Текст книги "Дважды рождённые"

Глава 2

 
Ещё я мало жил, но часто их встречал:
Одна красивей чуть, другая чуть умнее,
Я жил как все: срастется – привечал,
А нет, так только взглядом провожал,
Присматривался, время не жалея.
И жизнь текла размеренной рекой,
И редкий всплеск
Казался мне экстримом,
Какого черта встретился с Тобой?
Сижу в соплях, дурацким Арлекином.
Откуда ты взялась, зачем явилась мне?
Кто дверь открыл?
Кто дал нам шанс на встречу?
Что я несу, о Боже – плохо мне!!!
Я сдох иль жив?
Тобой за всех отвечу!
 

В нескольких метрах от стены просторного и пустынного зала «реальки» одиноким силуэтом прорисовывалась точеная женская фигурка, одетая во что-то легкое и воздушное. Белый зал без теней и полутонов скрадывал и размазывал очертания тела, но ни белая пустота, ни стерильность обстановки не делали силуэт менее загадочным и притягательным. Игорь опешил, и было из-за чего. Во-первых, двух человек в одном зале «реальки» просто не могло быть – это был нонсенс, выход за все правила. Возможно, что-то сбилось, но, чтобы это осознать, надо было напрячь мозг, а сейчас мозг не работал на анализ ситуации, мозг просто затупил от неожиданности.

А во-вторых: он никогда в жизни не видел женщину вот так, близко и без посредничества экрана. И он никогда в жизни не видел такую женщину! Она не была эталоном красоты, она не создавала красивой позы, только было в ней то, от чего у мужчины перехватило дух и в душе поднялось что-то податливое, со всем согласительное, непривычное, немного рабское, но не унизительное. Она стояла посредине помещения необычайно беззащитная, о чем-то вполголоса споря сама с собой и иногда дополняя какие-то особо важные слова резкими жестами. На какое-то время она замирала в раздумье, иногда громко, на вдохе всхлипывала, и опять спорила. Этот её разговор с собой, по-видимому, очень расстроил её, и в какой-то момент она зарыдала, прикрывая одной рукой лицо, а второй рукой безнадежно шаря рукой вокруг себя в поисках опоры. Игорь застыл. Он не знал, что делать, и стоял в нерешительности. Он даже дышать стал ртом, чтобы сопение не выдало его присутствия. Не найдя опоры в воздухе, девушка опустилась на пол и, положив одну руку на колени, а голову на неё, продолжала всхлипывать, водя свободной рукой по бархатистому полу, как будто рисуя сложный и невидимый рисунок. Сквозь всхлипывания прорывались звуки, похожие на сжатое, задушенное подвывание. Жалкие, больные.

От этих звуков Игорь начал приходить в себя. Он сделал шаг, по направлению к незнакомке, ворсистый пол деликатно поглотил звук его движения, затем ещё шаг, ещё… Он уже отчетливо видел её тонкую шею под тугим узлом волос цвета вороньего крыла, собранных сзади. Он зацепился взглядом за двигающиеся по полу изящные, очень длинные и тонкие пальцы её руки. И ещё он чувствовал в воздухе почти неуловимый, но нежный и терпкий запах. Запах. Онемевшее тело пробудилось, и появилась куча вещей, которых невозможно было в себе перебороть: зачесался нос, затылок, рот наполнился слюной, руки запросили движения. Он тянул время, терпел сколько мог, но, не выдержав, поспешно сглотнул. Звук разнесся в его голове нестерпимым грохотом и, убоявшись быть пойманным за подглядыванием, он быстро произнес: «Привет». Слово прозвучало глухо и тихо, но женщина вскочила как от выстрела, резко повернулась и испуганно уставилась на него. Игорь сделал шаг на встречу и… понял, что пропал окончательно.

Он смотрел в её темные, блестящие глаза и не мог насмотреться, он никогда в жизни не видел ничего красивее. Поднятая её движением волна нежного аромата выплеснулась на него, обдала его, заставляя сердце замереть и сжаться. Выхваченные в первые мгновения черты лица отложились где-то в голове как элементы оформления глаз, но сейчас он не замечал оформления, оно ушло на второй план. Он не видел лица, губ, носа, только Глаза, расширенные от удивления, бесконечно темные и живые, влажные недавней слезой и напуганные, смотрящие снизу-вверх и втягивающие в себя темным рисунком зрачка. Пропасть глаз и дурманящий аромат. Его взгляд, на доли секунды выныривая из глубины, мог различать подрагивающие ресницы, обрамление бровей. Он не мог говорить, не мог думать, не мог стесняться глупой позы, в которой стоял парализованный и ошарашенный.

Где-то внутри, очень глубоко, начал движение страх.

Стремительно поднимаясь и забирая на себя внимание, страх начал разрастаться. Это был неосознанный страх, подсознательный страх, из которого вылупился вполне понимаемый страх потери. Игорь начал осознавать, что это свидание может и должно закончиться. Он понял, что отдал бы всё, только бы не нашлось силы, которая прервет этот момент, вот сейчас, не разорвет эту сцепку взглядов. Но…, страхи неизбежно исполняются. Она сама сделала это – глаза-колодцы несколько раз испуганно моргнули, скрылись, разрывая взгляд движением головы. Вырвалось: «Ой», и девушка начала отходить. Она сделала несколько шагов, пятясь задом, а потом развернулась и всё быстрее и быстрее пошла к своему выходу. И, уже у двери, побежала.

Игорь стоял и ничего не понимал, не воспринимал, не думал, пока вместе с металлическим щелчком замка до него не дошло главное – «ОНА УШЛА». Первый взрыв паники был ужасным, отупляющим. Игорь рванулся к двери, но к его несчастью, в этот раз автоматика не допустила сбоя. Стекающая с сознания паника возвращала силу разуму, но от этого становилось только хуже.

Внезапно до него дошел весь ужас ситуации – он не знал – кто она, у него не было шансов найти её! Он не сможет увидеть, узнать её в этих долбанных железяках! Его снова охватила паника. НИКОГДА – это слово, напитанное безысходностью, он пытался отогнать, ища выход в жуткой сосредоточенности путаных мыслей. Но слово «НИКОГДА» снова долбило его в голову, разрывало его изнутри, в животе возникла противная сосущая пустота. Что же произошло? Почему он, как идиот, стоял и пялился вместо того, чтобы спросить её – кто она, как её найти? Почему он не побежал за ней? Почему дал захлопнуться этой проклятой двери?!

«Как же теперь?» – прозвучало внутри него тихо и отчаянно.

Колени Игоря подогнулись, он опустился на пол и завыл. Завыл тоскливо и одиноко, ослепленный и беспомощный. Влюбленный человек в мире, не рассчитанном на любовь. В мире, рассчитанном на индивидуальную радость…

Игорь не помнил, как он вышел, как пришел на работу. Всё, что он осознавал, это принесенный им в Шелл аромат встречи, её аромат. Спроси его, как прошел день – он бы не смог вспомнить. Его разум разделился на две части: активную, не признающую поражения, которая требовала действий, поисков; и вялую, пассивную, для которой уже всё стало ясно. Каждая из них на какое-то время завоевывала пространство в его голове, выгоняя вторую. Но соперница скользкими и извилистыми путями снова водворялась и царствовала в сознании мужчины до очередного переворота. В этом кошмарном бою существовало ещё какое-то неуловимое чувство, которое зародилось ещё на белом полу «реальки» и жило само по себе, подпитываясь круговоротом надежды и отчаяния. Это чувство несло с собой какую-то больную радость, удовольствие. Оно горячо плескалось внутри, и каждый пик, каждая волна этого чувства несла на себе сладкую боль, и каждый отлив сопровождался горьким восторгом. От этого незваного коктейля Игорь блаженствовал и сходил с ума.

Активная часть сознания стала сдаваться, забитая безжалостной логикой противника, и в поисках соломинки выискивала любой предлог, чтобы сбежать от реальности и как-то прекратить эти муки: сеть? футбол? У меня же лекция… сейчас, уже началась! Он совсем забыл про лекцию, про вчерашние эмоции, которые сейчас померкли и не казались уже такими яркими. Всё, что создавало его жизнь до этого дня, казалось лишним и ненужным. Но лекция была поводом уйти от реальности.

Лекция подождет. Пришло время, дорогой мой читатель, познакомить тебя с лучистым и удивительным человеком. Лучистость её была заложена ещё родителями в тот момент, когда они выбрали для своей дочки такое солнечное имя – Ярина.

Я уверен, что родители Ярины и сами были удивительными людьми, потому что у других, «неудивительных» людей, такое чудо навряд ли получилось бы. К тому моменту, когда она пришла в нашу сказку, она всё ещё была совсем юной девушкой, но её умение зацепить суть в любом начинании, было просто поразительным. Глядя на неё, общаясь с ней, никто, даже самый проницательный человек, не мог за безбрежной доброжелательностью, светлой улыбкой и звонким смехом по малейшему поводу, найти тот ключик, который позволял Ярине хвататься за свою цель мертвой хваткой и шаг за шагом пробиваться к главному. И если бы ты знал, дорогой мой читатель, с какой жизнерадостностью и легкой уверенностью она достигала всего того, что другим бы людям, менее сильным и менее лёгким, далось бы только ценой безумных усилий и огромных переживаний. И при всём при этом – милая и очень радушная девушка.

Ну, разве может такое чудо быть рождено заурядными родителями? Вот и я о том же. Впрочем, своих родителей Ярина как раз и не знала, и единственным человеком, с которым она связывала своё детство, была её няня из Центра Роста. Женщина, которая скорее годилась ей в бабушки, чем в матери, души не чаяла в ребенке и сохранила это тепло в их отношениях до тех дней, о которых я вам рассказываю. Няню звали Ариной. Как тут не выделить из толпы ребятишек девочку с похожим именем? Впрочем, не в имени дело, ну или не только в нем. Как бы там ни было, а сама няня называла Ярину Солнышком, или Аришей. Чудесная женщина. Сдается мне, что это она наградила Яру способностью так тепло и участливо улыбаться людям.

У Ярины тоже был Шелл, но этот зверь был без описания.

Что называется «был и был». Яра не выбирала его, когда была такая возможность, а просто взяла то, что дали. Шелл был неотъемлемой, но совершенно не важной частью её жизни, это был инструмент в реализации её бесконечных идей и поисков.

Ярина, как и многие люди её склада характера, купалась во множестве знакомых, приятелей, приятельниц. А сколько было тех, кто хотел стать её товарищем! Впрочем, путь к этому статусу был короткий, хотя ничего особенного в жизнь обоих он не добавлял. Вот чего не было у Ярины, так это друзей. Были те, кто думал, что он или она – её друг, но не было тех, кого она могла бы считать своим другом или того, кто мог бы сказать, что «он её знает». В слово «друг» Яра вкладывала очень много смысла! Сомневаюсь, что я бы смог сдать экзамен на эту должность.

Вспоминается ресторанная фраза: «налить, но не смешивать», эта фраза очень как подходит к нашей юной героине. Ярина жила в мире своих сверстников, погруженная в их дела и заботы, отзывчивая и доброжелательная, но при этом всегда осознавала себя чуть-чуть в стороне. Она не давала себя увлечь, снисходительно относилась к увлечениям товарищей, впрочем, никогда этого не демонстрируя. Она была уникальной девочкой, редким ребенком, который воспринимал этот мир целиком и, кажется, уже родился взрослым. Может быть, на это повлияла её няня, которая жила непривычной для обычного городского человека жизнью и, сама не осознавая этого, закладывала в ребенке восприятие мира с изломом на грани двух способов жить в этом Городе? Вполне возможно. Но я всё-таки склоняюсь к незаурядным родителям.

Врожденное любопытство и цепкость были причиной тому, что девушка часто оказывалась в необычных ситуациях и на исключительных мероприятиях. Так стоит ли удивляться, что Ярина тоже попала в список слушатей на лекциях, которые вел Профессор? Только в отличие от Игоря, она его называла «Дяденька». Почему «Дяденька»? Я действительно не знаю. Даже не спрашивал, уверен – отшутится или плеснет такой неподдельно искренней версией, что я запутаюсь, а переспросить постесняюсь.

В её исполнении новое имя Профессора звучало естественно, мило и уважительно, но всё-таки, в нашем изложении пускай он остаётся «Профессором». Тем более, что произносила Яра непривычное для нас ими только про себя.

В отличие от Игоря, студенчество Яры не было случайным.

Как-то в мимолетной беседе с приятелем она уловила ниточку, на которую не обратили внимания остальные участники их беседы. Яра переключила свой Шелл на приватную связь и улыбнулась своему собеседнику – чуть полноватому парню с копной рыжих волос.

– Вася, ты меня простишь, что я остальных выключила? – деликатно поинтересовалась девушка.

– Мне кажется, обо мне и не вспомнят. Тебя – да, искать будут, – спокойно ответил ей Вася.

– А расскажи мне про ваши занятия.

– Ярин, я не могу. Я и так лишнего болтанул, – было видно, что Василию действительно неловко.

– А давай так, чтобы никому обидно не было. Ты мне ничего не рассказывай, а просто – попроси, как сможешь учителя меня тоже взять в группу. Откажет – я не обижусь, а не откажет – буду должна, – то, с каким видом это было сказано, не предполагало отказа ни в каких вариантах.

– Яр, я попрошу, только ты мне пообещаешь, что у нас с тобой разговора о учебе больше не будет. Хорошо? Если Профессор согласится – ты об этом и без меня узнаешь. А если не согласится – мне к этому нечего будет добавить. Договорились?

– Договорились! Спасибо тебе, Вася! Я очень буду ждать!

Просьба Василия достигла нужных ушей, и на следующий день Ярина уже «проваливалась» в лекцию. Это была другая группа и это была другая программа. Я не буду в нашем повествовании пытаться рассказать вам всё и обо всём – это непосильная задача. Поэтому мы оставим на какое-то время юную героиню и вернемся к нашему герою и тем лекциям, в которые мы уже погружены.

Новая картинка аудитории была несносной. Кажется, кто-то упражнялся в безвкусии и каждый раз одерживал сам над собою блистательные победы. Сегодня фон студии был неоново-зеленым, в ошметках нелепых красно-желтых цветов. Парты были выстроены друг за другом и со звонким гудением и пыхтением двигались по кругу. Приглядевшись, Игорь понял, что пыхтение создавал Профессор, сидящий на своем стуле на крышке первой парты этого состава.

Внезапно всё остановилось, Профессор резким и ловким разворотом повернулся на своем стуле лицом к остальным, посмотрел залихватски на Игоря и браво произнес: «Опаздываем, опаздываем… Вас ждем, голубчик, развлекаемся как можем!» Он секунду подождал ответа и, не дождавшись, продолжил: «Я успокоил Ваших товарищей, объяснив им сложность переживаемых вами чувств, они дружно кивали, но, сдается мне, ничегошеньки не поняли. А вот покататься на поезде с радостью согласились».

«Ну, с «товарищами» – это перебор, – подумал Игорь. – Я их второй раз вижу, да и то в виде корявых рож».

Потом он посмотрел на «товарищей» и пришла мысль, что их желание покататься тоже можно было поставить под сомнение: восторга в лицах как-то не наблюдалось, а вот растерянности – вот этого сколько угодно. Через секунду, когда мозг вернулся к способности складывать слова в мысли, до него дошла необычайная информированность Профессора и… рот сам собой открылся, однако до вопроса дело не дошло.

Профессор, как ни в чём не бывало, спрыгнул с парты и, неспешной походкой, отошел вместе со стулом в сторону так, чтобы оказаться напротив учеников.

– Ну, так продолжим наши занятия! Мы немного заигрались, – казалось бы пытался перейти на деловой лад профессор, но искорки веселья в глазах остались. Озорство не унималось и вскоре, побеждая серьезность, искорки разрослись в огоньки, потом где-то рядом с огоньками запрыгали чертенята, и озорная улыбка расколола натянуто-деловую маску.

– А ну её, эту лекцию, – беспечно предложил Профессор, – уж развлекаться, так развлекаться. А ты, – он резко ткнул пальцем в сторону Игоря, – мучайся совестью: опоздал – лекцию сорвал, – Профессор хитро подмигнул и стал потихоньку осыпаться. Точнее, сначала стал осыпаться его стул: он потерял цвета, тени, остался серым контуром, а затем как-то очень быстро осыпался серебристыми осколками на пол. Следом за ним в той же череде метаморфоз осыпался Профессор. Затем, серебряная пыль взвилась с порывом неизвестно откуда взявшегося ветра и стала завиваться по спирали, и вытягиваться вверх, образуя что-то вроде торнадо, только кверху ногами. Скорость вращения стала нарастать. Красно-желтые цветы не смогли удержаться на едко зеленом фоне и оказались втянутыми в набирающий скорость водоворот. Вой ветра перерос в свист, затем в шипение…! А потом Игорь утратил связь и с этой сомнительной реальностью, т. к. всё закружилось у него перед глазами. Увидев вокруг себя блеск серебряной пыли, он понял, что сам превратился в вихрь. Последним подарком зрения была картинка вихря. Впрочем, и эта картинка тоже рассыпалась. И всё погрузилось в свистящую и шипящую темноту.

Игорь не запомнил тот момент, когда пропала темнота, пропал шум. В какое-то мгновение он осознал себя летящим, а если точнее – парящим. Осознание запоздало, восторг от полёта пришел раньше и держал в своих руках все нити от мыслей и ощущений. Игорь видел внизу прямо под собой свой серебристый Шелл, заснувший у старинного здания на изгибе проспекта. Сводящая с ума свобода полёта, была настолько неудержимой, а легкость тела настолько беспредельной, что оставаться на месте не было никакой возможности. И Игорь стартанул – резко, как-то неожиданно уверенно и сильно, как будто он делал это постоянно. Легко набирая скорость и уходя в высоту, он летел, уворачиваясь от проводов. Он слышал, как его зовут, и он знал, что звук здесь был не при чем. Чувство свободы и полёта опьяняло и наполняло смелостью и дерзостью. Игорь ещё прибавил скорости и, рассекая тем, что имел, плотный, прохладный поток, снизился почти до самой земли. Я не смогу передать вам то, что чувствовал мужчина, но поверьте мне – его никакая сила на свете не смогла бы сейчас остановить. Плотный поток ветра, скорее всего придуманный им самим и чувство всесилия выдули все печали и заботы. Его захлестнула энергия полёта, азарт виражей. Полёт был упоителен, но сквозь его энергию и восторг Игорь слышал призыв Учителя. И он летел на призыв, он чувствовал приближение. Вскоре, впереди, чуть выше себя он увидел серебрящееся темными переливами плотное облако, оно летело неспешно и грациозно в форме, напоминающей морского ската. Когда Игорь поравнялся с ним и замедлил движение, он понял, что Профессор действительно выбрал форму ската, только вместо раздвоенной головы было что-то, более напоминающее змеиную. Игорь не смог бы объяснить, как он узнал Профессора. Но он знал это, он видел это по цвету скользящих потоков. Он ощущал его энергию. Он угадывал это ещё какими-то чувствами, которых объяснить он не мог. Игорь воспринимал каким-то запредельным сознанием мощь этого человека, его возраст, мудрость, он видел, но не мог охватить его глубину. Игорь не понимал природы этого восприятия, но он осознавал возникшее в нем преклонение перед этой силой и сущностью. Магнетизм нового образа восприятия был настолько силен, что Игорь почувствовал неоспоримость власти, под которую он попал. Он осознавал, что готов следовать за этим человеком. В нем проснулся голод, жажда впитывать опыт, силу. Он был похож на маленького щенка, очарованного и напуганного матерым волком. Хотелось идти следом неотрывно, но было страшно подойти слишком близко. На близком расстоянии скат производил удивительное впечатление. Он был похож на пламя, заточенное в темно – фиолетовую глазурь льда. Игорь видел, как в темноте громадного мистического тела переливается и бушует огонь, и в то же время он осознавал, что тела как такового не было. Попытки найти черту, ограничивающую форму ската, рассыпались в неопределенности пространства, сотканного из нитей искр и ткани переливов.

С появлением других учеников пространство стало уплотняться. Ученики являлись по-разному. Некоторые влетали с мощным виражом, затем крутились и наконец успокаивались, присоединяясь к группе. Другие же подлетали осторожно, даже боязливо, пытаясь издалека взять контроль над скоростью полёта и его направлением. Переход от рисованных образов к тому, что он видел сейчас, был ударным. Игорь был поражен тем, как сейчас являлись для него его соученики. Всё, что люди так тщательно скрывают в себе, пытаются сгладить, перекрасить, подменить – всё это было сейчас отброшено, стерто. Сущность была открыта для понимания, но настолько сложна и непостижима для Игоря, что создавалось ощущение безграничной таинственности. Восприятие было перевернуто, выгнуто, вывернуто, бесконечно многослойно, как если бы детская игрушка калейдоскоп была вывернута наружу всем своим разноцветием и переливами, уходящими в бесконечность. Не надо было заглядывать в дырочку, чтобы увидеть потаенное, но при этом, вывернувшись, был закрыт другой мир, который давал о себе знать какими-то глубинными отливами и проблесками.

Игорь потерял себя, потерял умение осознавать окружающий мир. Старые навыки восприятия казались бесполезными, новые были ещё не приобретены. Он летел рядом с Учителем и ловил всполохи, токи, отходящие от того. Он впитывал его знания, они втекали в него размеренно, спокойно, медленно. Ученик чувствовал всем существом, что процесс этот измеряется не количеством полученного, а оттенками, запахами, душевным трепетом. То есть это был процесс ради процесса, то, что ценно само по себе, как созерцание цветения ветки сакуры, как блаженство от вида текущей реки, как тепло от солнца на ласковом морском берегу. Знания и ощущения притекали медленно, и Игорь понимал, что источник бесконечен, что он мог бы нежиться в этом потоке без границ во времени, что оттенки чувств и гамма эмоций не имеют пределов.

Игорь насыщал душу. Не сознанием, но чувствами, он переживал воспоминания учителя, он участвовал в процессах былого. Он видел, как создавался этот материальный мир. Он переживал рождение неизвестного ему мира, страхи первых растений. Он жил страхами невиданных существ – этих ещё не совершенных творений, примитивных машинок, созданных изначальными частицами по заказу и схемам бестелесных людей. Он видел, как люди играли, погружаясь в эти несовершенные тела, ограничивая себя только теми органами восприятия, которыми они сами наделили свои создания.

Это была игра. Забава, которой души отдавались с понятным для нас азартом, но и непонятной для нас целью – не выхватить новые ощущения, а наоборот, попытаться воссоздать происходящее вокруг себя в полном диапазоне его сущности. Ограничив себя тем минимумом в восприятии, который допускали вмещенные в тело органы чувств. Используя малое – понять реальность, более глубокую и выходящую за рамки столь скудного восприятия материального творения.

Игорь переживал жизнь растения. Он воспринимал мир сквозь щель чувств, отведенных для него. Он сходил с ума от открывающихся видов. Необъяснимые краски того восприятия, где нет места зрению и слуху, где картина ощущений другая, куда более полная и яркая, чем тот же мир в восприятии человека. Игорь понял и сумел насладиться отсутствием возможности передвижения у растения. То, что казалось ущербным, оказалось даром, элементом, в котором нет потребности. Эмоциональная насыщенность восприятия самой тоненькой травки оказалась настолько сильной и разнообразной, что мысли о физическом перемещении казались простой нелепостью.

Игорь наблюдал процесс создания, улучшения и отбраковки новых и новых разработок. Он поражался гению способному соединять чувства, дар восприятия с материальной сущностью. Вложенность энергетических перетоков, взаимное питание одно другим, всеохватывающее взаимное пожирание, перерождение, слияние, умение быть рядом и не сталкиваться. Бестелесный человек, обладая фантастическими возможностями, кропотливо переносил свою сложную структуру на тот крохотный мирок, который выбрал полигоном своих изобретений. Если бы только биологическая энциклопедия могла себе представить тот ряд удачных и неудачных творений, она бы самоуничтожилась, осознав свою реальную смехотворность и скудность.

Игорь проснулся в Шелле и долго лежал, глядя в безжизненный экран. Состояние было ужасным. Он осознал себя. Он в полной мере ощутил сейчас верность названия, данного Шеллу – «скорлупа». Действительно, пережив в одном полёте сотню жизней, потеряв понятие «расстояние», сейчас он чувствовал себя загнанным в ящик. Нестерпимо захотелось выйти, прыгнуть, побежать, почувствовать себя свободным. Мышечная напряженность сковала тело и рвалась наружу. Игорь направил свой Шелл туда, где встретил Женщину, в то единственное место, где Шелл мог дать выход в другое пространство. Маленькое пространство, кусок мнимой ограниченной свободы.