Текст книги "Баскервиль-холл, собака, точка"

5

Вечер. Баскервиль-холл, тисовая аллея. Рядом с калиткой, ведущей на болота.

Здесь Мортимер, Уотсон и Генри.

Мортимер. Я намеренно попросил заасфальтировать эту часть территории. Я понимаю, это противоречит историческим реалиям, но мне нужно было как-то зафиксировать легендарные следы, оставленные здесь в день смерти сэра Чарльза. Помните, что говорится в повести? За оградой, у самой калитки были обнаружены следы собаки чудовищных размеров. Подойдите сюда, джентльмены. Убедитесь.

Они приближаются к калитке.

Уотсон. Да, действительно, собачьи следы.

Генри. Огромные. Похоже, здесь побывал мутант.

Мортимер. Следы, оставленные на свежей земле, не смогли бы сохраниться. Пришлось пойти на хитрость, покрыть аллею и прилегающую территорию асфальтом. Теперь идем сюда, господа, по дорожке.

Выходят на аллею.

Внимание, джентльмены… (Указывает под ноги.)

Уотсон. Снова следы?

Генри. На этот раз человеческие.

Мортимер. Отпечатки ног бедного сэра Чарльза. В книге говорится, что его следы шли от калитки в направлении дома. Первые следы отпечатались отчетливо, была ясно видна вся ступня. Но затем были отпечатаны лишь носки ступней. Создавалось впечатление, будто сэр Чарльз либо крался на цыпочках, либо стремительно бежал, спасаясь от чего-то ужасного. Идем по следам, джентльмены, вместе с сэром Чарльзом…

Проходят еще немного.

Останавливаемся…

Генри. Что это?!

Уотсон. Доктор, я так понимаю, это контуры трупа.

Мортимер. Абсолютно верно. Силуэт покойного сэра Чарльза. Вот так он здесь лежал, господа. Совершенно бездыханный, с обезображенным от ужаса лицом. Вызванный мной констебль обвел его тело мелом. Чуть позже я распорядился прорисовать линии масляной краской, дабы это не было смыто дождем. Со временем собираюсь установить здесь бронзовый монумент. Бегущий по аллее сэр Чарльз накануне смерти. (Изображает предполагаемый монумент, принимая различные позы.) Вот так он бежит, господа… Оглядывается в сторону калитки… Думаю, нужно придать ему примерно такую позу. Да. И страх на лице… Вот так. Смешать в мимике испуг, горечь, ощущение близкого конца… Что-то в этом роде. Понадобится очень талантливый скульптор.

Генри. Но тогда логично было бы изваять собаку. Установить ее за оградой. Собака будет или нет, сэр?

Мортимер. А вот это было бы лишним.

Генри. Но почему?

Мортимер. Видите ли, сэр Генри, собака, наводящая ужас на обитателей Баскервиль-холла и близлежащие населенные пункты, это, своего рода, символ, метафора. Самые страшные вещи должны быть невидимы, господа. Для того чтобы загадка будоражила воображение, она не должна быть разгадана. Понимаете? Самая пошлая вещь в детективе, на мой взгляд, это финал. Тайна сбрасывает покровы, но в результате – сплошное разочарование. Такое чувство, будто тебя обманули. Потому что всё оказывается до крайности банальным, подчас даже комичным и нелепым, как всякая бутафория. Нет, господа, от собаки должны остаться только следы.

Вдали слышен протяжный собачий вой.

Следы и вой.

Генри. Что это было?

Уотсон. По-моему, это она. Собака.

Мортимер. Местные фермеры утверждают, что так воет собака Баскервилей, когда ищет свою жертву.

Генри. Настоящая собака Баскервилей?!

Мортимер. Успокойтесь, джентльмены, всего лишь хитроумное сооружение. Аудиоустройство с мощными динамиками. В определенный момент механизм срабатывает, включается режим воспроизведения… В результате мы слышим эти душераздирающие звуки, господа.

Генри. Признаться, жуткое впечатление.

Мортимер. Сожалею, но без этого никак.

Уотсон. Кстати, доктор, вы не могли бы сказать, откуда берутся средства для всего этого? Капитальный ремонт здания и переделка его под замок, бронзовая статуя Чарльза Баскревиля, которую вы планируете установить… Это ведь огромные деньги, сэр.

Мортимер. Всем необходимым нас снабжает благотворительная организация.

Уотсон. Какая? Только не поймите превратно, сэр…

Мортимер. Вам название?

Уотсон. Да, если это не коммерческая тайна.

Мортимер. Благотворительный фонд «Здоровье нации». Слышали о таком?

Уотсон. Ни разу, сэр.

Из тумана, со стороны болот появляется мужская фигура с сачком.

Генри. Смотрите. Кто это?

Мортимер. Кажется, наш сосед, мистер Стэплтон.

Генри. Это он?

Мортимер. Да, сейчас я вас познакомлю.

Стэплтон (пройдя через калитку). Добрый вечер, доктор.

Мортимер. Добрый вечер, Стэплтон. Как ваши дела?

Стэплтон. Как видите. Следуя вашим рекомендациям, совершаю прогулки по болоту и пытаюсь поймать циклопидеса.

Мортимер. Ну и как, поймали?

Стэплтон. По-моему, здесь таковые отсутствуют. Одни комары и жабы.

Мортимер. Мистер Стэплтон, разрешите вам представить этих двух джентльменов. Доктор Уотсон и сэр Генри Баскервиль, прямой наследник покойного сэра Чарльза.

Стэплтон. Ну, насчет наследования это, знаете ли… Но все равно, приятно познакомиться. (Пожимая руки новым знакомым.) Джек Стэплтон, местный натуралист.

Уотсон. Очень приятно. Джон Уотсон.

Стэплтон. Очень приятно, сэр.

Генри. Генри… Сэр… баронет…

Стэплтон. Рад знакомству. Господа, хотелось бы воспользоваться случаем и пригласить вас в мое скромное жилище, Меррипит-хаус. Здесь недалеко. Мы с моей сестрой Бэрил будем рады вас видеть.

Мортимер. У мистера Стэплтона выдающаяся коллекция бабочек.

Стэплтон. Да, это моя гордость.

Уотсон. Непременно как-нибудь заглянем, мистер Стэплтон.

Стэплтон. Буду очень польщен. (Мортимеру.) Да, доктор, хотелось бы вас оповестить.

Мортимер. Что такое?

Стэплтон. По-моему, у Бэрил наступила маниакальная фаза. Не в меру деятельна и подвижна. Вчера около семи раз протирала пыль во всем доме. Дурашлива, без конца смеется, говорит скабрезности. Ну, знаете, анекдоты, всё такое…

Мортимер. Да, да.

Стэплтон. Боюсь, нас ждет всплеск нимфомании. Если сэр Генри пожалует к нам в ближайшие дни… А ведь он такой юный, такой… усатый… Боюсь, как бы Бэрил не нацелилась на него. Я, конечно, понимаю: болезнь и всё такое, но… Доктор, что делать? Посоветуйте.

Мортимер. Дайте ей галоперидол. Немного, четверть таблетки. Это снизит моторное возбуждение.

Стэплтон. Хорошо, попробую. (Уотсону и Генри.) Кстати, господа, не слышали только что странный звук?

Уотсон. Вы имеете в виду вой?

Стэплтон. Да, нечто похожее.

Генри. Это собака. Точнее, как нам объяснил доктор, техническое устройство с мощными динамиками.

Стэплтон. Возможно, вы правы. Может, это техническое устройство, а, может, те странные звуки, которые издает здешнее болото. Впрочем, я не стал бы также отметать в сторону одно загадочное предание, о котором рассказывают в здешних краях. Но не буду вдаваться в подробности, господа. Придете ко мне, сядем за рюмкой хереса и поговорим об этом более детально. Хорошо?

Уотсон. Хорошо, мистер Стэплтон.

Стэплтон. Тогда жду вас в ближайшее время. Всего доброго.

Генри. До свидания, сэр.

Стэплтон выходит за калитку. Слышен собачий вой. Но на этот раз он исходит с совершенно другой стороны.

Стэплтон (задержавшись). Слышали? Всё это ужасно напрягает, господа. Боюсь, это неспроста. (Продолжает путь, скрываясь в тумане.)

Уотсон. Простите, сэр, но мне показалось, что в первый раз вой шел с той стороны.

Мортимер. Разве?

Генри. Да, мне тоже показалось, что он как будто бы переместился.

Уотсон. Это техническое устройство, о котором вы говорили, оно стационарное или его кто-то передвигает?

Мортимер. Не знаю, не слышал ничего подобного. (Достает из кармашка брегет.) Идемте в дом, господа. Близится время обеда. Надеюсь, Бэрримор и миссис Элиза накормят нас чем-нибудь особенно вкусным. После этого можно будет выкурить по сигаре и перекинуться партейку в бридж, если вы не против.

Уотсон. Я не курю сигары. (Достает из кармана пачку.) У меня «Лаки Страйк».

Мортимер. Позвольте заметить, Уотсон, согласно вашей легенде, вы курите папиросы марки «Бредли Оксфорд-Стрит». Но если уж вам так угодно, будем считать, что вы сменили предпочтения. Идемте, господа, не задерживаемся.

Они идут по аллее. Сэр Генри с испуганным видом замирает.

Сэр Генри, в чем дело?

Генри. По-моему, я только что наступил на силуэт своего дядюшки.

Мортимер. Вы наступили на сэра Чарльза?

Генри. Да, на кисть руки. Я не хотел, сэр.

Мортимер. Сэр Генри, право же, такая мелочь. Не обращайте внимания.

Генри. Но он лежал там! Мертвый! Я могу заразиться!

Мортимер. Чем?

Генри. Трупным ядом.

Мортимер. Помилуйте, со дня смерти сэра Чарльза прошло бог знает сколько времени. Нет там никакого трупного яда.

Генри. Но он мог впитаться в асфальт.

Мортимер. Сэр Генри, не хотелось бы разрушать то, что мы так тщательно выстраиваем, но все же замечу, что здесь, на асфальте не было никакого сэра Чарльза. Никогда, понимаете? Это просто контур, нарисованный малярной кистью. А сэр Чарльз – выдумка, фантом. Понимаете или нет?

Генри. Понимаю, сэр.

Мортимер. Тогда идемте.

Они идут дальше. Генри, остановившись, снимает туфлю, осторожно держит ее двумя пальцами. Мортимер в недоумении смотрит на него.

Генри. Она заразная.

Мортимер. Милорд, поступайте, как вам удобно. В конце концов, это ваши владения.

Идут дальше. Генри брезгливо отбрасывает туфлю на обочину.

6

Ночь. Баскервиль-холл, коридор.

Генри, одетый в шлафрок, идет по коридору. Он замирает, услышав приглушенные рыдания. Приблизившись к одной из комнат, он прислушивается, стучит в дверь.

Голос Элизы. Кто там?

Генри. Это я. Генри Баскервиль. Можно войти?

Голос Элизы. Да, сэр, входите.

Генри входит в комнату. В бледном свете свечи на кровати сидит Элиза.

Генри. Не помешал?

Элиза. Ну что вы, сэр Генри. Нисколько.

Генри. Вы плакали?

Элиза. Да, немного. Не обращайте внимания, милорд, у меня это часто.

Генри. Кто вас обидел? Муж?

Элиза. Вы имеете в виду Джона?

Генри. Да, мистера Бэрримора.

Элиза. Нет, он меня не обижал. И знаете, сэр, он не мой муж, вы ошибаетесь.

Генри. Как?! Но нам сказали…

Элиза. То есть, конечно, здесь, в Баскервиль-холле мы как будто бы муж и жена, но на самом деле, сэр, мы живем раздельно. Я здесь, а он в следующей комнате.

Генри. Странно. Мне показалось у вас тесные отношения.

Элиза. Да, мы с Джоном хорошие знакомые. По работе часто сталкиваемся. Он до сих пор учит меня всему и объясняет, как и что нужно делать в доме. Я, конечно, рассеянная, всё из рук валится. Знаете, мама всегда учила меня быть добросовестной, всё доделывать до конца. Помню, так старалась ей угодить, прямо из кожи лезла. Но у меня никогда ничего не получалось. То есть мне, конечно, казалось, что у меня иной раз что-то выходит, но она всегда видела какие-то ошибки. А потом я вдруг почувствовала, что мне нарочно хочется делать наперекосяк, портить всё, за что бы я не взялась. Какой смысл стараться, если всё равно тебя отругают. Правильно, сэр?

Генри. Да, наверное.

Элиза. А потом появился страх.

Генри. Страх?

Элиза. Да, сэр. Как только нужно было сделать что-то важное и ответственное, у меня тут же возникал страх. Боялась, что ничего не получится. Поэтому начинала делать всё отвратительно. Так намного легче, сэр. В школе скатилась до «двоек». Еле дотянула до конца восьмого класса. Мать хотела, чтобы я поступила в торговый техникум, но я не могла, мне казалось, я не способна. С горем пополам пошла учиться на швею-мотористку. Все время боялась напортачить на практических занятиях, боялась сломать швейную машинку. Меня бы заставили платить, сэр.

Генри. Понимаю.

Элиза. От этого было постоянное напряжение, все время раскалывалась голова. Пришлось бросить училище. Так я и стала обыкновенной прислугой, сэр.

Генри. Ну что вы, Элиза, у вас прекрасная профессия. Вы ведь экономка? Вы неплохо справляетесь со своими обязанностями, можете мне поверить.

Элиза. Не утешайте, сэр Генри. Я знаю, вы добрый, но мне уже ничего не поможет.

Генри. Ну зачем вы так, миссис Элиза?

Элиза. Рассказать вам, что было дальше?

Генри. В смысле? Хотите рассказать мне о своей дальнейшей жизни?

Элиза. Да, сэр. Если вам не скучно.

Генри. Что вы! Ни в коем случае! Рассказывайте, я слушаю.

Элиза. После того, как я бросила училище, сэр, я стала всё чаще впадать в депрессию. Часто плакала, жалела себя. Казалось, моя жизнь закончена, больше уже ничего радостного не ждет. Мать увидела, как я маюсь, и отвела к невропатологу. Выписали лекарства. Состояние, конечно, немного улучшилось, но полностью депрессия не исчезала. Тогда врач направил меня к доктору Мортимеру. Сказал, что у него какой-то особый метод. Мать наскребла денег на путевку. Так я оказалась в Баскервиль-холле, сэр. Доктор Мортимер был, конечно, добр ко мне, но, знаете…

Генри. Что?

Элиза. Однажды произошла одна вещь…

Генри. Какая?

Элиза. Только вы никому, сэр. Хорошо, обещаете?

Генри. Конечно, Элиза.

Элиза. Доктор предложил мне пофотографироваться. Я, конечно, была не против. Ведь что в этом такого? Правда, сэр?

Генри. Да, конечно.

Элиза. Сначала он фотографировал меня в платье, потом предложил позировать в купальнике… Понимаете, сэр, у него до сих пор хранятся мои снимки. Ну, знаете, такие… В стиле ню. Я столько раз умоляла его отдать их, чтобы уничтожить, но…

Генри. Черт! Даже не верится.

Элиза. Чему вы не верите, сэр?

Генри. Доктор Мортимер способен на такое?

Элиза. Сэр, боюсь, вы не так поняли. Доктор прекрасный человек. Добрый, умный… Вообще, такая лапочка!

Генри. Да, да.

Элиза. Что плохого, сэр, в том, что он сфотографировал меня? Разве есть что-то плохое в обнаженном женском теле?

Генри. Конечно, нет, я согласен. Но когда это делается по принуждению…

Элиза. Но доктор не принуждал меня. Он вежливо попросил, а я не видела смысла отказывать. В самом деле, чего ломаться? Будто я цаца какая. Это же просто фотоаппарат. К тому же, я на тот момент была девушка свободная. Это потом доктор предложил мне остаться в замке в качестве миссис Бэрримор. Бесплатное проживание, лечение… Ланч, файф-о-клок… Глупо было отказываться.

Генри. Но зачем, в таком случае, вы хотите, чтобы доктор отдал вам снимки?

Элиза. Боюсь, что Джон может их увидеть. Ведь я до сих пор ему о них не говорила. Доктор, конечно, пообещал, что снимки никогда не попадут в чужие руки, и я верю ему, сэр, но вдруг Джон случайно их обнаружит?

Генри. Да, но, я так понимаю, ваш брак фиктивен.

Элиза. Да, сэр, это так. Но все равно мы в каком-то смысле муж и жена, а Джон мужчина ревнивый, вспыльчивый. Я боюсь, что, увидев снимки, он может наделать глупостей, сэр.

Генри. Может, мне поговорить с доктором, попросить, чтобы он вернул вам снимки?

Элиза. Ни в коем случае, сэр! Не говорите ему об этом. (Пауза.) Сэр Генри…

Генри. Что?

Элиза. Простите, а вы не могли бы рассказать, как вы заболели? Что с вами случилось?

Генри. Вам интересно?

Элиза. Да, очень! Обалдеть, как люблю слушать истории чужих болезней!

Генри. Ну что же, слушайте. Это случилось не так давно, как у вас, миссис. Мое детство, в общем, прошло безмятежно. Думаю, мое воспитание можно назвать «тепличным». Родители часто уезжали в командировки, но у меня было замечательная бабушки, у которой я подолгу гостил. Она у меня бывшая учительница литературы и русского языка. У нее дома было множество книг. Огромные полки во всю стену, а там – книги, альбомы, справочники… Помню, забирался с ногами в кресло и читал дни напролет. В основном фэнтези, научную фантастику. Толкиен, Роберт Шекли, Александр Беляев… «Властелина колец» читали?

Элиза. Нет, сэр. Кино смотрела. Здорово! Мне понравилось.

Генри. Школу я закончил неплохо, всего две «четверки». Поступил в вуз, устроился на работу. Небольшая такая конторка, знаете. Работа с бумагами, немногочисленный коллектив. Мы особо друг с другом не общались. Только «здрасьте», «до свиданья», и всё. Каждый занят своим делом.

Элиза. Это хорошо. Сама не перевариваю болтовню.

Генри. А потом сменился начальник. Старый ушел, пришел новый, молодой. Можно сказать, мой ровесник. Он стал донимать меня, миссис.

Элиза. Вас?

Генри. Да. Не знаю, почему. Видимо, я казался ему подходящей мишенью для сомнительных шуточек. Знаете ведь, как бывает? Чем человек скромнее и безропотнее, тем чаще к нему прикапываются всякие наглецы.

Элиза. Всем хочется клюнуть белую ворону, сэр.

Генри. Вот-вот. Начальник стал унижать меня, причем открыто, при всех. Ставил под сомнение мою работу, грозил увольнением. Я сам подумывал о том, чтобы уйти, но не мог. Я привык к рабочему месту. Понимаете, миссис, для меня трудно что-то менять в жизни. А вдруг будет хуже?

Элиза. Бедный сэр Генри.

Генри. Я терпел. Говорил себе: «Подожди, когда-нибудь всё изменится». Но ничего не менялось. Начальник, будто поставил себе цель: сделать мою жизнь на работе невыносимой. Особенно мне запомнился случай…

Элиза. Какой, сэр? Расскажите.

Генри. Как-то во время обеденного перерыва он подозвал меня и протянул конфету.

Элиза. Конфету, сэр?

Генри. Накануне у нас был корпоратив, осталась коробка с шоколадным ассорти. И вот он достал конфету и сказал, чтобы я «служил».

Элиза. Служили?

Генри. Да, как дрессированный песик, понимаете?

Элиза. И вы это сделали, сэр?

Генри. Элиза, поймите, он сказал, что если я этого не сделаю, он уволит меня. В тот момент только-только разразился кризис. Повсюду были сокращения, все цеплялись за свои места. Тем более, миссис, он подавал это как игру, шутку, понимаете? Я намекнул, что это гнусно: пользуясь экономической ситуацией в стране, заставлять человека выслуживаться, как собачку. Но он стал обвинять меня в том, что я не понимаю шуток, что будто бы я всё слишком серьезно воспринимаю. Пришлось ему подыграть. И всё это при коллегах, у всех на виду… Позже один из сослуживцев посоветовал мне дать ему в морду. Но это было невозможно! Я – образованный человек, поймите. В моей семье не учили рукоприкладствовать. Я всегда полагал, что люди должны уметь договариваться, убеждать друг друга при помощи слов. Но, честно говоря, миссис…

Элиза. Что?

Генри. …у меня ужасно чесались руки. Хотелось дать этой сволочи как следует! В морду, в торец!

Элиза. Как я вас понимаю, сэр Генри!

Генри. Но, говорю же, для меня это было из разряда фантастики. А он, будто чувствуя это, продолжал пользоваться моей верой в то, что человек – существо разумное, что он добр по натуре. Я долго ждал, миссис, что эта самая натура в нем в конце концов возобладает. Но однажды я понял: этого никогда не случится. Я понял, что единственный довод, который он готов рассматривать, это сокрушительный удар в челюсть! Но это значило бы опуститься до его уровня, миссис. Тогда зачем всё? Зачем я читал книги, впитывал в себя правила вежливости, этикет? Ведь можно было с самого раннего детства научиться бить в морду и спокойно жить, поплевывая на всё остальное. В самом деле, для чего всё? Зачем? (Не в силах сдержать слез, закрывается рукой.)

Элиза. Сэр Генри, пожалуйста, не нужно, успокойтесь. Вы хороший, добрый человек.

Генри. Но я не могу бить в морду!

Элиза. И не надо вам этого. Не обязательно же всем заниматься мордобоем, сэр. Должен же быть хоть кто-то, вроде вас: порядочный, образованный…

Генри (успокаиваясь). Спасибо, Элиза. Ну, а что касается моей болезни, то это случилось так. Однажды я пришел на работу, сел за стол и вместо того, чтобы, как всегда, взяться за бумаги и файлы, начал рассуждать: что для меня лучше: дать в морду или дальше терпеть унижения? И так я просидел около четырех часов подряд. Пока не подошел начальник и не поинтересовался, почему я не работаю. Тогда у меня случилась истерика, припадок… Увезли на «скорой».

Элиза. Бедный сэр Генри.

Генри. После этого я вынужден был уволиться. Несколько месяцев не выходил из дома и не выглядывал в окна. Мне казалось, что меня может увидеть начальник, что он придет и начнет издеваться над моей болезнью, а я снова буду думать: дать ему в морду или нет. Потом был курс лечения, прием антидепрессантов… Я стал приходить в себя. Вместе с родителями переехал в другой город, устроился на работу. Для того, чтобы закрепить результаты лечения, мой психотерапевт точно так же, как вам, посоветовал обратиться к доктору Мортимеру. Вот, собственно, и всё.

Элиза. Да, печально, милорд.

Генри. Извините, миссис Бэрримор, я, пожалуй, пойду. Время позднее, пора спать.

Элиза. Да, сэр, вам лучше уйти. А то придет Джон… Он обычно заглядывает в это время. Боюсь, если он вас увидит…

Генри. Да, но что такого в том, что я зашел на минутку поговорить?

Элиза. Конечно, тут ничего такого, сэр. Но, как я уже говорила, Джон человек ревнивый и вспыльчивый.

Генри. Но он вам не муж. Кто дал ему право ревновать? Или вы все-таки с ним…

Элиза. Это правда, сэр, мы не обручены. Но мы…

Генри. Вы сожительствуете?

Элиза. Да, мы любовники, сэр. Так уж получилось. Джон, конечно, бывает груб и даже может применить силу…

Генри. Он бьет вас?! Как он может?!

Элиза. Сэр, он не то чтобы бьет… Понимаете, у него особый способ выражать чувства. Он хочет, чтобы я принадлежала только ему. Чтобы никто не смотрел на меня, никто со мной не говорил… Но он добрый, сэр. По нему, конечно, этого не скажешь, но я его хорошо изучила.

Генри. Хорошо, Элиза. Спокойной ночи.

Элиза. Спокойной ночи, сэр Генри.

Генри выходит из комнаты.

Он вновь оказывается в коридоре. На некотором расстоянии от него кто-то идет по коридору со свечой. Желая остаться незамеченным, Генри прижимается к стене. Фигура со свечой удаляется. Генри осторожно идет следом.

Дойдя до конца коридора, незнакомец приближается к окну, начинает водить свечой перед оконным стеклом.

Генри приближается, узнает Бэрримора. Тот, посмотрев на него с тенью презрения, продолжает водить свечой возле окна.

Генри. Бэрримор, что вы здесь делаете в такое позднее время?

Бэрримор. Ничего, сэр. Машу свечой возле окошка. А что? Какие-то проблемы?

Генри. Нет, никаких проблем. Просто вспомнил фильм… Вы подаете знаки беглому преступнику Селдону?

Бэрримор. Не знаю никакого Селдона, сэр. Доктор Мортимер попросил, чтобы я делал так каждую ночь. Вот я и делаю.

Генри. Для чего?

Бэрримор. Откуда я знаю, черт возьми! Я нахожусь здесь не для того, чтобы задавать лишних вопросов. Мне говорят, что я должен делать, платят за это деньги, а остальное меня не касается. Вас интересует что-нибудь еще, сэр?

Генри. Бэрримор, скажите, зачем вы так обращаетесь со своей женой? Я прекрасно осведомлен: ваш брак фиктивен. Но от этого ваше грубое обращение с этой женщиной становится вдвойне возмутительным.

Бэрримор. Любите совать свой нос в чужие дела, милорд?

Генри. Бэрримор, послушайте, это больная, несчастная женщина. Вы должны быть с ней чутки. Не знаю, вам, возможно, кажется, что нервное заболевание – это какой-то каприз, просто черта характера, которую можно переломить грубым принуждением, но, уверяю вас, Бэрримор…

Бэрримор (оставив свечу на подоконнике, не давая Генри договорить, хватает его за ворот и прижимает к стене). Слушай, ты!.. Еще раз сунешь нос в мои дела, знаешь, что я с тобой сделаю?!

Генри. Бэрримор, что вы себе позволяете?! Уберите руки!

Бэрримор. Не лезь в мои дела, понял?! Полупидор дырявый! Английский лорд, мать твою!

Генри. Бэрримор, как вы можете?!

Бэрримор. И не вздумай жаловаться доктору, слышал? Если узнаю, что ты ему настучал, урою, гнида! Понял?!

Генри, не сдержавшись, плачет.

Понял, я спрашиваю?!

Генри. Хорошо, я всё понял.

Бэрримор. Вот так-то, сэр.

Бэрримор коротким ударом бьет Генри под дых. Тот, согнувшись, сползает на пол. Бэрримор, прихватив свечу, уходит.

Генри. Бэрримор, вы подлый, бездушный человек! Вы скотина, Бэрримор! Животное!

Бэрримор спокойно удаляется по коридору. Генри плачет.