» и вручены им для того, «чтобы подчеркнуть <…> уважение к советским гостям». Но не тут-то было: такое предположение, как спешит сознаться Белов, «оказалось ошибочным и наивным»: «Вскоре нам стало известно, что <…> рабочие, увидав этот “опознавательный” знак, не должны были подходить и разговаривать с нами»271271
  Белов И. Наш вклад в пятилетку // Нас вырастил Сталин. Рассказы лауреатов Сталинских премий. М.: Изд-во ВЦСПС, 1950. С. 115 – 116.


[Закрыть]
. На каком языке стал бы общаться мемуарист с американскими рабочими, не ясно, но он, конечно, уверен, что администрацию завода страшит сила устного слова, которое могли бы адресовать американским пролетариям их советские собратья. Американо-европейской «дипломатии грамот» и в этом случае противостоит русский обычай «ссылаться речами».

В предельном выражении классовое взаимопонимание достигается без слов – для этого достаточно непосредственного общения. Атрибутами такого общения и являются самодостаточные устность и визуальная очевидность. Социально действенная коммуникация способна выразить себя без лишних слов – так, как это происходит, например, в заключительных кадрах кинофильма Г. Александрова «Цирк» (1936), где самозабвенно шагающие в физкультурном параде герои – Иван Мартынов (Сергей Столяров) и новопринятая в советский рай Марион Диксон (Любовь Орлова) обмениваются репликами, которые не требует дополнительных пояснений: «Теперь понимаешь?» – спрашивает Мартынов осчастливленную спутницу. «Теперь понимаю!» – отвечает ему Мэри.

Язык такого понимания – это, конечно, не язык слов, а язык сердца, навык политически грамотного чутья, дарующего советскому человеку не только способность верной ориентации, но и опыт своеобразного предвидения и адекватного (умо)зрения. В упоминавшемся выше сборнике рассказов стахановцев – лауреатов Сталинской премии примером такого рода может служить трудовое достижение ткачихи из Азербайджана Соны Ахмедовой, соткавшей за невиданно короткое время ковер с изображением Сталина. Портрет вождя выполнен Ахмедовой так, что создает впечатление сделанного с натуры. Заверения мастерицы, что она не видела Сталина и даже никогда не была в Москве, удивляют зрителей: «Но на этом ковре он выглядит как в жизни. Смотри, как он ласково улыбается мне, тебе, всем. Нет, дочка, ты, наверно, видела нашего дорогого отца!» Но секрет чудесного натурализма раскрывается просто. «У меня, – признается Ахмедова, – образ Сталина всегда перед глазами, я его в сердце ношу»272272
  Ахмедова С. Наше счастье дал нам Сталин // Нас вырастил Сталин. Рассказы лауреатов Сталинских премий. М.: Изд-во ВЦСПС, 1950. С. 81 – 82.


[Закрыть]
. Понятно, что перед таким аргументом отступают все сомнения: сердце видит отчетливее, чем глаз наблюдателя.

Роль шаблона в пропагандистских текстах советского времени оказывается, таким образом, достаточно нетривиальной. С одной стороны, как отмечали советские лингвисты, «монолитность советского общества определяет сходство материализации конструктивного принципа во всех наших газетах: центральные, местные, отраслевые и иные издания сближаются не только единой политической линией, общностью значительной части содержания, но и одинаковыми языковыми, изооформительскими и иными устремлениями. Сдвиги в принятых формах материализации связываются тут не с отдельными газетами, а с изменением „культурного контекста“ <…>. Различия между одной и той же газетой разных периодов оказываются существеннее, чем между разными газетами одного и того же периода»273273
  Костомаров В.Г. Русский язык на газетной полосе. Некоторые особенности языка современной газетной публицистики. М., 1971. С. 251.


[Закрыть]
. С другой стороны, содержательные особенности таких различий никоим образом не ставят под сомнение оправданность их присутствия в идеологической практике, поскольку представление о самой этой практике хотя и складывается за счет текстов, но соотносится с опытом ритуально-коллективных (т.е. акциональных по своему преимуществу, а не вербальных) действий и поступков.

Именно этими обстоятельствами можно объяснить, казалось бы, парадоксальную «забывчивость» советского общества в отношении текстов, которые были положены в идеологический фундамент этого общества, – обращение к статьям и книгам Плеханова, Троцкого, Бухарина и многих десятков других теоретиков социализма. Осуждение авторов оказалось достаточным для забвения написанных ими текстов (равно как и посмертное осуждение самого Сталина в 1956 году). Во всех этих случаях мы сталкиваемся с любопытной закономерностью: начетнически апеллируя к текстам классиков марксизма-ленинизма, советская идеология оказывается идеологией, которая, вопреки своим декларациям, в большей степени зависела не от слов, а от коллективных практик и (умо)зрительных атрибутов социального самоопознания. Порядок ритуала в этих случаях важнее, чем правильность сопутствующих ему высказываний. Аналогией такого поведения может служить, между прочим, молитвенная практика: считать себя верующим важнее, чем дословно помнить молитвы. Для религиоведа и этнографа ничего нового в самой этой ситуации нет: есть общества, где нет священных текстов, но нет таких обществ, где нет ритуалов, фетишей и коллективной традиции «образного мышления».

О СКАЗКЕ

В первые послереволюционные годы отношение к традиционному народному творчеству предопределяется степенью культуртрегерских и педагогических усилий, направленных на перевоспитание «классово несознательного» крестьянства. «Защита» фольклора ведется преимущественно путем вчитывания революционного содержания в тексты былин и сказок. Но идеологическое согласие на этот счет достигается не без труда. Либерально настроенный к старорежимной классике Анатолий Луначарский, возглавлявший в 1920-е годы Наркомат просвещения, усматривал в былинах предтеч революции (статья 1919 года «Илья-Муромец – революционер») и считал русский эпос достойной темой для революционного кинематографа (в списке конкурсных тем, объявленных в 1923 году жюри кинокомпанией «Руссфильм», председателем которого он был)274274
  Объявление о конкурсе: Зрелища. 1923. № 53. С. 13 (привожу по англ. переводу в: The Film Factory. Russian and Soviet Cinema in Documents 1896 – 1939 / Ed. R. Taylor. London: Routledge & Kegan Paul, 1988. P. 97). См. также: Chistie I. Down to Earth: Aelita relocated // Inside the Film Factory. New Approaches to Russian and Soviet Cinema / Ed. Richard Taylor and Ian Christie. London; New York: Routledge, 1991. P. 84 – 86.


[Закрыть]
. Иначе, вероятно, думали цензоры Главного управления по делам литературы и издательств (1922), запретив к публикации написанную по мотивам былин пьесу Александра Амфитеатрова «Василий Буслаев», уже принятую тремя годами ранее к постановке на сцене Большого драматического театра275275
  Блюм А.В. За кулисами «министерства правды». Тайная история советской цензуры. 1917 – 1929. СПб., 1994. С. 213.


[Закрыть]
. Другим объектом революционной бдительности стала сказка, почин к осуждению которой был положен книгой С. Полтавского «Новому ребенку новая сказка» (1919). Доводы Полтавского, усмотревшего в традиционной сказке «символ грубых языческих суеверий, культа физической силы, хищности и пассивного устремления от живой жизни с ее насущными требованиями в область мечтаний», пригодный лишь для «примитивного славянина»276276
  Полтавский С. Новому ребенку новая сказка. Этюд для родителей и воспитателей. Саратов, 1919. С. 9, 19.


[Закрыть]
, не были безрезультатными. К середине 1920-х годов из ряда библиотек изымаются сказочные собрания А.Н. Афанасьева, литературные обработки народных сказок С.Т. Аксакова, К.В. Лукашевич, В.П. Авенариуса, А.Ф. Онегина и др.277277
  Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб., 1997. С. 175.


[Закрыть]
Угроза, нависшая над собраниями сказок, мотивируется борьбой с национализмом и «антропоморфизмом» – чудесным «очеловечиванием» животных, отвлекающим ребенка от политической реальности. В 1925 году Э. Яновская, варьируя рассуждения Полтавского, предостерегающе наставляла педагогов в том, что русская народная сказка воспитывает «вместо чувства интернационального – чувство „национальное“», а «мифологические образы первобытных героев мутят сознание ребенка»278278
  Яновская Э. Нужна ли сказка пролетарскому ребенку. Харьков, 1925. С.43 – 44. См. также: Яновская Э. Сказка, как фактор классового воспитания. Харьков, 1923. Теми же соображениями руководствовался цензор Наркомпроса Л. Жмудский, подчеркивавший в том же 1923 году контрреволюционное содержание сказки П. Ершова «Конек-горбунок» (История советской цензуры: документы и комментарии. М., 1997. С. 419).


[Закрыть]
. В том же году схожие наставления адресовала библиотечным работникам сподвижница Надежды Крупской (возглавлявшей в это время Главполитпросвет Наркомпроса, заведовавшей фондами массовых библиотек) Н. Херсонская, объяснявшая вред сказок насущной задачей «красного библиотекаря» – «воспитывать отважных борцов, бодро и смело глядящих на природу», тогда как сказки препятствуют этой задаче уже потому, что «в них недостает классового материала <…> они затуманивают его, порождают смуту в сознании ребенка»279279
  Херсонская H. О сказках // Красный библиотекарь. 1925. № 2. С. 145 – 146. См. также: Щекотов Ю.Д. Революционная сказка в детской литературе 20-х годов // По законам жанра. Тамбов, 1978. С. 38 – 45.


[Закрыть]
.

Во второй половине 1920-х годов ситуация существенно меняется280280
  Путилова Е.О. Очерки по истории критики советской детской литературы. 1917 – 1941. Л., 1982.


[Закрыть]
. Литературная сказка находит своих критиков и позже, но в ранее осуждавшихся фольклорных сказках отыскиваются «элементы действительности» и вместе с тем доводы в защиту «очеловечивания» животных. Заступничеством за сказку советские дети обязаны В.И. Ленину, упомянувшему о ней в политическом отчете о мероприятиях ЦК на седьмом экстренном съезде РКП(б) в 1918 году. Стенограмма ленинского выступления была опубликована в 1923 году; в 1928 году она вошла в изданный массовым тиражом сборник «Протоколы съездов и конференций Всесоюзной коммунистической партии (б)» и затем во все последующие собрания сочинений Ленина, став одной из ключевых «теоретических» цитат советских сказковедов или, точнее, двумя вырванными из контекста ленинской речи цитатами: «Во всякой сказке есть элементы действительности» и: «Если бы вы детям преподнесли сказку, где петух и кошка не разговаривают на человеческом языке, они не стали бы ею интересоваться».

Многократно растиражированные в советской фольклористике ленинские упоминания о сказке, впрочем, никоим образом не мотивировались желанием вождя революции прояснить фольклористические проблемы. Хорошей и красивой сказкой Ленин называл надежды на скорую мировую революцию: такую сказку можно любить – так же, как детям нравятся сказки, в которых петух и кошка «разговаривают на человеческом языке», но верить в нее «серьезному революционеру» не пристало, хотя (здесь ленинская «мысль» делает характерный кульбит) международная революция «придет неизбежно» и «мы» эту революцию «увидим»:

Да, мы увидим международную мировую революцию, но пока это очень хорошая сказка, очень красивая сказка, – я вполне понимаю, что детям свойственно любить красивые сказки. Но я спрашиваю: серьезному революционеру свойственно ли верить сказкам? Во всякой сказке есть элементы действительности: если бы вы детям преподнесли сказку, где петух и кошка не разговаривают на человеческом языке, они не стали бы ею интересоваться. <…> Если революция родилась, так все спасено. Конечно! Но если она не выступит так, как мы желаем, возьмет да не победит завтра, – тогда что? Тогда масса скажет вам: вы поступили как авантюристы, – вы ставили карту на этот счастливый ход событий, который не наступил, вы оказались непригодными оставаться в том положении, которое оказалось вместо международной революции, которая придет неизбежно, но которая сейчас еще не дозрела281281
  Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М., 1969. Т. 36. С. 19.


[Закрыть]
.

Сумбурная риторика ленинского выступления не мешала (а скорее даже, и помогала) прозревать в нем пафос, созвучный «жизнестроительной программе» рядовых творцов революции и невольно напоминающий о том, что сама история доктринального марксизма начинается с заявления, допускающего «фольклористический» комментарий.

Энергичный зачин «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса (1848) «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма» (в оригинале: «Ein Gespenst geht um in Europa – das Gespenst des Kommunismus») озадачивает странным сочетанием идеологической претенциозности и фольклорной образности. В широком значении немецкое слово Gespenst отсылает к кладбищенским страшилкам и ночным кошмарам, обозначая некое пугающее видение, чаще всего – призрак покойного, «ожившего мертвеца» (такова, между прочим, и немецкая поговорка: Er sieht aus wie ein Gespenst, синонимически соответствующая русскому фразеологизму «Краше в гроб кладут»)282282
  Фольклорные контексты словоупотребления Gespenst обобщены в: Mengis C. Gespenst // Handwörterbuch des deutschen Aberglauben / Hrsg. E. Hoffmann-Krayer. Berlin; Leipzig, 1930/1931. Sp. 766 – 771.


[Закрыть]
. При этом, возвестив о фантасмагорическом явлении коммунизма, авторы и сами вспоминали о сказках – с тем, чтобы от лица коммунистов «самых различных национальностей» «открыто изложить свои взгляды, свои цели, свои стремления и сказкам о призраке коммунизма (dem Märchen vom Gespenst des Kommunismus) противопоставить манифест самой партии», так что манифест, хотя и объявлялся альтернативой сказке, брал на себя ее же функции – как еще один рассказ о блуждающем призраке. Русский перевод немецкого текста подразумевал в общем схожие истолкования: читатели первого русскоязычного перевода «Манифеста» (1869) вполне могли вспомнить хотя бы о «Призраках» И.С. Тургенева (1864). Сказочные коннотации первой фразы «Манифеста» удерживают и другие европейские переводы этого текста (англ. Ghost, итал., исп. Fantasma, франц. fântome), позволяя рассматривать его как педантично выверенное повествование честолюбивых авторов о преследовавшем их фантазме (еще одна уместная в данном случае нем. поговорка: Er sieht überall Gespenster – «Ему повсюду мерещится»), предвосхитившее последующие интерпретации самого марксизма в терминах психиатрии, глубинной психологии и историко-литературного изучения научной фантастики283283
  Сsicsery-Ronay I. Marxist Theory and Science Fiction // The Cambridge Companion to Science Fiction / Ed. E. James and F. Mendlesohn. Cambridge, 2003. P. 113 – 123. Политико-теологической интерпретации марксистских метафор посвящена, в частности, обширная книга Жака Деррида, само название которой кажется определенно небезразличным к кладбищенскому зачину коммунистического Манифеста («Spectres de Marx»), но занятное, если верить ее автору, своей непреднамеренностью и потому поучительной интертекстуальностью. Перекличка названия с интригующей цитатой выяснилась для Деррида якобы только после публикации его книги (название немецкого издания указывает прямо на «Манифест», см. примечания переводчика: Lüdeman S. Kontrapunkt // Derrida J. Marx´ Gespenster. Der verschuldete Staat, die Trauerarbeit und die neue Internationale. Frankfurt am Main: Fischer, 1995. S. 277 – 283).


[Закрыть]
.

Напоминания о европейском «призраке», призванном, по Марксу и Энгельсу, возвещать о грядущем торжестве коммунизма, напрашивались на рискованные истолкования и в 1920-е годы – например из сопоставления лозунга на плакате В. Щербакова «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма» (1920) с Лениным на фоне развевающихся знамен и дымящихся труб и названия художественного фильма Владимира Гардина 1922 года «Призрак бродит по Европе», снятого по мотивам кошмарного рассказа Эдгара По «Маска Красной Смерти»284284
  В главных ролях – Зоя Баранцевич, Олег Фрелих, Василий Ковригин, сценарий Георгия Тасина. «Герой картины – император, ему отдали все свои симпатии и автор сценария Тасин и постановщик Гардин. И даже перестарались – их фантастический, неправдоподобный император видит такие кошмары, до которых не додумался бы и сумасшедший Фердинанд Испанский – гоголевский Поприщин. Его замучили привидения – призраки мстящей народной толпы. Его мучения продолжаются на протяжении семи частей картины, после которых и зритель начинает сочувствовать бедняге. Замучив вконец своего героя психически, постановщики, наконец, в последней картине сжигают его во дворце руками оживших призраков-мстителей. Такова наша первая “революционная кино-трагедия“» (Известия. 1923. № 36. 17 февраля). Фильм вышел на экраны в 1923 году: Leyda J. Kino: A History of the Russian and Soviet Film. P. 427 – 428.


[Закрыть]
.


«Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма». 1920

Плакат В. Щербакова


Об осуществлении сказочных мечтаний отныне, впрочем, не только рассуждают, но и радостно поют: «Авиамарш» (слова Павла Германа, музыка Юлия Хайта) становится на десятилетия одной из популярнейших песен советского репертуара и дает вполне фольклорную жизнь своему «фольклористическому» зачину:

 
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор.
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор!285285
  Считается, что «Авиамарш» был написан осенью 1920 года по заданию Политуправления Киевского военного округа как песня о красной авиации. Премьера состоялось в Киеве на вокзале перед уезжавшими на фронт красноармейцами, после этого авторы исполняли там «Авиамарш» ежедневно. Текст был размножен Политуправлением, а в 1922 году издан в Киеве. Всеобщую популярность песня приобрела к середине двадцатых (Славим победу Октября. М., 1967. Т. 1). В 1930-е годы «Авиамарш» исполнялся также под названиями «Всё выше» и «Марш сталинской авиации» – с измененной 3-й строкой: «Нам Сталин дал стальные руки-крылья» (Русские советские песни 1917 – 1977 / Сост. Н. Крюков и Я. Шведов. М., 1977. С. 80. Составители ошибочно датируют песню 1931 годом). В газете «Правда» от 4 мая 1930 года сообщалось об исполнении авиамарша участниками 200-тысячной демонстрации пролетариев Берлина: «Революционные демонстрации за рубежом шествуют под звуки боевого “Марша авиаторов”. Полицейские в Берлине за исполнение песни избивают дубинками. Безработные, направляющиеся к рейхстагу под звуки этой песни, арестовываются». В августе 1933 года приказом Реввоенсовета СССР «Авиамарш» объявлен маршем Военно-воздушных сил. Во второй половине 1920-х годов мелодия советского шлягера загадочным образом воспроизводится в одной из боевых песен немецких штурмовиков (SA) «Das Berliner Jungarbeierlied» («Herbei zum Kampf, ihr Knechte der Maschinen…»). См.: Bruderick G., Klein A. Der Kampflied der SA // Lieder in Politik und Nazionalsozialismus / Hrsg. Gottfried Niedhart, George Bruderick. Frankfurt am Main, 1999. S. 83 – 84. В 1934 году запись немецкого марша использована как саундтрек в документальном фильме Лени Рифеншталь «Триумф воли». Вопрос о том, кто у кого позаимствовал мелодию, а также частично слова марша («Все выше, и выше, и выше / Стремим мы полет наших птиц» vs. «Und hoeher und hoeher und hoeher /wir steigen trotz Hass und Verbot»), окончательно не решен. Аргументы в пользу авторства Хайта и Германа высказаны в статье Рината Булгакова: «Кто у кого?» К вопросу о приоритетности «Авиамарша» // http://mai.exler.ru/mailogo/aviamarch/ Иного мнения придерживается анонимный автор фактологически детального (и более убедительного, на наш взгляд) исследования проблемы на сайте http://vilavi.ru/pes/151205/151205-2.shtml, полагающий, что «версия о пути заимствования в направлении от нацистского марша к советскому выглядит по-прежнему предпочтительней». На этих же сайтах – архивные аудиозаписи песни. Композитор Юлий Хайт, считающийся автором советской версии марша, был репрессирован в 1951 году (реабилитирован в 1956-м), умер в 1966 году в нищете и забвении. В «диссидентской» аудитории зачин «Авиамарша» был впоследствии «фольклорно» скорректирован: «Мы рождены, чтоб Кафку сделать былью». Замечу попутно, что в известной книге Светланы Бойм «Общие места» сопоставление русского и немецкого текстов обессмыслено ошибочным цитированием немецкого текста песни (Бойм С. Общие места. Мифология повседневной жизни. М., 2002. С. 137).


[Закрыть]

 

Слова Герберта Уэллса о «кремлевском мечтателе», сказанные им о Ленине в книге «Россия во мгле» («Russia in the Shadows», 1921) и сразу же получившие широкое хождение в мировой прессе, стали еще одной индульгенцией для советского сказковедения, не забывшего о ленинском мандате на политически грамотное фантазирование вплоть до эпохи Перестройки286286
  Особенно в учебных пособиях, напр.: Прозаические жанры русского фольклора. Хрестоматия / Сост. В.Н. Митрохин. М., 1977. С. 5; Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора. М., 1981. С. 15 (очередное издание: 1989).


[Закрыть]
. Английский вариант уэллсовской характеристики Ленина – «the dreamer in the Kremlin» – семантически шире русского перевода, подразумевая не просто мечтателя, но именно сновидца и визионера (visionary) вроде хрестоматийного героя-наркомана Томаса де Квинси, грезящего наяву. Русский перевод не только смягчил иронию Уэллса, но и придал его выражению сочувственный и даже протестный смысл. О принципиальности последнего невольно позаботился сам Ленин. Задолго до встречи с Уэллсом в работе «Что делать?» (1902) будущий вождь революции обращался к своим соратникам с призывом «Надо мечтать!», приводя здесь же наставительный пассаж из статьи Д.И. Писарева о необходимости различать мечту пассивную и деятельную мечту, которая «может обгонять естественный ход событий». «Разлад между мечтою и действительностью, – писал Писарев, – не приносит никакого вреда, если только мечтающая личность серьезно верит в свою мечту, внимательно вглядывается в жизнь, сравнивает свои наблюдения с своими воздушными замками и вообще добросовестно работает над осуществлением своей фантазии». Сочувственно процитировав Писарева, Ленин сожалел, что «такого-то рода мечтаний, к несчастью, слишком мало в нашем движении» (возлагая вину за эту нехватку на представителей легального марксизма)287287
  Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 6. С. 172. Ленин цитирует статью Писарева «Промахи незрелой мысли» (1865), посвященную критике мечтательных героев Льва Толстого – Иртеньева и Нехлюдова (Писарев Д.И. Сочинения: В 4 т. М., 1955. Т. 1).


[Закрыть]
.

Рассуждения Писарева о мечте, которая «может обгонять естественный ход событий», надолго предопределят публицистическую экзегетику к словам Уэллса о Ленине. В 1933 году о воплощении «кремлевских мечтаний» характерным образом рассуждал писатель-фантаст Александр Беляев. В отповеди Уэллсу Беляев славил Днепрогэс: «Вы слышите, знаменитый писатель, непревзойденный фантаст, пророк и провидец будущего, специалист по социальным утопиям? Фантастический город построен <…> Сравните его с Вашими городами во мгле! <…> Это город “кремлевского мечтателя” <…> Вы проиграли игру!»288288
  Беляев А. Огни социализма, или господин Уэллс во мгле // Вокруг света. 1933. № 13. С. 10 – 13.


[Закрыть]
Еще позже высказывание Уэллса организует одну из ключевых мизансцен популярной пьесы Николая Погодина (Стукалова) «Кремлевские куранты» (1939)289289
  К 1940 году пьеса Погодина прошла в более чем пятидесяти театрах страны. (Об истории постановок пьесы: Анастасьев А.А. Трилогия Погодина о Ленине на сцене. М., 1964). По мотивам пьесы Погодина, по свидетельству его литературного секретаря А. Волгаря, С.М. Эйзенштейн, намеревался ставить фильм в возглавлявшейся им киностудии «Мосфильм». В декабре 1940 года Н.Ф. Погодин представил на «Мосфильм» авторскую заявку. Был назначен и режиссер будущего фильма – М.О. Дубсон, но война отменила работу над фильмом (Марголит Е., Шмыров В. Изъятое кино. 1924 – 1953. М., 1995). В 1947 году по пьесе Погодина был снят художественный фильм Сергея Юткевича «Свет над Россией» (с участием Н. Колесникова – в роли Ленина, М. Геловани – в роли Сталина), который, однако, по не совсем ясным причинам не понравился Сталину и не был допущен к прокату (Leyda J. Kino: A History of the Russian and Soviet Film. Princeton: Princeton UP, 1983. P. 396, 454). Поводом к такому запрету могла послужить декадентски стилизованная Юткевичем сцена свидания Маши Забелиной и матроса Рыбакова в кафе поэтов, по ходу которой идет представление «Незнакомки» Блока (Багров П. Советский денди. Сюжет для небольшого романа // Сеанс. № 21/22 (http://seance.ru/n/21-22/yubiley-sergey-yutkevich/yutkevich/). Менее правдоподобным представляется мнение о том, что роль часовщика в исполнении Вениамина Зускина затмила роль Сталина, сыгранного Геловани (Лейбельман М. «Я – актер». К 105-летию со дня рождения Вениамина Зускина // Интернет-приложение к газете «Каскад»: http://www.kackad.com/article.asp?article=571).


[Закрыть]
. Мечтателем Ленина здесь называет безымянный англичанин, беседующий с вождем мирового пролетариата в Кремле и демонстрирующий свою классовую ограниченность неспособностью поверить в осуществимость планов электрификации на фоне послереволюционной разрухи. Впечатления англичанина, сетующего на то, что «люди в России очень плохо побриты», оборваны, «ходят с какими-то свертками», «все куда-то бегут», в аптеках нет лекарств, а в голодающем Поволжье «русские едят друг друга», контрастируют при этом с оптимистическим музыкальным контрапунктом – боем Кремлевских курантов («две-три ноты „Интернационала“») и насмешливым восклицанием Ленина вослед ушедшему гостю: «Какой мещанин!! А?! Какой безнадежный филистер!»290290
  Погодин Н.Ф. Собрание драматических произведений: В 5 т. М., 1960. Т. 2. С. 142. В конце 1960-х годов фразу Уэллса вспомнит партийно-правоверный Всеволод Кочетов, укоризненно усмотревший в ней «явное снисхождение» и неумение «подняться до уровня гениальной мысли Ильича»: «Чтобы понять Ленина, английскому писателю не хватало одного: заглянуть в душу народов Советской России» (Кочетов В. Партия дум народных (1968) // Кочетов В. Эстафета поколений. М., 1979. С. 58). Cоциологические опросы российских респондентов показывают, что характеристика Ленина как «фантазера и мечтателя» сохраняет свою силу и сегодня, подразумевая сравнительно сочувственную оценку его политической деятельности (Черняков А.А. В.И. Ленин в оценках россиян //http://bd.fom.ru/report/map/articles/chernyakov/o902020).


[Закрыть]

Помимо вышеприведенных ленинских цитат, защите сказки посодействовали и своевременно найденные ленинские высказывания о пользе фантазии («<…> нелепо отрицать роль фантазии и в самой строгой науке»)291291
  Ленин В.И. Философские тетради // Ленин В.И. Полное собрание сочинений. Т. 29. С. 330.


[Закрыть]
, придавшие «фольклористическим» рассуждениям вождя общенаучный пафос.

В конце 1920-х – начале 1930-х годов сказка попадает в контекст общественно-литературных споров о месте детской литературы в советской культуре. Важную роль в этих спорах сыграла полемика Максима Горького с Надеждой Крупской, опубликовавшей в начале 1928 года в «Правде» статью с резкой критикой сказки Корнея Чуковского «Крокодил». Вместо надлежащего, по ее мнению, «рассказа о жизни крокодила» автор подсунул детям «галиматью» и злостную пародию на любимого Крупской Некрасова292292
  Крупская Н. О «Крокодиле» Чуковского // Правда. 1928. 1 февраля.


[Закрыть]
. Вставший на сторону Чуковского Горький обвинил вдову Ильича в несправедливости к писателю и, попутно, – в невежестве, так как стихи, в которых Крупская увидела пародию на Некрасова, правильнее было бы счесть пародией на стихи Лермонтова293293
  Горький М. Письмо в редакцию // Правда. 1928. 14 марта. Занятно, что в том же письме Горький сослался на одобрительную оценку Лениным книги Чуковского о Некрасове, как бы демонстрируя тем самым, что у вдовы Ленина нет права единолично выступать от его имени.


[Закрыть]
. Страсти развивались по нарастающей: вслед за Крупской (состоявшей в это время членом коллегии Наркомпроса РСФСР и возглавлявшей Главполитпросвет) к хору осуждения Чуковского присоединились педагоги и бдительные родители294294
  Сказка и ребенок. Педологический сборник. М., 1928; Мы призываем к борьбе с «чуковщиной» (Резолюция общего собрания родителей Кремлевского детсада) // Дошкольное воспитание. 1929. № 4. С. 74. См. также: Чуковский К. От двух до пяти // Чуковский К. Собрание сочинений: В 15 т. М., 2001. Т. 2. Гл. 3.


[Закрыть]
. Проявления «чуковщины» (призванной отныне обозначить грехи безыдейности, буржуазности и бытовщины) не замедлили обнаружиться и у других детских писателей, в частности у Маршака, но ситуация с поиском виновных неожиданным для критиков образом осложнилась после проведения в декабре 1929 года в московском Доме печати дискуссии по детской литературе. Дискуссией руководил Анатолий Луначарский, переведенный к этому времени с поста председателя Наркомпроса в председатели Комитета по заведованию учеными и учебными заведениями ЦИК СССР; сама дискуссия воспринималась на фоне кадровых реформ в ранее возглавляемом им ведомстве. В своем выступлении Луначарский призвал учиться у классической сказки и оградить советских писателей, пишущих для детей, от нападок со стороны «суровых педантов реализма», «которые считают, что мы обманываем ребенка, если в нашей книжке рукомойник заговорит»295295
  Литературная газета. 1929. № 34.


[Закрыть]
. Мнение Луначарского, очевидно оппонировавшее сторонникам Крупской (хотя та и была назначена в том же году заместителем нового главы Наркомпроса Андрея Бубнова, но фактически сохранила лишь номинальную роль в новом руководстве комиссариата), приобретало в складывающихся обстоятельствах установочную роль.

Вслед за Луначарским «защиту» сказки от «суровых педантов реализма» продолжил вернувшийся в 1931 году в СССР из Италии Горький, увлеченный идеей специального издательства, рассчитанного на юных читателей. В 1933 году инициативы Горького по организации такого издательства увенчались сентябрьским Постановлением ЦК ВКП (б) «Об издательстве детской литературы» (от 9 сентября 1933 года), указывавшим, в частности, на необходимость широкого издания сказок для детей. В опубликованном в том же году перечне тем, подлежащих первоочередной разработке «в деле создания художественной и просветительской литературы для детей», Горький объявил сказку «прототипом» научной гипотезы и потребовал «призвать науку в помощь фантазии детей», чтобы научить детей «думать о будущем»:

Мы должны помнить, что уже нет фантастических сказок, не оправданных трудом и наукой, и что детям должны быть даны сказки, основанные на запросах и гипотезах современной научной мысли296296
  Горький М. О темах (1933) // Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. М., 1953. Т. 27. С. 104, 108. 17 октября 1933 года статья Горького была одновременно напечатана в газетах «Правда», «Известия ЦИК» и «Литературная газета».


[Закрыть]
.

О том, как сказка становится былью, сам Горький поведает в том же 1933 году в речи на слете ударников Беломорско-Балтийского канала:

Я чувствую себя счастливым человеком. Большое счастье – дожить до таких дней, когда фантастика становится реальной, физически ощутимой правдой297297
  Горький М. Речь на слете ударников Беломорстроя (1933) // Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 75 – 76.


[Закрыть]
.

Через год в докладе на Первом Всесоюзном съезде советских писателей живой классик соцреализма назовет фольклор источником «наиболее глубоких и ярких, художественно совершенных типов героев», а их перечень объединит Геркулеса, Прометея, Микулу Селяниновича, Святогора, доктора Фауста, Василису Премудрую, Ивана-дурака и Петрушку, став индульгенцией интернациональному союзу героев античного эпоса, средневековой легенды, русской былины и сказки298298
  Горький М. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 27. С. 395.


[Закрыть]
. Заявления Горького прозвучали особенно значительно на фоне широко известных слов Сталина, сказанных им в 1931 году о сказке, некогда написанной самим Горьким, «Девушка и смерть»: «Эта штука сильнее, чем “Фауст” Гёте (любовь побеждает смерть)»299299
  Горький прочитал свою сказку посетившим его Сталину и К.Е. Ворошилову 11 октября 1931 года. Свое суждение Сталин начертал и датировал письменно на последней странице прочитанного Горьким текста. В 1930-е годы высказывание Сталина широко цитируется. См., напр.: Никитин – Сталину с просьбой о публикации отзыва Сталина на стихотворение Горького «Девушка и смерть» (1 октября 1937) // Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917 – 1956 / Сост. Л.В. Максименков. М.: Материк (Россия. XX век. Документы), 2005. С. 480 – 481; Вострышев И. Горький и фольклор // Литературная учеба. 1938. № 3. С. 59. Сталинский автограф сохранился, см. его воспроизведение: http: //home.sinn.ru/~gorky/ TEXTS/SSP/PRIM/man+mort_pr.htm). В 1941 году историческое событие было запечатлено художником А. Ян-Кравченко на картине «А.М. Горький читает тт. Сталину, Молотову и Ворошилову свою “Девушка и смерть”». Репродукция картины Кравченко широко печаталась в прессе и издавалась отдельными изданиями (таково, в частности, ее издание тиражом 50 тыс.: М.: Изд. – во Акад. худ. СССР, 1950).


[Закрыть]
.


«А.М. Горький читает 11 сентября 1931 года И.В. Сталину, В.М. Молотову и К.Е. Ворошилову свою сказку “Девушка и смерть”»

Картина А. Яна-Кравченко, 1941


В следующем за выступлением Горького содокладе Самуила Маршака о детской литературе одной из ее задач было названо использование фольклора и создание «настоящей сказки», в которой будет «и действие, и борьба, и настоящая идея». Такой сказки, по мнению Маршака, «у нас еще нет», но она «может возникнуть <…> потому», что советские люди «вступили в состязание с временем, прокладывают пути в тех местах, где еще никогда не ступала нога человека»300300
  Содоклад С.Я. Маршака о детской литературе // Первый всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934. С. 28, 38.


[Закрыть]
.

Осуждение сказочного «мистицизма» и «монархизма» (в частности – пушкинской «Сказки о попе и работнике его Балде» и «Сказки о царе Салтане») сменяется во второй половине 1930-х годов рассуждениями о диалектических, историко-материалистических и педагогических достоинствах сказочных повествований. Такова, например, по наставлению Антонины Бабушкиной (будущего редактора журнала «Детская литература» в 1935 – 1941 годах и первой заведующей кафедрой детской литературы и библиотечной работы с детьми Московского библиотечного института) «Сказка о дедке и репке», cодержание которой «не только глубоко социальное – сила коллектива, но и философское – переход количества в качество, скачок в природе, в обществе, мышлении»301301
  Бабушкина А.П. Народная сказка как средство воспитания детей // Детская литература. 1934. № 4. С. 4. При всей курьезности приведенной цитаты (по ироническому замечанию А.В. Блюма, представляющей «своего рода шедевр <…> “марксистского анализа“»: Блюм А.В. Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929 – 1953. СПб., 2000. С. 213) заметим, что в «диалектическом» истолковании «Сказки о дедке и репке» Бабушкина в известном смысле развивает наблюдения А.И. Никифорова, В.Я. Проппа и И.И. Толстого о социопсихологической специфике сказочных повествований, построенных по схеме нарастающего «повторения одной и той же сюжетной морфемы» (в определении А.И. Никифорова), или в менее удачной формулировке В.Я. Проппа: «повторения одних и тех же действий» (Никифоров А.И. Народная детская сказка драматического жанра // Обзор работ Сказочной комиссии за 1927 год. Л., 1928. С. 53; Пpопп В.Я. Русская сказка. Л., 1984. С. 293). Пропп назвал такие сказки – и в их числе сказку о репке – кумулятивными, объединив их в особый структурный тип, формализуемый как a+(a+b)+(a+b+c)… (Пропп В.Я. Фольклор и действительность. Избранные статьи. М., 1976. С. 249). В «Морфологии сказки» Проппа (1928) о кумулятивных сказках не упоминается, но в 1936 году о них – с благодарной отсылкой к неопубликованной рукописи Проппа – печатно рассуждал И.И. Толстой в статье, посвященной древнегреческому обряду буффоний (Толстой И.И. Обряд и легенда афинских буффоний // Советский фольклор. 1936. № 4/5. С. 251 – 264). В интерпретации Толстого смысл кумулятивных сказок историзуется и связывается с архаическими структурами сознания, предопределяющими как нарративные, так и акциональные – а именно ритуальные – следствия. Посмертно опубликованные работы Проппа о кумулятивных сказках заслуживают уточнения (прежде всего – в плане их логико-структурной детализации), но остаются плодотворными в прояснении базовых механизмов человеческого мышления и языка (Кретов А. Сказки рекурсивной структуры // Труды по русской и славянской филологии. Литературоведение. I (Новая серия) / Ред. П. Рейфман. Тарту, 1994. C. 204 – 214; Амроян И.Ф. Типология цепевидных структур. Тольятти, 2000 – эл. версия: http://www.ruthenia.ru/folklore/amroyan1.htm). Если согласиться с тем, что такое прояснение может варьировать дисциплинарно и терминологически, то незамысловатая риторика А.П. Бабушкиной предстает законной по меньшей мере в содержательном отношении (ср.: Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М., 1994. С. 528, 574 – 575; Малинов А.В. Предрассмертные прогулки. СПб., 2000. Ч. 4). Напомним и о том, что филологическая терминология в данном случае перекликается с физической (кумуляция – скачкообразное изменение состояния среды, кумулятивные потоки – общий вид движения материи).


[Закрыть]
.

К середине 1930-х годов тезис о реализованной «фантастичности» и «сказочности» советской действительности воспринимался, впрочем, уже не только как публицистически убедительный, но и как методологически принципиальный для единственно допустимого изображения самой действительности – методами социалистического реализма. Рассуждения о том, что реалистическое изображение оправдывает «право на мечту», особенно множатся в преддверии Первого съезда советских писателей, закрепляя в общественном сознании значимые впоследствии тавтологии: быть «настоящим мечтателем» – это и значит быть «настоящим реалистом», правильно изображать «советскую реальность» значит изображать «героическую реальность» («героику масс»), «писать о современности» одновременно значит писать и о будущем302302
  Напр.: Селивановский И. Право на мечту // Литературный критик. 1935. № 10. С. 84; Серебрянский М.О. О социалистическом реализме // Молодая гвардия. 1933. № 6. С. 124.


[Закрыть]
. Под «здоровой и живой „сказочностью“» отныне предлагается понимать оправданное «умение превращать настоящую действительность в увлекательную сказку», поскольку именно такая превращенная в сказку действительность, собственно, и является «наидействительнейшей»303303
  Кузнецов А. Хочу мечтать // Штурм (Самара). 1932. № 8/9. С. 99. Цит. по: Добренко Е. Политэкономия соцреализма. С. 100 (здесь и далее другие схожие примеры).


[Закрыть]
. Варьируя ту же риторику (парадоксально воспроизводящую дискуссии средневековых схоластов о восхождении к «наиреальнейшей реальности» – a realibus ad realiora et realissima), Горький в своей речи на Первом съезде советских писателей выведет социалистический реализм из замечательного силлогизма: «Миф – это вымысел. Вымыслить – значит извлечь из суммы реально данного основной смысл и воплотить в образ – так мы получим реализм»304304
  Первый Всесоюзный съезд советских писателей 1934. Стенографический отчет. М., 1934. С. 10. См. также: Гюнтер Х. Соцреализм и утопическое мышление // Соцреалистический канон / Под ред. Х. Гюнтера и Е. Добренко. СПб., 2000. С. 42.


[Закрыть]
.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации