Текст книги "Курзал"

 
В гости ко мне заявился дружок институтский.
Я поначалу приветливо принял его:
«Как, – говорю, – там дела, в городке вашем тихом?
Что это вдруг ты внезапно приехал в Москву?»
 
 
Гость отвечает: «Решил покорить я столицу,
Жить надоело в провинции, мазы там нет.
Кстати, не дашь ли мне в долг? Я приехал без денег.
Ну и, пожалуй, чуток поживу у тебя.
 
 
Кстати, а что ты мне нынче предложишь на ужин?
Водочка есть? Так давай же за встречу бухнем!»
Я согласился – и водки мы с ним накатили.
Спать завалился он в кухне, ужасно храпя.
 
 
Утром я встал с бодуна и рванул на работу,
Гостю записку черкнув, где ключи и т. д.
Бегал весь день по работе, устал как собака,
Нервно толкаясь в метро, я приехал домой.
 
 
Гость меня встретил, сияя, заметно под мухой,
И заявил, что герлу отымел на Тверской.
Глупо моргая, смотрел я на пьяного гостя —
Он был отлично одет и сигару курил.
 
 
Взгляд мой заметив, сказал мне дружок институтский:
«Вот, приоделся, как видишь, ты ж денег мне дал.
Кончились, правда, они неожиданно быстро.
Я, если можно, еще попросил бы взаймы.
 
 
Но не волнуйся – верну я долги очень скоро,
Вот, в казино я собрался, глядишь, повезет.
Хочешь, отправимся вместе? Не хочешь? Работа?
Что-то, смотрю я, ты скучно, нелепо живешь.
 
 
Вечно ты занят, работаешь вечно, как дурик,
Надо по клубам бухать и девчонок снимать…
Кстати, жратва у нас кончилась. Может, сгоняешь?
Мне надо сделать тут междугородний звонок».
 
 
Выслушал гостя я тупо и двинул в палатку,
Много чего накупил и вернулся к нему.
Вечер прошел в алкогольном тяжелом угаре,
Жизни учил меня гость, уплетая еду.
 
 
…Так пролетела неделя, все кончились деньги,
Большую часть проиграл мой дружок в казино.
Он удивился, узнав про отсутствие денег,
Съехал к кому-то другому, простившись со мной.
 
 
Я еле-еле потом дотянул до зарплаты,
Стал экономить на всем. А неделю спустя
Счет телефонный пришел на гигантскую сумму —
Времени гость не терял, полстраны обзвонил.
 
 
Да, не забыть мне визит институтского друга —
Но ведь не мог же я в крове ему отказать?
Ладно, забыли, ведь он же мне как бы приятель,
Ладно, проехали, буду я впредь поумней.
 
 
…Месяц прошел. Вновь раздался звонок телефона,
В трубку приятель, конечно, нетрезвый, орал:
«Слушай, братан, собираюсь к тебе на недельку!
Кстати, не дашь ли мне в долг? Я опять на мели».
 
 
Мелко тряся головой и вокруг озираясь,
После такого звонка я с работы иду.
Дома сижу в темноте – мол, меня дома нету,
И телефон игнорирую, и домофон.
 
 
Сколько я так проживу, я сказать затрудняюсь,
Но упаси меня господи гостя впустить!
Если он все же прорвется, то к встрече готов я:
Деньги все спрятал, стоит холодильник пустой.
 
 
Пискну отважно: «С девчонкой живу, понимаешь?
В гости пустить не могу, и верни-ка долги…»
Друг обалдеет… Сцену такую представив,
Мелко тряся головой, в темноте хохочу.
 

 
Мальчик на девочку лезет,
Лезет, пыхтит и трясется,
Девочка стонет и грезит,
Грезит и вся отдается.
 
 
В акте таком неумелом
Многое нас забавляет,
Но человечество в целом
Действия их одобряет.
 
 
Счастья вам, милые дети!
Вот она, ваша Песнь Песней!
Нету картины на свете
Этой картины прелестней.
 
 
Мальчик и девочка ЭТО
Делают нынче впервые,
Будут они до рассвета
Акты вершить половые.
 
 
Позы, извивы, наклоны,
К телу прильнувшее тело,
Всхлипы, сопенье и стоны…
Доброе, нужное дело!
 
 
Что их потом ожидает,
Сколько роман их продлится,
Пара влюбленных не знает,
Только к оргазму стремится.
 
 
Сменят немало партнеров
Мальчик и девочка наши,
Оба покажут свой норов,
Ставши взрослее и краше.
 
 
Многое жизнь им подскажет,
К опытам если потянет:
Девочка к девочке ляжет,
Мальчик на мальчика глянет.
 
 
Впрочем, и так может статься:
Эти поженятся двое,
Ну и начнут размножаться —
Делает так все живое.
 
 
Только пока им в новинку
То, что для многих – рутина.
Всю поизмяли перинку…
Боже, какая картина!
 
 
Да, эти двое достойны
Высших похвал от поэта:
Плохо – болезни и войны,
А хорошо – только это.
 
 
Мальчик на девочке скачет,
Девочка этого хочет,
То она громко заплачет,
То вдруг потом захохочет.
 
 
Это повсюду творится.
Смерть отступает, покуда
Пара влюбленных резвится…
Чудо, великое чудо!
 
 
Мальчик на девочке скачет,
Мнет ее полные груди,
Счастливы оба, а значит —
Жизнь продолжается, люди!
 

 
Прямо на наших глазах поколенье взрастает,
Рядом с которым мы все уже – анахронизм.
Есть у меня тут знакомая девушка Кира —
Я вам скажу, удивляюсь я прям на нее.
 
 
Нравятся ей Кастанеда, Пелевин, Сорокин,
Фильм под названием «Матрица» нравится ей.
На дне рождения Киры я с ней накирялся,
Стала с друзьями знакомить малышка меня.
 
 
Вскоре я понял, как быстро меняется мода —
«Продиджи» слушать в квартире никто не хотел.
Геймер какой-то вопил: «Эй, врубите “Фристайлер”!»
И в Казантипе танцпол почему-то хвалил.
 
 
Перед танцульками все накатили текилы,
Геймер болтал по мобильному про флоппи-диск.
Кирочка свет потушила, все ринулись в пляску,
Я, отставать не желая, с юнцами скакал.
 
 
Кира к подружке своей прижималась все время,
С ней целовалась и группу хвалила «Тату».
Видел я клип этой группы – лесбийская тема
Песне возглавить позволила топ МTV.
 
 
Гости потом разошлись, Кира нас провожала.
Геймер упал у метро, все вокруг заблевав.
Стали друзья поднимать его с радостным ржаньем:
«Бивис, – кричали они, – ну вставай ты, пельмень!»
 
 
Кирочка в шубке загадочно мне улыбалась.
Мы с ней остались вдвоем, и сказала она:
«Если тебе поутру не бежать на работу,
Можем вернуться ко мне и еще посидеть».
 
 
«Ладно, – сказал я, – вот только куплю фрикаделлер,
Что-то меня от текилы немножко мутит».
«Делай свой шоппинг», – кивнула мне кротко малышка,
После спросила: «Ты мне почитаешь стихи?»
 
 
Кирочка, Кира, красивая, как иномарка,
Ты подарила мне ночь обалденной любви!
В сексе ты все позволяла. Спросил про подружку —
Коротко ты отвечала мне: «Дура она».
 
 
Мы CD-ROM неприличный с тобою смотрели
И в интернете зашли на смешной порносайт.
Позже, уставши от ласк, ты мне тихо призналась,
Что с маньеристом мечтала ты ночь провести.
 
 
Утром расстались – зевая, ты двинула в офис,
Я же побрел отсыпаться и грезить домой.
И по дороге я думал о том поколенье,
Что нам на смену идет уже, черт побери!
 
 
…Если на нашу планету обрушатся сверху
Инопланетные твари и будет война,
Кира возглавит отряд молодежи отважной
И с огнеметом в руках будет путь расчищать.
 
 
Тут мне представился лагерь военный, где шепчут
Парни крутые с девчонками, глядя мне вслед:
«Этот папашка, что был маньеристом когда-то,
Пишет нам гимны – в нас дух боевой поддержать».
 

 
Мне – тридцать семь, я – член СП,
На отдых еду я в СВ,
Со мною – дамочка в купе,
А у меня – полно лавэ.
 
 
Раз так, повеселев душой,
Я говорю: «Вас как зовут?
Лариса? Очень хорошо.
А где вино здесь продают?»
 
 
Я за «Мерло» сгонял, и вот
Его с Ларисою мы пьем,
И мне она уже поет
О муже о своем дурном —
 
 
Мол, он не раз был в ЛТП,
В семье поэтому – м/п,
На днях попал он в ДТП,
Кошмар, короче, и т. п.
 
 
«А Вы? Вы, часом, не поэт?» —
Меня спросила Лара вдруг.
Подумав, я сказал в ответ:
«Поэт. Зовет поэта юг».
 
 
Обрадовалась Лара: «Я
Вас видела по СТС…
Живой поэт! А у меня
И жизнь скучна, и муж – балбес…»
 
 
«Ну, Лара… Вы – юна, стройна…
А как снимаете Вы стресс?»
Тут женщина, отпив вина,
Шепнула: «Я люблю о/с…»
 
 
«О/с? А что это – о/с?»
«Ну, я Вам лучше покажу…
Дверь вроде заперта? О, йес!
Сидите…» – «Я и так сижу».
 
 
И, расстегнув ширинку мне,
Лариса увлеклась о/с.
Метался я, пылал в огне,
Душа летала до небес.
 
 
Чуть позже, горячо вскричав:
«Нет лучше женщины в РФ!»,
Разделся я, костюмчик сняв,
На Лару бросился как лев.
 
 
Мелькали за окном АЭС,
А мы – уже в четвертый раз —
О/с творили и а/с,
Была в постели Лара – ас.
 
 
Вот так мы ехали на юг,
Нас к морю быстрый мчал экспресс.
Сплетенья ног, сплетенья рук
Шел восхитительный процесс.
 
 
Теперь всё в прошлом – и экспресс,
И юг, где я сорил лавэ…
Ах, Лара! Вспомни наш о/с
В купе уютного СВ!
 
 
Билет на юг – уже б/у,
Я весь в заботах и т. д.
Закончила ты МГУ,
Теперь ты служишь в УВД.
 
 
Хотя живу я без м/п,
Что значит – без проблем живу,
Все ж не могу забыть купе,
В котором покидал Москву.
 
 
Игра закончилась вничью,
Но как сладка была игра!
Я описал ее с ч/ю,
Что значит – с чувством юмора.
 

 
Нынче в столовой издательства был со мной случай:
Взял я рассольничек и отбивную себе.
Ах, отбивная прекрасная жиром сочилась —
Как любовался я ею, как скушать хотел!
 
 
После рассольника я к отбивной потянулся —
Перцем посыпав ее, подносить стал ко рту,
Но отбивная внезапно тут с вилки свалилась,
Шмякнулась на пол… Сидел я с разинутым ртом.
 
 
«Не поднимать же теперь негодяйку мне с пола, —
Мысли носились трусливо в моей голове, —
Или тихонько поднять? Нет, прощай, отбивная,
Как же, однако, обидно… Ведь я заплатил!»
 
 
К выходу я из столовой уныло поплелся,
На отбивную свою поневоле косясь.
Впрочем, чуть позже сумел я себя успокоить:
«Ладно, – сказал я себе, – поступи как поэт:
 
 
Просто воспой этот случай довольно досадный,
Можно гекзаметром, кстати, его изложить.
Позже продашь эту песнь и в столовой объешься
Сочных, поджаристых, вкусных свиных отбивных».
 

 
Восьмого марта это было: гулял я тихо у Кремля,
И вдруг меня, как вещь, купила дочь нефтяного короля.
 
 
Со мною рядом смех раздался: «Я, пап, вот этого хочу…» —
И кто-то басом отозвался: «О’кей, дочурка, я плачу».
 
 
Меня схватили два амбала и усадили в лимузин,
Затем команда прозвучала: «Хаттаб, на дачу нас вези!»
 
 
Глаза мне сразу завязали повязкой черной и тугой,
Но объяснять, зачем, не стали. Я испугался, крикнул: «Ой!
 
 
Вы что? Да по какому праву? Куда мы едем, черт возьми?
Вот, блин, нашли себе забаву! Нельзя так поступать с людьми!»
 
 
Тут рядом туша прокряхтела: «Хорош болтать! А ну заткнись,
Тебя дочурка захотела, поверь, все будет хорошо.
 
 
Сегодня же – восьмое марта, и ты подарком будешь ей.
Зовут дочурку, кстати, Марта. Не ссы, пацан, будь веселей…»
 
 
Машина вдруг остановилась, куда-то повели меня.
Бубнил я: «Марта, сделай милость, остановись… Что за фигня?
 
 
Зачем глаза мне завязали? Зачем свалили на кровать?
Зачем наручники достали, и как все это понимать?»
 
 
Коварно этак засмеялась дочь нефтяного короля
И надо мною надругалась, крича: «Ох!», «Ах!» и «У-ля-ля!».
 
 
Потом – опять, еще разочек… Потом подружки к ней пришли…
Летят так пчелки на цветочек, в цветочной возятся пыли.
 
 
Подружки были садо-мазо, лупили плетками меня,
Я доводил их до экстаза четыре ночи и три дня.
 
 
Трудился честно, врать не буду, покуда мог их ублажать.
Но после вырвался оттуда – сумел, товарищи, сбежать.
 
 
К Москве лесами добирался – без денег, но зато живой.
Да, да, я чудом жив остался и чудом обманул конвой!
 
 
Отныне я восьмого марта на улицу не выхожу.
А вдруг меня поймает Марта? Нет, лучше дома посижу.
 
 
Запрусь тихонечко в квартире
И спрячусь от проблем в сортире.
 

 
Барахтаюсь порой на самом дне.
Всю жизнь бы изменил, была бы воля…
Но светоносный Ангел Алкоголя
Спешит тогда на выручку ко мне.
 
 
Его сиянье вижу в стакане
И ангельское чую биополе,
И становлюсь спокойней как-то, что ли…
И он приходит, будто бы во сне,
 
 
Уводит за собою в мир прекрасный,
Где нет забот и суеты напрасной,
Где денег нет – а значит, нет обид.
Но Ангел не всесилен – возвращаюсь
Из забытья туда, где, ухмыляясь,
Злорадный Демон Трезвости сидит.
 

«Но спросите у такого человека, зачем он пьянствует? Вы услышите в ответ, что он вовсе не пьяница, пьет не больше, чем другие, и назвать его пьяницей никак нельзя. Подобные ответы типичны для алкоголиков. А теперь взгляните на мозг алкоголика: извилины на нем сглажены и уплощены…»

(из книги врача-психиатра Лидии Богданович).

 
Я сегодня проснулся с похмелья.
Голова с перепоя трещит.
Я вчерашнее вспомнил веселье,
Ощущая неловкость и стыд.
 
 
Боже мой, как вчера я надрался!
Что я нес, что за чушь я порол?
А как дома-то я оказался?
И зачем перевернут мой стол?
 
 
Весь палас в омерзительной рвоте…
Нет, пойду умываться скорей…
Ну, допустим, «на автопилоте»
Я дополз до знакомых дверей,
 
 
А что дальше? Не помню, провалы…
Батарею-то кто оторвал?!
Батарея-то чем мне мешала?
А чем письменный стол помешал?
 
 
Встал, умылся и в зеркало ванной
Мельком глянул. Кошмар. Это кто?
Истукан там стоит деревянный…
А пальто чье? Я что, спал в пальто?
 
 
Закурил и сварил себе кофе…
Как же так? Я, поэт, музыкант,
В деле выпивки должен быть профи —
Что же вел себя как дилетант?
 
 
Начиналось все, помню, красиво —
Я надел самый лучший костюм,
Выступал… Но смешать водку с пивом?!
Где же был в это время мой ум?
 
 
Коньяком и вином угостили —
Хлопнул я и коньяк, и вино…
О, безумец! Пусть все кругом пили,
Но ведь пили то что-то одно!
 
 
Все хотел рассказать по порядку,
Но опять застонал от стыда:
Для чего танцевал я вприсядку
С криком «СССР – навсегда!»?
 
 
Для чего я красотке Илоне
Все мычал, вызывая в ней дрожь,
Бред какой-то об одеколоне —
Что я пил его, что он хорош?!
 
 
Может быть, я Илону обидел?
И кого-то еще, может быть?
Лишь друзей и бутылки я видел,
А друзья мне спешили налить.
 
 
Да, сначала все было пристойно,
Был концерт. Завести удалось
Целый зал. Выступал я достойно.
Но потом понеслось, понеслось…
 
 
И разгулом мы вызвали зависть
У иных ресторанных гуляк.
На креветку большую уставясь,
Я смеялся над ней, как дурак.
 
 
Что уж в ней меня так рассмешило?
Я не помню. Джин с ромом смешав,
Я кричал: «Вставим Клинтону шило!»,
С демократками пил брудершафт.
 
 
Появился компрессорщик Петр.
Я дотоле его не видал.
Рифмовать я стал «Петр-осетр» —
Он за стол осетра нам прислал.
 
 
Я девчонок поглаживал груди
И на ушко шептал им «пойдем»,
А мужья их, солидные люди,
Разрешали мне это кивком!
 
 
Ведь они понимали прекрасно,
Что поэт оглушительно пьян
И, хотя его пассы опасны,
Неспособен на подлый обман.
 
 
Пил я, пил, а затем отключался,
А очнувшись, я видел кино:
Пеленягрэ куда-то промчался
С гордым криком: «Айда в казино!»,
 
 
Севастьянов ударил по струнам,
Все кричат: «Шарабан, шарабан!»,
А Добрынин послушницам юным
Наливает «Фетяски» стакан.
 
 
Лятуринская, Рогов, Семенов…
Там – Введенская, тут – Степанцов,
Вот Елгешин, Сафонов, Лимонов
И фотограф наш Миша Сыров.
 
 
Все слилось в оглушительном гаме,
Я пропел: «Шарабан, шарабан…» —
И земля поплыла под ногами,
И я навзничь упал, как чурбан.
 
 
А теперь вот сижу, отупелый,
И ругаю себя вновь и вновь.
Правда, что не последнее дело —
Очень хочется делать любовь.
 
 
Да, бывает с похмелья, признаться,
Но не только ж с него, господа!
Эх, не следует так напиваться
Никогда! Лишь порой… иногда…
 

«“Эх ты, служба! Смотри, как надо!” – он налил в стакан водки и опрокинул в рот, словно выплеснул в воронку, только кадык дернулся. “А мне тоже завтра на работу. И плевать!” – пьяно прокричал он Рындину в ухо. “Гога прав, – мило улыбнулась Наташа. – Выпей, Вася. Что с тобой случится? Ради меня…” И она так взглянула на лейтенанта, что у него сладко кольнуло в сердце. Рындин храбро выпил…»

«Сын приблизился к матери. Она предложила ему хлеб с маслом, но он отрицательно покачал головой, оттопырил губы и издал горловой звук, напоминающий крик молодого осла. Опьяневшие гости засмеялись, кто-то похлопал в ладоши. Поощренный вниманием, мальчик самодовольно улыбнулся и потребовал еще вина. Отец снова налил неполную рюмочку… Неудивительно, что в 16 лет этот мальчик побывал не раз в вытрезвителе…»

(Отрывки из книги опытного клинициста-психиатра Лидии Богданович «О вреде алкоголя»).

 
Весь год – поэзовечера.
Я так когда-нибудь помру.
Опять напился я вчера,
Опять мне стыдно поутру.
 
 
Зарядку сделать не могу,
И это мучает меня.
Лежу – сплошной туман в мозгу —
При свете беспощадном дня.
 
 
Жена кричит: «Вот прохиндей!
Вернулся ночью, в доску пьян!»,
Я возражаю вяло ей:
«Но я зато – не наркоман!
 
 
Я – не убийца и не вор,
Не педофил, не некрофил.
Мне тяжко слушать этот вздор,
Да, выпил я, а кто не пил?
 
 
Есенин пил, Добрынин пьет,
Высоцкий квасил за троих,
И даже Ельцин поддает —
Ничем не лучше остальных.
 
 
Ты не кричи. Нельзя же так,
Когда уже идут войной
Американцы на Ирак;
Когда в стране твоей родной
 
 
Подделок водочных полно,
И всюду ложь обильная…
Я пью – ведь мне не все равно,
Переживаю сильно я!
 
 
Пойми, пойми – я твой кумир!
А ты?! Ты – тоже мой кумир…
Пойми, пойми – нам нужен мир!
Единый, нерушимый мир!»
 
 
Жена ушла, задумавшись.
Пусть, пусть попробует понять,
Что я наплел про эту жисть…
А я стал дальше вспоминать:
 
 
Да, мощно я вчера поддал…
Своим же собственным друзьям
Зачем-то закатил скандал —
Зачем, уже не помню сам.
 
 
Друзья простят, друзья поймут.
Я, вроде, всем им говорил,
Что я – звезда, я очень крут,
И в грудь себя при этом бил.
 
 
Ох, стыдно, стыдно… а почто
Под звуки песни «Бибигуль»
Я чье-то поджигал пальто
И чьей-то шубки каракуль?
 
 
Зачем с дурацким смехом я
По попке девушек лупил?
Я сам не выношу хамья,
А вел себя – ну как дебил.
 
 
Все это было как во сне,
А вспоминать мучительно.
Как морду не набили мне?
Вот это удивительно.
 
 
Я при девчонках – о, позор! —
Описал всю уборную,
Молол про секс какой-то вздор,
Чушь архитошнотворную.
 
 
Держа пивко в одной руке,
В другой держа «Столичную»,
Я на казахском языке
Пел песню неприличную.
 
 
Потом упал в костюме я
И так с улыбкою лежал…
О, пьяное безумие! —
Потом я с криком убежал,
 
 
Поймал такси, помчался вдаль,
Сто баксов кинул, мол, вези! —
Теперь мне этих денег жаль…
Очнулся где-то я в грязи,
 
 
Без денег, с мутной головой,
Без паспорта домой пришел
И рухнул спать, как неживой —
О, как же мне нехорошо…
 
 
Но я – по-прежнему поэт.
Эй! Пьянство – все-таки беда.
Друзья, скажите водке: «Нет!»,
А солнечному миру: «Да!».
 

«Каждое утро, когда звезда американского баскетбола Майкл Джордан просыпается, он становится на 173 000 долларов богаче, чем в предыдущий день»

(сообщение из прессы).

 
Я просыпаюсь с бодуна
На двести рубликов беднее…
Листаю прессу – вот те на!
Живут, однако, богатеи!
 
 
Что ж так свирепо пьют у нас?
Что ж так мала моя зарплата?
А Джордан получает в час
Семь тысяч долларов, ребята…
 
 
Настанет день, и я уйду
куда-то в звездное пространство…
А Джордан в этом же году
«гарантированно заработает 63 миллиона долларов» —
как зарабатывал доселе
с завидным постоянством.
 

 
Если днем набулькался вина,
То уже не сделать ни хрена,
Ну и ладно, жизнь всего одна,
Встряска иногда и мне нужна.
 
 
Допьяна сегодня я напьюсь,
С девочками – эх! – повеселюсь,
Скажут мне: «Окстись!» – так я окстюсь
И домой на тачке доберусь.
 
 
Там себе скажу: «Живем, Кастет!
Удивил ты нынче высший свет,
Все орал: “Прекрасен наш фуршет!
Пьянкам – да! Войне в Ираке – нет!”»
 
 
Ну и что? Подумаешь – орал…
Ну, девчонкам предлагал орал,
Ну, с тарелок мясо жадно брал,
Но не врал, не крал, не убивал!
 
 
Да, я был веселый и кирной,
Звал Наташку стать моей женой,
Все бубнил, что я любим страной…
Ладно, завтра будет день иной,
 
 
По режиму буду жить опять,
Днем – пахать, лишь вечером – бухать,
И свои стихи писать на пять,
И об этой пьянке вспоминать.
 
 
Встряска, мне желанная, была,
Только хватит – ждут меня дела,
Вновь звонки пойдут – им нет числа,
Вновь интриги… Сколько ж в людях зла!
 
 
Все, уже час ночи. Спать пора.
Накупил я всякого добра,
Завтра разгребу его с утра…
Прыгаю в постель, крича: «Ура!».
 
 
Сон меня накроет, как волна,
Унесусь песчинкой в море сна.
Вот я сплю, набулькавшись вина.
Тело мерно дышит… Тишина…
 
 
И во сне я знаю – жизнь дана
Человеку вовсе не одна…
 

 
Юкку, смешливый монах,
Лисам в осеннем саду
Том маньеристов читал.
 
 
Как оживился Гонконг!
То маньеристы идут
В белых своих пиджаках.
 
 
Слышишь – лягушка в воде
Лапками тихо гребет?..
Мы уже в Вечности, брат.
 
 
Поезд. Колеса чух-чух.
В зюзю упившись вчера,
Рыцари Ордена спят.
 
 
Помнится, мы богатеям
Жестами объясняли:
Мол, очень хочется рису.
 
 
Мост через горное озеро
Из лепестков хризантем
Тянем пятнадцатый год.
 
 
Птицы над лесом кружат.
В куче опавшей листвы
Виктор резвится с женой.
 
 
Взять бы всех наших врагов
Да и ударить башкою
О фарфоровый гонг.
 
 
Палкою поворошил
Я муравейник лесной…
Критик там дохлый лежал.
 
 
Что-то все меньше нападок
На знаменитый наш Орден…
Вновь чищу меч самурайский.
 
 
Девушка, критик прелестный!
Весь обливаясь слезами,
Меч достаю самурайский.
 
 
К роскоши быстро привыкнув,
Дня себе не представляю
Я без двух мисочек риса.
 
 
Весь гонорар от концертов
Быстро истратил Добрынин
В зимнем веселом квартале.
 
 
К окнам прильнули японцы —
Здесь, у огня, на циновках,
Виктор с женою резвится.
 
 
Каждым космическим хокку
Мирный контакт приближаю
С разумом инопланетным.
 
 
Футуристический город:
Пью на закате дыханье
Юной андроидки нежной.
 
 
Вспыхну звездой на орбите…
Все человечество всхлипнет,
Шутки мои повторяя.
 
 
В иллюминатор уставясь,
Думаешь горькую думу:
Дома-то что не сиделось?
 
 
В космос впервые взлетая,
Съешь, причитая от страха,
Множество тюбиков с пищей.
 
 
Вот ты и на звездолете!
Пукаешь от перегрузок,
Маму зовешь и рыдаешь.
 
 
Тот, кто послушает хокку,
Завтра японцем проснется,
Щелочки-глазки мусоля.
 
 
Любят девчонки меня:
Нравится им ощущать
Толстый нефритовый ствол.
 
 
Сплю я в ночном колпаке,
Чтобы родство ощутить
С Фудзи – священной горой.
 
 
Выпив кувшинчик сакэ,
Я облегчиться иду…
Станет полней старый пруд.
 
 
Темным дождливым вечером
Я фарфоровой кукле
Вслух читаю стихи.
 
 
Солнце и мороз. Чудесный день!
Друг прелестный, еще ты дремлешь…
А я тут хокку пишу.
 
 
Две снежинки танцуют…
Я спешу происшествие
Занести в дневники.
 
 
В бесконечном пространстве
Мотылька отгоняю
От коробочки с тушью.
 
 
Мудрость откуда во мне?
Этого знать не могу!
Не приставайте ко мне.
 
 
Я пунктуален настолько,
Что, опоздав на работу,
Сам себе палец отрезал.
 
 
Как описать это счастье —
Быть целиком из сверканья,
Красками переливаясь?
 
 
Старец подходит к прилавку
И вопрошает с надеждой:
«Секса с пришельцами нету?»
 
 
Снится – стою за прилавком
Я под луною, в пустыне,
С вихрем каким-то торгуюсь.