Текст книги "Дважды рождённые"

Игорь не уставал от занятий, он ждал их с нетерпением.

Каждая лекция была чем-то новым, не похожим на другие, каждая была непредсказуемой. Вот и сегодняшняя не стала исключением, даже, пожалуй, больше того…

Переход из Шелла на урок был ослепительным в полном смысле этого слова. Игорь невольно зажмурился, когда яркий солнечный свет ударил ему в глаза. На веках заиграла рябь от раскидистых ветвей дерева, слух наполнился шумом летнего леса. Сначала Игорь решил, что Учитель опять забросил их на столь понравившуюся им солнечную полянку дремучего леса, но потом увидел стоящий в яркой траве знакомый стул и клоунский колпак и заподозрил очередной подвох. Присмотревшись к обстановке, он не нашел за что зацепиться, но стул и колпак не давали покоя. Если всё это и было декорациями к лекции, то придраться было не к чему, только вот души на стульях не сидят. «Ну, театр так театр. В целом, не Бог весть что, бывало и круче».

Сарказм работал только до той поры, пока к ним не подключился последний студент, возникнув хлопком из ниоткуда, и также, как и Игорь, зажмурившись от неожиданно яркой обстановки. Вот тогда-то и началось действительно занятное.

Началось с того, что Профессор, обойдя учеников по кругу, подошел к ближайшей елке, взял её за ветку и как за руку повел за собой. Елка поковыляла, стыдливо прикрывая корни лапами ветвей. Невзирая на скромность, она оказалась елкой компанейской и прихватила за собой подругу. Та тоже решила, что не она крайняя, зацепив попутно свою соседку, ну и так далее. Елочный хоровод под фальшивый напев Профессора «Маленькой елочке, холодно…» окружил стоящих студентов широким кольцом и по команде Профессора «Сомкнись» образовал плотную стену. Света внутри стены значительно поубавилось. Следующая команда «Загнись» обеспечила стоящих в кругу плотной крышей, и стало почти абсолютно темно. «Свет в студию!» – несколько веток шевельнулось, и на Профессора упал белый театральный столб света. Игоря даже как-то отпустило. Драматический эффект пропал, и всё происходящее опять стало восприниматься, как обычная лекционная клоунада.

Профессор, стоя в центре светового пятна, не торопясь снял белые перчатки, затем колпак, заглянул внутрь золотистого колокольчика на колпаке, сомнительно хмыкнул, подышал в него и принялся начищать. Повторный осмотр нутра колокольчика принес ему тихую радость, он умильно и бережно сложил колпак, положил поверх него перчатки и зашвырнул всё это в траву под деревья.

Элегантным жестом вздернув руки, Профессор разгладил ладонями волосы на пробор и шепеляво спросил, щурясь в нашу сторону: «Я думаю, мы начнем с практики? Тем более, есть повод вспомнить про обязательства, данные кое-кем на входе в учёбу. Назовем всё это – «Практикум по договорной работе»».

Профессор с силой свел руки перед собой до хлопка в ладонях и на ударе обрёл крылья. Взмахнул ими, оторвался от земли и на взлете обратился в огромного коршуна. Стремительно взмыл он под еловый купол, завис на некоторое время, с шумом ударяя крыльями о воздух, и, издав дикий птичий крик, бросился на сбившихся в кучку учеников.

Перемещение птицы между светом и тенью, перерезаемые ударами крыльев редкие лучи света, бьющие в глаза, её крик, забивающий звуковой ряд – всё это разбивало действительность на набор стремительно меняющихся кадров, перепутывало время, смешивало нереальность с неотвратимостью. Всё произошло настолько неожиданно, что мозг опять начал запаздывать.

Понимание того, что он воробей, пришло к Игорю лишь с трепетанием собственных крыльев, надсадным чириканьем таких же, как он, вокруг него и паническим мельканием крохотных тел. Комичность как ветром сдуло, легкость восприятия происходящего пропала практически сразу под истошный визг и брызги крови раздираемого у него на глазах нерасторопного воробья. Одного из них, их товарища. Ужас родил панику. Темная тень коршуна металась за надсадно вопящими птахами. Удушливый, плотный запах крови заполнил созданный деревьями купол и под ударами крыльев волнами накатывал на одуревших от страха птах. Страх довлел. Биение огромных крыльев – неотвратимо близко и всегда рядом. Игорь, визжа по воробьиному, кинулся к куполу, туда, откуда бил свет. Пытаясь пробиться сквозь ветви дерева, но получив колючую и увесистую оплеуху веткой, он понял, что деревья в сговоре с хищником. А, впрочем, ничего он не понял.

Игорь кувыркался в воздухе, пытаясь прийти в себя и удержаться в полёте на сломанных перьях правого крыла. Он выворачивался, чтобы спланировать, но удар оказался слишком сильным и всё, что он делал, было не вовремя. Наконец, поймав после удара утраченное равновесие и, оперевшись крылом на пропахший кровью поток воздуха, Игорь в предсмертном ужасе увидел перед собой смыкающиеся, острые когти лап хищника. Жесткими контурами хищного клюва, исторгая клёкот, на него налетела раззявленная пасть птицы. Мозг прощально отметил прицепившееся к лапе коршуна воробьиное перо и издал предсмертный вой. Это был последний кадр в жутком стробоскопе птичьей расправы. Внутри Игоря всё оборвалось, и мир потух. Боль и темнота, темнота и боль.

Боль и свет. Просто свет. Свет и стул.

– Итак, тема нашей сегодняшней лекции: «Страх и Отчаяние», или, как говаривал великий классик, «Трусость – самый страшный грех»… ну или что-то типа того, давно не перечитывал… Что-то уж очень тихо. Я надеюсь, все живы?

Голос Профессора был монотонно скучным, и вопрос повис в тишине. Я не думаю, что кто-то из его учеников сохранил в себе способность отвечать на вопросы. Скорее всего, каждый из них был занят тем, что мысленно прощупывал свое тело и наличие самого себя в этом мире.

Единственное, что можно было утверждать с уверенностью – с Профессором точно «все было в порядке». Избавившись от перьев и облачившись во фрак, он обосновался в центре бесконечно темного пространства, и, как ни в чём не бывало, читал теорию.

«Как мы с вами уже говорили на прошлых встречах – материальное тело было создано как носитель разума и затем приспособлено для игры. Шло время, приоритеты спутались и забылись, и игра стала чуть ли не главным назначением нашего тела. Со временем, в ходе многовековых экспериментов, был отобран оптимальный набор органов чувств. Обратите внимание – первые образцы владели почти полным набором, человеческое тело изначально разрабатывалось как перспективное решение, но возникли неожиданные сложности. Во-первых, человек видел нематериальные души и осознавал свою изначальную нематериальную сущность, что либо значительно усложняло игру, либо делало её не такой острой и захватывающей. Во-вторых, вооруженный полным комплектом чувств человек при выборе решений руководствовался критериями, которыми руководствовалась душа: те же требования, та же позиция, та же логика действий. И как следствие всего этого – та же сложность поиска духовно близкой души. Теперь наложите на это ограниченные возможности к перемещению и ограниченный состав действующих лиц, окружающий нашего героя, а ещё прибавьте возможность полюбить случайно встреченную душу, которая совершает турне рядом с нами без материального тела. Одним словом, проект потерпел крах. Новая версия человека материального была урезана по чувствам кардинально. А детектором в поиске родственной души оставлена щель бойницы зрачка.

Человеку материальному не дано в существующем теле воспринимать лишнего, так же, как цветку не дано знать, что бывает зрение, а собаке – что существуют краски цветов. Разум нематериальной субстанции на время игры становился недоступным, он блокировался в отдельной части мозга. Истинные знания и истинная любовь – вот те сокровища, за которые велась эта игра.

Найти свою половину; преумножить во вновь рожденной душе красоту двух близких душ; окружить себя людьми, делами и событиями, резонирующими с определяющими твою суть струнами собственной души, чертами души, которые не видимы игроку в материальном облике; украсить этот мир своей собственной душой и душой, тобою созданной – вот то, что лежало в основе победы в этой игре. Человек, не сумевший понять себя в ходе игры, тратился, но не развивался; человек, ограничивающий себя в развитии из-за страха и неуверенности – тратился, но не развивался. Так что же, страх – это препятствие в развитии? И «да», и «нет».

Пожалуй, самое сложное правило, заложенное в самой игре – это правило регулярных, равномерных усилий. Правило по которому спешить можно, а торопиться не стоит. Причины введения этого правила просты: развитие нематериального тела обеспечивается через риск, через преодоление страхов. Однако избыток риска ведет к разрушению материального тела на ранних стадиях игры и не оставляет игроку времени для развития. Сложный баланс, позволяющий развиваться, но удерживать в рабочем состоянии тело, и, наоборот – баланс, не дающий системам самозащиты разрушить душу, был реализован за счет двух управляющих систем: страх и воля.

Итак, перед нами два вопроса. Первый: как можно выжить душе, играя в таком урезанном состоянии? И второй: что есть «Страх»? Мыслит ли перепуганная птаха, уворачиваясь от смерти? Смогла бы она уцелеть, используя громоздкий разум в такой переделке?

Предлагаю начать со второго вопроса, потому что, во-первых, я только что придумал для понятия «Страх» определение, а, во-вторых, ответа на первый вопрос не существует. В вопросе и кроется суть игры.

Итак, определение: «Страх – часть компенсационных и балансировочных механизмов разума, рассчитанная на обеспечение стабильно-инерционного поведения материальной особи или, напротив, – включения скоростной подсознательной реакции, базирующейся на типовых схемах поведения. Реализация страха обеспечивается подсознательным давлением на принимаемое в нетиповой ситуации решение в сторону отработанных ранее безопасных действий или бездействий. Эффективность данного инструмента обеспечивается блокировкой…».

Для Игоря урок закончился в момент его предсмертного вопля. Сейчас он почти не слышал монотонной речи Профессора. Единственное, что он понимал и то, что связывало его с этой лекцией, был сам страх. Страх – чувство, которое прямо сейчас сдавливало его легкие и отключало мозг. Он до сих пор не мог разобрать, в каком мире он сейчас находится и есть ли у него ещё возможность после лекции оказаться в своем Шелле и в своем теле.

Вместе с волной облегчения, которую почувствовал Игорь, вывалившись из лекции в кресло своей машины, пришел надсадный вызов «в душу» от сетевого терминала. Ещё не воспринимая реальность в полной мере, Игорь ответил на входящий вызов.

– Игорь, ты жив!? Ты с ума сошел!? Ты почему отключился!?

– накинулась на Игоря Альбинка, едва вызов получил подтверждение. За её криком, за её растрепанным видом Игорь понимал одно – он ужасно рад её видеть, он очень ей рад, особенно сейчас. Она глядела на него огромными распахнутыми глазами, и он понимал, что надо что-то ответить. Только открыв рот, он сообразил, что отвечать «как есть» не получится. Мало того, до него запоздало дошло, что она совершенно справедливо переживала о том, чего знать не могла!

– Альбин, что с тобой! Ты с чего взорвалась-то?

– Господи, как я перепугалась. Не знаю, что со мной. Прости Игорек, – в её голосе было такое беспредельное облегчение, что в Игоре поднималось соизмеримое удивление и любопытство.

– Альбин, ты мне чего-то не договариваешь.

– Ты что, совсем за новостями не следишь?

Глава 5

 
Когда мне Бог свободу подарил,
Я был рожден и плакал от испуга.
Едва освобожден, я тут же связан был,
Я рвался и кричал, но был спелёнат туго.
И в детстве тут и там
Свободы хвост мелькал,
Но взрослые мой мир отрисовали строго,
Куда бы ни ходил,
Где б нос свой ни совал,
Я слышал:
«Нет, нельзя, Ай-яй, так делать плохо».
Заборы всё росли, свободные дорожки,
Следов не понеся, все заросли быльем.
Свободу не связать,
И, сделав выбор кошки,
Она ушла к другим,
Оставив скучный дом.
Засунут в скорлупу – закрыт и защищен я,
Железное нутро, уютен мой полон.
Я в снах своих живу, я там обрел Свободу,
Как мне уйти туда, как сделать явью сон?
 

В один из тех дней, когда была назначена очередная дата свадьбы, и мать привела семейного портного снять мерки с похудевшей дочери, Саша не выдержала, ляпнула в мать какой-то обидной фразой, и, обидевшись сама на себя за грубость, выбежала из дома. Она вскочила в Шелл и убежала в Город.

Как себя вести в Городе достаточно долго и без понятных дел она не знала. Её машина не давала ей выхода в общую сеть, контактов с внешним миром у неё не было, и максимум её возможностей – голос, который на выходе заменялся гнусавым мужским, чем жутко расстраивал девушку. Побродив по улицам, перекусив в каком-то кафе, Саша поняла, что идти ей, в общем-то, некуда и незачем. Её накрыло такой жалостью к себе и такой безысходностью, что она начала метаться.

Дав пару кругов по МКАДу, девушка увела Шелл из центра и отправилась бродить по среднему городу. Она зависала на улочках и проспектах, пыталась заговаривать с другими Шеллами, но, слыша свой противный мужской голос, психовала и замыкалась. В конце концов, она дала Шеллу задание высадить её где угодно, только не дома и не у её знакомых. Шелл, как машина, подчиненная общим правилам, привел её в единственно возможное подобное место – к ближайшей «реальке», но как машина с элитным хозяином, вошел не как все, а через служебный шлюз. Шелл хорошо знал свою работу, вот только Саша не знала правил «реальки» и того, что людям с её статусом блокировать остальные шлюзы позволялось вручную.

Впервые оказавшись вне дома, вне Шелла, наедине с самой собой, она в полной мере дала выход своему гневу, отчаянию и горю. Она упивалась, выплескивая из себя все обиды, все претензии к этому миру. Ей было горько и одиноко, её душило это одиночество, просилось наружу, но не находило того звука, в котором могло исторгнуться, выйти и дать облегчение. Выискивая в себе этот звук, Саша закусывала губу и горько подвывала от рвущего её чувства, говорила с собой разными голосами, а потом, не справившись с внутренним давлением, поддалась и, скукожившись на полу, стала обреченно выискивать несовершенства в ворсистом покрытии пола «реальки». У неё не было планов, не было мыслей, она была просто маленькой потерявшейся девочкой в чудном и чужом мире.

«Привет!» – раздался за её спиной тихий, нерешительный звук приветствия. Сашу словно пружиной подбросило вверх и развернуло в сторону звука. И, развернувшись, она увидела мужчину, абсолютно голого и, кажется, совершенно не смущенного этим. Саша готова была прийти в ужас, но стоило ей встретиться с ним глазами… Она увидела его взгляд и не решилась двинуться с места. Во взгляде было всё, с чем она ещё ни разу не сталкивалась в своем уютном изолированном мире: беззащитность, растерянность, удивление и… безмерное восхищение. Что-то, заложенное в ней с рождения, глубоко в ней спрятанное, проросло и пошло навстречу этому взгляду.

Нам ли, людям, живущим среди людей, не понять того, что происходило с ней сейчас? Созревшая, но затаившаяся в девушке женщина не могла не оценить искреннего мужского восторга, огня, исходящего от незнакомца и открытого в его глазах. Глаза, глаза, глаза: ошарашенные, восхищенные, притягивающие. И Саша поняла, что не в силах победить в себе призыв этого взгляда. Она поняла и напугалась, и её тело стало уходить шаг за шагом, шаг за шагом, натягивая нить этого взгляда и чувствуя её звон в голове, в животе, во всём теле. Звон наполняющий, звон, изгоняющий глубоко засевшее внутри отчаяние. «Ой!» – только и смогла сказать девушка, обрывая этот манящий взгляд, но удерживая в себе родившееся тепло. Саша сорвалась с места и убежала.

Игорь действительно не понимал, о чём говорила Альбина.

– Аль, да объясни ты мне, наконец, что случилось? С какой стати со мной что-то должно произойти.

– Игорь, я тебя не узнаю. Новости всегда были твоим коньком. Что у тебя за учеба такая?

– Аль, говори.

– Чего говорить? С утра вся сеть гудит – поделились на два лагеря. В сети только одна новость и есть. Если бы ты туда хоть заглянул, мне объяснять ничего не пришлось бы.

– Ну! Ты мне предлагаешь тебя отключить и в сеть полезть?

– Это уж как ты хочешь! – вспылила Алька.

– Ну, прости, – унял свой голос Игорь, – зачем мне теперь сеть? Лучше ты расскажи.

– Я всего не расскажу, не поняла половины. Какой-то парень свои записки выложил в сети на оценку. Там много всего: про то, что мы единственный город, про какие-то полёты, про лес. А меня что зацепило – он тоже про сны писал, как ты рассказывал. Только у него поподробнее всё написано.

Игорь замер. Желание поделиться и рассказать про учебу всегда подмывало его на похожий поступок, но он-то хорошо помнил условия начального соглашения. Да и как «это всё» можно рассказать?

– Мало ли чего человек напишет. Может, он внимания захотел? Может, крыша поехала? Чего такая карусель? Ты-то чего перепугалась?

– Так он больше на вызовы из сети не отзывается. С утра так общался, так общался, даже ого-го как общался! А потом пропал и всё! По сети слухи бегают, дескать, видели, как его Шелл после обеда на дезинфекцию повезли.

Что такое «дезинфекция» – Игорю объяснять не надо было.

Подобная процедура производилась только при смене хозяина Шелла, а смена хозяина… Да уж, новость!

– Игорек?

– Да, Аль?

– Ты чего замолчал?

– А чего тут можно сказать? Одни слухи да сплетни.

– Ты про это что думаешь? Он правду писал?

– Не могу я тебе ничего сказать, Аля. Не спрашивай.

Выкручиваться перед тобой не буду и сказать ничего не скажуИгорь отвел глаза от экрана.

– Вот так, да?

– Вот так. Если сможешь не обидеться – я буду рад.

Игорю действительно не хотелось обманывать Альку, к тому же он был очень рад её видеть. Они смотрели друг на друга молча некоторое время, в конце концов, женщина в его друге победила.

– Ну, пока. Рада, что с тобой всё в порядке, – и Алька пропала. А как она ему была нужна сейчас, если бы она знала! Игорь понимал, что не вправе выгрузить на неё свои заботы, не вправе рассчитывать на понимание или хотя бы на «выслушать». Недавно – мог, теперь – нет. Всё поменялось.

Лекций не было уже несколько недель. Игорь исправно ждал, уединяясь в установленное время и ожидая вызова, проваливания, засыпания, чего угодно! Ничего не происходило. К беспокойству влюбленности добавилось беспокойство неопределенности. Жизнь, и так ставшая довольно пресной, вообще потеряла краски и превратилась в бесконечное ожидание. Игорь гнал каждый день к обеду, с бьющемся сердцем ждал момента вызова, растягивал каждую секунду в надежду «а вдруг сейчас», и когда надежда таяла – убивал время в ожидании сна, который, как назло, отказывался приходить в установленное время. К концу первой недели время вообще потеряло смысл. Впервые в своей жизни Игорь задумался над самим понятием «смысл» и над частным понятием «смысл моей жизни». Как он ни перебирал результаты своей жизни, как ни выискивал в ней хоть какой-то понимаемый смысл – ничего не получалось. «Игра, всего лишь игра» – успокаивал себя он, цепляясь логикой за слова Учителя, выбирая в себе самые яркие картины полёта и пытаясь увязать весь свой жизненный опыт с тем миром-миражом, в который ему посчастливилось окунуться. Цельная картинка не складывалась, хоть убей!

Игорь пытался найти ответы в сети. Он старательно маскировал свои вопросы обыденными фразами, он начинал искать с конца предлагаемых по запросу списков, выискивал самые непопулярные форумы.

Чудо свершилось, но не в ту сторону, в которую были нацелены его поиски – он наткнулся на настоящую книгу. Не знаю, как это могло произойти, и где он смог это откопать, но поверь мне читатель – он действительно нашел книгу.

Игорь погрузился в чтение, книга его захватила. Это было удивительно! Игорь оказался в каком-то необычном и перевернутом мире. Книга была необычайно старая и, как ему показалось, очень, очень мудрая. В ней описывалась жизнь людей в далеком прошлом, в настолько далеком, что ещё не было Шеллов, а люди жили с непонятным и неоправданным риском, отравляя себя сложной едой, алкоголем и сигаретами. Да-да! Это шокирующее растление было почти в каждой главе! Первую фразу: «Он достал сигарету, и в его руке вспыхнул огонек бронзовой зажигалки» Игорь осмысливал достаточно долго. Он был шокирован этим спокойным описанием легкости обращения с огнем и наркотиками. Но это было далеко не всё! В книге также было очень много забавного и нелепого. Чего стоит одно только бесконечное описание одежды. Хохот мужика внутри Шелла, наверняка, пробивался наружу и позабавил не одного проходящего мимо свидетеля этого действия, но удержаться было невозможно. Стоило Игорю представить женщину, на которой висели камни и железо, а тело было покрыто многочисленными слоями материала, сделанного из каких-то червяков (он не поленился провести изыскания по непонятным ему словам) – Игоря разбирал такой хохот, что услужливый Шелл устал предлагать ему свои услуги по вызову медицинской поддержки. А, чуть не забыл: ткань, сделанную из гусениц, в книге украшали чем-то сделанным из травы! Дикость тех веков шокировала Игоря, да и как не шокировать рассказами о разнообразии одеяний человека, который одежду в повседневной жизни воспринимал исключительно как средство гигиены у ребенка. Про популярные шоу и постановки говорить не будем – ну не на них же равняться, в самом-то деле! Клоуны, они и есть клоуны, да и Профессор им подражал. Впрочем, это был нормальный пластик, а не что-то допотопное.

Но всё это было не самым шокирующим – описание встреч и любовные сцены, вот что действительно произвело на него ни с чем не сравнимое впечатление. А если быть точнее – он был захвачен таинством самой возможности прикосновения. То, что он читал, находило в нем понимание и отклик из воспоминаний той короткой встречи в «реальке», которой, по-видимому, уже не суждено было повториться. Желание прикоснуться он очень отчетливо ощутил именно там, и книга продолжила и раскрыла его мечтания. Он не мог оторваться от строк, он пытался себе представить то, что никогда не чувствовал, он рисовал себе в голове воображаемый мир и запоздало, неуклюже и стесняясь самого себя, учился жить в грезах.

Мудрость диалогов и их непредсказуемость были неописуемы. Герои то поражали его своей сдержанностью и тонким подбором слов, то взрывались какими-то гипертрофированными и непонятными эмоциями, то говорили о любви, но не прямо, а как-то обходя по кругу главное, соприкасаясь, но не прикасаясь, говоря и скрывая.

Игорь не понимал всех слов, которые были написаны, он путался сначала в устаревших написаниях и уже неиспользуемых буквах. Но всё это добавляло в книгу атмосферу необычайной таинственности и загадочности. Это была необычайно мудрая и чудесная книга. Он прочитал её три раза подряд и удержался, чтобы не прочитать в четвертый раз. Игорю очень повезло – он нашел не просто книгу, он нашел бульварный женский роман.

И как всегда бывает – расплата за сладкие часы в плену у книги пришла незамедлительно. За всё в этом мире приходится платить. Книга, подарив ему часы свободы и чувств, ударила там, где он не мог ожидать. Она дала ему короткое ощущение свободы и бесконечно протяженное знание, что был мир, в котором можно было не прятаться в железной скорлупе. И снова Игорь ощутил на себе оковы собственного железного дома, но в этот раз жестче, отчетливее. На какой-то момент он познакомился с чувством, которое называется «клаустрофобия». К счастью для него – это было короткое чувство.