Текст книги "Ксенотанское зерно"

Глава 11

«Нет, ну какая наглость! Обычный крестьянин, а ведет себя, как… как свободный человек! Хам! Быдло! Землекоп!»

Ирма сидела в повозке, закутавшись в куртку – к вечеру стало холодно, – и кипела от возмущения. Молча, потому что выказывать свое недовольство вслух для этого… этого… крестьянина слишком много чести!

«А я-то, я! Разговаривала с ним, как… как с ровней. И он еще смел мне отвечать. Да крестьянин при дворянине должен смотреть только в землю и отвечать молча! А он… А он… Да он же ударил меня! Мерзавец! Крестьянин поднял руку на дворянку! Да это же виселица!»

Перед мысленным взором Ирмы появилась черная виселица, на которой мерно со скрипом покачивался Якоб. Нет, какое-то кровожадное направление приняли ее мысли…

Девушка уставилась в спину Якоба злобным взглядом. Тот на мгновение обернулся, наверное, почувствовал все ее недовольство. Ирма даже немного устыдилась.

«А он не похож на обычного крестьянина. Другие только и могут, что стоять да бубнить «да, госпожа», «нет, госпожа». А он… Он умен. Смел. Силен. Нет, это не обычный крестьянин…»

Ирма взглянула на Якоба, мысленно примерила ему длинные дворянские кудри, треуголку, камзол…

«Похож. Похож на дворянина. Наверное, незаконнорожденный сын. Интересно, он сам знает?»

Тут почерпнутые из книг идеи столкнулись со знакомой действительностью. В книгах незаконнорожденный сын, как правило, либо оставался единственным наследником, после чего принимал звание и титул и правил подданными долго и мудро, либо горел желанием вернуть свое положение, для чего сражался с законными наследниками, как один некрасивыми и трусливыми. В жизни же плоды дворянских утех так и оставались крестьянами, чаще всего не зная, кто их отец. В лучшем случае отец устраивал их в свой замок слугами или там конюхами. Признавать их не горел желанием ни один.

«Нет, наверное, все же простой крестьянин. У дворянина, даже незаконнорожденного, должны быть прирожденная грация, изящные черты лица, наследственное благородство во взгляде…»

Ирма отбросила всплывшую в памяти вереницу чистокровных дворян, не обладавших ни первым, ни вторым, ни третьим.

«Нет, не дворянин… Руки истинно крестьянские, большие кисти, мозоли, толстые пальцы… Ноги босые… Да ни один дворянин, даже незаконнорожденный, не станет ходить босиком! Нос… Нос, кстати, вполне правильной формы. Если сравнить его с клубнем, который называет носом барон цу Ротенгрюн… Может, все же дворянин?»

Якоб тем временем не обращал внимания на терзания бедной девушки. Он занимался делом.

Парень высмотрел у дороги, на безопасном расстоянии, подходящую лесину и с помощью трофейного кинжала выстрогал корявую, но замену сломанному в памятной схватке у въезда в лес борту телеги. Пробежался вдоль дороги, подбирая засохшие сучья. У дороги были оборудованы места, где можно безопасно переночевать, но там наверняка все дрова собраны, а мерзнуть всю ночь не хочется.

Якоб спокойно работал и одновременно думал. Работа руками не мешает голове.

«Дворянка, зелень красная! Вся ее сила – только в звании, а корчит из себя… Как же, обидел ее знакомого, как я посмел… А я еще разговаривал с ней, как с человеком. Надо было оставить ее слугам Короля. Сейчас бы ехал себе спокойно».

Подумав, Якоб пришел к выводу, что не оставил бы. Все существо было против того, чтобы отдать на съедение нечисти живого человека.

«Значит, когда выедем из леса, тут же оставлю ее. В ближайшем же трактире. Можно подумать, она меня к себе цепью приковала. Проснусь пораньше – только меня и видели. Посмотрим, как она без меня до столицы доберется, черно-сине-красная… Что она без меня вообще сможет сделать? Дворяне без крестьян вообще ничего не смогут. Умрут с голода. Откуда у дворян еда? От крестьян. Откуда деньги? От крестьян. Откуда солдаты в войске? Крестьяне. Крестьяне без дворян проживут, а вот дворяне без крестьян – нет. Так кто из нас важнее?»

Якоб бросил быстрый взгляд за спину. Девчонка куталась в куртку и бросала в него жалобные взгляды. Парню даже стало ее жалко.

«Ладно, помогу добраться до столицы, так уж и быть. Помеха небольшая, вроде мухи надоедливой: только жужжит, но вреда никакого. Правда, за ней охотятся слуги Грибного Короля, и можно нарваться на большие неприятности. Ну и что?»

У Якоба было еще одно соображение: слуги Короля соврали, что хотят отвезти девчонку в столицу. Значит, в столице у них могущественный враг и они предположили, что Ирма едет к нему. Так? А кто у нас в столице достаточно могуществен, чтобы быть врагом Грибного Короля? А пожалуй что и наш король, генерал Нец. Значит, если отвезти девчонку к королю – а она, похоже, к нему и собирается, – то этим будут подбиты сразу три утки.

Во-первых, Грибной Король останется без добычи.

Во-вторых, будет устроена изрядная пакость дворянам, как слугам Короля, так и тем, кто хочет вернуть Ирму мужу. А какой же крестьянин откажется втихую сделать гадость?

В-третьих, и в-главных, будет оказана помощь королю.

Насколько крестьяне терпеть не могли дворян, настолько любили короля.

Генерал Вальтер Нец стал королем десять лет назад, в тот момент, когда прервалась Новая династия королей. Самые влиятельные семьи королевства увлеченно спорили, у кого больше заслуг и древнее род, чтобы доказать свое право на трон, а корону подобрал полководец, получивший дворянское звание и титул герцога после череды побед. Поговаривали даже, что он был чуть ли не крестьянином, что только добавляло ему любви простолюдинов. Они даже называли короля вместе с его воинским званием – король генерал Нец, говоря, что королей было много, а генерал Нец – один.

Дворяне же нового короля терпеть не могли. И за то, что он был выскочкой, и за то, что те, кто выступал против него открыто, как правило, страдали от разнообразных случайностей. То засуха на полях в родовом владении, то река разольется не так и не там и смоет пару деревень, то дочки рожают неизвестно от кого. В худшем варианте противники короля гибли от несчастных случаев. За это дворяне славили короля колдуном, крестьяне же считали, что эти слухи от зависти, а королю просто везет. Почему бы и нет?

Любовь крестьян к королю служила для дворян лишним доказательством тупости простолюдинов, а также ясным свидетельством того, что самим Богом крестьянам уготована судьба беспрекословных рабов. Что это вообще за глупость: любить власть? Ни один настоящий свободный человек, коими дворяне считали исключительно себя, не будет не то что любить, просто уважать власть над собой. Истинная свобода, по мнению дворян, как раз в том и заключалась, чтобы делать все, что тебе хочется. Поэтому дворяне – свободные люди, а крестьяне – рабы.

Правда, когда крестьяне начинали вести себя так, как им хочется, – например, поднимали восстание, требуя той самой священной свободы, дворяне почему-то отказывались со слезами на глазах признать крестьян равными себе. В таких случаях дворяне жестоко подавляли волнения, заявляя, что рабы должны знать свое место, а не пытаться подняться до уровня свободных людей.

На самом деле король генерал Нец тоже не был таким уж поборником справедливости. Налоги и поборы с крестьян не снизились, а даже увеличились. И разбойники по-прежнему орудовали в лесах. Нечисть никуда не исчезла. В реках не потекло молоко, и берега не стали кисельными.

Жить не стало лучше, но жить стало легче. Больше порядка стало.

Поэтому-то крестьяне, помнившие лихую разбойничью вольницу Новой династии, когда налеты банд на городки было обычным делом, и вздохнули свободнее, когда железная рука генерала Неца разогнала все это счастье.

Негодовали только дворяне, узнавшие, что в стране есть законы и их – вот наглость! – нужно исполнять. Когда с позолоченной плахи скатились головы тех, кто думал, что титул и богатство сделают их неприкасаемыми, тогда крикуны поутихли.

Легко ли жить при жесткой власти? Смотря с чем сравнивать.

Когда начало темнеть, повозка с волами свернула к ближайшей стоянке. На всем протяжении пути Ирма видела этакие квадратные площадки, выступавшие в стороны от дороги. Оказывается, они делались специально для того, чтобы путешественники могли переночевать, не углубляясь в опасный лес. Хотя сейчас Ирме было не до особенностей дорожного строительства. Она уже час прислушивалась к урчанию в желудке и размышляла, как бы заставить крестьянина, чернота зеленой синевы, приготовить для нее что-нибудь поесть. Можно, конечно, прямо приказать, но Ирма уже приноровилась к странностям своего попутчика и подозревала, что после приказа получит на ужин нечто полусырое-полуобгорелое, а потом увидит честный-пречестный взгляд и уверение в том, что ничего другого он готовить не умеет.

Желудок взвыл, и Ирма поняла, что согласна съесть хоть живого ужа.

– Якоб, приготовь мне поесть.

– Да, госпожа.

И что, все? Никаких ехидных замечаний.

Якоб спрыгнул с телеги, крутанул в пальцах кинжал, шагнул в сторону леса и обернулся:

– Грибы будете, госпожа?

Ирма мгновенно вспомнила все рассказы о Грибном Короле и его слугах. Есть тут же расхотелось.

– Я передумала.

– Да, госпожа.

Парень вскочил обратно в телегу, сел на свое привычное место впереди повозки и, не оборачиваясь, сказал:

– Скоро будет стоянка, госпожа. Там я разведу костер и пожарю мясо, госпожа.

Ирма проглотила слюну.

Солонина выглядела серой и подозрительной, но она так аппетитно пахла, шкворча над огнем…

На стоянке остались ночевать две повозки: Якоб с Ирмой и большая телега, груженная мешками. На телеге, запряженной такой же меланхоличной парой волов, ехала крестьянская семья. Отец, мать и две дочки лет десяти.

Когда Якоб и Ирма подъехали к стоянке, крестьяне там уже обосновались, разожгли небольшой костерок, и на непрошеных пришельцев смотрели подозрительно. Впрочем, Якоб тоже не спешил радоваться встрече. Он и пожилой крестьянин, стоя шагах в пяти, внимательно осмотрели друг друга, пристально поглядели на левые уши. Ирма сама повернулась в профиль, якобы просто случайно. Еще не хватало, чтобы ее принимали за лесную нечисть или, хуже того, за служанку, пусть и Грибного Короля.

После того как принадлежность к роду человеческому была подтверждена, крестьяне расслабились. Якоб принес дров в общий костер, молчаливым жестом пригласив Ирму погреться. Та вспыхнула было, но потом поняла, что не стоит демонстрировать сейчас свое дворянское достоинство. Поэтому, ничего не говоря, подошла к костру. Правда, лицо у нее было при этом настолько недружелюбное, что жена крестьянина так и не заговорила с ней. А дочки и вовсе откровенно боялись.

Ирма ожесточенно оторвала от деревянного шампура, на скорую руку выструганного из ветки, прожаренный кусочек мяса. Якоб и Дитрих – так звали их невольного соседа – негромко разговаривали о чем-то своем, Ирма даже не прислушивалась. О чем могут разговаривать два крестьянина, что в их жизни вообще интересного? Пьянки да пляски. То ли дело дворяне, поговорить всегда есть о чем. О недавнем бале, устроенном у герцога, или о роскошном пире, который затеял веселый барон. Совсем другое дело.

– Нет, про ксенотанское зерно я только слышал, – рассказывал крестьянин. – Вообще, я думал, что это только сказки. Ты точно знаешь, что оно есть?

– Нет, уважаемый, – спокойно ответил Якоб. – Но это не значит, что оно – сказки.

«Вон для дворянки Грибной Король – тоже сказка. Однако он есть».

– Ты или лихой парень, – покачал головой Дитрих, – или круглый дурак. Но не мне тебя судить. Я ведь и сам…

Крестьянин рассказал Якобу о заморском овоще, который решил развести у себя в деревне. Мешки с клубнями как раз и ехали в повозке.

– …Один клубень сажаешь – потом с него ведро клубней вырастает. А еда хорошая, сытная. Вкус, правда, не очень, сырыми, как репу или морковку, не съешь. Но если сварить, да с маслом, да с мяском…

– Дай мне мясо, я его и так съем, без всяких хитрых овощей, – хмыкнул Якоб.

– Не перебивай старших. Где таких нахальных только растят?

– В Черном Холме.

– Это где такое?

– Да тут неподалеку. Дня два езды.

– Ага… О чем это я? Ах да, так есть овощ можно и без мяса. С огурцами, скажем, или… – Дитрих понизил голос и оглянулся, – с грибами солеными.

– Не боитесь?

– Всю жизнь бояться, так и жить некогда будет. А Король… А что Король? Главное, приметы знать, как хороший гриб от заколдованного отличить. А не знаючи, и белым грибом отравишься. С ядовитым боровиком, к примеру, спутаешь. У них же только и отличия, что ядовитый на изломе краснеет, а потом синеет, и ножка у него слишком толстая и красная. А так – белый и белый. Еще горький боровик есть, того и вовсе от белого гриба не отличишь, а и тут примета есть. Если мякоть на изломе краснеет, а шляпка снизу розовая, значит, горький, его есть нельзя. Или вот…

Судя по всему, Дитрих был отчаянным грибником. Вроде тех рыбаков, что ловят рыбу в русалочьих озерах, не боясь гнева водяных обитателей.

– Постой, а как ты, уважаемый, оброк со своего овоща платить будешь? Или у вас дворянин разными несуразностями берет?

А что, был дворянин, который со своих крестьян разные редкости требовал на оброк. Чего только ему не носили. Даже, говорят, обрывок бороды Морского Короля приносили.

– …А на рынке ты тоже по хорошей цене не продашь. Пока еще народ распробует, что его сырым грызть не надо…

– А у нас, – Дитрих хихикнул, – богатый дворянин. У него столько деревень, что у нас, к примеру, он еще ни разу не был. А управляющий… ему главное, чтобы положенный оброк собирали. А то, что мы болота давно уже осушили и распахали, ему и невдомек.

«Да, – подумал Якоб, – я за сказочным зерном еду, а Дитрих сказочный овощ на сухих болотах сажает. Чего только не придумаешь, только бы побольше себе оставить, а дворянам поменьше. А то не сеют, не жнут, а едят в три горла…»

Он глянул на Ирму, которая жевала мясо. Стараясь при этом не торопиться.

«Ну, извини, девочка, раньше никак нельзя было. Если бы мы остановились, то могли не успеть доехать до стоянки. А ночевать в Чернолесье в других местах опасно».

После ужина Якоб установил палатку. Прямо на повозке. Ирма, отчаянно зевающая, пробралась внутрь и, похоже, сразу уснула. Парень хмыкнул. Интересно, где, по ее мнению, будет спать он?

Якоб осторожно заглянул под полог. Ирма уже спала, завернувшись в куртку и накрывшись одеялом.

«Извините, ваше дворянское благородие, но на камнях спать – верный способ сойти в могилу, а спать в лесу – еще более верный».

Парень забрался внутрь и тихонько накрылся одеялом. Девушка тут же перевернулась во сне и прижалась к нему, что-то бормоча.

«Замерзла, бедняжка… Вот напасть на девчонку: и отец – мерзавец бездушный, и муж – скотина, и слуги Грибного Короля за ней охотятся. Да еще и крестьянин Якоб постоянно обижает…»

Он укрыл девушку поплотнее.

«Главное – завтра проснуться раньше ее. А то остаток дороги будет себя терзать: что ночью было и было ли что…»

Глава 12

Ирма проснулась рано утром. Оттого, что замерзла. Почему под утро всегда так холодно?

Под пологом палатки, разумеется, никого не было. Из-за полотняной стенки доносился неразборчивый голос Якоба, который, похоже, встал уже давно.

Видимо, «рано утром» для дворян и для крестьян – это два разных времени.

Ирма потянулась, всласть зевнула. Села и задумалась.

Ночью она спала крепко, даже не задумываясь, что находится посреди населенного нечистью леса. И ночью было тепло…

Память подсказывала, что во сне она, чтобы согреться, обнимала кого-то большого и теплого. Неужели…

Ирма затрясла головой. Нет, не может быть. Крестьяне, конечно, наглые, но не могла же она обнимать его?

Якоб бросил взгляд на закачавшуюся повозку. Проснулась наконец. Сколько вообще спать можно? Дитрих уже готов к отъезду, а она все еще спит.

Хорошо еще, подумал Якоб, что она такая соня. А то страшно представить, что бы было, если бы она проснулась и увидела, что рядом с ней лежит крестьянин.

Нет, конечно, утром они лежали спина к спине, что сложно признать попыткой домогательства, но…

Якоб задумался. Память подсказывала, что во сне он обнимал кого-то теплого и маленького.

Якоб затряс головой. Нет, не может быть. Дворянки, конечно, бесстыжие, но не мог же он обнимать ее?

Девушка выпрыгнула из повозки, потянулась. Огляделась.

На стоянке было пусто. Вчерашний крестьянин со своей женой уже уехал. Хорошо.

Ирма забежала за повозку по утренним делам. С опаской ступила на мягкий мох…

Нет, никакое чудовище не выскочило из-за сосен.

Довольная девушка вышла на площадку:

– Якоб, еда…

Ирма замерла.

Совсем недалеко от края стоянки, шагах в десяти, из зеленого мягкого мха торчали грибы.

Много грибов.

Короткие толстые ножки оливкового цвета, небольшие шляпки с сетчатым узором. Толпа грибов занимала полукруг длиной шагов в двадцать. Толпа?

Ирма поняла, что думает о грибах как о живых существах, собравшихся возле стоянки…

Зачем?

Вчера никаких грибов не было.

Она оцепенело смотрела на плотный ковер шляпок. Грибы, казалось, шевелились, иногда казалось, что из-под шляпок поблескивают черные злобные глазки.

– Едем, госпожа.

Ирма вздрогнула:

– Якоб, что это?

– Грибы, госпожа. – Парень пожал плечами. – Поющие грибы.

– Поющие? А почему они не поют?

– Они поют, мы просто не слышим, госпожа.

– Почему?

– Потому что мы – на дороге епископа Альбрехта, и твари Грибного Короля не могут причинить нам вреда, госпожа.

Ирма взглянула еще раз. Грибы показались ей еще более отвратными.

– А что они поют? Ну, когда поют?

– Не знаю, госпожа.

Ирма подняла брови. За время путешествия она привыкла, что Якоб знает все. По крайней мере о лесной нечисти.

– Почему не знаешь?

– Потому что те, кто слышал пение этих грибов, уже никогда не сможет рассказать, что они поют, госпожа. Они усыпляют, госпожа.

– Усыпляют? А потом?

– А потом съедают, госпожа.

Ирма быстро посмотрела на него, но Якоб не шутил.

– Это Чернолесье, госпожа. Нас спасает только дорога.

Ирма поежилась:

– Поехали быстрее отсюда.

Они начали собираться, не заметив, что позади массы поющих грибов торчит другой гриб.

Боровик.

– Господин, мы не можем найти девчонку.

– Не можете…

– Наши люди проехали всю дорогу вокруг Чернолесья, отряд наемников проскакал по дороге епископа Альбрехта. Девчонку не видели нигде.

– Наемникам уже заплатили?

– Нет.

– И не платите. Девчонка едет через Чернолесье. В компании какого-то крестьянина. Раз они ее не нашли, значит, своих денег не заработали. Если вообще искали.

– Как вы узнали?

– Мои дети оказались внимательнее и обнаружили ее.

– Но ведь они…

– А мы подождем, пока она съедет с дороги.

– А крестьянин? Вы не думаете, что это – третий?

Молчание.

– Убить.

Колеса повозки скрипели, постукивали на стыках каменных плит. Волы спокойно тащили повозку, совершенно не переживая по поводу того, что находятся в Чернолесье, где происходят странные вещи и грибы по ночам подходят к стоянкам путешественников.

Якоб следовал примеру волов. Разве что иногда еле заметно морщился, когда несмазанное колесо взвизгивало особенно противно.

У Ирмы, напротив, по спине пробегали мурашки. Яркий солнечный свет, в котором сияли стволы сосен, не успокаивал, а теплый ветерок, посвистывающий в хвойных кронах, просто пугал – девушке казалось, что это перешептываются невидимые преследователи. Не отпускало чувство, что кто-то очень злой смотрит ей в спину, прячась, как только она повернется.

Девушка ошибалась. На них не смотрели.

Их слушали.

В десяти шагах от дороги, почти у самой невидимой границы, отделяющей владения людей и владения Грибного Короля, зашевелился мох. Он вспучился зеленым бугорком, лопнул. Выросла и развернулась воронка гриба. Небольшого, с детскую ладошку. Если бы он был оранжевым – назывался бы рыжиком, розовым – волнушкой…

Гриб был ярко-лиловым.

Воронка шевельнулась, наклонилась в сторону дороги. Еле заметная волна пробежала по краям шляпки.

Гриб вслушивался.

Как и десятки ему подобных, выраставших вдоль дороги.

Скрип… Скрип… Скрип… Скрип…

Колесо… Колесо… Колесо… Колесо…

Стук… Стук… Стук… Стук… Стук…

Копыта… Копыта… Копыта…

Повозка… Повозка… Повозка…

Свист… Свист…

Дыхание… Дыхание… Дыхание… Дыхание…

Спокойное… Спокойное… Спокойное…

Второе… Второе… Второе…

Испуганное… Испуганное…

Девушка… Девушка… Девушка… Де…

Усмешка.

– Она в лесу. Едет в повозке по дороге.

– Будете вызывать отряд слуг?

Пауза.

– Подождем. Может быть, их успеют перехватить мои дети.

– Но дорога…

– Дорога не помешает. Хотя… Мои дети могут и не успеть. Попробую вызвать Подземника, но он не высунется за переделы леса. Если они уйдут, поднимем слуг.

Повозка остановилась так резко, что Ирма чуть не ткнулась в спину Якоба.

– Что случилось?

– Дорога кончилась, госпожа.

Ну так почему мы стоим? Кончилась дорога, значит, мы выбрались из этого жуткого леса. Ирма выглянула через плечо парня и все поняла.

Дорога кончилась. А лес – нет.

От последней каменной плиты до места, где заканчивались деревья и начиналось поле, огромное открытое пространство которого вызывало облегчение одним своим видом, было совсем недалеко: шагов тридцать – сорок. Но Ирма поняла, в чем трудность: эти тридцать – сорок шагов придется сделать по земле, которую не защитили молитвы святого епископа.

– Почему? Ведь ты же говорил, что епископ прошел по дороге до самого конца.

– Лес, госпожа. Он вырос, госпожа.

Помолчали.

– Что будем делать?

Якоб думал. «Мы не ели хлеб, пива не было, капусты… Телега деревянная… Почувствуют… Почувствуют…»

Он оглянулся. Глаза сузились.

– Едем, госпожа.

– Но…

– Едем. Налево-Направо!

Волы дернулись и прибавили ход. Чуть-чуть.

Телега качнулась, съезжая с каменных плит на наезженную колею. Ирма сжалась, молясь святой покровительнице. Якоб быстро глянул по сторонам.

Тишина, даже ветер затих. Солнце, деревья, трава… Боровик.

Парень отвел взгляд, а затем быстро глянул обратно. Гриб переместился на два шага в их сторону.

Это не простой гриб. Соглядатай Грибного Короля.

– Налево-Направо!

Двадцать шагов… Пятнадцать… Еще чуть-чуть.

Ирма шевельнулась и подняла взгляд, Якоб обернулся…

По его расширившимся глазам девушка поняла, что сзади что-то происходит, попыталась обернуться…

Твердая жесткая ладонь зажала ей глаза и рот.

– Шшш… Шт… Что ты… тьфу… делаешь?!

– Спокойно, госпожа, спокойно, мы скоро приедем.

Ирма задергалась, требуя, чтобы ее освободили, и ладонь неожиданно отпустила ее.

– Ты что себе позволяешь, чернота сине-бурая?!

– Простите, госпожа. Вам лучше было не видеть того, что там происходило, госпожа.

Ирма оглянулась. Тихий, спокойный, солнечный лес. Ничего.

– Что там было?

– Вам лучше было не видеть, госпожа, – твердо заявил Якоб.

Зачем девушке, и без того испуганной, нужно такое зрелище? Обернувшись, Якоб видел, как из земли медленно и беззвучно, как в ночном кошмаре, вываливается серая масса огромного толстого языка.

Язык протянулся вслед телеге, лизнул дорогу почти рядом с задними колесами, успевшими выехать из леса. Потом упустившее добычу чудовище так же медленно втянулось под землю.

Зачем девушке это видеть?

В придорожном трактире в паре миль от границы Чернолесья сидела компания. Шесть мужчин и одна женщина. Посетители, да и сам хозяин трактира не обращали на них никакого внимания, хотя компания сидела за столом, ничего не заказывая, вот уже два часа.

Мужчины были обычными на вид: кожаные дорожные куртки, треуголки, шпаги. А вот женщина…

В Нассберге редко встречаются молодые девушки в черных кожаных брюках и короткой рубашке без рукавов, открывающей и руки, и плечи, и верх груди, и живот с пупком.

Мужчины иногда посматривали на нее, хотя и опасались, все-таки колдунья. Сейчас к вожделению и опасению примешивалась и доля любопытства. Женщина только что показала им, что у нее в кармане спрятана шпага. Вот всем и было интересно, как она ее там прячет.

– Тихо, – прервал застольную болтовню командир отряда. – Хозяин.

Все замолчали, командир просидел несколько секунд неподвижно.

– Крестьянская повозка с волами, – наконец заговорил он. – Едет в нашу сторону. В повозке молодой крестьянин и девушка. Крестьянина – убить, девушку – схватить и отвезти в лес. С крестьянином осторожно, может быть опасен.

Подчиненные дружно заулыбались. Сочетание слов «опасный крестьянин» для них звучало как «хищный заяц».

– Он может быть опасен, – с нажимом повторил командир, – прихватите арбалеты. Едем. Зельма, спрячь нас. И сама закройся: тут шастают шварцвайсские монахи, совсем не нужно, чтобы они рассмотрели тебя.

Компания поднялась. Женщина качнула головой – гладкие черные волосы стянуты на затылке – и щелкнула пальцами.

Белые пряди за левыми ушами каждого из мужчин внезапно исчезли. Для взгляда любого человека.

Компания уже запрыгнула в седла.

– А ну кыш! – Зельма прогнала со своего седла крупного ворона, который ковырял кожу седла клювом с таким видом, как будто купил всю лошадь.