Текст книги "Ксенотанское зерно"

Глава 3

Рука сама нашарила за пазухой висящий на нашейном шнурке медный ключик.

– Ох-хо-хо, сыночек… – Расстроенная хозяйка разглядывала черное пятно. – Надо же… И откуда? Ладно бы сыро в комнате было, но ведь сухо…

Если она хотела этими словами успокоить Якоба, то своей цели не добилась, тот занервничал еще больше. Плесень в сыром месте еще может быть случайностью, плесень в сухом – однозначно след Грибного Короля.

Хозяйка вздохнула еще раз. Штайнц расположен слишком близко к Чернолесью, чтобы она могла надеяться уговорить постояльца все-таки переночевать в комнате.

– Ладно, сыночек, пойдем, поищу другую комнатку для тебя…

Если бы Якоб выдвинул какие-нибудь другие претензии, она, конечно, устроила бы скандал и прогнала докучливого и привередливого юношу. Но не при таких обстоятельствах. Тут вообще бы без постояльцев не остаться, если кто-нибудь узнает, почему она прогоняет Якоба.

Они вышли из комнаты.

Кто-то, сидящий в зале трактира, удовлетворенно кивнул и щелкнул пальцами. Плесень исчезла.

Новая комната оказалась еще меньше предыдущей, хотя казалось, меньше некуда. Она была такой же по ширине, но короче в длину, видимо, рассчитанная на карликов с боязнью больших помещений. Но для Якоба подошла: на кровати он помещался, а длина его устраивала – сыновья старика Ганса высокими не были.

Якоб придирчиво осмотрел комнату, но плесени не нашел. Поблагодарил хозяйку, бросил котомку с вещами и решил пойти в зал, перекусить перед сном.

В зале было по-прежнему полутемно, народу немного. Три погонщика скота, тихо цедившие свое пиво, несколько крестьян и бродячих подмастерьев неопределенной профессиональной принадлежности. Еще кто-то незаметный сидел в самом углу.

– Что будет уважаемый? – к Якобу подскочила разносчица, видимо дочка хозяйки. Молоденькая, пухленькая, как раз во вкусе Якоба. Правда, неприятно напоминает проказливую Хильду, но что ж теперь, и на девушек не смотреть? Они все на Хильду похожи.

– Пиво… И мясо.

В очаге в углу зала потрескивал огонь, приятно пахло мясом и пивом, тихо разговаривали и стучали кружками посетители, сновала туда-сюда разносчицы, протирала стойку полотенцем хозяйка. Якоб оторвал зубами кусок сочного прожаренного мяса с шампура…

– Что за вонь!

В распахнутой двери стоял… стояло… стояла…

Девушка.

Или нет?

Вошедшая не походила ни на Хильду, вообще ни на одну знакомую Якобу женщину. И вообще на женщину не очень.

Девушка была худа, как будто ее не кормили последний месяц: узкие бедра, тонкие ноги, талия толщиной чуть ли не в руку. И при этом – большие груди.

И ярчайше-рыжие волосы, не пристойно спрятанные под чепчик, а огненной гривой разметавшиеся по плечам.

В зале наступила мертвая тишина.

Ладно внешность, болезни и не так обгладывают людей. Одежда.

Черная кожаная куртка, плотно обхватывающая те самые груди. Высокие сапоги на каблуках. И главное, штаны.

Ноги девушки были бесстыже одеты в черные кожаные штаны, так плотно облегавшие, что она казалась голой.

Народ замер. В таком виде на люди могла показаться только сумасшедшая.

Или дворянка.

Тут главное – не ошибиться.

Девушка зашагала к стойке, стуча каблуками сапог по доскам пола. И каблуки не широкие, устойчивые, а высокие, тонкие, как гвозди, блестящие сталью.

«Как она на них ходит? – озадачился Якоб. – Это ж все равно как акробат на ходулях на сельской ярмарке…»

Наверное, он слишком задумался и не успел отвести взгляд от сапог. Девушка, проходя мимо, резко повернулась:

– Ты чего на меня уставился? Ноги понравились?

По залу прошелестел облегченный вздох.

Не дворянка.

Если дворянина узнать легко – у него на бедре всегда висит шпага, то с дворянками сложнее. Попробуй отличи, высокородная обедневшая баронесса перед тобой или просто хамоватая крестьянка. Хотя на самом деле очень даже просто.

Дворянка никогда не обращает внимание на простолюдинов.

И уж тем более не станет обращать внимания на какие-то взгляды.

Для настоящей дворянки простолюдины все равно что животные. Многие из них преспокойно переодевались перед слугами, рассуждая: «Вы же не будете стесняться своей собаки или коня? Почему же к слугам нужно относиться, как к людям?»

– Ну? – рявкнула девушка, наклоняясь к Якобу. – Отвечай!

И еще одно. Дворянка не станет кричать, чтобы доказать свой статус. Он ей и так известен и доказательств не требует. Кричит только тот, кто не уверен.

– Понравились ноги? – издевательски спросила девушка, глядя прямо в глаза парню.

Странные глаза. Светло-сиреневые, прозрачные, ясные…

У людей таких не бывает.

– Нет, госпожа. – Якоб наклонил голову.

– Что? Тебе не понравились ноги? Хочешь сказать, у меня они некрасивые?!

– Нет, госпожа.

Остальные крестьяне оживленно шевелились, наблюдая округлые ягодицы девушки. Кто-то из тех, что помоложе, даже, судя по всему, намеревался подойти и познакомиться, чтобы лично убедиться в приятности и упругости выставленных напоказ округлостей. Насиловать, конечно, никто не станет, все-таки трактир и разбойничий притон – не одно и то же, но пригласить за стол, угостить кружкой-другой, невзначай потискать… Она же сама выставляет все напоказ – значит, не против. Не так ли?

Якоб смотрел в стол.

Если что-то выглядит слишком доступным – значит, ты чего-то не знаешь.

Если в незнакомом городе ты обнаружил возле колодца на центральной площади ничем не прикованный и никем не охраняемый ковшик из чистого золота – не торопись с радостными возгласами прятать его за пазуху. Люди здесь не глупее тебя, и раз до сих пор ковшик никто не унес, значит, и тебе не стоит этого делать.

Рыжая бестия выглядит доступной и беззащитной. Но она ведь не появилась на свет в дверях трактира. Раз она смогла добраться сюда, значит, может за себя постоять.

Следовательно, лучше с ней не связываться.

– Понравились?

– Да, госпожа.

– Уже небось слюни потекли?

– Нет, госпожа.

– Что ты заладил «да», «нет». Ты что, тупой?

– Да, госпожа.

– Тупой. – Довольная маленькой победой над крестьянином, рыжая девушка выпрямилась и двинулась к стойке. За ее спиной Якоб одним глотком допил пиво из кружки и вместе с мясом скрылся в дверях коридора, ведущего к его комнате.

От мест, где появились непонятные девушки, чем дальше, тем целее.

– Ух ты… – Якоб осмотрел зал трактира, к утру немного изменившийся.

Вчера он в комнате доел мясо, прислушался к происходящему в зале – было тихо, – помолился и лег спать.

Спал Якоб, как все крестьяне, крепко, поэтому изменения в зале его крайне удивили.

Из всей мебели целой осталась только стойка. Да и та покрылась глубокими царапинами. Все лавки, тяжеленные, из толстых досок, были разломаны, обломки лежали большой грудой у очага. Столы пошли трещинами, от некоторых были оторваны доски столешниц, а где и столешницы целиком. Бледная как полотно служанка подметала осколки посуды, густо усеивавшие пол.

В зале было безлюдно.

– Уважаемая, что случилось? – обратился Якоб к хозяйке.

– Что случилось, что случилось… Ты, сыночек, единственный вчера умный мужчина оказался. Остальные, как задницу этой бесстыжей девки увидали, черное с золотым вместе с красным поперек голубого, так последний разум потеряли, что еще пивом не был залит…

Якоб оказался прав. Рыжая девушка очень даже могла за себя постоять.

Нет, никто не стал бы домогаться ее силой. Но обзывать всех находящихся в зале нехорошими словами только за то, что молодой парнишка ей предложил выпить пива вместе… Вот этого делать не стоило.

Цветастые ругательства в Нассберге были придуманы вовсе не просто так. Стерпеть оскорбления нассбергцы могли бы разве что из уст дворян. И то вовсе не истина, были случаи, когда слишком разоряющемуся дворянину влетали в бок вилы или сапожный нож. Вот и ругались с давних пор нассбергцы цветами: чтобы и свои чувства высказать, и чужих не задеть.

Первым, кто решил наказать рыжую за тот грязный поток, который вылетал из ее ротика, оказался тот самый парень, с которого все и началось. Он протянул руку, чтобы бросить наглую девчонку на колени да отшлепать…

Неуловимое движение – и рука была сломана в двух местах. Завывающий парень упал на колени. Крестьяне вскочили с мест.

В зале завертелась карусель драки.

Не обычной кабацкой драки, которые случаются там, где собирается много пьяных и злых мужчин. Там все просто – все дерутся со всеми. Здесь же все нападали на одну девушку. Пытались нападать.

В центре зала как будто крутился рыжий огонь: девчонка махала руками и ногами с такой скоростью и так ловко, что нападавшие даже не успевали заметить, откуда был нанесен удар. Кулаки, пальцы, острые носки и каблуки сапог – все шло в ход, нанося урон.

Первая волна откатилась, крестьяне тяжело дышали, глядя на неуязвимую девчонку. Та выпрямилась, невозмутимо откинула назад упавшую на глаза прядь:

– Скажите спасибо! Я бы убила вас всех, если бы захотела.

Не увидев на лицах оппонентов ожидаемой благодарности, она зло оскалилась:

– Я вижу, хорошего отношения вы не цените. Ну что ж…

Тут хозяйка остановила рассказ.

– А дальше-то что было? – Якобу уже стало интересно. – Кто столы поломал?

– Дальше она сделала вот так… – Хозяйка попыталась изобразить, как именно рыжая девчонка выставила руки и стала похожа на кошку. Толстую такую, упитанную. – Вот так, значит, сделала… А потом…

Пауза.

– Потом?

– Потом заклятие выкрикнула. – Хозяйка с торжеством взглянула на Якоба. Она-то все это видела. Про убытки хозяйка уже слегка подзабыла. Что такое убытки по сравнению с такой интересной историей?

– Заклятие?! Это же значит…

Хозяйка кивнула:

– Ведьма.

Это все объясняло. И странную внешность, и одежду, и наглое поведение – ведьмы они вообще злые, и неуязвимость в драке. Вот только…

– А как же она смогла колдовать? – Якоб кивнул на стоящую на полке за стойкой деревянную статуэтку святого Аманда, худого, иссохшего, грозящего кому-то своим посохом. Кто, интересно, выбрал покровителем трактиров именно этого святого, совершенно на чревоугодника не похожего? Почему не святого Олафа?

– А никак. Перед святым ликом ни одна ведьма колдовать не может. Вот и эта пальцы погнула, покричала, а ничего. Пшик!

Хозяйка благодарно погладила святого Аманда, как будто тот ожил и лично прогнал ведьму, колотя посохом по худым ягодицам.

Якоб кивнул. Верно. Какой бы ни была сильной ведьма или колдун, там, где находится святой образ, никакое колдовство не получится.

Колдовство – оскорбление Бога. А он терпелив, но оскорблений не любит.

– Отчего она тогда колдовала? Не знала, что ли?

– Молодая еще, глупая. Мужчины решили, что теперь они с ней справятся…

Нассбергские крестьяне не испугались бы даже дракона, появись тот и начни дышать огнем. Что уж говорить о ведьме?

– Справились?

– Да где там… Тут-то мебель в ход и пошла.

Летали лавки, трещали столы под тяжестью падающих тел. Наконец крестьяне признали поражение и скрылись за дверью. Девчонка-ведьма взмахнула последней уцелевшей лавкой, разнесла ближайший стол, после чего заявила, что здесь ей разонравилось, и отправилась куда-то в другое место.

Наверное, этой ночью в городе пострадал не один трактир.

Якоб доел мясо, посочувствовал хозяйке и отправился проведать свою повозку с волами. Повезло, что сегодня выходной день, базар шумит вовсю. В большой толпе продавцов, покупателей и праздношатающихся легче будет найти человека, который знает, где находится Ксенотан и как туда добраться.

Повозка медленно катилась по булыжной мостовой, Якоб натягивал сапоги, вспоминая цвета – сапоги слегка ссохлись, и не обратил никакого внимания на сидящего на низком суку ворона.

– Кар! – сказал тот.

– Ты был прав, Берендей, – произнес кто-то, глядя в спину Якоба, – этот парень нам подойдет. Тем более что он, пусть и случайно, ввязался в нашу битву.

– Кар!

– Не думаю. Он не только силен. Он также смел и неглуп. Справится. Пойдем, нам ведь нужно направить его в нужную сторону…

– Кар! – Ворон сорвался с сука и полетел, тяжело взмахивая крыльями.

В сторону рынка.

Глава 4

Молодая девушка с тоской смотрела в маленькое зарешеченное окно. За окном была свобода.

Если честно, за ним была только высокая каменная стена, окружавшая дом. Даже если и сумеешь протиснуться в узкий проем, нужно еще выбраться за пределы двора…

Девушка с трудом представляла, что будет делать на свободе, – дворянские девушки привыкли, что о них постоянно заботятся либо родители, либо муж, – но она совершенно точно знала, что здесь ей быть не хочется.

Многие девушки мечтают о муже. Чтобы он был красивым, богатым и знатным. В идеале – принцем. Хотя, конечно, мужа для знатной девушки выбирает отец. Казалось бы, на кого может рассчитывать дочь пусть и знатного, но совсем небогатого дворянина, управляющего Штайнца? Далеко не принцесса. Совсем даже не принцесса. Появившийся жених – красавец, богач, граф казался волшебным подарком и девушке, и отцу.

Кто же знал, что в доме мужа она превратится в заложницу?

Принцы для бедной дворянки появляются только в сказках.

Тонкие пальцы ожесточенно затрясли решетку.

Что такое городской рынок для деревенского парня? Некая помесь ада и рая. Здесь толпы народа, все суетятся, кричат, суют тебе в лицо разнообразные товары, тем настойчивее, чем меньше тебе их барахло нужно. Стоят запахи, возле кузниц и мастерских и вовсе напоминающие адские, надрываются нищие, как будто они требуют не подаяние, а положенную им по закону мзду, снуют туда-сюда пронырливые людишки с острыми глазами карманников. Как топор через кисель, проходят городские стражники, изредка мелькают блестящие стволы ружей солдат, снуют служанки с корзинами, полными зелени, шествуют одетые в строгие черные костюмы священники, и можно заметить даже высокого мрачного человека, перебирающего пучки петрушки в поисках самых свежих. Якоб прошел бы мимо, но в уши ему влетел шепоток почтительно обходящих человека покупателей: «Господин городской палач…»

Услышав о палаче, Якоб решил пройти на соседнюю площадь, где народа было не меньше. А вдруг именно сегодня кого-нибудь вешают?

Виселица на самом деле не пустовала, но зрелище Якобу, в отличие от довольной толпы, не понравилось. Сегодня вешали крестьянина, который ударил дворянина.

Помощники палача – не заниматься же самому такой пустяковой работой? – сноровисто накидывали петлю на шею казнимого. Крупный крестьянин с мощными руками, связанными за спиной, стоял, ожидая смерти. Наверняка очень сильный человек, и пострадавшего дворянина не видно вовсе не потому, что он не хотел бы посмотреть на казнь своего обидчика.

Кровать очень неудобно проносить через толпу.

Сильный человек. Вот только сила одного человека ничего не значит там, где сталкивается с законом.

Якобу вспомнились слова старого Ганса. Любил тот по вечерам рассказывать сыновьям разное…

Закон – это то, что скрепляет общество для защиты от врагов, внутренних и внешних. Народ с законом – как камень. Народ без закона – песок.

Красивые и правильные слова, говорил Ганс, вот только законы пишут не всем народом. Есть люди, которые взялись эти законы писать. Писать-то обещали для всех, да только где ж таких честных найти, чтоб при этом о себе не думали. Так и получилось, что законы пишутся только на пользу тем, кто их пишет. Не всему народу закон служит, а только тем, кто власть имеет. Те, кто законы пишет, законом в камень объединены, как жернов, а остальной народ – как зерна в мешке, без всякой сцепки. Даже самое крепкое зерно жернов всегда разотрет в муку.

Ганс, понятное дело, говорил о дворянах и крестьянах.

Якоб вернулся на рынок в подавленном настроении, но торговая суматоха быстро развеяла уныние. Парень вообще не умел долго грустить.

Тем более что на рынке было все!

Скот, одежда, обувь, посуда, овощи, фрукты, сласти, инструменты, игрушки, украшения, телеги…

Якоб ходил от рядов к рядам, от прилавков к прилавкам, от мастерской к мастерской и понимал, что оторваться от этой россыпи товаров не может.

Рынок гудел, передавая от человека к человеку свежие городские новости, сплетни и слухи. Самой главной новостью было появление рыжей ведьмы.

Кроме несчастного «Зеленого филина» ведьма разнесла еще один трактир, потом сцепилась на улице с отрядом городской стражи, который раскидала колдовством – бросила в стражников огненный шар. После этого она то ли утихомирила свою злость, то ли поняла, что если и дальше будет бросаться на всех как бешеная собака, то останется без ночлега. По крайней мере в третьем, самом дорогом трактире он вела себя уже относительно спокойно, в драку не ввязывалась, сняла комнату и заказала ужин. Рано утром ведьма проехала через городские ворота по направлению к столице. Наверное, узнала или почувствовала, что долго ей здесь не задержаться. Либо горожане изловят и оттащат к господину городскому палачу, а уж тот сообразит, как с ней справиться, либо…

В городе ожидается прибытие монахов из Шварцвайсского монастыря.

Что только не рассказывали про таинственный монастырь в Шварцвайсе. Говорили, что нет не только в стране, но и во всем мире более рьяных борцов с колдунами и ведьмами, чем монахи из Шварцвайса. Что там, где появляется братия в черных рясах и тяжелых сапогах, подкованных белой сталью, там колдунам и ведьмам никакого пути нет. Что монахи выискивают любую нечисть не хуже, чем натасканная собака идет по следу лисы. Говорили, что нынешний король страны, генерал Вальтер Нец, настолько ненавидит колдовство, что договорился с церковью о том, что Шварцвайсский монастырь будет подчиняться лично ему и будет заниматься только охотой на ведьм.

Говорили и другое.

Что монахи из Шварцвайса – сами колдуны, все до одного. Что за высокими стенами их монастыря никто и никогда не слышал колокольного звона, что пойманных колдунов монахи пытают не для того, чтобы те признались в черном чародействе, а для того, чтобы вызнать все их тайны. Что пойманных ведьм… Ну, что пойманные ведьмы тоже идут у монахов в дело.

Говорили даже, но совсем тихо и только на ухо, что король генерал Вальтер Нец и сам колдун и именно колдовством он сумел получить корону десять лет назад.

Многое говорили. Разное.

Всего через два часа парень понял, что если он купит все, на что у него разгорелись глаза, то ему понадобится не двенадцать талеров, а те самые два мешка, только не с зерном, а с серебром. И не один воз с двумя волами, а целый караван.

Якоб вздохнул, выгнал из головы мечты о красивом кожаном ремне… и фляге с чеканкой… и звонкой косе… и новенькой белой рубашке… и ярко-алом поясе… и даже о медовых коврижках.

Он решил купить только одну вещь, которая совершенно точно понадобится ему в поездке.

Большой медный черпак.

Приглянулся Якобу даже не сам черпак, а его рукоять – тоже медная, длинная, почти в руку широкая, прочная, с узким переходом в чашку, обмотанная сверху узким кожаным ремешком.

Очень полезная вещь. Ведь парню еще через Чернолесье ехать.

– Что смотришь, сынок? – обратился к Якобу медник, кряжистый мужчина в рабочей одежде и кожаном фартуке. – Покупай, мать варенья наварит!

– Сколько?

– Два талера.

Сколько? Только что такой же черпак купили за дюжину грошей. Всякий продавец задирает цену, но не в четыре же раза!

– Нет, уважаемый, этот замечательный черпак больше десяти грошей не стоит. А то и восемь.

– Это где же ты, сынок, такие цены видел? – Медник выпрямился. И плечами и ростом он превосходил невысокого Якоба.

Парень вспомнил, как в таких случаях торговался его отец, до того как болезнь скрутила его. Якоб подошел к большой наковальне – зачем она меднику? – и хлопнул по ней:

– Эта цена, уважаемый, написана на нижней части вот этой самой наковальни.

– Да ну… – Медник начал было ухмыляться.

Якоб взял наковальню за рог, поднял и поднес к лицу медника:

– Вот, посмотрите, уважаемый. – Якоб провел пальцем левой руки по подошве наковальни, стряхивая прилипшую землю. – Видите?

– Э… Ты не из Черного ли Холма?

– Оттуда.

– Сын мельника Ганса, что ли?

– Его.

– Ладно. Давай свои гроши. А наковальню на место поставь!

Якоб в прекрасном расположении духа шел по рынку, размахивая черпаком.

– Эй, сынок, ты что это творишь?

– Простите, уважаемая, моя вина.

– Конечно, твоя! Чуть не зашиб, желтая с пурпурной! Взять бы этот черпак да тебе по котелку!

– Не ругайтесь, уважаемая! Хотите, я вас поцелую в знак примирения?

– Уйди, негодник! Ты мне во внуки годишься!

– Какие внуки, уважаемая? Разве что в старшие сестры.

Женщина расхохоталась и замахала на Якоба руками.

Парень раскланялся, подхватил черпак под мышку и отправился к выходу, где его уже заждалась пара волов Направо и Налево.

У самого выхода продавали скот. Шум стоял…

Гоготали упитанные гуси, заполошно кудахтали куры. Блеяли на разные голоса овцы и бараны. Жалобно мычали коровы и густо, солидно – быки.

Один из продавцов чем-то заинтересовал людей: вокруг него столпились покупатели, что-то шумно обсуждая и перегораживая проход. Якоб ужом ввернулся в толпу, чтобы протиснуться поближе. Интересно же!

Да, товар того стоил. Огромный крутолобый бык, с заросшей кудрявой шерстью башкой величиной с пивной котел. Шерсть на боках прямо-таки лоснилась, отблескивая каждый раз, когда бык пошевеливался, и под шкурой играла волна мышц.

Вот это бык… Якоб бы купил такого, но с его деньгами соваться сюда нечего было и думать: возле быка уже стояли несколько зажиточных крестьян, в кожаных жилетах с медными – Якоб тоскливо вздохнул – начищенными пуговицами. Торг шел уже даже не с продавцом, а друг с другом, кто даст за быка больше.

Хозяин, невысокий старик с длинными седыми волосами, спадающими на глаза, только поворачивал голову от одного спорщика к другому.

Наконец один из крестьян порылся в кармане жилета, извлек крупную монету и хлопнул ее на ладонь. Монета блеснула желтым. Золото!

Все так и подвинулись поближе. Похоже, не только Якоб видел золото первый раз в жизни.

Два других покупателя завистливо вздохнули и развели руками – мол, твой товар, нам выше не потянуть.

Старик-продавец зажал в морщинистых пальцах монету:

– Забирай, уважаемый, твой он отныне…

В голосе старика чувствовалась жалость. Наверное, бык, которого он кормил, поил, выпасал, стал для старика как родной ребенок.

Довольный покупатель протянул руку за веревкой, привязанной к рогам. Старик потеребил в руках конец веревки, вздохнул:

– Знаешь, уважаемый, мне ведь этот бычок как родной сын был. Не позволишь хоть память о нем оставить? Вот эту веревку забрать? А я тебе… Да хоть вот эту опояску дам.

Якоб вздрогнул. Забрать хоть кусок от проданной вещи или позволить забрать что-то от купленной – примета очень плохая.

Народ в толпе не обратил внимания, а вот покупатель вздрогнул не хуже Якоба:

– Веревку забрать? Веревочку?

Он пристально взглянул в глаза старика. Попытался: глаза старика плотно завешаны волосами.

– Веревочку?! – внезапно взревел крестьянин-покупатель – Да ты же колдун!

Толпа ахнула.

– Думаешь, двадцать лет прошло, так никто ваших колдовских штучек не помнит? Когда на рынке продают быка или лошадь, а потом на память просят веревку или уздечку?

Старичок продолжал молчать, теребя веревку. Покупатель разорялся:

– Пожалеешь, отдашь. А потом ведешь купленное домой, а конь – порск! И в ворона превращается! Ни денег, ни коня!

– В ворона, говоришь? – неожиданно скрипучим голосом – так говорила бы ожившая деревяшка – промолвил старик.

Толпа закричала и шарахнулась.

Только что, вот только что на утоптанной площадке стоял огромный спокойный бык и маленький старик. И – раз! Бык и старик рассыпались тучей отчаянно каркающих ворон.

Только на землю упала золотая монета.

Хлопающие крыльями вороны взлетели вверх двумя стаями, соединились в одну и полетели, скрываясь за острыми крышами домов.

Если бы нашелся человек, проследивший за полетом стаи, то он увидел бы, как вороны слились воедино, превратившись в крупного черного ворона.

Ворон сделал круг над городом и вернулся обратно к рыночной площади. Уселся на коньке одного из домов и принялся наблюдать.

Сердце Якоба билось, колотясь о ребра. Ладно вчерашняя рыжая ведьма, в конце концов, он не видел, как она колдовала. Но здесь только что на его глазах совершилось самое настоящее колдовство!

Другие люди в толпе молчали, чувствуя то же самое.

– Эй, – сказал кто-то в толпе, – а ведь этот парень с ними заодно!

Все повернулись к Якобу:

– К стражникам его!