Текст книги "Фаворит. Полководец"

– То есть Карл не надеется на свои силы и сначала хочет ослабить Псков, – задумчиво произнес кардинал.

– Скорее он усвоил урок и более не желает нести крупные потери. Если он навалится на Псков, то непременно его сокрушит. Но это будет пиррова победа. И в свете этого я думаю, что лучше не устраивать Пскову блокаду.

– Тогда Карл не станет подписывать мирный договор и навалится на Саксонию и, что хуже, на Речь Посполитую. Или же займется укреплением своих позиций в захваченных новгородских землях, а там и с куда большим успехом сможет противостоять Николаю. Любой из этих вариантов нас не устраивает.

– Мне подготовить соответствующий ответ или вы это сделаете лично?

– Король уже объявил о созыве чрезвычайного сейма?

– Да.

– Ясно. Прикажи заложить экипаж, я поеду во дворец к его величеству. Не понимаешь? – бросив взгляд на секретаря, спросил кардинал.

– Признаться, теряюсь в догадках, – искренне ответил секретарь.

– Прежде чем принимать условия Карла, сенату придется отрешить от воеводства Острожского. Мало того что он лично дружен с Карповым, тот поддерживает его еще и серебром. А также помогает развивать в воеводстве ремесла. Как считаешь, что сделает Острожский, когда поднимется вопрос о блокаде Пскова?

– Воспользуется своим правом и наложит вето, чтобы заблокировать это решение.

– Именно. Так что начинать придется с воеводы. А еще, от греха подальше, Острожского нужно сразу же определить под арест. Не хватало, чтобы он объявил рокош. Авторитета и влияния на сбор воеводского сеймика[11]11
  Воеводский сеймик – сословно-представительный орган власти в воеводстве, куда мог войти любой шляхтич воеводства.


[Закрыть] у него достанет. А потому и проблем он может создать множество.

– Под арест? Ваше высокопреосвященство, не думаю, что сенат на это пойдет, – усомнился секретарь.

– Еще как пойдет, если вдруг один из сенаторов выступит с показаниями относительно государственной измены воеводы, вошедшего в тесное сношение с псковским боярином. Уверен, что инфлянтский епископ присягнет под каждым словом. Благо он постоянно шлет тревожные письма.

Через городскую заставу Острожский проезжал, приосанившись и расправив плечи. Конечно, за ним двигалось не несколько тысяч клиентов, как за состоятельными и влиятельными магнатами, а всего-то полусотня, да и то молодежь восемнадцати-двадцати лет. Но многие ли шляхтичи, не будучи магнатами, могли похвастать таким числом клиентов? При этом все парни были прекрасно вооружены и экипированы. И ведь это только часть его личной хоругви.

Так что есть чем гордиться, чего уж там. Его эскорт выделялся даже на фоне отрядов, сопровождающих магнатов. И Острожского буквально распирало от ощущения собственной значимости. И ничего-то он с собой поделать не мог.

Схожие чувства переполняли и ехавшего рядом Войниловича, занимавшего при воеводе должность каштеляна[12]12
  Функции каштеляна не были четко очерчены. С точки зрения служебной иерархии, он занимал второе место в воеводстве после самого воеводы. Наряду с воеводой и епископом входил в сенат Речи Посполитой.


[Закрыть]. В свое время Карпов предлагал ему совершить маневр с Задвинским герцогством. Но шляхтич отказался, выказав готовность поддержать Острожского. Кто знает, может, он таким образом страховался, может, просто трезво оценивал свои силы. Будучи на вторых ролях, теперь уже полковник Войнилович был надежной опорой новоявленного воеводы. И вот эти молодые клиенты, как и оставшиеся в воеводстве, были выпестованы им же. Так что ему есть чем похвастаться.

Едва показались засыпанные снегом улицы столицы, как епископ поспешил с ними проститься. Ему надлежало засвидетельствовать свое почтение кардиналу. С ним отделились секретарь, слуга и пять шляхтичей его собственного эскорта. Угу. У каждого имеется свое начальство. Вполне нормальное явление.

– Куда направимся? – спросил Михайло Андреевич, когда они подъезжали к следующему перекрестку.

– На постоялый двор, куда же еще, – ответил Константин Иванович.

– Вообще-то будущему герцогу Задвинскому не мешало бы обзавестись в столице собственным домом.

– Вообще-то лучше бы об этом не говорить вслух, – парировал воевода. – Не хватало еще подпасть под обвинение в измене.

– Не переживай, дружище, я понимаю, где, что и как следует говорить. А где стоит попридержать язык.

– Надеюсь, это действительно так. Потому как одного воеводу без его каштеляна на дыбу не потащат.

– Вот уж в чем ничуть не сомневаюсь. Ну что, «Красный петух»?

– Не вижу причин изменять устоявшемуся правилу. Крыштав?

– Да, господин воевода, – тут же отозвался командир его личной хоругви.

Мицкевич, Острожский и Войнилович знакомы уже не первый год. Несколько лет назад они воевали вместе против турок и в поход на Псковскую землю хаживали. В первый раз Крыштав сходил туда с Михайло Андреевичем, где они были биты. Потом – помощником Константина Ивановича. Хм. И снова им наваляли. Однако, несмотря на это, они сумели если не сдружиться с разбившим их Карповым, то стать союзниками. И даже уже дрались вместе против шведов. Вот такая она, воинская жизнь, причудливая и непредсказуемая.

– Поворачиваем к «Красному петуху».

– Ясно, господин воевода. Хорунжий Заборонок!

– Я, господин ротмистр.

– Отправьте людей в «Красного петуха».

– Слушаюсь. Андрейка!

– Я! – тут же послышался звонкий голос одного из молодых шляхтичей.

– Бери своих дружков и к «Красному петуху». Скажи хозяину, пускай готовится встречать гостей.

– Слушаюсь!

Парнишка, не медля ни мгновения, кивнул двоим товарищам, с которыми был неразлейвода с самого босоногого детства. Еще чуть-чуть, и трое всадников сорвались с места, несясь по широкой заснеженной улице Варшавы. Зеваки и прохожие едва успевали податься в сторону под залихватский посвист парней. Крыштав только покачал им вслед головой и, посмотрев на Острожского, усмехнулся, мол, ребятня, что с них взять.

– Понима-аю, – протянул Константин Иванович. – Но парней все же примерно накажи, чтобы неповадно было.

– Непременно, – с готовностью подтвердил ротмистр, трогая своего коня вслед за воеводой и каштеляном.

Остальной отряд двинулся за ними вполне степенно, не выказывая намерения стоптать всякого встречного-поперечного. И на постоялый двор прибыли не с таким уж большим отрывом от лихачей. Правда, те все же оказались достаточно расторопными и успели определиться как с комнатами для офицеров, так и с постоем для людей и лошадей.

Еще пара часов, и опустилась темнота. Но к этому времени усталые путники смогли получить не только тепло, но и сытный ужин, сдобренный вином. Правда, не так щедро, как хотелось бы молодым людям. Таковы уж условия службы. По-настоящему расслабиться они себе позволяют только в Динабурге, административном центре воеводства.

– Михайло Андреевич, вас там какой-то господин спрашивает, – подойдя к столу, за которым сидели трое начальствующих лиц, угрюмо доложил Андрейка.

А чего радоваться-то, коли за лихость всю тройку определили в караул? Не важно, что постоялый двор в пределах городских стен. Это ни о чем не говорит. Служба есть служба. Ну и кто должен охранять покой остальных после длительного перехода, как не особо отличившиеся?

– Ну так и пригласил бы его сюда, – окинув взором высокого и худощавого парня, произнес Войнилович.

– Приглашал, да он отказался. Только просил передать, что в поход вместо трех повозок лучше брать одну вьючную лошадь.

– Даже так. Ладно, иди. Господа, прошу прощения, но, похоже, мне нужно переговорить с одним моим старинным приятелем.

– Кто он? – поинтересовался Острожский.

– Потом, Константин. Все потом.

Выйдя во двор, Войнилович обнаружил, что там вовсю идет снег. Середина зимы. Хорошо хоть нет сильного мороза и ветра. Вот так и подмывает замереть в созерцании. В неровном свете окон домов и факелов, на фоне белого савана, укрывающего город, зрелище поистине завораживающее.

Прошел к воротам, куда указал Андрейка. Хм. Нет. Этого молодого человека он никогда не видел. И он не мог быть тем, кто передал короткое послание. Да это вообще какой-то оборванец. Из нищих, что ли?

– Ты меня спрашивал? – строго спросил Войнилович.

– Я, господин, – хриплым голосом ответил незнакомец.

– Не помню, чтобы мы были знакомы.

– Меня прислал тот, кого вы знаете, – пояснил нищий.

– И что он просил мне передать?

– Ничего. Только проводить к нему.

– Хорошо. Веди.

Михайло Андреевич уверенно направился за незнакомцем. Ну не мог его прислать кто-то иной, кроме как Щенкевич, дважды обязанный Войниловичу жизнью. Было дело в прошлую турецкую кампанию. Причем во второй раз Войнилович вырвал шляхтича из плена. Его как раз уже собирались предать мучительной смерти.

Чуть позже польская армия была бита и утратила весь свой обоз. Хм. Вместе с тремя повозками добра, собранного Войниловичем. Щенкевич же имел только одну вьючную лошадь, которую благополучно вывел при отступлении. Вот так и вышло, что едва вынувшийся из плена оказался в более выгодном положении, чем его спаситель.

– Господин, я все сделал, как вы просили.

Они отошли от постоялого двора на два квартала и, едва завернув за угол, очутились перед высоким мужчиной, завернутым в черный плащ.

– Я вижу. Вот твой злотый, – раздался знакомый голос.

Нищий без опаски приблизился к нанимателю, чтобы принять монету. Но в этот момент Щенкевич выбросил вперед левую руку, и в подворотне раздался булькающий хрип, столь характерный для разверстой глотки.

– Богумил, что ты?..

– Иди за мной, – спокойно, словно ничего не произошло, перебил его старый приятель.

Отвернулся и двинулся прочь от агонизирующего нищего вдоль темной улицы. Оно, конечно, из-за белого покрывала темной ее назвать сложно. Однако обильный снегопад ограничивает видимость парой десятков шагов.

Не сказать, что для Войниловича привычно вот такое убийство на улицах Варшавы. Но кровью его не удивить, а Щенкевич никогда не был хладнокровным душегубом. И коль скоро поступил так, то и причину имел достаточно вескую. От этого на душе стало настолько тревожно, что засосало под ложечкой.

– Объяснишь? – поравнявшись с товарищем, спросил Войнилович.

– Я служу в личной гвардии короля.

– Знаю.

– Сегодня получил приказ быть готовым после завтрашнего заседания сената арестовать тебя, воеводу Острожского и всех прибывших с ним клиентов. Моя хоругвь с вечера собрана во дворце.

– В чем нас обвиняют?

– Измена и сговор с врагами Речи Посполитой.

– Псков?

– Да.

– Кто свидетельствует?

– Епископ Инфлянтский и еще несколько шляхтичей.

Теперь понятно, отчего Богумил избавился от свидетеля их встречи и вообще все обставил с такой таинственностью. По сути, он сейчас рисковал оказаться на одной ступени с изменниками.

– Это же бред.

– Насколько я понял, это причина. Карл готов примириться с Августом, но выставил условие – блокада Пскова. Есть мнение, что Острожский этому воспротивится.

– Хм… – задумался Войнилович.

– За один раз мы квиты, Михайло. Прощай, – подытожил Щенкевич.

– Спасибо, Богумил. Прощай.

Не будь в числе названных заговорщиков Войниловича, он без раздумий выполнил бы приказ и арестовал всякого, на кого укажут. И даже то, что среди них старинный товарищ, его не остановило бы. Но честь не позволяла Щенкевичу поступить так в отношении того, перед кем у него имелся неоплаченный долг.

На постоялый двор Войнилович вернулся, обойдя квартал по кругу. Прохаживаться мимо остывающего трупа не было никакого желания. Вполне возможно столкнуться с патрулем стражи. А это сейчас лишнее. Надо уходить из Варшавы. И чем быстрее, тем лучше. Плевать на ночное время. Плевать на усталость лошадей и людей. Если выжидать рассвета, то будет уже поздно.

Товарищи Войниловича восприняли тревожную весть со всей серьезностью. И пусть Михайло отказался назвать имя предупредившего, это не имело значения. Конечно, король и сейм могли принять решение об экономической блокаде, чтобы откупиться от шведов. Сейчас пока воюют только против Саксонии. Память же о шведских полках в Варшаве еще свежа.

Иное дело, что это идет вразрез с намерениями Острожского. Любой магнат будет отстаивать свои кровные интересы. Да, Константин Иванович не принадлежит к наиболее знатным и состоятельным представителям Короны и Литвы, но это не суть. Воевода приобретает все большее влияние в Инфлянтии. И только слепец этого не увидит. А посему он вполне способен воспротивиться решению, идущему вразрез с его планами. Так что желание обезопаситься с этой стороны вполне объяснимо.

Впрочем, в чем именно собирались обвинить воеводу, совершенно не важно. Острожский подспудно к этому был уже давно готов. Иное дело, что все случилось неожиданно, как гром среди ясного неба. Ведь ничто не предвещало беды. И если бы не друг Войниловича, то они уже до полудня оказались бы в узилище.

Собрались быстро. Не прошло и часа, как отряд уже двинулся по заснеженным улицам Варшавы. Правда, направились они не к тем воротам, через которые попали в город, а к другим. Незачем привлекать внимание.

Столицу покинули без проблем. Небольшая мзда, вложенная в руку начальника караула, и калитка открылась. А иного и не нужно. Ничего страшного, если они выедут за стены не стройными рядами, демонстрируя отменную выправку, а гуськом, по одному, ведя лошадей в поводу.

– Константин Иванович, не дело так-то толпой двигаться, – поравнявшись с воеводой, произнес Мицкевич, когда они отдалились от столицы на несколько верст.

– Что ты имеешь в виду, Крыштав?

– Сами посудите. Лошади у нас и без того заморенные. А к утру и вовсе вымотаются. Ну и где нам сыскать смену почти шести десяткам лошадей?

– Ну так кто нам запретит устроить дневку в лесу, а там и дальше уходить ночами?

– Времени у нас на то нет. Как только станет известно о нашем бегстве, полетят гонцы во все концы с вестью о вашей измене. И в Динабург в том числе. А потому к моменту, когда вы вернетесь, объявить рокош будет уже не так просто. Нас ведь провозгласят преступниками. Словом, вам лучше поспешить. Скачите вперед вместе с Михайло Андреевичем и оруженосцами, не жалея лошадей. Уж четырем-то смену всегда можно сыскать, если не на станции, так в какой усадьбе. А мы следом. Прикроем в случае погони.

– Крыштав дело говорит, – поддержал его Войнилович. – Если мы окажемся в Динабурге позже королевских гонцов, то нам останется только податься на чужбину. Одно дело – пойти в рокош за своим братом-шляхтичем. И совсем другое – за теми, кто вне закона. Потому как тогда это измена и бунт.

– Можно подумать, нас не обвинят в измене после того, как мы объявим рокош.

– Вдогонку не считается, – хохотнул каштелян.

– Ладно. Крыштав, береги парней. Не рискуй понапрасну, – напутствовал напоследок воевода.

– Верстах в пяти по тракту придорожная корчма с конюшней. Поторапливайтесь, – заканчивая разговор, ответил Мицкевич.

Ну а что тут еще можно сказать? Простились, и четверо всадников, пришпорив лошадей, ушли в отрыв. В отличие от остального отряда, им беречь животных не нужно. Даже если те падут, серебра для покупки новых у них в достатке.

– Андрейка.

– А? Что? – вскинулся задремавший в седле паренек.

– Да тихо ты, – одернул его товарищ.

– Чего пихаешься, Владак?

– А ты либо не спи в седле, либо спи по-человечески. Вон чуть под копыта не свалился. И вообще, не дай бог хорунжий приметит, так всему десятку достанется на орехи.

– Ага. Спасибо. Что-то сморило меня.

– Не приболел? – озаботился друг.

– Похоже на то.

– Плохо. До Динабурга еще ехать и ехать.

– Ничего. Скоро встанем на отдых, а там мы тебя живо в чувство приведем, – ободряюще похлопав по спине, затянутой в форменный кафтан, заверил второй его друг, Карпусь.

Все трое были выходцами из старинных и бедных русинских шляхетских родов, проживавших близ Полоцка. Впрочем, в личной хоругви воеводы Острожского все из таких. Мало того, половина из них в мирное время жила землепашеством. Причем за плугом идти приходилось самим шляхтичам.

Про Константина Ивановича не без злорадства говорили, что, мол, сам из голытьбы и собрал вокруг себя такую же голь перекатную. Вообще-то вранье. Острожский, конечно, не из магнатов, но из вполне обеспеченного рода. А уж за последние годы так и вовсе поднялся на зависть иным. И не просто поднялся, но и тянет за собой других. Развивает ремесла и торговлю. Помогает земледельцам.

А что до них… Молодые, дерзкие и горячие, они были готовы идти за воеводой хоть в саму преисподнюю. Что их ожидало в прежней жизни? В лучшем случае родительский клинок, а как в семье не один сын, так лучшее достанется старшему. Вроде и шляхтичи, и в то же время порой от простого крестьянина не отличить. Воевода же дал всем им шанс изменить свою судьбу. Да, цена может быть высока. Но они к тому готовы.

Андрейка, Владак и Карпусь были одногодками. Проживали в усадьбах по соседству да дружили так, что неразлейвода. И все трое – младшие сыновья в семьях с пусть и своим, но небольшим клином. И будущее им светило нерадужное. Не факт, что даже удастся стать клиентом какого магната. Поэтому за предложение поступить на службу они вцепились, как голодный в краюху хлеба.

Родители препятствий чинить не стали. Так уж сложилось, что младшие сами устраивали свою жизнь. По старинному обычаю, родителям оставалось только снарядить воина и предоставить собственной судьбе. А уж коли наниматель отказывается от экипировки и оружия, заявляя, что возьмет эту заботу полностью на себя, так и подавно никто противиться не будет.

Уже через неделю после прибытия в Динабург Андрейка облачился в новенькую форму, не похожую на иные и сшитую по его меркам. Глядя на друзей и на свое отражение, просто диву давался, как же разительно меняет людей достойное одеяние. Первое в его жизни, что досталось не с чужого плеча.

Кстати, да, имелось у них в казарме зеркало. Потому как надевший форму обязан иметь вид опрятный и молодцеватый. Неряхам доставалось от капралов и хорунжих. А уж коли кто из офицеров сделает замечание или, не приведи господь, воевода или каштелян… Не. Об этом и думать не хотелось. Проще самому утопиться. Мучений меньше.

Кроме того, каждый из них получил доброго коня со сбруей да оружие. Причем такое, что не стыдно другим показать. Потому как все оно было выделки замятлинских оружейников, уже успевших снискать себе славу знатных мастеров. Хотя об отдельных мастерах тут говорить не приходилось. К примеру, Андрейка ни об одном не слышал. Поминался только сам оружейный завод.

Каждому шляхтичу полагалось по пике, сабле, ножу, мушкету и паре пистолей. Весь огненный бой – с гладким стволом, что, ясное дело, не очень хорошо. Поговаривали, будто в дружине того же псковского боярина Карпова, кому принадлежало Замятлино, последний пехотинец и даже ополченцы вооружены винтовальными мушкетами. С другой стороны, выделка стволов столь тщательная, что пуля входила впритирку, а точность боя сохранялась на полторы сотни шагов.

– Сто-ой! Спешиться. Сойти с дороги. Обиходить лошадей. Десяткам развести костры.

Команда из уст ротмистра разливается по сердцу сладкой патокой. Разумеется, устроиться на каком постоялом дворе или в деревеньке куда предпочтительнее. Но им к бивачной жизни не привыкать. Год уж как живут в беспрестанных учениях и походах. Потому и дело спорится. Каждый знает, что ему надлежит делать.

Хм. Ну и пошли ходоки от соседних десятков, выспрашивая да вынюхивая новости. Оно ведь как? Каждый из них готов за Острожского жизнь положить. То верно. Но ведь страсть как интересно, не появились ли какие известия. И ведь умом понимают, что взяться им неоткуда, но вдруг?

Еще с ночи на одном из привалов перед ними выступил ротмистр и рассказал, что именно приключилось. О несправедливости короля и кознях исходящих злобой магнатов. Поинтересовался их мнением относительно того, как следует поступить настоящему шляхтичу. Конечно, парни горячо одобрили намерение Острожского собрать в Инфлянтии сеймик и объявить рокош.

От них же требовалась самая малость – задержать возможную погоню и выиграть для воеводы время. И если потребуется, то ценой собственной жизни. Испугались ли они? Пожелали ли отойти в сторону и не вмешиваться в дела, за которые могла грозить плаха? Как бы не так! Они жаждали, чтобы эти королевские и магнатские прихвостни появились как можно быстрее…

Очень скоро в просвете между двумя лесными массивами заплясали веселые языки пламени костров. Весело затрещали горящие головни, захрумкали овсом лошади. Бойцы доставали сухие пайки, состоящие из сала, сыра да сухарей. Впрочем, не так чтобы и мало. А уж если обжарить на огне, то и подавно. Едва в воздухе поплыли аппетитные запахи, как настроение тут же улучшилось. И куда только делась мрачность ночного перехода.

– Ну что там, Карпусь? Вызнал чего? – потягивая из кружки горячий взвар из трав и чувствуя облегчение, спросил Андрейка.

– Да уж вызнал, – важно подбоченился паренек и тут же взял паузу.

Он чуть ли не на голову уступал в росте своим друзьям, но зато куда более крепкого сложения, чем Андрейка. Правда, несмотря на схожесть последнего с тонкой жердью, это не мешало ему быть лидером тройки. Но сейчас в центре внимания все же не он.

– И? – не выдержав, ткнул его в бок Владак.

– Да не пихайся ты, бычок-трехлетка! – отмахнулся Карпусь.

Что есть, то есть. Владак не только ничуть не уступал Андрейке в росте, но еще и был весьма могучих пропорций. В хоругви никто не мог соперничать с ним в силе. Включая ротмистра. Хм. Вообще-то Мицкевич обладал весьма непредставительной внешностью и низким росточком. Это не мешало ему быть по-настоящему опасным соперником, но факт оставался фактом. Если не успеет что-либо предпринять, то Владаку вполне по плечу забросить его шагов на пятнадцать.

– Карпусь, мы прониклись важностью момента, – искренне заверил его Андрейка. – Теперь, может, поведаешь, что такого ты вызнал?

– Да ничего особенного. Парни краем уха слышали, как ротмистр с хорунжими разговаривал. Сразу после завтрака начнем рубить рогатины и перекрывать тракт. По нему быстрее всего можно добраться до Инфлянтии, а значит, случись погоня, пойдут они отсюда.

– А как не будет погони? – уточнил Владак.

– То без разницы. Стоим здесь ровно сутки. Времени для отрыва Острожскому куда как достаточно. Да и наши лошади отдохнут. А там в седла и тайными тропами в обход до Динабурга.

– Это как так тайными тропами? – возмутился Владак.

Видать, уже настроился на ратный подвиг и готов погибнуть за правое дело. А тут – уходить! Да еще и скрытно! Такого его горячий нрав никак стерпеть не мог.

– Успокойся. Будут еще у нас сечи. Никуда не денемся, при таких-то делах. Вот только пока рушение не соберется, у воеводы каждый боец на вес серебра, из крестьян ли он или благородный шляхтич, – отпив еще один глоток обжигающего взвара, авторитетно проговорил Андрейка.

Кто бы еще год назад в их присутствии сказал о воинах из крестьян. Да мальчишки подняли бы этого умника на смех, потому как всем ведомо, что настоящим воем может быть только шляхтич и никак иначе!

Но за прошедшее время они уже успели убедиться в обратном. И способствовали этому как наблюдаемые воочию батальоны дружины Острожского, так и рассказы старших товарищей. Хватало среди ветеранов тех, кто бился как против дружины Карпова, так и бок о бок с ней. Они самолично видели, как могли сражаться вчерашние пахари, обученные должным образом обращаться с огнестрельным оружием. Причем и штыком они орудовали вполне умело.

Молодые шляхтичи с легкостью отринули старое и замшелое, полагая, будто до них были одни сплошные глупцы. Они свято верили, что уж им-то точно ведомо, как следует по-новому обустраивать жизнь. И за веру ту были готовы платить самую высокую цену. Все же прав был Карпов, когда в свое время начал сбивать свою дружину из молодой поросли и то же советовал Острожскому.

Да пожелай сейчас воевода отвернуть и отступиться, так шляхтичи из его окружения сами же обвинят его в предательстве. А все потому, что теперь это дело их жизни. А благодаря исподволь запускаемым слухам еще и жаждали возрождения герцогства Задвинского. И за то были готовы сражаться до последней возможности. Как, когда все это зародилось в их головах, они понятия не имели. Но были готовы отстаивать свою правду с оружием в руках.

– Седлай! – вдруг отдал приказ подбежавший хорунжий.

Парни из двух десятков под его командой недоумевающе переглянулись. С чего бы это? Не прошло еще и часа, как они обиходили лошадей и задали им корм. Да и напоить едва-едва получилось. Опять же, упорные разговоры о том, чтобы перегородить проход рогатинами. А тут вдруг такая команда. Да и не выдержат лошади. Не железные же они в самом-то деле.

Все эти мысли читаются на лицах парней, как в открытой книге. Но привычка безоговорочно выполнять приказы все же берет верх, и они начали седлать лошадей. Несколько минут, и все два взвода, пятьдесят два человека, включая обоих хорунжих, замерли в одношереножном конном строю.

– Други мои! – обратился к отряду появившийся перед строем Мицкевич. – Только что вернулись разведчики и доложили, что сюда приближается хоругвь королевской гвардии. Думаю, вам не надо объяснять, что они делают на этом тракте. Мы объявлены вне закона и должны предстать перед королевским судом. Так думают они! – повысив голос и сделав ударение на последнем слове, произнес Крыштав.

Строй тут же заволновался. Вот так и не поймешь, чего тут больше, испуга, возмущения или радости и предвкушения схватки. Но, несмотря на шум, отряд продолжает стоять в едином строю.

– Тихо! – подняв руку, призвал к порядку ротмистр. – У вас есть выбор. Вы можете уйти, рассчитывая на снисхождение королевского суда. Никто не обвинит вас в трусости или предательстве. А можете остаться здесь и сражаться. Но вы должны знать. Их втрое больше, все они ветераны, и мы наверняка погибнем. Это всё. Кто желает уйти – сейчас самое время это сделать.

Мицкевич обвел взглядом весь строй, заглянув в глаза каждому из молодых людей. Когда их взоры встретились, Андрейка только ухмыльнулся, поудобнее перехватил поводья и похлопал по шее коня. Своего первого и, похоже, последнего боевого товарища. Они оба устали. Но какое это имеет значение, коль скоро вечный покой уже близко? Вот и отдохнут в раю. А как же иначе? Ведь они будут сражаться за правое дело.

Парень задорно переглянулся с друзьями. Наконец-то! Они столько слышали о схватках и срубленных врагах, исходя при этом завистью. Теперь же и у них появился шанс напоить свои клинки кровью врагов. Конечно, лучше бы это была не шляхетская кровь, но…

Господь ведет своих детей одному ему ведомыми тропами, и вчерашние друзья становятся врагами, а враги – друзьями. Они знали, что собираются драться здесь за правое дело. Андрейка привстал в стременах, пытаясь осмотреть весь строй. И от увиденного его сердце наполнилось гордостью за их хоругвь. Ни один из сослуживцев не поддался сомнению или страху.

– Слушай мою команду! – вновь повысил голос Мицкевич. – Сабли на темляк!

Все. Коль скоро звучит команда, то шутки в сторону. Рука привычно нырнула в кожаную петлю и с шелестом потянула саблю из ножен.

– Пику в петлю!

Переместил пику так, чтобы можно было быстро изготовить ее к бою. При этом сабля болтается на темляке, захлестнувшем запястье.

– Курки пистолей взвести!

Левая рука тянется к пистолетам в седельных кобурах, и по строю разносится короткая многоголосица сухих щелчков. Оно, конечно, вполне возможны и непроизвольные выстрелы. Но кобуры закреплены так, что это лишь испугает, не причинив никакого вреда ни всаднику, ни лошади. Зато в конной сшибке не придется терять драгоценное время.

– Мушкет к бою изготовить!

Снова шорох извлекаемых из чехлов мушкетов и щелчки взводимых курков. И тишина. Лишь редкое позвякивание упряжи да громкое дыхание подрагивающих лошадей, чувствующих, что все это неспроста и сейчас им предстоит выложиться до конца. И они это сделают. Лошади и собаки – вот два представителя братьев меньших, готовые жертвовать собой ради человека.

Для войска Речи Посполитой все команды ротмистра звучат непривычно. Но дружина Острожского вообще не походит ни на что привычное и понятное любому шляхтичу. Причем выражается это не только во внешнем облике и ритуалах, но и в тактике.

Мицкевич занял место в центре строя, сабля так же на темляке, в руках мушкет, разве что пики нет. Здесь и сейчас важен каждый боец. И ротмистр готов идти в бой в одном строю с рядовыми. Потому что в эту минуту они – единое целое. И осознание этого наполняет сердца молодых людей дополнительной решимостью.

– Владак, Карпусь, что бы ни случилось, после сшибки держимся вместе, – переглянувшись с друзьями, напомнил Андрейка.

Те утвердительно кивнули, при этом нервно сглотнув. Хм. А ведь, пожалуй, и его отпускает эйфория да начинает колотить мелкая дрожь. И немудрено, потому что из-за поворота появляется голова хоругви, идущей на рысях в походном строю. Пик не видно. И это вселяет некоторую уверенность.

Хм. Только она как-то быстро сошла на нет. Все же перед ними ветераны. Они же – всего лишь желторотые птенцы. От горла в низ живота и обратно пробежал холодок. Противно засосало под ложечкой. Скоро. Очень скоро он узнает, из чего он сделан на самом деле.

Как видно, у гвардейского ротмистра нет никаких иллюзий по поводу тех, кто преградил ему путь. Потому что хоругвь тут же начинает разворачиваться в боевые порядки. И делает это достаточно неспешно, скучившись в беспорядочную мешанину. Расстояние – шагов двести.

– Хоругвь! Целься!

Андрейка следом за ротмистром вскидывает мушкет и целится в плотную массу всадников. Вычленить кого-то одного не получается. Да и бесполезно на таком-то расстоянии выцеливать отдельного всадника. Хорошо как удастся попасть в строй.

– Залпом! Пали!

В полном безветрии отряд дружинников тут же заволокло дымом. Вдали слышатся брань, полные боли крики и ржание лошадей. Андрейка понятия не имеет, попал ли он в кого или безбожно промазал. Но, подчиняясь прозвучавшему приказу, начинает поспешно заряжать мушкет, все время борясь с мешающими саблей и пикой.

Дым рассеялся довольно быстро, а потому перед взором вновь предстали королевские гвардейцы. Теперь они не кружились на одном месте, а неслись к замершим инфлянтцам. Перестроение хоругвь заканчивала уже на скаку, окутанная летящей из-под копыт снежной взвесью.

Но разогнаться у всадников не получается. Скачущие по дороге вынуждены сдерживаться, так как лошади находящихся с боков вязнут в глубоком снегу, как в болоте. Эта заминка дает возможность инфлянцам дать второй залп. И на этот раз Андрейка уже видит, как спотыкаются лошади и вылетают из седел всадники. Дым еще не рассеялся, когда…

– Пики к бою! В атаку – рысью!

Ощетинившаяся частоколом легких и длинных пик шеренга дружинников пришла в движение. Какими бы ни были неблагоприятными условия атаки, но отряд действует настолько синхронно, насколько это вообще возможно. Эта слаженность вселяет в молодые сердца дополнительную уверенность, чувство товарищеского локтя и ощущение единого организма.