Текст книги "Дважды рождённые"

«Что это было, сон?.. Нет, так не снится!.. Да нет, конечно, сон. Что же ещё? Может продвинутые Шеллы и позволяют такое, но его обычный социальный – нереально! Или реально?» – Мозг не унимался, мозг ускользнул из лекции и побежал назад по шкале времени. Память стала услужливо раскручивать цепочку событий, которые были причиной того, что он оказался на этой, мягко говоря, «необычной» лекции.

Социальная сеть, письмо приятелю, оставшееся без ответа, потом его запоздалый ответ с приглашением на социальный семинар в сети. Игорь вспомнил возникшее тогда чувство неловкости перед другом, тот звал его на какой-то семинар «для голодранцев». Именно «для голодранцев»! Эти слова были в приглашении и больно корябали. «Вообще, как Павел подписался под такое обучение? Со своей-то гордостью? Или он меня тянет, а сам и не собирается? Да нет, кажется, зовёт всерьез…» – подумал тогда про себя Игорь.

Они с Павлом дружили давно, но неотчетливо и нерегулярно. Дружили, наверное, ещё с тех пор, когда ещё сами ползали или ходили ногами по Центру Роста. Потом уже в здравом уме тоже слегка дружили, двигаясь вместе по социальной программе, и когда пришло время Шелл получить, вместе инструктаж проходили и вместе на полигоне падали и кувыркались в раздолбанных тренировочных машинах.

Когда во втором письме он нашел ссылку, присланную Павлом, с его убедительным комментарием о необходимости пройти обучение по программе социальных педагогов, затронутая гордость опять кольнула. Но дружеская солидарность и любопытство победили и, зацепившись за ссылку, Игорь оказался втянут на любопытный сайт.

Трехмерное пространство сайта было нафаршировано, забито рекламой: просто рекламой, рекламой рекламы, рекламой сайтов с рекламой. Реклама разлеглась на сайте необычайно вольготно: и вдоль, и поперек, и даже в зеркальном отображении. Всё это было похоже на старый рекламный столб, давно сгнивший и держащийся за счет толстого слоя рекламных листовок (хотя, откуда Игорю знать про такие столбы, не правда ли?). «Какого черта он здесь нашел?» – подумал с раздражением Игорь о своем друге. Свалка была никем не сдерживаемой. Сайт так искренне и бесхитростно существовал за счет рекламы, даже не пытаясь притворяться чем-то содержательным, что невольно попахивало дешевкой.

«Не вопрос: «Зачем это сайту?», вопрос: «Зачем это здесь рекламе?»» – ехидно подумал Игорь. Он уже не надеялся найти что-то путевое, когда снизу страницы углядел некую структуру. Раздвинув в стороны кучку этикеток, Игорь увидел ряд из пяти огромных граненых кнопок с вдавленными блеклыми надписями:

«О нас»

«График занятий»

«Условия соглашения»

«Отзывы»

«Контракт»

По виду кнопок можно было предположить, что изначально сайт имел вид солидный и аскетичный, но потом его успешно забросили, и он оброс рекламой, как старое морское корыто ракушками.

Игорь решил прогуляться по кнопкам и ткнул в первую.

Кнопка покраснела, тревожно затрепетала и опрокинулась. Из неё вывалились буквы, которые, толкаясь и суетясь, в конце концов, сложились в самодовольное заявление: «60 лет на рынке образования». Краткость и содержательность вдохновила Игоря. Он с любопытством ткнул в следующую: «График занятий». Здесь не было многословия, присущего предыдущему разделу, всё было куда сдержанней: «Завтра в 9:00». Кнопка «Отзывы» выдала ещё меньше информации, а если быть точнее, там вообще ничего не было. Игорь не поверил своим глазам – такого не бывает! Человечество довело до совершенства контроль за образованием и ложью! Ну, никак не могла существовать фирма с 60-ти летним стажем и полным отсутствием отзывов. По действующим законам было запрещено удалять или править отзывы, а за лживые отзывы просто отрубали сеть. А без сети? Без сети – всё! Создателю сайта можно начинать могилу рыть или до конца жизни бегать по расписанию в столовую за социальными пайками. Игорь ещё несколько раз настойчиво ткнул в кнопку – никакого результата. Игорь не прекращал попыток и кнопке это надоело. Она начала уворачиваться, приобретя при этом возмущенно бордовый цвет. Игорь некоторое время пытался её отловить, но кнопка действительно была хорошо подготовленной и не далась. В результате возникшей возни кнопка спряталась за соседней, и Игорь, промахнувшись, ввалился в раздел: «Условия соглашения». Вот уж где было изобилие! Вот на чём автор оторвался по полной в своем писательском мастерстве! Четкие ряды многочисленных букв гласили: «Обязательное присутствие на лекциях (после подписания контракта). Предложение действительно только для лиц, не имеющих материальных обязательств и связей. По окончании курса – диплом в виде татуировки на левой ягодице (по желанию слушателя). С правом преподавания за пределами социальной сети».

«Да!» – вырвалось у Игоря. – «По обоим требованиям «Да»!» Действительно, таких, как он с Павлом, социально и финансово не привязанных, ещё поискать надо. Словно рождены для этого контракта: социальный Шелл, место на социальной стоянке и четыре часа социальной деятельности (чтобы не зазря хлеб есть). Ах, да – сеть тоже социальная. И альтернатива – шанс наконец-то получить диплом (правда, в сомнительном исполнении) и место для старта на правах других, тех, у кого хоть что-то есть. Ну и что, что с задержкой на столько лет? Когда-то же надо начинать жить красиво. Вот только что означает «за пределами социальной сети»? А где же тогда? «Будет время – разберемся», – беспечно решил Игорь.

Что же, в подобных случаях говорят: «Клиент созрел».

Контракт был краток, в стиле организаторов сайта: «Согласен?». Палец оставил потный след на считывателе отпечатка и, сбоку выплыло: «Добро пожаловать!» и мелкими буквами ниже: «Информация курса запрещена к разглашению до сдачи экзамена. Наказание за разглашение лекционных материалов – максимальное». По Шеллу разнесся резкий мужской голос: «Завтра в 9:00 – не забудь, напоминаний не будет».

Сутки любопытства и ожиданий, и вот оно – уснул на первой же лекции!

Вынырнув из своих размышлений, Игорь обнаружил, что опоздал. Тишина в аудитории испарилась, да и сама обстановка кардинально поменялась. В угольно черном пространстве, в центре, стоял металлический стул. Рядом со стулом, поставив одну ногу на его сиденье и опираясь на колено локтем, стоял моложавый мужчина. Сухопарый, с энергичным, я бы сказал – властным, лицом. Вокруг стула и мужчины стояло семь парт, а если быть верным, то так, чтобы оно там стояло реально, так – нет, там ничего не стояло в обычном понимании. В отличие от вполне реальных стула и мужчины, парты были нарисованы, причем нарисованы безобразно – как может нарисовать, сильно стараясь, совсем мелкий ребенок. То есть примитивно, но без намека на очаровательный примитивизм детского рисунка.

Над партами возвышались семь таких же нарисованных рожиц, в стиле: точка – точка – огуречик – появился человечек. От наскального детского рисунка рожицы отличались вполне адекватной и активной мимикой. Игорь, в пустоте Шелла сотворил несколько гримас и, отловив аналогичную мимику одной из рож в аудитории, идентифицировал её как собственную. Ещё немного позабавлявшись с рисованной мимикой, он довольно хмыкнул, подумав о том, что автор этого творения – совсем не бездарь, рожа на экране здорово передавала оттенки состояния хозяйской физиономии.

По воцарившейся тишине, Игорь понял, что его хмыканье вторглось в спор и создало паузу. Рожи (все-таки буду называть их лицами, так как-то приятнее) повернулись в сторону Игоря, и ему пришлось выразить удивление со смущением, которые, в общем-то, соответствовали действительности. Участники удовлетворились и вернулись к беседе.

– И всё же, дорогой мой профессор, – заговорила парта № 2, точнее забавное лицо над партой, украшенное тремя кучерявыми волосинками на макушке, – засовывать нас в эту мерзость было не очень хорошо с Вашей стороны, у меня до сих пор всё чешется, и помыться охота.

«Что-то я пропустил, – подумал Игорь. – Только сдается мне, что не я один сны разглядывал».

– Дорогой мой друг, – ответил профессор парте № 2 голосом сказочника, который совершенно не вязался с властной внешностью, – у меня даже в мыслях не было засовывать вас в специально приготовленную «мерзость». Ведь Вы именно так выразились? – кучерявая голова за партой № 2 хмуро кивнула в подтверждение. – Что же признаюсь, – продолжал профессор, обращаясь уже ко всей аудитории, – науки ради я немного похулиганил и позволил себе открыть вашему сну дорожку к памяти, хранящей утробные воспоминания. Эти воспоминания предшествуют эмоциональному, да-да, не физическому – а именно эмоциональному, рождению одного из ваших предков. Может быть тысячу лет назад, может сто тысяч – я не знаю. Сны ходят своими путями. Не я, а вы сами нашли в себе всё то, что увидели, хотя и не без моей помощи. А что касается конкретно вашего сна, дорогой мой, – обратился профессор снова к кучерявому гражданину, – нет моей вины в том, что рождение вашего предка сопровождалось событиями мрачными и неприятными. Больше того, ваша реакция говорит о том, что ваши предки скорее всего и были источником этих событий. Мне искренне жаль, что так получилось. В противном случае – обстановка бы вам понравилась, уж будьте уверенны. Можете поинтересоваться у своих товарищей.

– Справедливости ради, должен сказать, – продолжил профессор, обращаясь снова ко всей аудитории, – что утробная картина (плохое название, но опыт лекций показывает, что единственное – принимаемое без пояснений) – мой выбор. В целях вашей безопасности я не мог сейчас показать вам что-либо другое. Давайте всё-таки не забывать, что ваш осознаваемый эмоциональный уровень – ноль. А это значит, что мир глазами зародыша под защитой матери, на сегодняшний день – это максимум ваших способностей к безопасному восприятию. Предлагаю закончить на этом и вернуться к теме нашей лекции. Да, напоследок! Что бы ни видел каждый из Вас, необходимо помнить – это эпизод, и только.

Профессор сменил позу, развернув стул к себе спинкой и, облокотившись на него обеими руками, продолжил лекцию.

«Итак: «Разум», – сказал он вполголоса и глядя в пол.

Клоунские нотки в голосе испарились, Профессор посмотрел на рисованную аудиторию и продолжил в полный голос. – Человечество сквозь все свои стадии развития тащит груз взаимоотношений и характеров, поэтому во все времена было, есть и будут радость и горе, доброта и жестокость, сила и слабость. Разные проявления, разный эффект, разное восприятие – суть одна, она есть, была и будет.

Бестелесная сущность, обладая безграничными возможностями, также как и мы, в своей физической сущности, сталкивалась с ситуациями, которых можно бы было избежать и которых очень хотелось бы избежать. Так возник разум: волокно, сшитое из тончайших энергетических связей, сгусток энергии, такой же бестелесный, как и сам человек. Первозданный разум выхватывал самые яркие эмоции и фиксировал предшествующие события. Чтобы запомнить дорогу к состоявшейся эмоции, сеть маршрутов упорядочивалась, сглаживалась, улучшалась, передавалась по наследству – так родились привычки и предубеждения, а другими словами: описание безопасных и опасных маршрутов.

Если бы вы видели, как человек носился со своей памятью, как боялся её потерять. Память потерянная, не имея энергетической подпитки от хозяина, разрушалась быстро, а подобрать или украсть её было невозможно, она принадлежала и открывалась только хозяину или воспроизводилась в его потомках такой же нежной и ранимой сущностью. Сам же хозяин носился с памятью, как с небывалой драгоценностью, чем она в сущности и была. Вы только представьте себе тот карточный домик, выстроенный вашими предками в десяти поколениях до размера особняка, который мог сдуть самый слабый ветерок. И вот именно тогда человек задумал создать машину, которая будет носить, защищать, и обеспечивать энергией это сокровище. Идея принадлежала элите, аристократам той эпохи, душам развитым и ответственным. Тем, кто на протяжении многих поколений смог сохранить и преумножить память.

В более поздние времена существовала даже теория о триединстве человеческой сущности: душа – разум – тело, и, хотя это не самая неуместная теория, сопоставить её можно с чем-то вроде: женщина – сумочка – платье. Впрочем, и это триединство и мой пример устарели и отмерли в ваше время, но суть не в этом. Суть в том, что, в последнем случае, сумочка и платье – лишь производные от самой женщины – её выбор и вкус, хотя, поверьте мне, когда-то платье и сумочка очень даже красили женщину.

Но, я опять отвлекся. Итак, решение о создании тела родилось в заботах о сохранности Разума. Изначально роль для тела отводилась незатейливая: быть носителем тонкой структуры. Не более того. Как бы там ни было, решение было принято и тело было создано, создано в поразительном многообразии, создано в обязательной двойственности сущностей: мужской и женской. Тот, кто считает, что женщина и мужчина – это набор первичных половых признаков – глупец. Эти две изначальные, основополагающие природы были ещё до того, как возникли и признаки, и сами понятия. Ни я, ни кто-то другой не смог бы объяснить вам природу этих двух глобальных понятий, их различие и их единство. Но несколько особенностей очевидны. Одна из особенностей заключается в том, что женская душа несет в себе устоявшуюся целостность – свойство, позволяющее её из всего многообразия данностей и возможностей выбрать ту, что сможет обеспечить безопасность существования как её самой, так и её потомства. Мужская же душа – это полигон для испытания всего нового, это собиратель и испытатель, это сущность, подготавливающая необходимые жизненные перемены для их принятия душой женской. Эволюция этого мира держится на том, что мужская и женская души могут сливаться, и результатом этого слияния могут быть новые души, созданные из частей душ родителей. Впрочем, бывает, хотя и крайне редко, когда результатом слияния становится уничтожение одной из душ.

Да, если бы вы видели то, что происходило в этом мире до создания тела… А чего только стоил процесс слияния двух душ? Очень красивое зрелище! Пожалуй, я всё-таки отклонюсь от темы и немного расскажу вам об этом.

Душа, обладающая двадцатью семью органами чувств (насколько понятие орган может быть применимо к бестелесному существу), находила свою половину по восприятию всем своим существом. Нити, потоки энергии сначала робко протягивались друг к другу, чувствуя резонанс близкой по энергетике и восприятию окружающего мира, души. Затем они касались друг друга, не сцепляясь, а только передавая свой свет, цвет и то, о чём вы даже не ведаете. А потом начинался танец, танец, который мог длиться бесконечно долго, где в прикосновениях каждый отдавал другому себя, стараясь поделиться собой, создать и подарить блаженство. Сначала отдавалось лучшее, самое яркое, самое нежное, затем связи множились, ширились, пока, наконец, уже невозможно становилось отделить одну душу от другой.

Молодые души, которым посчастливилось встретиться в расцвете своей эмоциональности, перетекали друг в друга страстно, торопясь залить одариваемого нежностью и лаской. Они сливались в вихре серебряных и золотых нитей в единое целое, которое не становилось одной сущностью, но существовало как одно в слиянии. С общим биением, с перетекающими потоками лучистой энергии, со своим личным восприятием и личным искажением получаемого.

Танец более зрелых душ был медленнее. Чувственность пре-умножалась искусством, страсть подогревалась игрой. Даже если одна из душ была молодой и импульсивной, другая старалась одарить её своей энергией не спеша, то выбрасывая потоки нитей навстречу, то уклоняясь от слияния. Таким образом танец чувств превращался в настоящее искусство и танцующие одаривали друг друга гораздо больше, чем в танце, исполняемым страстной юностью. Эмоциональное поле вокруг такого танца достигало чудовищных размеров, сила поля бывала настолько мощной, что могла увлечь находящиеся рядом души. Танцующие любовь могли отдавать попавшим в поле свою энергию, могли черпать их собственную. Сливающиеся души вовлекали в свой танец, при этом оставаясь наедине. Свечение от этого танца иногда выходило в видимый спектр. Хотя упоминание в прошлом времени здесь неприемлемо. Это и сейчас случается там, где покой, там, где нет суеты, там, где выход энергии – на полюсах планеты. Люди поздних времен называли это северным сиянием.

Когда же, наконец, процесс слияния объединял души, могло происходить всё что угодно: цветная бурлящая эмульсия, перетекающие потоки, невиданные формы, волны, захлестывающие друг друга, спирали, завивающиеся в тончайшую нить и затем скручивающиеся в разноцветный клубок. Поистине, это было чудесное зрелище – редкое, волнующее, яркое. Взаимное перетекание, наслаждение друг другом, изучение, противодействие, примирение – всё существовало в вихре этого действа.

Что уж говорить о красоте рождения новой души. Чистой души, которая всегда имела выбор – быть носителем разума или остаться только незащищённым и ранимым чувством в чистом виде».

На некоторое время в аудитории повисла тишина.

«Они изобрели Разум, – продолжил свою речь Профессор, но в голосе его уже отчетливо звучала горечь, речь стала жестче и суше. – Разум – продукт эмоционального существа, созданный с неприсущей ему холодной расчетливостью. Накопить, сохранить, преумножить, использовать – вот та база, из которой родился Разум. То, что кто-то может счесть величайшим изобретением, я называю катастрофой. Именно с этого момента наша эмоциональность начала деградировать. Нарастающее желание систематизировать всё и вся заставляло на протяжении тысячелетий отрезать и выкидывать то, что не вписывалось в схему, в систему. Мелочи, многочисленные мелочи создавали шарм этого мироздания, почти все они не укладывались в схему, и они удалялись, пропалывались из поколения в поколение. Во имя разума стирались тона, оттенки, проблески, отзвуки… это было долго, возможно для кого-то незаметно. Но урезание чувств – это ещё не самое страшное. Самое страшное случилось тогда, когда разум заявил свое желание беспредельно властвовать над тем, что его же и породило.

И было бы невыносимо больно, если бы все души пошли по пути служения разуму. Но, имею удовольствие сказать, что поклонников разума в большом мире оказалось не так уж и много, однако, как бы не было это печально, всяк живущий на нашей Земле – потомок этих немногих.»

Картинка резко, безо всяких переходов поменялась на вариант, с которого началась лекция: серый фон, доска, растрепанный Профессор. Профессор суетливо сгребал со своего стола кучу бумаг, а собрав их, буркнул что-то прощальное себе под нос и исчез вместе с доской и серым фоном.

Выброшенный из лекции, Игорь некоторое время лежал в кресле, перебирая слова, вспоминая сон. День катился к вечеру, тени стали длинными, автоматика начала подогревать воздух, чтобы не тревожить хозяина вечерней прохладой. Игорь совершенно забыл про козни, которые строились против него друзьями перед его уходом на лекцию. Он и сейчас не вспомнил про это, тем более, что обстановка вокруг его Шелла совершенно не поменялась.

Напротив того места, где они расположились – на площадке, рядом с парком, ребята начали готовиться к футболу, перенастраивать Шеллы, ставить защиту.

Пацаны обычно гоняли футбол на переднем приводе.

Конечно, приходилось здорово раскорячиваться. Но если в задних ногах бегать, то получается не очень удобно поле контролировать. Девчонки развлекались по-разному, то ли они гибче, то ли смышлёней. Доработка Шеллов на передний привод, была из последних, использовалась лет 50, не больше. До этого все играли на заднем – технически проще – можно соотнести суставы ног человека с суставами зверя, а остальное – дело техники и электроники. Понятно же – вставляй ноги в ноги, и бегай. А у переднего было всё наоборот – ножки в лапки не вставишь, пришлось конструкцию серьезно дорабатывать. Впрочем, говорят, что раньше и заднего привода не было, Шеллы переделали, когда народ начал страдать от ожирения. Перестали спасать даже встроенные тренажерные комплексы и регулировка по гравитации. Когда в новые Шеллы начали встраивать такую механику, стадионы и площадки опять ожили и отстроились, стали расширяться. Народ снова увлекся футболом. В выходные не пробиться. Правила игры, конечно, пришлось поменять и площадку значительно увеличить. Но зрелище, я вам скажу, то ещё, хотя смотря с чем сравнивать. Игорь слышал про другие игры, которые устраивались для закрытых клубов. Поверить в то, что там происходило, было очень непросто – без серьезного нарушения систем безопасности Шеллов, делать то, что там вытворяли, было просто невозможно.

Засмотревшись на молодежь и перепутав в голове воспоминания о лекции с мечтами типа «а не поиграть ли и мне в футбол, когда-нибудь…», Игорь совсем забыл про подругу. Он даже вздрогнул, когда через него перелетело длинное розовое тело и, загородив собою вид на футбольную площадку, упало и вытянулось рядом в позе ленивой кошки. «Только хвоста не хватает» – подумал Игорь, выбросив из головы лишнее и заглядевшись на подругу. Альбинка обычно не раздражала своей бесцеремонностью, по правде – она была нереально адекватной, чётко чувствующей грань личного пространства другого человека и возможности пересечь эту грань в конкретное время и в конкретном месте. Потеря этой грани вообще была бедой № 1 во внутреннем рейтинге нашего героя. Друзья, подруги могли в любой момент ворваться, начать «звенеть в уши», внимания требовать, просить в монитор «только взглянуть», на новую прическу или маникюр. (Ну, это только подруги, конечно! Как они их делают в Шелле? Загадка!). А Альбинка – спокойная. За всё время их знакомства ни одного всплеска. Неделю не появляешься – даже не спросит где да что. «А может она вообще не совсем женщина? Институты работают…», – дернула Игоря дурная мысль. Он даже голову приподнял и посмотрел на подругу, та приветливо помахала рукой. Да нет – чушь, всё в порядке… Была бы нужда так искусно эффекты на видео подстраивать, он же не подпольный миллионер, ради которого так стараться надо. Да и Шелл – розовый, какое ещё надо доказательство?

Они лежали рядом и разговаривали, время текло, небо темнело. Футбол закончился, и Шеллы остановились на поляне. Пацаны в эфире делились впечатлениями от игры. Неподвижно стоящие машины как никогда выглядели безжизненными железяками, нелепыми статуями, установленными кем-то на спортивной площадке.

Игорь пощекотал рукой брюхо Альбинкиного Шелла, Альбина засмеялась – Шелл передал ласку.

– Как там наше пузико? Никто не тревожил? Блюла?

– Перебьёшься!

– Я же ревновать буду, беспокойным стану, нервным.

– А студентам положено быть нервными и беспокойными. С обострениями к концу года.

– Ну и ладно, всё равно осень скоро.

– И что? – Альбинка отодвинула его руку, перекатилась на брюхо и скосила видеокамеры глаз в его сторону.

– Осенью розовое вульгарно смотрится, теряется на общем фоне. Придётся что-то другое искать.

Альбинка сжалась в пружину, но прыгать не стала. Смысл?

Шелл всё равно не допустит резкого столкновения. Потом она расслабилась и потянулась внутри Шелла.

– Вообще-то розовая пантера смотрится куда лучше, чем зеленый барс, – ласково промурлыкала девушка.

– Что, опять тупая шутка с болотом?

– Нет, не тупая, веселая! Знаешь, Игорек, если из своего ненаглядного сделать бревно, то на нем можно достаточно долго и комфортно плыть. На тебе так удобно было плавать, пушистый ты мой!

– С утра было предчувствие, что сегодняшняя наша встреча последняя. Что-то поднадоел мне розовый цвет, – выдал Игорь, как мог более смиренно.

– А не хочешь в «реальку» сходить, скинуть шкурку, прогуляться? – ехидно и угрожающе пропела Аля, имея в виду под «реалькой» – реабилитационный центр.

– Не-а, я теперь из Шелла при тебе не вылезу – обдерешь своими новыми когтями, – поддержал шутку Игорь, понимая изначальную нереальность подобной ситуации. Мечтать можно бесконечно, но «реалька» ни за что не допустит одновременного присутствия двух людей в одном секторе.

– Как знаешь, могло и по-другому повернуться, – вздохнула Альбинка с напускной печалью. – Куда пойдем, на прощальную прогулку? – она словно случайно отдала ему полный кадр из брюха Шелла, так, чтобы он видел её целиком, стройную, изящную, вытянувшуюся в уютной позе. Игорь не удержался и пощекотал живот Шелла, Альбинка прыснула и согнулась, прикрывая руками живот.

– Кот – щекотун. Пойдем на берег посидим.

– Да ну его, там беспокойно сегодня.

– Почему?

– Пятница и ветер слабый – там сейчас все геймеры города собрались – своих чаек гоняют.

– Так темно же уже?

– А когда им темнота мешала?

– Ну да. В лес?

– В лес.

И они пошли в лес, огромную парковую территорию, покрытую ухоженными гигантскими липами и дубами, и утыканную потайными забавными фонариками. В лесу всегда было хорошо, между прочим, там водились настоящие зверьки, их даже можно было увидеть иногда. Правда, те близко никогда не подходят – чувствуют, наверное, железяку. А ещё здесь всегда было приятно дышать, автоматика давала отключать фильтры, и воздух леса наполнял машину свежестью и лесными запахами. Игорь не раз ловил себя на желании оказаться за пределами Шелла именно здесь. Не через посредника, а самому почувствовать прохладу и колкость лесного ковра из листьев и веток…

Игорь с Альбинкой долго шли молча. Фонари, разбросанные по лесу, при их приближении услужливо включались, приглушенно подсвечивая дорожку перед гуляющей парой. Игорь обошел стороной росток молодого дерева, и, оказавшись на некотором расстоянии от спутницы, посмотрел в её сторону. Он не мог не залюбоваться золотисто-розовыми отливами её Шелла, порожденными приглушенным светом фонарей, и немеханической грациозностью механической игрушки.

– Аль, а тебе какие сны снятся?

– Разные, – после некоторой паузы ответила подруга и с не-озвученным вопросом посмотрела сквозь монитор на друга. Затем продолжила, – иногда красивые снятся. Мама снилась недавно – она у меня замечательная.

Альбинка была необычайно счастливой – родители до сих пор были близки ей и близки друг другу, но она не рассказывала о них много. При редких упоминаниях их присутствие в её рассказах было так естественно, что вот они «есть и есть», как будто так и должно быть. Игорь иногда завидовал ей, но как это? и что она при этом чувствовала? – не представлял.

– А мне сегодня сон классный снился, как будто я младенец в утробе матери. Моя бы воля – не просыпался бы. Жалко, что нельзя сны записывать и с тобой смотреть, – Игорь понимал, что рассказать сон в красках не получится, а поделиться очень хотелось.

– И долго бы не просыпался? – хихикнула Алька. По сбивающемуся дыханию подруги, Игорь понял, что та уже давно не лежит в кресле, а отрабатывает прогулку по лесу, да ещё похоже и под нагрузкой – какую-то часть Шелла на себе тащит.

– Не знаю, – не поддержал шутку Игорь, рассказывать совсем расхотелось. – Думаю – долго. Классный был сон.

Перестроившиеся под мягкий грунт леса, лапы Шелла, пружинно ступали расплывшейся и вспухшей подошвой на мягкую, податливую землю.

– Аль, а ты знаешь, что такое «душа»?

– Ну. Да кто же этого не знает? – усмехнулась Альбина.

– Да нет, я не про это, – с легким раздражением ответил Игорь, – я про настоящую.

«Пустить в душу» было старым, устоявшимся выражением, и означало оно – включение панорамной картинки с видеокамер изнутри Шелла. Это действительно было интимным действием, исключительно для друзей и близких, остальным приходилось довольствоваться портретом или интерпретацией внешней мимики на морде зверя, да и то, только если «душа» включит этот режим.

– Игорь, ты про что сейчас? – кажется, подругу задел и обеспокоил его тон, и сам вопрос, в его сути, перестал быть значимым.

Неожиданно из-под ноги железного зверя Игоря выпорхнула какая-то птица, пойманная врасплох собственной невнимательностью. Игорь остановился и передумал идти дальше. Он дождался ответной реакции розовой кошки и, когда та замерла в нескольких метрах впереди него, попросил:

– Альбин, пойдем по домам? Устал я сегодня.

– Игорек, что-то не так?

– Да нет, всё в порядке, устал просто.

Игорь действительно чувствовал усталость, но не такую сильную, как пытался показать. Хотелось остаться одному, подумать, помечтать и попытаться уснуть. Как никогда, захотелось выйти из железной машины и остаться действительно наедине только с собой, без камер, без кресла, без возможности включить монитор и течь в потоке информации. До центра реабилитации было не так уж и далеко: час – полтора, но уходить из леса не хотелось. Игорь успокоил себя обещанием подарить себе это удовольствие завтра и вернулся к воспоминаниям о сне.

Воспоминания захватывали, он не мог себе объяснить их притягательности. Он никогда в жизни не ощущал себя настолько покойно и счастливо, как в этом сне. Он никогда не осознавал себя частью чего-то большего, чего-то необъяснимого и естественного, неизвестного и родного. Была несбыточная надежда, что сон повторится. И хотя понятие «дом» давно стало абстрактным и означало ближайшую парковку с зарядкой (в его случае – социальную), но сегодня Игорю хотелось именно «домой», на маленькую, непопулярную парковку в холме, затерявшемся в глубине леса. Альбинка не любила это место, там было слишком тихо, и связь постоянно сбивалась, но сегодня это было на руку.

Сон – блаженное отчуждение от тела, от забот разума, падение в маленькое забвение, подаренное человечеству свыше. Игорь зарылся серебристым кошачьим телом в сухую листву, скопившуюся на заброшенной парковке, отключил фильтры и, вдыхая аромат леса, звал сон. А когда тот пришел, отдался ему с радостью и надеждой.