Текст книги "На трудных дорогах войны. От Кавказа До Балкан"

К. И. Деревянко
На трудных дорогах войны. От Кавказа до Балкан

© Деревянко К. И., наследники, 2016

© ООО «Издательство «Вече», 2016

* * *

В борьбе за Крым

В ночь на 26 декабря сорок третьего я получил экстренную радиограмму от командующего Азовской флотилией контр-адмирала С. Г. Горшкова с приказанием: сдать дела командира Бердянской военно-морской базы начальнику штаба базы капитану 2-го ранга В. А. Иоссе и немедленно прибыть в Темрюк, высылается самолёт. Затем последовали ещё три радиограммы, торопившие меня с прибытием. Но самолёт из-за непогоды застрял на полпути. Сперва я недоумевал: почему такая спешка? А потом подумал: вероятно, произошло или готовится что-то важное и меня привлекают к этому делу. Погода не предвещала быть лётной, и я решил ускорить события по-своему. Вызвал порученца Е. И. Степанова и приказал:

– Степаныч! – Так я ласково обращался к нему за его отличную службу, усердие и дисциплинированность. – Даю вам и шофёру час на сборы, и выезжаем через Ростов в Темрюк.

Теперь мы со Степанычем будем неразлучны и дойдём до Болгарии.

Когда проезжали Ростов, защемило сердце: как гитлеровские вандалы изуродовали город-красавец.

В Ейске меня ожидало приказание С. Г. Горшкова: дальше только самолётом, который стоял в готовности.

Через полчаса я был в воздухе на УТ-2 (двухместный учебно-тренировочный самолёт). За час полёта на открытом самолёте, на морозе, меня сильно продуло, я буквально закоченел, и это не прошло даром.

Темрюк. Штаб, ФКП, политотдел флотилии – здесь. А у Керченского пролива – где проходят основные боевые действия флотилии – находится ЗКП, и на нём небольшая опергруппа офицеров во главе с начштаба флотилии капитаном 1-го ранга А. Свердловым или его заместителем капитаном 2-го ранга А. Ураганом; и там же рядом – начальник перевозок, возглавляющий войсковые перевозки через пролив на Керчь-Еникальский плацдарм, занятый нашими войсками после высадки десанта в ноябре.

Еду в штаб, вхожу к командующему флотилией и вижу – на походной койке лежит забинтованный Сергей Георгиевич. Он, оказывается, попал в автомобильную катастрофу в поездке по делам перевозок и чудом остался жив – взяла молодость. И в таком состоянии он продолжал управлять сложными делами перевозок и готовиться к новому десанту, с чем самому штабу без него не управиться, хотя у врачей по отношению к командующему уже были свои соображения и планы.

Несмотря на ранения, Горшков был оживлён и, как человек, не терпящий празднословия, сразу перешёл к делу, по которому вызвал меня:

– Произошли крупные неприятности с перевозкой через пролив войск, боеприпасов, вооружения, грузов на Керченский плацдарм для Приморской армии, в связи с этим произошла размолвка между командармом и комфлотом. Позавчера состоялось бурное совместное заседание Военных советов армии и флота, под руководством представителя Ставки Маршала Советского Союза Ворошилова, на котором командарм Петров в резкой форме предъявил серьёзные претензии к флоту в медленной доставке армии пополнения и снабжения. А комфлот Владимирский выдвинул обоснованные встречные претензии в неорганизованности погрузки, выгрузки и вывозки. Конечно, надо быть самокритичными и признать промашку с обеих сторон. Поэтому и были приняты на заседании взаимообязывающие решения. По моему предложению Военсовет флота утвердил новую организацию в Керченском проливе – создать боевое соединение на правах военно-морской базы с наименованием «Керченская переправа» и её командиром назначить тебя. И приступить к делу немедленно, уже сегодня, а надо было ещё вчера, почему и торопил тебя. Петров хотя поначалу и противился, но потом согласился с новой организацией и одобрил твоё назначение, ведь он тебя хорошо знает по Одессе. У тебя будет сильный аппарат управления. И флот пришлёт дополнительные силы: суда и корабли, которых очень не хватает, собственно, из-за этого и пошли перебои в перевозках. Я на заседании Военсоветов не мог присутствовать, и тебя подробно ознакомит с их решениями лично комфлот, он приказал тебе по прибытии явиться к нему, он работает в соседней комнате, с ним член Военсовета флота Кулаков, там же и начальник Главполитуправления ВМФ Рогов, они уже неделю работают на флотилии, их вызвал маршал К. Е. Ворошилов, прибывший в качестве представителя Ставки на наше направление, с ним прибыл и начальник оперативного управления Генштаба генерал С. М. Штеменко. Дела тебе принимать не от кого, так как начальник перевозок Тетюркин заболел и убыл в госпиталь, так что от комфлота сразу на переправу – и к работе. Положение надо выправить быстро. А меня, к сожалению, доктора грозятся госпитализировать.

И мы расстались почти на полтора месяца.

Я прошёл сперва к начштаба флотилии Свердлову, чтобы от него заполучить сведения о положении дел в его толковании.

Он был чрезвычайно удручён и вёл нервный, нескладный разговор. Ещё бы. Он был вызван на заседание Военсоветов самим Петровым, где, высказывая недовольство Владимирскому, Иван Ефимович метал громы и молнии и в адрес флотилии, Горшкова и Свердлова: командование и штаб флотилии самоустранились от масштабных оперативных решений в целях создания чёткой организации войсковых перевозок и взвалили непосильную задачу огромного оперативного значения на неподготовленного для этого человека, не имевшего аппарата управления большим делом. Из сбивчивого сообщения начштаба я видел, что он не мог не мучиться промашками флотилии в этом вопросе. Начштаба ознакомил меня с составом сил и средств, занятых на перевозках, их состоянием и возможностями, со сложившимся на сегодня положением в перевозках, дал характеристику району действий переправы. Я получил достаточное представление о перевозках. С тем и направился к комфлоту.

У Владимирского находились Рогов и Кулаков. Они совещались, как лучше выполнить совместные решения Военных советов и указания представителя Ставки по перевозкам. Мне приказано присутствовать при этом. Так как эти решения отныне больше всего будут касаться именно меня лично и основная нагрузка по конечному результату ложится на меня, комфлот вручил мне для изучения документ с принятыми решениями. Назывался он весьма пышно: Протокол (от 25 декабря 1943 года) совместного совещания Военных советов армии и флота по вопросу перевозок войск и грузов через Керченский пролив… Ещё пышнее была его концовка. Внизу протокол замыкали десять подписей: маршал, шесть генералов, два адмирала, один капитан 1-го ранга[1]1
  Центральный военно-морской архив (далее – ЦВМА). Ф. 10. Д. 18299. Л. 1–8.


[Закрыть]. Многовато.

Но в оправдание скажу: обстановка с пополнением и питанием армии настолько обострилась, что потребовались и встреча большого числа ответственных лиц, и острые дебаты, и взаимные письменные обязательства. А начинался протокол с того, что ответственность за перевозки войск и грузов через пролив возлагалась на командующего флотом, непосредственное руководство перевозками осуществляет командующий флотилией Горшков, а до его выздоровления руководство перевозками берёт на себя комфлот Владимирский.

Прочитал и подумал: а для чего же меня вызвали? Тут, конечно, сгоряча на комфлота взвалили такую ношу. Керченский пролив, безусловно, на сегодняшний день представлял главное направление действий флота, но никто с флота не снимал других задач, решаемых на огромном Черноморском театре военных действий: от Керчи до Батуми и до западных берегов моря. За комфлотом целый флот: надводные, подводные и воздушные силы, береговая артиллерия. И всё-таки Керченскому проливу надо было как важному направлению уделить больше внимания, тогда бы не возникли и недоразумения и вот такие записи в адрес комфлота. Но своё слово сказал Горшков. Он рассудил по-своему: задача поставлена флоту и флотилии, а выполнение её будет возложено на новое соединение – Керченскую переправу и её командира, он будет непосредственно руководить перевозками. Эта существенная поправка к протоколу, внесённая на другой день Горшковым, была всеми одобрена – и Петровым, и Владимирским. С ней согласились.

А для успешной деятельности новой организации в протоколе было записано много хорошего, дельного: подать в пролив дополнительно большое число судов, организовать судоремонт, гидрографическое, инженерное, тыловое, медицинское и боевое обеспечение Керченской переправы, построить новые причалы, организовать образцовую погрузку, разгрузку и вывоз. И в связи с этим на армию, как и на флот, было возложено много задач. Всё это мне понравилось, так как облегчало мне руководство новым делом, за которое отныне отвечал сам комфлот наравне с командармом перед Ставкой, так настоял записать её представитель, а протокол послать в Ставку и Генштаб. Я лично приветствовал этот документ с серьёзными взаимными обязательствами командования армии и флота.

Комфлот заверил меня, что все суда, указанные в протоколе, прибудут на переправу в назначенный срок, потом они втроём наставляли меня, как лучше и быстрее выполнять решения Военных советов, навести твёрдый порядок на переправе, с чем обстояло неважно. Мне было объявлено, что будет создано мощное управление Керченской переправы со штабом, политотделом, тылом и всеми службами по штатам военно-морской базы. Всё будет сделано, чтобы покончить с допущенными просчётами и недостатками в перевозках. И дело теперь за командованием переправы, её личным составом и мной лично. Я заверил Военсовет флота, что приму все меры к скорейшему выправлению положения в перевозках и начну это делать даже сейчас, с имеющимися силами и средствами. При этом я не удержался и спросил комфлота: «Если сейчас создаётся специальное управление переправы, то почему нельзя было использовать управление Керченской военно-морской базы, разместившееся в Тамани, вдали от событий и ничем не занятое?» Комфлот ответил: «Было такое предложение командования флотилией, но командарм Петров не согласился, считал, что её командир не справится, – этим должна заниматься флотилия и её командующий непосредственно. А сейчас предложение Горшкова о создании переправы и вашем назначении уже не вызвало возражений. Ждём от вас положительных результатов». На этом мы распрощались.

От меня не ускользнуло, что Владимирский и Кулаков в чрезвычайно подавленном состоянии – тут и гибель трёх кораблей, по которым ожидается решение Ставки, и вот эта крупная неприятность с перевозками, вызвавшими конфликт с командованием Приморской армии в присутствии представителя Ставки.

Через несколько минут я уже ехал к Керченскому проливу.

Но я решил прежде всего повидаться с армейскими товарищами, посетить начальника тыла армии, потому что считал: не только моряки флотилии повинны в медлительности перевозок, по протоколу была видна и вина армий. И вообще было полезно прислушаться к обеим сторонам. Перевозки оказались большим испытанием и флоту, и армии. Здесь налицо как раз тот случай, когда десант с главными силами войск прошёл удачно, а его питание по морским коммуникациям терпело неудачу. История знает немало таких случаев. Так получилось и с Азовской флотилией: блестяще проведя операцию по высадке морского десанта в составе морской пехоты и войск Приморской армии на крымский берег, флотилия и ее командующий Горшков в дальнейшем не справились с коммуникациями – наращиванием сил, пополнением боеприпасами и всеми видами снабжения армии на Керченском плацдарме.

Я заехал в станицы Ахтанизовскую и Батарейку, в которых размещалось управление тыла армии. И попал ко времени и к месту. У начальника тыла армии генерала Н. А. Найдёнова находились ещё четыре генерала: член Военсовета армии по тылу П. М. Соломко, заместитель командующего армией К. С. Мельник – ответственный за перевозки через пролив, и заместители начтыла А. М. Пламеневский и А. А. Хилинский. Они собрались для составления плана мероприятий по «Протоколу десяти» (как стали величать протокол совместного заседания двух Военсоветов). То, что руководители и флота, и армии засели за спешную разработку мероприятий, говорило об остроте вопроса – без пополнения армия становилась небоеспособной, и надо торопиться, кроме того, всё это взял под контроль представитель Ставки, и он доложил в Ставку о принимаемых мерах по налаживанию перевозок в целях повышения боеспособности армии и готовности её к наступлению. Всё это правильно. Только на мой взгляд – слишком уж много начальников сидело над одним, хоть и важным, делом. А по-моему разумению: тут хватило бы и одного с сильным характером и организаторским талантом, ведь громоздкость всегда вредит делу, она снижает персональную ответственность.

Меня привлекли к разработке тех мероприятий, которые соприкасались с флотской спецификой. Эти вопросы мне были понятны, так как я прошёл большую школу начальника штаба двух военно-морских баз – Одесской и Потийской, – возглавляя морские коммуникации, постоянно взаимодействуя с армейскими товарищами. Меня познакомили с армейской организацией на переправе и с теми решениями Военсовета армии, какие принимались по перевозкам ранее. Оказывается, командарм Петров уже в ноябре проявлял неудовольствие ходом перевозок. 3 декабря на заседании Военсовета армии были заслушаны доклады начальника тыла армии Найдёнова и командующего флотилией Горшкова о перевозках через пролив, и в постановлении было записано требование об улучшении переправы войск, а перевозку грузов довести до 1100 тонн в сутки. А в приказе номер 33 от 24 декабря командарм писал: «Действия войск Отдельной Приморской армии на Керченском полуострове всецело зависят от организации и состояния перевозок войск и грузов через Керченский пролив». Поэтому ответственным за перевозки и был назначен заместитель командующего армией генерал-лейтенант Мельник. И специальным пунктом было записано: «Главной и основной задачей Азовской флотилии является переправа войск и грузов через пролив, для чего ФКП флотилии перенести на Кордон Ильича»[2]2
  ЦВМА. Ф. 175. Д. 10726. Л. 98.


[Закрыть]. Это прямо у уреза воды в северной части Керченского пролива, куда я сейчас выезжаю и где находится маленькая группа управления морских перевозок. А 25 декабря на совместном заседании армейских и флотских руководителей эти вопросы были уже кардинально решены в присутствии Ворошилова.

Скажу откровенно.

Командарм Петров проявил мудрость в этом деле – он прозорливо усмотрел, что будущий успех его войск находится в руках моряков, в Керченском проливе, а самой флотилии и её соединению – Керченской переправе – отводил роль оперативного фактора, влияющего на успешное наступление. И мы, моряки, должны были гордиться отводимой нам ролью и приложить такие усилия, чтобы оправдать доверие командарма. Меня лично вдохновляла на большой ратный труд та роль, которая отводилась нам, морякам-азовцам, сражавшимся на морском фронте Керченского плацдарма.

Генерал армии С. М. Штеменко в своих воспоминаниях так описал события тех дней. 22 декабря Ворошилов, Петров и Владимирский рассмотрели план удара по противнику на правом фланге с одновременной высадкой десанта с Азовского моря в тыл противника силами Азовской флотилии. При рассмотрении вопросов взаимодействия и обеспечения наступательной операции более интенсивными перевозками войск и грузов через пролив между командармом и комфлотом вспыхнули разногласия. «И.E. Петров резко высказал своё неудовольствие по этому поводу и заявил К. Е. Ворошилову, что вопросы взаимодействия с флотом нужно решить капитально… Климент Ефремович приказал созвать совещание и там покончить со всеми спорами, добившись единого понимания задач и способов их решения. Состоялось оно 25 декабря… Дебаты между И. Е. Петровым и Л. А. Владимирским разгорелись здесь ещё жарче. Командующий Приморской армией… добился ясности насчёт обязанностей и ответственности флота по перевозкам. В то же время на совещании были уточнены задачи армии, согласованы сроки и порядок всех совместных мероприятий по обеспечению операции. В конце совещания я зачитал проект ежедневного доклада в Ставку, где проведенное обсуждение представлялось как обычное подготовительное мероприятие накануне предстоящей операции. Однако К. Е. Ворошилов решил иначе: он предложил оформить особый протокол по взаимодействию армии с флотом, записав туда всё, что возлагалось на флот и на армию, а затем скрепить всё это подписями ответственных представителей каждой из заинтересованных сторон. Всего на протоколе, по определению К. Ворошилова, должно было красоваться десять подписей, включая его собственную и мою. К этому времени я уже отлично знал работу Ставки и отношение её членов, особенно И. В. Сталина, к порядку решения важных вопросов. На моей памяти бывали случаи, когда в Ставку поступали документы за многими подписями. Верховный Главнокомандующий резко критиковал их, усматривая в таких действиях нежелание единоначальника или Военного совета взять на себя ответственность за принятое решение или, что ещё хуже, их неверие в правильность собственных предложений.

– Вот и собирают подписи, – говорил он, – чтобы убедить самих себя и нас.

Верховный требовал, чтобы все представляемые в Ставку документы подписывали командующий и начальник штаба, а наиболее важные… скреплялись бы тремя подписями… ещё подписью члена Военного совета. Я откровенно высказал Клименту Ефремовичу свои опасения насчёт предложенного им протокола и просил, чтобы этот документ подписали по крайней мере не более трёх лиц. Но Климент Ефремович расценил это как неуважение к присутствующим, как попытку присвоения коллективно выработанного решения. Он настоял на своём, и документ был подписан десятью персонами. Назвали его так: «Протокол совместного совещания Военных советов Отдельной Приморской армии (генерал-полковник Петров, генерал-майор Баюков, генерал-майор Соломко, генерал-лейтенант Мельник) и Черноморского флота (вице-адмирал Владимирский и контр-адмирал Кулаков) с участием Маршала Советского Союза тов. Ворошилова К. Е., начальника Оперативного управления Генштаба генерал-полковника тов. Штеменко, заместителя Наркома военморфлота генерал-лейтенанта тов. Рогова и главного контролёра по НКВМ флоту Наркомата госконтроля инженера капитана 1-го ранга тов. Эрайзера – по вопросу перевозки войск и грузов через Керченский пролив». Когда лестница подписей была наконец заполнена, я ещё раз заявил, что поступили мы неправильно и уж мне-то обязательно попадёт за такое отступление от правил оформления важной оперативной документации. Климент Ефремович только посмеялся над этим. Протокол послали. При очередном разговоре по телефону с Антоновым узнал, что Сталин и впрямь очень бранил нас за этот документ[3]3
  Генерал армии А. И. Антонов – заместитель начальника Генерального штаба.


[Закрыть]. В тот же день было получено сообщение об утверждении плана основной операции Отдельной Приморской армии[4]4
  Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. Книга первая.


[Закрыть].

Такова история этого полезного совещания с правильным и необходимым решением практического улучшения питания и пополнения армии. Но форма его – это, конечно, настоящая импровизация, непростительная даже в гражданских условиях коллективного руководства; и тут прав Штеменко, критикуя этот протокол, так как он больно ударил по нему самому, ибо эта история имеет свое продолжение. Будучи вызван в Москву, Штеменко докладывал Ставке о делах в Приморской армии: «Верховный вспомнил наш протокол с десятью подписями:

– Колхоз какой-то. Вы там не голосовали случайно?.. Ворошилову такое можно ещё простить – он не штабник, а вы-то обязаны знать порядок. – Затем, обращаясь уже к Антонову, кивнул в мою сторону: – Надо его как-то наказать за это…

После освобождения Крыма многие из участников операции были награждены. При этом Сталин опять вспомнил наш злополучный протокол. Обнаружив в списках представленных к наградам мою фамилию, он сказал Антонову:

– Награду Штеменко снизим на одну ступень, чтобы знал наперёд, как правильно подписывать документы.

И синим карандашом сделал жирную пометку».

А я в связи с этим протоколом получил новое назначение. Начштаба флотилии Свердлов рассказывал мне как участник этого совещания; когда он доложил командующему флотилией Горшкову (он из-за болезни не присутствовал на нем) о бурном заседании Военсоветов, проходившем тут же, в штабе флотилии, и зачитал содержание протокола, он отреагировал на него по-своему, в полном соответствии со своим характером. Горшков продолжал придерживаться своей старой линии: командующий и штаб флотилии лично и непосредственно планируют и осуществляют десантные операции, а перевозками должен заниматься специальный начальник. Другое дело – надо было сразу на это поставить более сильного командира, дать ему штатное управление и больше сил и средств; а этого не было сделано, потому и пошли недоразумения. В этом я вижу ошибку командующего флотилией Горшкова. Наученный горьким опытом неудачи с перевозками, он принимает на этот раз правильное решение: коль скоро командарм Петров не согласился с переводом управления Керченской базы из Тамани на косу Чушка в Кордон Ильича для руководства перевозками, что ей на роду было написано, то использовать управление другой базы – Бердянской, существование которой становилось ненужным, и создать за её счёт специальное соединение под названием Керченская переправа, а её командиром назначить Деревянко[5]5
  Так как командарм Петров своим приказом 33 главную задачу момента – переправу войск, боеприпасов, оружия, грузов через пролив – возложил на флотилию, он и слышать не хотел, чтобы эта задача перекладывалась на самостоятельное соединение.


[Закрыть]. Военсовет флота и замнаркома Рогов сразу же утвердили этот замысел Горшкова на осуществление операции по переправе войск и грузов через пролив. Я со всей силой подчёркиваю слово «операция», потому что это была по срокам, масштабам, пространственности и оперативной значимости настоящая операция, не менее важная, чем высадка десанта, которая до этого лихорадила два Военных совета, все управления армии и флота, обернулась конфликтной ситуацией, вызванной тем, что войска всех трёх корпусов армии (ОПАРМ) не имели в достатке боеприпасов, оружия, продовольствия, зимнего обмундирования, задерживалась переправа дополнительных войск; и при этой ситуации не могло быть и речи о наступательной операции армии. Ей должна предшествовать успешная операция по переправе в Крым огромного числа войск, ожидавших переправы, танков, артиллерии, боеприпасов, продовольствия, скопившихся в неимоверно опасных количествах на причалах косы Чушка – их противник мог уничтожить, взорвать ударами авиации и артиллерии, а они наносились ежедневно. Свердлов сообщил мне, что на этот раз Петров – уже после заседания Военсоветов – согласился с созданием предложенного Горшковым нового соединения и с моей кандидатурой. Это объяснимо. Он хорошо знал меня по Одессе – и как мы поддерживали его огнём, и какой размах приняли одесские морские коммуникации, и помнил образцовую посадку при эвакуации нами его армии за четыре часа – и вообще он был высокого мнения о нас, одесских моряках, и писал: «Личный состав Одесской базы на посадке войск проявлял величайшую организованность, посадка войск проходила дружно, организованно»[6]6
  Военно-исторический журнал. 1962. № 7. С. 65.


[Закрыть].

Каждому командиру крайне необходимо и дорого доверие старшего в бою и операции. И я его чувствовал сейчас на себе. Я гордился доверием, оказанным мне Владимирским, Кулаковым, Роговым и особенно Петровым, ибо одно его слово возражения (он придерживался мнения, что командующий и штаб флотилии должны непосредственно управлять операцией на переправе) могло порушить все задуманное флотом, как перед этим получилось с несостоявшимся переводом управления Керченской базы из Тамани в Кордон Ильича. Петров согласился, и в мой адрес пошла радиограмма: немедленно прибыть в Темрюк.

Теперь предстояло оправдывать доверие, оказанное мне такими высокими инстанциями, тем более что в это были посвящены и представители Ставки и Генштаба.

Одно очень важное положение: и Владимирский, и Горшков объявили мне, что в целях оперативности мне предоставляется право самостоятельного сношения с армейскими руководителями, непосредственно занимающимися перевозками и питанием армии.

Это, как и всё остальное, меня полностью устраивало. И вообще я был рад, что я вновь рядом с армией и работаю на неё. Вновь, как и в Одессе, с Приморской армией, но в другом качестве, и опять же рядом Петров. Мне нравилось, что после некоторого затишья в моей деятельности я вновь на горячем месте, под ударами, и занимаюсь не отвлечёнными делами, а буду решать задачи с армией на главном направлении борьбы с врагом.

Закончив работу с генералами тыла армии по улучшению перевозок через пролив, я заторопился в Кордон Ильича – скорее к делу, от которого зависела будущая наступательная операция Отдельной Приморской армии (ОПАРМ).

Узнав, что я «безлошадный» и приехал сюда на попутной грузовой машине, член Военсовета армии Соломко распорядился выделить мне в постоянное пользование легковую машину, а генерал Хилинский, с которым я отныне буду планировать перевозки, – видно от избытка чувств, природной щедрости и уважительности к морякам – приказал дать мне из резерва почти новенький роскошный лимузин ЗИС-101А. И через полчаса я выехал. Конечно, я понял подоплёку этих щедрот, так как знал, что в армии, в полевых условиях такая машина не нужна, там высоко ценился легковой вездеход, и на нём разъезжали и командир полка, и командующий фронтом. Но для укатанной дороги косы Чушка и в Темрюк этот лимузин вполне подходил. 12 минут требовалось, чтобы проскочить от Кордона до оконечности косы, что позволяло мне дважды за день посещать там самое бойкое место: Дамбу – причал № 7, с которого шёл основной поток войск и грузов, и Дамба постоянно была завалена тысячами тонн груза.

Только мы тронулись, и непривычное мягкое покачивание, уют и тепло погрузили меня в глубокий сон. Проснулся я от сильного толчка, – машина стояла – и тревожного голоса шофера Николая Зубова:

– Товарищ капитан 2-го ранга! Подъехали к Кордону Ильича, его бомбят или обстреливают, ехать или переждём?

– Ещё чего не хватало; а если тут беспрерывно так, тогда мы с вами никогда не въедем в пункт назначения, – отшутился я, – трогайте. Война есть война, на ней могут и убить.

И в это время впереди три одновременные вспышки и взрывы. Похоже на артобстрел. Это здорово напомнило мне Одессу, она была под огнём вражеской артиллерии, и мне не привыкать, хотя тошновато. Кордон Ильича – небольшое рыбацкое село с хатками, находящееся у северной оконечности Керченского пролива, чуть южнее мыса Ахиллеон и вблизи начала (корня) косы Чушка, вытянувшейся узкой песчаной полосой на юго-запад на 16 километров. Здесь и ЗКП флотилии, и управление морскими перевозками.

Впереди светится синий огонёк. Подъезжаем – шлагбаум у развилки дорог и около него силуэт. Остановились. Подхожу. Вглядываюсь – девушка с карабином за спиной, а неподалеку, у землянки, другая – с карабином в руках. А рядом продолжают рваться снаряды и слышен мерзкий посвист.

– Ваши документы! – строго потребовала девушка-боец.

Просмотрела, отдала честь и подняла шлагбаум. Я впервые встречаюсь в прифронтовой полосе с девушкой регулировщицей и вот в такой ситуаций. И я не мог вот так просто взять и уехать. И может невпопад, но спросил:

– Как оцениваете обстановку на вашем участке?

– Обычная, боевая, – опять же строго ответила она.

И в это время очередная порция разрывов и посвистов, от которых хотелось пригнуться, хотя это бессмысленно, поздно.

– И часто такое вот у вас тут?

– Ежедневно и подолгу, то снаряды, то бомбы, мы уже втянулись.

Милое ты мое создание: в мирное время у неё с губ не сходило бы слово «мама». А сейчас бы жениха ей хорошего, да мужа бы доброго, да детей бы здоровеньких. А она уже с карабином обручилась, и ей, видите ли, бомбы и снаряды обычное дело, и она вроде бы уже и втянулась в это. Да нет же – лёгкая, неприметная для неё, предательская дрожь в голосе выдаёт её опытному глазу – ведь бесстыжая, обнаглевшая за войну «курносая, безносая» непрестанно бродит вокруг да около и зазывно дышит ей в лицо при каждом воздушном и артиллерийском налёте.

Шлагбаум обозначал въезд во владения Керченской переправы. Регулировщица пояснила: дорога налево – это на косу Чушка, а направо – это уже улица Кордона Ильича, у первых хаток спросите у часового, он покажет, где располагается морской штаб.

Я прошёл в землянку дежурного по перевозкам. Мне представились дежурный и его помощник лейтенанты Александров и Белов. Тут же находились и представились ближайшие помощники начальника перевозок: капитан-лейтенанты Н. А. Рыбинский и Г. С. Липовский. Первый был оператором, а второй – представитель отдела Военных сообщений Азовской флотилии, помогал планировать перевозки грузов. Они ввели меня в курс всех дел и показали знание порученного дела. И ещё мне понравилось то, что никто из них не пошевелился, не вздрогнул при очередном разрыве снарядов, падавших с немецкой педантичностью через точные промежутки, вокруг землянки, которая была сработана небрежно, без накатов, и не облицована, отчего при каждом близком взрыве нам на голову сыпалась земля. Предшественник мой – в госпитале, дел принимать не от кого, и через час я подписал приказ о вступление в командование Керченской переправой и приказал всем отныне так именовать наше соединение. Рыбинского я знал ещё по Одессе как храброго и умного командира тральщика и объявил ему: отныне он начальник оперативного отделения штаба переправы и вридначштаба ее. А Липовскому, которого я вижу впервые, приказано считать себя начальником нашего маленького ВОСО (военные сообщения), и он несёт ответственность за планирование с тылом армии перевозок; контролирует ход перевозок, организуя с помощью комендантов пристаней и участков погрузку и разгрузку, которые производят армейские товарищи; ведёт учёт перевозок. И Липовский, закончив со мной разговор, убыл в Ахтанизовскую в тыл армии к генералу Хилинскому планировать завтрашний день. И так каждый день. Рыбинский отвечал за выделение сил и средств на перевозки, и вот при мне он назвал Липовскому, на что он может рассчитывать. А я добавил: уже завтра увеличить нагрузку на эти суда на десять процентов. Рыбинский нёс ответственность за боевое обеспечение перевозок, которые осуществляются по фарватерам и под ударами авиации и артиллерии противника, и он руководил тралением фарватеров, назначал катера ПВО, имевшие на вооружении 37-миллиметровые автоматические пушки для сопровождения крупных судов, вызывал истребительную авиацию при обнаружении вражеских самолётов и вызывал артогонь наших береговых батарей против вражеских батарей, не дававших нам житья.

Я не ошибся в выборе этих двух офицеров. Не щадя самих себя и своих жизней, они доблестно воевали, отлично исполняя свой долг. На переправе не было ни одного недоразумения, произошедшего по их вине.

Узнав о моем прибытии, пришел из соседней землянки начальник оперотдела штаба флотилии капитан 3-го ранга А. А. Ураган. Впервые встречаюсь с ним, но первое впечатление хорошее. Он пополнил мои сведения о делах на переправе и признал: конечно, налицо у нас промашка с перевозками – тут повинны и армейские товарищи, и ещё больше мы. Будем вместе исправлять положение.