Текст книги "Дважды рождённые"

Игорь с головой погрузился в работу, он цеплял на себя всё больше и больше заданий, сократил время на обед и ужин, и вообще старался жить без пауз. «Реальку» он больше не посещал, он жил там. Это не проходило незамеченным, ему стали валиться письма с приглашениями на психологические тренинги, на экстремальные программы, программы знакомства просто не уходили с его экрана, засылая в чаты всё новых и новых собеседниц. Дошло до того, что из его плэй-листов незаметно пропала слишком грустная и слишком агрессивная музыка, а предлагаемые к просмотру фильмы были сплошь комедийного характера.

Прошел уже почти месяц с их последней встречи с Альбинкой. Устоявшийся режим почти не давал повода для мыслей, вот и сейчас он так увлекся работой, что не заметил, как рабочий день подошел к концу. Игорь поворачивался в невесомости Шелла под упругими струями ледяного душа. По мере того, как прошел первый шок от холода и тело начало наливаться силой. Отходя от рабочего ритма, мозг медленно включался, и в Игоре разгорался азарт, предвкушение очередной встречи с Профессором. Он пытался угадать, что же будет сегодня, но знал, что всё равно не угадает.

Включив режим просушки, Игорь активировал терминал, и как-то сразу, минуя темные аудитории и мультяшное оформление, провалился в сон, в бесконечность.

Он осознал себя зависшим над Землей, то есть в полном смысле над Землей, так, что Земля казалась голубым шариком размером с баскетбольный мяч. И он был не один. Поскольку ни тела, ни головы при нем, само собой не было, то и оглядываться для того, чтобы понять, что все в сборе – тоже не приходилось, оно и так было понятно.

После опасного эксперимента, чуть было не закончившегося самоубийством ученика из другой группы, Профессор ограничил их полёты и больше пичкал лекциями по истории да забавными снами. И хотя их редкие полёты всегда вызывали восторг, они ни разу не достигали такой высоты, как сейчас. Игорь начал ощущать приток чувств. Так случалось, когда эмоции его товарищей резонировали на одной с ним волне. Он в себе чувствовал нарастающий в них восторг и, не скупясь, делился своим.

– Не хотелось тратить время на сборы над поверхностью, – услышал он профессора. – Опять разлетитесь, как мошкара. Ну что, все здесь? Ну, тогда поехали.

И снова пространство сплющилось, как поролон под прессом, ни ощущения ветра, ни шума, но каким-то особым чутьем – чувство Скорости, Громадной Скорости, ни с чем не сравнимой Скорости – они достигли поверхности Земли за секунды. Прямо над поверхностью поролон пространства восстановился и, не долетая нескольких десятков метров до земли, полёт замедлился настолько, что можно было видеть и понимать детали. Вскоре они нырнули в гущу леса.

Это не был окультуренный лес с фонариками, это не был парк. Группа влетела в бурелом старого ельника, из солнечного дня она попала во мрак темного, непроходимого леса. Полуденное солнце пронизывало кроны редкими лучами, и эти струи света находились в постоянном движении: то пропадая, то появляясь. Лес поражал своей тишиной и величием. Бестелесные сущности учеников неслись сквозь стволы, ветви, пряди солнца. Лес дышал, он провожал бесшумный полёт вздохом качающихся стволов, шуршанием падающих ветвей, звонкими ударами дятла. Фиолетовый скат, летящий во главе группы, лег на правое крыло и развернул процессию в сторону просвета, прогалины.

Солнце вспыхнуло, открывая огромный цветущий луг, открывая простор и светлую березовую рощу на противоположной стороне поляны. Мир был живой, он был шумный, он трещал, сверчал, свистел, чихал. Группа стала вытягиваться и рассеиваться. Ученики останавливались в растерянности, забывая о других и пытаясь понять суть этого шума. И, поверьте мне, это было несложно, так как вокруг них, вокруг бестелесных и невидимых душ, без страха суетились в своей повседневной жизни те, кто создавал эту какофонию: свистели и перелетали птицы, белки по своему обыкновению от чего-то спешно убегали и что-то срочно искали. Души были невидимы, но не было никакого сомнения, что они их видят, но не боятся. Игорь пришел в себя и приблизился к Учителю. Тот остановился чуть дальше, в тени огромной березы, давая подопечным возможность насладиться первозданной природой и прийти в себя.

– Что это!? Где мы!? – Игорь запустил в Учителя таким пучком удивления и восхищения, что тот вспыхнул с его стороны малиновыми переливами.

– В общем-то недалеко от дома, километрах трёхстах, а то и того меньше, – просмеялся в ответ Учитель. Игорь чувствовал, что Профессору нравится смотреть на удивление и восторг ребят, и он расположен и отвечать, и рассказывать.

– Но ведь этого нет ни в сети, ни на картах, я никогда в жизни об этом не слышал!

– А кому это надо – рассказывать об этом? – от Профессора исходили расслабленность и благодушие. – Люди научились добывать энергию и производить пищу, не отходя от дома. Уже лет триста как. И само собой, что странствовать в поисках еды и сырья нужда отпала – надобывали в прошлые века предостаточно. Да и от города отойти стало непросто: всё рассчитано на «здесь и сейчас». Система отлажена так, что поесть и попить всегда есть, но про запас не возьмешь. Захотел – ешь, а складировать некуда и незачем, а уж если честно – так и не даст никто, ибо баланс нарушать нельзя. А далеко ль ты уйдешь без воды и еды? Не было такого желания? Вот то-то и оно. Да и у энергонезависимости твоей коробушки тоже ограничения есть.

Игорь и вправду не помнил, чтобы кто-то или он сам стремился уйти из Города. В общем-то, там было всё, что надо. Конечно, было любопытно посмотреть, а что там дальше. И один раз они даже делали пробежку за город, но скорости у Шелла хватило ненадолго. Потом он перешел на режим экономии и начал считать «сколько пройдет да сколько до заправки останется». Из впечатлений о том путешествии немного осталось, запомнилось, что не было там ничего интересного: предприятия да предприятия.

– Когда-то, – продолжал Профессор, – люди здесь всё изрядно опустошили и замусорили. Потом, когда необходимость уходить из Города пропала, они расхотели далеко перемещаться. Виртуальный мир оказался и чище, и интереснее, а занятие всегда находилось. По моим подсчетам, уже лет 100 как умер последний, кто местность дальше, чем на пару сотен километров от города, знал. Сначала власти поощряли отсутствие такого интереса, прокачивали внутренний городской туризм, для особо рисковых открыли лабиринт узких центральных улиц у Кремля да норы в бывшем метро. А теперь и сами забыли о том, что есть что-то за пределами города.

– А как же другие города, как оттуда к нам люди приезжают? – А нет в реальности никаких других городов, всё это только в виртуальном мире. Москва – огромное пятно среди океана первозданной природы. И всё. Кейптаун ещё держался дольше других, да тоже не уцелел.

Профессор выдавал информацию с неподдельным удовольствием, и ученики, которые во время разговора стянулись к Учителю, сейчас застыли, переваривая картину, совсем даже не совпадающую с тем, чему их учили, и что преподносилось в сети. Сказанное казалось им чем-то жутким, и от этого веселость в выдаче Профессора была вдвойне не понятна. Наконец, один из ребят не выдержал:

– А в чём радость, Профессор? – в словах звучала нескрываемая обида и неприкрытый вызов. Ответ не заставил себя ждать. Учитель обдал их потоком того, как видел и прочувствовал сам. Потоком событий давно прошедших времен из разных концов планеты. Знания пришли волной, закручивая и переворачивая нажитое, усвоенное и прижившееся, унося всё это мусором в глубины неизведанные и непонятные.

В этом потоке воспоминаний из дней минувших Игорь видел картину, видел чувства, видел отторжение. Он видел, как падали миры, построенные на чистом разуме. Миры логичные и выверенные. Миры, структурированные до последней детали, рушились, потеряв первозданную базу, которая когда-то состояла из удовольствия от непредсказуемых поворотов жизни; из радости открытия неизведанного; из риска, порождаемого неизвестность. Он чувствовал и понимал облегчение душ, уставших десятилетиями тащить своё тело по коридору жестко определенных законов и порядков. Он чувствовал радость душ, расстающихся с состарившимися и ненужными уже телами. Он видел, как эти души не хотели начинать новую игру в новом теле в сложившемся мироздании, в эмоциональной дистрофии, в мире с жестким порядком и всеобъемлющими, но скудными правилами.

Он пережил в режиме ускоренной съемки с акцентом на эмоциях жизнь молодой души, которая по неопытности ввязалась в эту игру и отказалась от повторной. Правила игры стали скудными. Люди материальные в погоне за материальной стабильностью и защищенностью создали мир, в котором можно было плыть на автопилоте, кормить свое тело, ублажать слух и зрение, но совершенно невозможно вырваться за рамки и за отведенные границы.

Игра потеряла былой интерес, она ушла в виртуальный мир, но в нем не было главной особенности – того, чем первозданная, настоящая Игра отличалась от виртуальной. Настоящая Игра давала абсолютный уход от реальности, забвение о прошлом, был реальный страх, реальное чувство нереальной ответственности за свои поступки и ошибки, реальное восприятие смерти и конечности бытия. Виртуальные игры, созданные человеком телесным, за столетия не смогли дать ту реальность и тот риск, которые давались при рождении физического тела и вселении души.

Представьте себе на минуту, что вы начали играть в новейшую суперигру с суперсовременной графикой и закрученным сюжетом, которая на самом высоком уровне ограничивает вас банальным пасьянсом. И каждый раз, заходя в игру, вы понимаете, что кроме этого пасьянса больше ничего не будет. Вот примерно так чувствовали себя души, которым предстояло вступить в игру. И они от неё отказывались. Они соглашались играть в короткие и более простые игры, в любом теле: белки, кролика, медведя, но не в теле человека.

И человечество в материальном мире стало вымирать, пока не остался один город – самый неправильный из всех существующих, самый непредсказуемый, имеющий устойчивый иммунитет к навязываемым правилам, и поэтому ещё как-то интересный для игроков.

Учитель дал почувствовать ученикам горечь старых игроков.

Тело материального человека, созданное в результате тысячелетних доработок и улучшений, было совершенством – продуманное до мелочей, способное нести любые перегрузки, создающее, перерабатывающее, саморазвивающееся. Разум, размещенный в этом теле, работал с ним как единое целое, формируя супермашину, не знающую преград и противника. Подобная машина, взятая под управление сильной душой, сливалась в уникальное по своим возможностям единство духа – разума – тела. Всё, что требовалось от игрока для достижения победы в этой игре – следить за равновесием этого триединства: воспитывать дух, развивать ум и укреплять тело. И, хотя дух всегда возглавлял этот союз, играть было гораздо приятнее, владея всеми тремя составными частями.

– Вернемся в класс и продолжим нашу беседу, не отвлекаясь на шум, создаваемый нашими друзьями, – прозвучал в каждом голос профессора, и лес схлопнулся, как уже исчезали рисованные и реальные миры во снах и на первых лекциях.

Глава 4

 
Какой сегодня выпал день!
Какие были виды!
Ты жизнь свою за день на раз
Смог переоценить,
Ты гнал коней в галоп вперед,
Ты горло рвал и гривы,
Теперь той старой жизни крест
Ты волен позабыть.
Ты жилы рвал зазря,
Работал ты напрасно,
Цена твоей работе —
На праздник медный грош.
Вот новая стезя, вот здесь он —
Жизни праздник,
Нагнись и подбери – ну?
Что ж ты не берешь?
Рука твоя дрожит,
Прожитых дней мотивы
Слезу из глаза давят и не дают ступить?
Ну, что ж ты, собери для шага свои силы,
Иди туда, куда ведет
Из новой жизни нить.
Сбрось тяжесть со спины,
Возьми у жизни весла,
Пробей запруду старых дней,
Что тиной отдаёт.
Пусти живой воды поток
По каменному руслу
И правь туда, где ты найдешь
Своей душе приют.
 

– Останься, Игорь, – сказал профессор так тихо, что остальные вряд ли могли это слышать.

Когда другие отключились (или их профессор отключил? – Игорь уже не понимал природы этих лекций), профессор некоторое время задумчиво смотрел на своего ученика, облокотившись подбородком на спинку своего любимого стула, затем выпрямился и потянулся. Не поднимая рук – одним телом.

– Пойдем. У нас с тобой будет отдельная прогулка, – сказал он, и оба они опять оказались в уже привычном состоянии полёта.

Они летели рядом совсем близко к поверхности, чуть выше человеческого роста. Игорь опять почувствовал изменения, которые произошли в его отношении к профессору. Там, в студии он был простым и понятным, с ним можно было пошутить и поспорить. На небольшом удалении он был величественен. Но стоило приблизиться на расстояние соприкосновения с его аурой – он становился могуч и недосягаем. Игорь цеплялся за ауру Профессора, старался ловить всполохи знаний, быть ближе к ним, Профессор же понимал риск, который несет в себе такое приближение, и создавал безопасную дистанцию. Это не мешало идущей между ними негласной беседе: монументально авторитетно – со стороны профессора, и вопрошающе безмолвно – со стороны Игоря.

– Посмотри вон на тот Шелл рядом с блоком водоснабжения, ты наверняка видишь очертания души, не умещающейся в оболочку тела и Шелл.

Игорь, и в самом деле, видел серебристое облако, пробивающееся над спиной металлического зверя, он не обращал на это внимания раньше. Кроме этого облака он увидел ещё одно, чуть выше и сзади Шелла. Оно держалось неподвижно, пока Шелл стоял, и двинулось вслед за ним, когда тот двинулся. Игорь видел и уже мог различать: Шелл принадлежал довольно молодой душе, а душа, которая следовала за ним, была значительно старше.

– Ты правильно смотришь, – поддержал его Учитель, – но это факультативно, сейчас мы не за этим пришли.

– А кто это – рядом?

– Не все души решаются принять участие в игре, но никому не запрещается помогать в игре близкому человеку. Правда, не каждый игрок способен увидеть и воспользоваться помощью, хотя родные иногда очень стараются. Наверняка, какой-нибудь дед или дядька. Свое отыграли – теперь за потомка беспокоятся. Пойдем – посмотрим на другой Шелл.

Они некоторое время летели по городу, уже охваченному вечерними тенями. Через некоторое время Учитель обратил внимание Игоря на двигающийся Шелл. Игорь пытался увидеть на спине железной кошки контуры серебристого радужного облака, но, к его удивлению, оно было снизу Шелла, имело цвет сероватый, даже какой-то грязный и свисало снизу, как отвисшее брюхо кормящей суки. Зрелище было неприятное, и захотелось быстрее убраться отсюда. Но профессор не двигался, и Игорь удержал себя от порыва.

– Ну вот мы и пришли. Наверняка ты сам видишь, что здесь всё не очень хорошо, а уж по правде – совсем нехорошо, – грустно поведал Профессор. – Я знал этого человека – он действительно был чудесным, мы много общались, а сейчас мне к нему приближаться страшно.

– Что с ним случилось?

– Он жил не своей жизнью. Шёл чужой дорогой и зашёл в тупик. Пытался сбежать от себя в потоке сетевых новостей, забивал мысли о свей жизни картинками из жизней других людей. Думать о том, как изменить самого себя, всегда сложнее чем пуститься в путешествие по изъянам других. И вот результат. Отсутствие физической активности и негатив, заливаемый через средства массовой информации, превратили чудесного человека в безрадостное зомби. Не приближайся к нему, – остановил Профессор невольное движение Игоря.

– Почему? Ведь ему можно помочь?

– Помочь себе может только сам человек. А когда человек верит в свою обреченность, он безнадежен. Видишь, рядом с ним нет защитника? А был, и любил его сильно, и помочь ему старался изо всех сил, только сил этих не рассчитал и сам до канавы опустился. Игорь, – Учитель замолчал, словно решая говорить или не говорить дальше, и когда решился, продолжил, – та, которую ты ищешь – в беде, не стоит тебе искать её. Ты ещё слаб, она лишит тебя способности летать, а помочь ей ты вряд ли сможешь. У тебя нет такой силы.

Игорь почувствовал, как в нем что-то сжалось. Он неудержимо начал терять высоту, его нематериальное тело стало наливаться тяжестью, его охватил страх и… мир полёта лопнул.

Игорь проснулся в уютном кресле своей машины. В голографическом экране серебряными буквами зависла надпись: «Тема следующей лекции: «Грехи. Часть 1: Страх и Отчаяние»».

Игорь смотрел на плавающие в темноте буквы, и в нем начало закипать желание поговорить, поделиться с кем-нибудь, с кем-нибудь близким, с тем, кто не осудит.

Игорь недолго перебирал список вариантов, он уже знал, кого он сейчас хочет услышать, и откровенно побаивался. Вариантов всего было два. В первом – было легко, но стыдно. Во-втором правильно, но с воспитательным вступлением, это уж точно. Игорь выбрал второй вариант.

– Лич, маму набери, – он давно уже не обращался к Шеллу по имени, язык не поворачивался последнее время.

– Принято, Ингар, – отозвался Шелл на старое имя. Одно из множества, которые Игорь когда-то определил для их общения.

На экране полетели разноцветные пузыри. Сколько времени прошло, а заставку на звонок так и не поменяла. Наконец один из пузырей лопнул, и на экране появилась молодящаяся женщина с короткой мальчишеской стрижкой.

– Сынок, не забыл ещё… – вступление было традиционным, и Игорь традиционно не знал ответа на этот вопрос-утверждение.

– Привет, мам. А где твоя коса?

– Испытывала возможности своего агрегата, – засмеялась мама, – подруги хвалятся, а я всё никак не решалась.

– Жалко, тебе с косой хорошо было.

– А так плохо? – расстроилась женщина. – Сынок, она седая стала совсем.

– Да нет, так очень хорошо. Просто привык к тебе другой, – мать и в самом деле стала непохожей на себя. И так редко виделись, а сейчас совсем необычная, как чужой человек.

– Что случилось, Игорек? Ты же просто так не позвонишь.

– Мам, ну что ты опять? Я всегда тебе просто звоню, а ты выпытываешь какую-нибудь проблему, вот и приходится выдумывать, – разговор бежал по обычному сценарию, говорить, в общем-то, было не о чем, два взрослых, практически чужих человека. Они и знали-то друг о друге практически ничего. Он не помнил имен её подруг, про отца не спрашивал – запретная тема. Она запуталась в его друзьях и женщинах. Но, как это ни странно, после разговора с матерью всегда было хорошо. От неё исходила неподдельная забота. Хотел он или не хотел, но она вытягивала из него всё, что так или иначе беспокоило Игоря, а на самых болезненных местах с чисто женской непринужденностью и легкостью заливала его своими необременительными новостями и переживаниями. Они разговаривали долго, а спроси его «О чем?», и он не смог бы набрать воспоминаний и на минуту беседы. Наверное, отчасти потому, что он слушал её и почти не слышал. Он отдыхал на её голосе, на её заботливых нотках, разглядывал новые морщинки и улавливал привычные, знакомые с детства, движения рук и головы. Он отдыхал. Отдыхал от себя, от своих мыслей, от безнадежной и горькой любви. Он был сыном, ребенком, и ему это нравилось. Нравилось гораздо больше, чем раньше. Он видел, как постарела мама, и понимал, как она ему на самом деле дорога.

Во всех полётах при каждой возможности приблизиться Ярина старалась оказаться ближе всех к Учителю. Она с первого раза поняла, что может получить гораздо больше, не просто развлекаясь со своими новыми возможностями, а учась и подпитываясь от Учителя. Ярина своей тонкой интуицией безошибочно определила грань, за которой начинается вторжение в мужскую сущность, выходящее за рамки учебного процесса, она осознала соответствующую границу в себе. Она впитывала, не заходя за черту. Только знания, только силу, только умение видеть и понимать. Она задавала бесконечные вопросы и вытребовала ответы в той степени детализации, которая бы её устроила. Яру не заботило то, что Учитель мог не хотеть посвящать ей столько времени, сколько было надо ей. С присущей ей непосредственностью и используя навыки, отработанные на своих приятелях, Яра спрашивала, и большей частью получала ответы. Очень быстро её дотошность принесла свои плоды.

Однажды, за несколько часов до назначенного времени лекции, Яра ощутила вызов. Вызов застал её среди друзей на виртуальной вечеринке. Яра без объяснений отправила в люди свой прощальный «Привет!», одарила экран извиняющейся улыбкой и отключила себя от группы.

Они были в совершенно черном стеклянном кубе вдвоем: она и Учитель. Типовая лекционная мебель, как обычно, была представлена двумя металлическими стульями. Профессор сидел на одном, Ярина – на втором. Он был без экстравагантных нарядов – просто мужчина, в цилиндре и с тростью, которой он постукивал себя по округлым носам своих черных ботинок на вытянутых и скрещенных ногах.

– Ярина, ты очень быстро растешь, – начал Профессор, серьезно глядя на девушку и укладывая трость вдоль ног.

– Спасибо. Я сделала что-то не так? Почему мы одни? – впервые со дня начала лекций забеспокоилась девушка.

– Нет, всё в порядке. Нам надо проработать одну деталь, которая тебя тормозит. Остальным это не так сильно требуется, – Профессор задумался на минуту, отмеряя слова и определяя начало в дальнейшей беседе. – Я бы хотел чуть-чуть разрисовать твоё представление об окружающем нас мире настолько образно, чтобы ты смогла взглянуть на всё глазами других людей. Тебе это необходимо. Я постараюсь это сделать в формате наших лекций, но хочу, чтобы ты не воспринимала всё буквально. Всё, что я сейчас покажу, только образ, визуализация, которая нацелена на то, чтобы расширить границы, заложенные в тебе с рождения. Это непростая задача даже для тебя. Честно говоря, шансов один на тысячу, но… попробовать стоит.

Я не напрасно выбрал комнату в виде куба с прозрачными стенками, – продолжил Учитель, обводя пространство вокруг себя тростью, как указкой. – Сейчас мы из него выйдем, а потом я начну его заполнять, и ты всё поймешь. Я надеюсь, что поймешь. – после этих слов, комната действительно вывернулась наизнанку, выдавив Профессора и Яру за свои пределы. – Смотри. Сначала мы наполним комнату абсолютной чернотой. Это будет прототипом внешнего для нас мира, – слова Профессора стали материализовываться в огромном стеклянном кубе, – но мир же не бывает пустым. В этой темноте светящимися нитями и шарами парят многочисленные объекты. Нити, связывающие их, замысловато переплетены, шары разных размеров и форм разбросаны по всему объему, – с каждым словом Профессора, темнота стеклянного куба стала наполняться многочисленными шарами, нитями, связями. – Что это такое? Всё просто, шары – это люди, важные предметы и яркие события, которые встречаются или будут встречаться на твоем жизненном пути; нити – действия и взаимодействия, связывающие людей между собой или с предметами и событиями. Всё вместе – схема, объясняющая связь и взаимосвязь всего того, в чём ты живешь – твоего окружения по этой жизни. Ещё рядом с шарами встречаются таблички с характеристиками элементов схемы, и всё это парит в объеме, как в космосе, перемещаясь, теряя связи, налаживая связи, переписывая таблички.

Начальную схему мы построили. Так вот, то – скелет, а теперь на эту схему нужно нанести эмоции и впечатления. Каждое событие и каждый элемент схемы должен быть окружен ярким звездным туманом. Голубоватым туманом светится запах, который источает предмет или сопровождает какое-либо событие. Сиреневым – звук, розовым – реакцию на общение, темно-фиолетовым обиду или обман, которые ты пережила в том или ином месте, при тех или иных обстоятельствах. Золотистым – движение воздуха по твоим волосам. И ещё много-много других цветов и ореолов, окутывающих каждый элемент, каждую нить, да и всю схему разноцветным маревом.

А теперь давай попробуем представить, что все люди видят эту комнату-вселенную немного по-разному. Одни люди почти не восприимчивы к тем или иным эмоциям, кто-то слабо различает вкус, кто-то не может достигнуть блаженства, слушая музыку, кто-то вообще считает эмоции блажью и реакцией слабаков на понятные события этого мира. Счастье таких людей в том, что чем меньше их отвлекает разноцветный туман эмоций, тем отчетливее они видят главную схему и тем легче в ней ориентируются. Приглушенный туман эмоций не мешает им видеть связи людей и явлений, перспективы событий и возможные последствия. Именно из таких людей происходят люди мудрые, дальновидные и расчетливые.

А теперь посмотрим на людей с другой крайностью – людей с таким сильным эмоциональным восприятием, что за всполохами эмоций они просто не в состоянии увидеть саму схему. Этих людей часто считают «не от мира сего» потому, что они идут по жизни наугад, часто натыкаясь на очевидные препятствия и попадая в нелепые ситуации. Но именно такие люди создают великую музыку, пишут литературные шедевры и творят прочие забавные глупости. Лучшие из них вообще не могут перемещаться по жизненной схеме самостоятельно. Они либо теряются, либо считывают с более прагматичных спутников эмоциональную реакцию на людей или события. Таким образом находя правильное направление для следующего жизненного шага, ибо не глупы они, но слепы на том уровне, где работает четкая логика.

Ну вот, кажется, я вдоволь потешил нас с тобой описанием этой феерической картины, теперь настало время поговорить для тебя и в стиле, тебе понятном, – Профессор пристально посмотрел на Яру. – Ярина, ты очень хорошо видишь саму схему, но уровень эмоций ты видишь посредственно. Это хорошо сейчас, так как не сбивает тебя с пути, но очень сильно будет мешать тебе в дальнейшем. Тебе предстоит большая работа.

– Да. Я поняла, – Ярина чувствовала себя скованно и неловко, впервые в своей сознательной жизни оказавшись лицом к лицу с другим человеком. – Что мне надо делать?

– Много чего и ничего конкретного. Есть различные рецепты и не одного безусловного. Попробуй погрузиться в то, что рождено чувствами других людей, попробуй их услышать. Прямые пути здесь бесполезны. Из них самый сложный – полюбить, но готовность к этому чувству сначала должна вызреть в тебе самой. А самый простой – родить ребенка.

– Сейчас? – девушка запнулась, её лицо полыхнуло, а чувство дискомфорта усилилось.

– Нет, Ярина, – улыбнулся Профессор, – это только твой урок. Тебе без моей помощи придётся найти в себе чувства. И лучше идти к этому не от простого.

И … Профессор исчез. Ярина ещё некоторое время смотрела на темный куб с кружащимися в нем шариками, шарами, нитями, и из тонкой искрящейся ткани, заполняющей всё пустое пространство куба, пыталась воссоздать тот разноцветный туман, о котором только что говорил Профессор.

Девушка действительно обладала уникальным даром и незаурядным чутьем. Настолько незаурядным, что пытаться оценивать её поступки – запутать и вас, и себя. Таких людей можно оценивать только по результатам. Я не знаю, как она восприняла слова Учителя. Мне кажется, что она пошла от противного, потому что первое, что она сделала после этой встречи – она закрыла свою действительную жизнь ото всех, оставив социальную оболочку своего присутствия. Шелл внутри Шелла.