Текст книги "Энергия наших мыслей. Влияние человеческого сознания на окружающую действительность"

Интуиция

Жизнь шла рутинным, но интересным путем. Семья, маленькие дети, работа, тренировки, выезды на скалы, летние горы – поток жизни был бурным и наполненным. Горы дали мне первые уроки глубинной интуиции. В нашей команде был один художник, Толя, писавший картины и занимавшийся скульптурой. Это был замечательный человек: глубокий, тонкий, многогранный. Впоследствии судьба сыграла с ним злую шутку.

Он полюбил юную девушку шестнадцати лет, не имевшую ни семьи, ни родственников. Взял ее к себе, и они стали жить вдвоем. Однажды ночью к нему в дом вломилась милиция, его арестовали и на три года отправили в лагеря за совращение несовершеннолетней. Когда я встретил его через три года, это был совершенно другой, постаревший и душевно сломленный человек – так изменил его лагерь. Он объяснил мне, что причиной ареста была отнюдь не его любовь к юной деве, а политические взгляды, которые он неоднократно высказывал публично. Это было типично для советской власти: следить за каждым человеком и, если возникала хоть малейшая политическая подоплека, карать со всей жестокостью, используя любой подвернувшийся повод.

С этим Толей мы много бывали вместе в горах. Он преподал мне первые уроки интуиции:

– Посмотри, Константин, горы – это живой организм. У них своя жизнь, они имеют свои законы, и мы не должны их покорять, мы можем только прийти сюда и жить по их законам, если мы их понимаем. Для того чтобы выжить здесь, надо чувствовать дыхание гор, чувствовать их состояние. Здесь нужно жить прежде всего интуицией.

Мы поднимались по леднику. Была замечательная погода. Впереди находилась красивая вершина, цель нашего восхождения. Мы были полны сил и энергии. Снег твердым настом поскрипывал под ногами при каждом шаге. Настроение было замечательное. И вдруг Толик сказал:

– Стойте, ребята!

Все остановились.

– Ну-ка, давайте свяжемся.

Это значит, к двум концам веревки привязывается по человеку, каждый держит конец этой веревки в руках и идет на расстоянии 20 метров друг от друга.

– Зачем, Толик?! Здесь замечательный твердый наст, прекрасные условия!

– Нет, ребята, давайте свяжемся. Мне что-то не нравится.

Мы связались и растянулись по всему леднику длинными цепочками. Я шел, глядя по сторонам, вдыхая пьянящий воздух гор. Настроение было великолепное. И вдруг мощный рывок сбил меня с ног. Какая-то сила потащила по леднику. Тренировки не прошли даром, я мгновенно, даже не осознавая, врубился ледорубом в снег, раскинул ноги в кошках и стал тормозить движение, не пытаясь анализировать, что же произошло. Через несколько мгновений усилия увенчались успехом, и я остановился. Когда поднял голову, то увидел, что веревка уходит от меня и через несколько метров скрывается, а моего напарника не видно. Впереди простирается ровное снежное поле. Закрепив ледоруб и веревку, я аккуратненько подполз к краю и увидел то, что и ожидал. Посреди ледника разверзлась огромная трещина, наст в нее провалился, и в глубине, на высоте 15 метров, висел мой приятель. Трещина была закрыта снегом, и заметить на поверхности ее было невозможно. Когда приятель вышел на середину тонкого снежного моста, закрывавшего трещину, снег не выдержал его веса и провалился. Такое периодически случается в горах. Веревка задержала его падение и спасла ему жизнь. Через несколько минут он был на поверхности, и дело закончилось небольшими ссадинами и шутками. Толя интуитивно почувствовал опасность и принял меры. Если бы мы не связались веревками, он бы погиб.

Такие склоны в горах очень опасны, потому что никогда не знаешь, что находится под слоем снега и какие трещины тебя ожидают. Тут работает только альпинистский опыт и внутреннее чутье. Приведу еще один пример из собственной практики.

Подъем проходил в горах Кавказа при хорошей ясной погоде, и где-то в десять часов утра мы уже стояли на самой вершине. Настроение было отличное, погода великолепная: под лучами яркого солнца окружающие вершины сверкали, словно хрустальные пирамиды. Лишь кое-где черными зеркалами нависали мрачные скальные бастионы. Стояла поздняя весна, и все склоны вокруг были еще покрыты толстым слоем снега. Полюбовавшись открывающимися перспективами, мы двинулись вниз. Спуск проходил по широкому снежному гребню, который выводил к краю стены, откуда начинался длинный ледовый кулуар, выводящий на нижний ледник. Мы прошли по гребню и уже готовы были войти в кулуар, когда вдруг у меня возникло необъяснимое желание и я воскликнул: «Ребята, давайте-ка мы тут посидим, посмотрим вокруг, попьем чаю».

Не знаю, почему я это сказал? Это было не очень принято. В наших группах была система, что на восхождении нельзя понапрасну терять ни одного часа. Вышел наверх, огляделся – и вниз, в лагерь, готовиться к следующему восхождению. Но времени было еще достаточно, поэтому моя идея, после некоторых обсуждений, была принята. Мы уселись на гребне, сняли ботинки, развели примус и стали топить воду из кусков льда, отломанных от ближайшего ледового уступа. Через час все разнежились на солнце, и никому не хотелось двигаться, хотя было понятно, что все равно придется уходить.

Вдруг мы услышали какой-то низкий звук в атмосфере. Это был глубокий низкий тон. Казалось, он был везде и проникал до самой глубины человеческого существа. Мы все привстали, с тревогой озираясь вокруг. И тут нас бросила на землю воздушная волна. Мы были оглушены грохотом. Кулуар, по которому мы должны были спускаться, рухнул как единое целое и пошел вниз. Снежный покров лопнул в самой верхней части кулуара, и постепенно, набирая силу, огромная ледовая лавина с колоссальным грохотом понеслась вниз. Мы сверху наблюдали, как она выкатилась на несколько сотен метров на ледник. После нее в кулуаре остались практически голые камни. Никто не произнес ни слова. Было понятно, что если бы мы не стали пить чай, то в этот момент находились бы как раз на середине кулуара.

Впоследствии интуитивное чувство гор не раз помогало мне не просто добиваться успехов в альпинизме, но и просто выжить. А в дальнейшем это чувство стало основой всей жизни и всей работы.

Непознанное

Мое знакомство с нетрадиционными науками началось в конце 70-х годов. Я работал на кафедре физической электроники Ленинградского Политехнического института и учился там же в аспирантуре. Тема моей работы была глубоко академична: «Изменение работы выхода поликристаллического вольфрама при двухкомпонентной адсорбции электроположительных элементов». За несколько лет после окончания института я построил экспериментальную установку с неплохими по тем временам параметрами, опубликовал несколько статей и уверенно продвигался к защите диссертации. Впереди ожидала спокойная преподавательская работа и неторопливая научная деятельность.

Когда заходит речь об ученых и о научной работе, в воображении большинства встает образ некоторого «ученого мужа», просиживающего целые дни у своих установок и периодически совершающего переворачивающие мир открытия. На деле действительно интересные и оригинальные идеи – это удел единиц, а подавляющее большинство научных работников занимаются скучной рутинной работой, сотни раз получая одни и те же кривые, исписывая десятки страниц уравнениями и просиживая дни, уставившись в экран компьютера. В лучшем случае это дает подтверждение чьей-то высказанной ранее идеи, в худшем – «отрицательный результат – тоже результат». Из сотен тысяч научных работников только несколько получают Нобелевские премии. Однако даже эта рутинная работа требует огромных знаний, напряжения ума и дает редкие моменты прозрений, приносящие глубокое удовлетворение и особый род интеллектуального удовольствия.

Итак, я спокойно работал, и, глядя со стороны, можно было предположить, что все замечательно. Однако, как это часто бывает, «в тихом омуте черти водятся». Так и в моей душе назревало недовольство. Спокойная рутинная работа с заранее, на годы вперед, расписанным планом плохо соответствовала моему темпераменту. И было еще одно обстоятельство, которое создавало внутреннее напряжение и недовольство. Читая красивые иностранные журналы типа «Surface Science» и «Physical Review», я каждый раз страдал от несоответствия западного научного уровня и нашего советского. Там уже в полном ходу были компьютерные технологии и современные методы обработки данных, любой научный центр мог заказать самую последнюю аппаратуру, у нас же об этом не приходилось даже мечтать. Возникало опасение, что вся та работа, на которую я трачу столько сил и времени, может быть выполнена на Западе в значительно более короткие сроки на гораздо более высоком уровне. Однако эти опасения были только легкими облачками, до поры до времени не сильно портившими ясную картину моей научной деятельности.

Но однажды я увидел объявление о лекции: «Что такое биополе?» Лекцию проводила какая-то дама, ни фамилию, ни принадлежность которой я сейчас уже не помню, и рассказывала она о вещах достаточно простых, на мой сегодняшний взгляд, – о телепатии, об экстрасенсах и об эффекте Кирлиан. Но тогда эта лекция произвела на меня большое впечатление: оказывается, есть еще в мире настоящая Тайна и есть ученые, которые занимаются ее изучением. «Вот бы попасть в их число!» – с тайной завистью подумал я тогда. Я даже стал выяснять, кто и где этим всем занимается, но, так ничего не узнав, отодвинул эту мысль подальше в глубь памяти.

И вот однажды вызывает меня мой научный руководитель – доцент Норберт Георгиевич Баньковский – и спрашивает:

– Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь об эффекте Кирлиан?

Здесь мне кажется необходимым рассказать предысторию этого вопроса. В начале 70-х годов эффектом Кирлиан занимались во всем мире… кроме Советского Союза. Проводились международные конференции, издавались книги, а в научных кругах СССР об этом было мало кому известно. Такое положение дел вызвало беспокойство в Советском Комитете по Науке и Технике – головной организации, отвечавшей перед ЦК КПСС за развитие науки в СССР. Комитет дал указание Президиуму Академии Наук СССР разобраться в этом вопросе; Президиум, рассмотрев проблему, отправил ее для детального изучения в Совет по физической электронике АН СССР; Председатель Совета академик Н.Д.Девятков на одном из текущих совещаний обратился к своему хорошему знакомому – профессору Н.Н.Петрову, заведующему кафедрой физической электроники Ленинградского Политехнического института – с просьбой сделать обзор литературы по этой теме и доложить на одном из следующих заседаний. Профессор Петров обратился с той же просьбой к своему подчиненному и другу – доценту кафедры Н.Г.Баньковскому, последний вызвал младшего научного сотрудника Константина Короткова. Так прозвучал для меня первый звонок Судьбы, круто изменивший не только мою научную карьеру, но, пожалуй, и всю жизнь.

– Константин Георгиевич, вы слышали что-нибудь об эффекте Кирлиан?

И вот с этого вопроса началось мое путешествие в мир загадочных свечений, мир тонких энергий, колдунов в галстуках и серьезных ученых с беспокойными сердцами.

– Да, Норберт Георгиевич, как раз недавно я слушал лекцию о биополе, и там упоминали об этом явлении. Насколько я понял, это метод исследования биологического поля у человека и растений.

– Совершенно верно, что-то вроде этого. Нашей кафедре поручили разобраться, что в этом деле есть действительно научного. Уж слишком много возникло разговоров и спекуляций вокруг этого явления и такое положение всегда вызывает недоверие. Как вы смотрите на то, чтобы сделать обзор литературы по данной теме и доложить это на заседании Совета по физической электронике – конечно, параллельно основной работе?

– Я согласен. Сколько у меня есть времени на эту работу?

Как вы понимаете, я согласился без всяких колебаний. Только недавно я безрезультатно пытался выяснить, кто и где занимается нетрадиционными проблемами, а теперь появилась реальная возможность заняться этим самому. Норберт Георгиевич сообщил, что доклад через месяц и что из Совета обещали прислать литературу.

– Однако, Константин Георгиевич, чтобы не терять времени, сходите-ка поройтесь в библиотеке, что там можно найти по этой теме.

На следующий же день я отправился в Государственную Публичную библиотеку. Я очень люблю работать в этой библиотеке. Она находится в самом центре Петербурга, в прекрасном старинном здании с широкими лестницами и высоченными потолками. В зале для научной работы, высокие стрельчатые окна которого выходят на садик с памятником Императрице Екатерине, стоит торжественная тишина, и шелест переворачиваемых страниц теряется в многоэтажной вышине зала. Пересмотрев все каталоги и проштудировав «Citation Index», я обнаружил несколько статей в редких американских журналах и единственный экземпляр книги «Kirlian Aura» под редакцией Stenli Krippner в Москве в Ленинской библиотеке – центральной и крупнейшей библиотеке Советского Союза. На следующий день вечером я уже ехал в поезде в Москву и в 10 часов утра держал в руках вожделенную книгу.

Доклад на совещании прошел успешно. Помню, что я ужасно волновался и поэтому читал текст своего доклада по бумажке, не отрывая от нее глаз. Однако, когда начались вопросы, касавшиеся существа дела, я забыл о волнении и, как потом выяснилось, вполне толково на все ответил. После совещания Николай Дмитриевич Девятков подозвал нас троих – Петрова, Баньковского и меня, поблагодарил за проделанную работу, пожал мне руку и предложил заняться более серьезным изучением этой проблемы на кафедре. Естественно, этой работой занялась лаборатория Норберта Георгиевича.

Мог ли я думать тогда, начиная эту работу, что именно эта дорога приведет меня к новым знаниям, откроет новые горизонты человеческого существования, позволит выйти на международную научную арену?!

Под окном самолета клубятся облака. Где-то под ними – Атлантический океан. И вдруг солнце создает фантастическую картину – тень самолета падает на облака и вокруг этой тени зажигается радуга. Глядя в иллюминатор, я вижу эту тень, вижу эту радугу вокруг, и в этом сверкающем ореоле мне открывается глубинный смысл. Только однажды мне довелось испытать подобное чувство космической общности.

Вдвоем с приятелем мы поднимались на отвесную стену в Домбае на Кавказе. Это было наше последнее восхождение в сезоне, заключительное. Мы были полны сил и энергии. Стена была самая сложная в окружающем горном районе, но к середине дня мы уже прошли наиболее сложные участки. Поэтому, когда после очередной отвесной веревки мы вылезли на площадку, достаточную для того, чтобы не просто поставить палатку, но и лечь, мы без всяких колебаний решили на ней остановиться. Используя ледорубы в качестве лопат, начали расчищать камни, превращая наклонную полку в горизонтальную плоскость. Вдруг Петр воскликнул: «Константин, посмотри!» Я поднял голову, огляделся и замер от восхищения.

Мы стояли на небольшом уступе отвесной стены, которая уходила вниз на полкилометра. Но низа стены не было видно. Под нами была пелена облаков. Они были настолько плотными, что казались твердью. Создавалось впечатление, что если прыгнуть на эти облака, то они обнимут тебя и можно на них прыгать и качаться, как на слое плотной ваты. И эта облачная твердь простиралась далеко-далеко, до самого горизонта. Вокруг из нее поднимались величественные вершины, большинство из которых было ниже нашего уровня. Над твердью проплывали маленькие облачка, которые казались воздушными ангелами. Было впечатление, что мы сидим на пороге Рая. Смотрим сверху на ангельские кущи, видим тихие полеты небесных ангелов. И все это переливается под лучами заходящего солнца, меняя цвета от золотистого к бирюзовому. Потом начали появляться красноватые оттенки. Потом уже само солнце опустилось за этот облачный слой. И все вокруг внезапно озарилось розовым светом. Это был свет божественного сияния.

Мы сидели, не двигаясь, смотрели на эту красоту, не предполагая, что следующий день будет для нас днем смертельных испытаний, что мы несколько раз будем балансировать между Жизнью и Смертью, словно фигурки, участвующие во Вселенской Игре между Демонами Зла и Ангелами Добра.

Супруги Кирлиан

Много лет уже я развиваю направления, так или иначе связанные с эффектом Кирлиан. Поэтому хочется сказать несколько слов об этих замечательных людях.

В 1977 г. мы получили приглашение принять участие в конференции, посвященной 80-летию Семена Давидовича Кирлиан. Конференция проводилась в городе Краснодаре, на родине изобретателя. Она была организована под эгидой НПО «Квант» – крупного исследовательского и производственного центра, занимавшегося в СССР всеми вопросами, связанными с источниками питания: от часовых аккумуляторов до солнечных батарей. Центральный институт располагался в Москве, в Краснодаре было крупное отделение, которое возглавлял Ю.В. Скоков – талантливый организатор, позднее взявший в руки все НПО и дошедший до поста советника М.С.Горбачева. Когда в НПО «Квант» увидели международный интерес, проявляемый к работам супругов Кирлиан, и убедились в благожелательном отношении академического начальства, Семену Давидовичу была выделена небольшая комната в институте и несколько сотрудников в помощь. Сотрудники убедились в реальности наблюдаемых эффектов и сообщили об этом в Москву. Руководство поразмыслило и решило сделать себе имя на эффекте Кирлиан. Была открыта научная тема, снят научно-популярный фильм, организована конференция. Несколько сотрудников благодаря проведенной работе получили квартиры в Москве. Однако через пару лет оказалось, что первые сливки с молока уже сняты, а для получения более серьезных внедрений требуется долгая и кропотливая работа. А это уже задача академических организаций или вузов, НПО к такой работе не приспособлены. Поэтому тема была закрыта, сотрудники переориентированы, а Краснодарская лаборатория после смерти Семена Давидовича много лет существовала на энтузиазме нескольких сотрудников и в конце концов стала частью крупного лечебного центра.

В 1977 г. нашим главным впечатлением было, конечно, знакомство с Кирлианом. К тому времени он уже был один – Валентина Хрисанфовна скончалась в 1971 г. Это был небольшого роста, скромный на вид старичок, все поведение которого показывало, что стены домашней лаборатории для него привычнее, чем почетное кресло на научном собрании. Но вместе с тем чувствовалось, что он знает свое место и как должное воспринимает столь представительное собрание, приуроченное к его юбилею. В слегка выпуклых живых глазах чувствовался глубокий ум и интерес ко всему происходящему. В научных заседаниях, кроме коротенького приветственного слова, он не принимал участия, чувствовалось, что все эти академические рассуждения были далеки от него, но, когда мы попали к нему домой, в маленькую квартирку в хрущевском доме, он оживился и с удовольствием показал свою лабораторию. Было очевидно, что он привык к потоку самых именитых посетителей и вся эта суета уже не производит на него большого впечатления. Всем своим видом он словно говорил: «Я сделал свое дело, теперь ваша очередь!»

Семен Кирлиан провел большую часть жизни с женой Валентиной в плохонькой двухкомнатной квартире на углу улиц Горького и Кирова в Краснодаре. Деревянный двухэтажный домик, в котором они начинали свою семейную жизнь, был сметен прогрессом – строительной программой, превратившей маленький провинциальный городок на берегу Кубани в индустриальный центр. Сегодня улица Горького застроена кирпичными пятиэтажками, на одной из которых висит мемориальная доска в память четы Кирлиан. Он был механиком – она школьной учительницей. У него был практический мозг прирожденного изобретателя, впоследствии принесший ему почетное звание «Заслуженный изобретатель СССР» и мировую славу. Она была интеллектуалкой, выпускницей университета, ходившей у него в подмастерьях.

В течение дня она преподавала литературу в школе, но остальное время Валентины принадлежало ему. Она была его Любовью, его Страстью и его подмастерьем. Она помогала ему в проведении экспериментов, которые занимали весь вечер, а зачастую и половину ночи, все выходные, все отпуска. Они были глубоко увлечены экспериментами с аурами живых объектов и, начиная с 1939 г., работали много и упорно. Их единственным отдыхом были редкие прогулки рука об руку под деревьями и вдоль цветущих полей, столь типичных для южнорусских городов.

Основным достоянием Кирлианов была их лаборатория. Их крошечная спальня была заставлена оборудованием. Каждый вечер, чтобы лечь спать, они должны были убирать фотопластинки, кюветы для проявления, индукционные катушки со своей кровати. Черный монстр в углу был собранный своими руками высоковольтный генератор Теслы. Ночью на него складывали одежду. И именно здесь Валентина скончалась в декабре 1971 г.

Семен своими руками вырубил надгробный камень и вместе с друзьями установил его на могиле. За месяц после смерти Валентины он превратился в сгорбленного старичка. Он никогда не был религиозен, но его эксперименты дали ему веру в жизнь после смерти. Как он объяснил, он осознал это, не раз наблюдая последние вспышки свечения умирающего листа. Он поверил в то, что «биоэнергия, которая дает вибрирующие свечения биологических объектов, никогда не иссякает, даже когда она покидает умирающее тело в последней вспышке пламени – она уходит прочь в пространство». Следовательно, душа вечна. И на ее могильном камне он выгравировал букет лилий с аурой вокруг них – не столько для себя, сколько для нас, чтобы напомнить другим о ней и о себе, когда придет и его время.

Еще больше в этой вере его укрепила дружба с В.Криворотовым – талантливым целителем, с которым они провели много часов вместе, фотографируя свечение пальцев в процессе целительства.

Когда все это началось полвека тому назад, Кирлиан был местным «мастером золотые руки», оживлявшим все, к чему он ни прикасался. Имея только четыре класса образования за спиной, он мог починить практически любой электроприбор, от сгоревшей плитки до телефона. По первому требованию он приходил с ящиком инструментов и мотком проводов, чтобы починить проводку, наладить распределительную коробку или электрогенератор. С годами он научился ремонтировать фотоаппараты и микроскопы. Чего не знал, придумывал. Он рисовал собственные схемы, проводил ночи за книгами. Он любил электричество и все машины, с ним связанные.

Это были голодные и бурные годы, во время которых СССР выходил из состояния полного хаоса. Город Екатеринодар был основан кубанскими казаками в 1794 г. и назван ими в честь великой императрицы. Большевики переименовали его в Краснодар. Когда построили новый госпиталь и электрооборудование оказалось в нерабочем состоянии, Кирлиан заставил его работать. Он мог справиться с любым оборудованием, от электромассажера до рентгеновского аппарата. Когда слухи о его способностях распространились, его стали приглашать во все медицинские учреждения города. Со временем им с Валентиной была предоставлена крохотная двухкомнатная квартира, в которой они провели сорок лет. Впрочем, в те времена в Союзе все так жили, и отдельная квартира считалась очень хорошим вариантом.

Однажды, когда он ремонтировал в госпитале высоковольтный электромассажный аппарат, через его руки прошел разряд, но он не почувствовал боли. Напротив, он увидел красивейшую вспышку, которая стоила того, чтобы быть запечатленной. Идея вдохновила его. Но как сфотографировать подобное явление? В те времена использовали стеклянные фотопластинки, и фотографируемый объект требовалось как-то прижать к пластине.

Ну, а что же по поводу объекта? Конечно, надо фотографировать себя. Какую часть? Почему бы не руку? Вот так это все и началось. Он планировал использовать изолирующий столик и помещать фотопластинку, завернутую в черную бумагу, на поверхности электрода. Второй электрод зажимался в руке, палец ложился на пластину, щелчок выключателя – готово! Для изоляции он становился ногами на резиновый коврик.

По всем отзывам, первоначальная кирлиановская аппаратура была примитивно проста. Он построил ее из деталей, принесенных домой из госпиталей. Основные средства тратились на техническую литературу, которую он покупал и приносил домой. Валентина, влюбленная в фотографию, занималась проявлением и печатью.

Вот как сами Кирлианы описывают открытие самого интересного свойства свечения – зависимость от психофизиологического состояния:[4]4
  Кирлиан С.Д., Кирлиан В.Х. В мире чудесных разрядов. М.: Знание, 1964.


[Закрыть]

«Должно быть, более капризного устройства, чем наша самодельная разрядно-оптическая аппаратура, не существовало в технике. К тому же она требовала тройной точной настройки – оптической, разрядной и по напряжению. Успех демонстрации всецело зависит от опытности и навыка. Не волноваться тут невозможно.

Как правило, скомбинированную в один прибор прозрачную обкладку и оптику проверяли заблаговременно. Аппаратуру демонстрировал всегда один из авторов, наблюдая свою руку.

Начинается демонстрация. Подставив руку под прозрачный электрод и прильнув взглядом к окуляру, автор ногой включает генератор. С первой же секунды обкладка начинает капризничать, в поле зрения – фон нечеткий, у каналов нет яркости. Автор просит гостя извинить его. Торопливо разбирается обкладка, все снова перетирается, настраивается, включается генератор – и в окуляре прежняя картина, не поддающаяся фокусировке. Гость, устав ждать, изъявляет желание все же посмотреть через окуляр. И странно: он будто доволен картиной. По мере того как гость заинтересовался виденным, падает нервное напряжение у автора, наступает даже успокоение, а тем временем раздаются возгласы удивления: гость, видимо, находит нечто из ряда вон выходящее.

Памятуя, что рабочее время уже на исходе, автор прекращает демонстрацию, предварительно сам заглянув в окуляр. Он удивлен еще больше, чем гость: видимость великолепная.

Этот неожиданный случай стал для нас настоящим откровением. Не странно ли, пять обкладок вдруг все сразу отказались нормально работать на одном объекте или, точнее, на субъекте, а на другом вдруг заработали исправно.

Пройти безучастно мимо такой интригующей ситуации нельзя. Заболевший автор поднялся с постели, и вдвоем мы поочередно друг на друге проверяли работу пяти приборов. Сомнений не было – на заболевшем электрические картины были сумбурными, на здоровом – четкая игра феерического разрядного потока.

Вот где поистине нет худа без добра! Вот что перед нами открылось через совсем невеселый факт – спазм сосудов. Спазм вносил сумятицу в наблюдаемую картину электрического состояния».

Важно отметить, что это свойство электрических свечений было обнаружено более чем за полтора века до Кирлианов. В 1777 г. профессор Лихтенберг, изучая электрические разряды на покрытой порошком поверхности изолятора, наблюдал характерное свечение. Спустя почти столетие такое свечение было зафиксировано на фотопластинке и получило название «фигур Лихтенберга». В конце XIX столетия талантливый белорусский исследователь Яков Оттонович Нардкевич-Йодко, экспериментируя с различными электрическими генераторами, обнаружил свечение рук человека в поле высоковольтного генератора и научился фиксировать это свечение на фотопластинке. Он придерживался строго научных взглядов на природу формирующихся картин: «В роли рисовальщика здесь выступает само электричество, которое заставляет частички (или наимельчайшие атомы вещества) распространяться в определенном порядке». В 1882—1883 годах исследователь ознакомил со своим открытием научные круги России и Европы. Оно вызвало большой интерес, и заслуги Нардкевич-Йодко были оценены. Он был награжден золотой медалью франко-русской выставки в Петербурге, на международном конгрессе во Франции ему было присвоено звание профессора электрографии и магнетизма. Практически в то же время фотограф-любитель В. Монюшко сообщил о возможности фотографирования различных металлических предметов с помощью искры. Эти опыты он проводил с профессором Д. Лачиновым в физическом кабинете лесного института. Красивые опыты гениального Н. Теслы (1891—1900) показали возможность газоразрядной визуализации живых организмов. В далекой Бразилии католический священник падре Ланделл де Моура в начале ХХ века фотографировал электрические свечения живых объектов.

Значение метода регистрации свечений человеческого тела было отмечено многими Духовными Учителями. В работах Блаватской, Елены Рерих, в «Гранях Агни Йоги» отмечена важность методов исследования поля человека для науки XX и XXI веков.

«Каждая мысль человека, каждое его настроение и чувство тотчас же отражается на излучениях. Излучения эти выражаются в свете, цветах и огнях, явно видимых для тонкого зрения… Ауры человеческие светятся и играют оттенками всевозможных красок и расцветок. Чистые, прекрасные мысли и чувства вызывают соответствующие окраски; темные, низкие вожделения, переживания и страсти – темные, дымные, мутные, безобразные формы низких огней… В ауре своей несет человек для окружающих здоровье, радость и свет или болезни, горе, страдание и тьму» (Грани Агни Йоги, 1969).

В то же время сложность использовавшейся тогда аппаратуры для получения электрографических снимков и ее объективная опасность препятствовали широкому распространению метода.

К этому добавилось еще несколько факторов. Начиналась эпоха великого переворота в физике. Только что были открыты радиоактивность и рентгеновские лучи, «наимельчайшая частица вещества» – электрон, еще велись горячие дискуссии по поводу теории электромагнитного поля Максвелла, не за горами был эйнштейновский переворот в физике. Одновременно эти годы были отмечены подъемом интереса к аномальным проявлениям человеческой природы. Во всем мире занимались спиритизмом, Блаватская создавала теософию, мистики и оккультисты различного рода привлекали широкое внимание. Поэтому открытие нового метода, позволяющего регистрировать изменения психической энергии, вызвало широкий интерес в их среде, что привело к отторжению и потере интереса со стороны среды академической. Таким образом, основное достоинство метода сыграло с ним злую шутку: конец XIX века был для него средой явно неблагоприятной. Появление ряда публикаций типа книги Мессиры Погорельского «Электрофотосфены и энергография как доказательство существования физиологической полярной энергии» в 1899 г. только усугубило положение. После смерти Нардкевич-Йодко в 1905 г. и возникновения новых революционных ситуаций в физике и в обществе труды основателей биоэлектрографии были надолго забыты, и мы вспоминаем о них теперь именно как об исторических предшественниках супругов Кирлиан.