Текст книги "Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры"

Молодой царь откровенно симпатизировал проекту энергичной русской экспансии в китайской Маньчжурии и Северной Корее, но в одиночку оспаривать внешнеполитический курс Витте не осмеливался. Плеве выручил и тут, ободрив нужным словом. После чего в январе Николай II велел Министерству финансов открыть А.М. Безобразову кредит в размере двух миллионов рублей, а в мае пожаловал предприимчивого царедворца в статс-секретари. 30 июля 1903-го монарх и вовсе изумил всех распоряжением в подражание Иоанну Грозному. Приамурское генерал-губернаторство и Квантунская область (Маньчжурия) объединились в Дальневосточное наместничество во главе с генерал-адъютантом Е.И. Алексеевым, подотчетное напрямую Особому комитету по делам Дальнего Востока, наделенному правом дипломатических сношений с близлежащими странами, прежде всего с Японией и Китаем. Иначе говоря, МИД более не отвечал за восточную политику Российской империи…

Естественно, Витте в союзе с иностранным министром В.Н. Ламсдорфом и военным министром А.Н. Куропаткиным возражал против учреждения квази-опричнины. Возражал безуспешно. Если бы не патронаж императрицы Марии Федоровны, Николай II отправил бы его в отставку уже 1 января 1903 года. Вмешательство августейшей матери вынудило сына смириться с сохранением во власти нелояльного ему министра. Императору повезло, что Витте оказался слишком самонадеянным и, заключив союз с В.П. Мещерским, попробовал свалить В.К. Плеве. Интригу с участием С.В. Зубатова, с 15 октября 1902-го главы Особого отдела Департамента полиции, затеяли в июле. Зубатову предстояло сочинить якобы перлюстрированное письмо некоего «верноподданного», осуждающего политику «обманщика» Плеве и восхваляющего деяния и талант Витте, Мещерскому – ознакомить с ним императора и прокомментировать в нужном ракурсе: мол, надо бы прислушаться к «гласу народа» и назначить министра финансов еще и министром внутренних дел. Источники умалчивают, кто именно этот «верноподданный». Ясно, что не простой смертный. Кто-то, пользовавшийся абсолютным высочайшим доверием и обладавший непререкаемым авторитетом в глазах Николая II…

Авантюра провалилась, и с треском. По причине банальной утечки информации. Плеве узнал о происках дуэта и собственного подчиненного, 13 августа донес о фальшивке государю, который, разумеется, оказией не пренебрег. Известив мать о махинациях ее протеже, царь склонил Марию Федоровну к взаимоприемлемому компромиссу: Витте уходит с поста ключевого министра на декоративную должность председателя Комитета министров; финансовое ведомство возглавляет выдвиженец Витте – управляющий Госбанком Э.Д. Плеске. В пятницу 15 августа 1903 года в Петергофе на очередном докладе Николай II сообщил Сергею Юльевичу о принятом решении, а на другой день подписал указ. 19 августа кара настигла Зубатова. «Перлюстратора», придравшись к иной оплошности, отстранили от заведывания отделом, выпроводив в отпуск, а 17 ноября уволили со службы, запретив проживать в обеих столицах. Мещерский единственный не пострадал. Видно, оправдался тем, что не подозревал о подложности пресловутого письма.

Молодой император, восторжествовав над Витте, и не догадывался, какую роковую ошибку совершил. Во-первых, он смертельно обидел и настроил против себя умного, влиятельного и популярного бюрократа. Во-вторых, отстаивал точку зрения, чуждую общественному мнению страны, не желавшему драться с японцами из-за лесов на реке Ялу в Северной Корее (интерес «клики» А.М. Безобразова) или железнодорожной ветки (КВЖД) в степях Маньчжурии (план А.Н. Куропаткина). Московский торгово-промышленный мир активность царя на Дальнем Востоке раздражала особенно. Недаром великая княгиня Елизавета Федоровна, родная сестра царицы и супруга великого князя Сергея Александровича, предупреждала Николая II, что в Первопрестольной с Японией «войны не хотят, цели войны не понимают» и требуют «вернуться к нашим делам».

На Юге, Западе и в Санкт-Петербурге протестовали меньше, в предвкушении выгодных военных заказов. Поведение лидера этой предпринимательской группы также свидетельствовало о том, что в ней к русско-японской распре относятся неоднозначно. Да, Витте открыто и настойчиво обличал дальневосточный курс Николая II, а кулуарно через Марию Федоровну, В.П. Мещерского, А.Н. Куропаткина и других старался убедить монарха в своей незаменимости в качестве главы Минфина в случае начала войны. Праведный гнев первых дней после отставки, когда Сергей Юльевич всерьез рассматривал вариант с покушением на главу династии, намекнув на то в Париже А.А. Лопухину, директору Департамента полиции, прошел. Здравомыслие возобладало над эмоциями, и идеи опасные, экзальтированные уступили место расчетам взвешенным, грамотным.

Посредничеством лиц, близких к царю, председатель Комитета министров не ограничился. Параллельно налаживался диалог с горнопромышленниками Урала. Две персоны обрабатывали их, министр земледелия и государственных имуществ Ермолов Алексей Сергеевич и товарищ председателя Русского технического общества Ковалевский Владимир Иванович. В прошлом оба – товарищи министра финансов. Ермолов уже в 1893-м пересел в кресло министра, а Ковалевский на протяжении десяти лет являлся первым помощником Витте, с ноября 1892-го в ранге директора Департамента торговли и мануфактур, с июня 1900-го – товарища министра. В ноябре 1902 года семейный скандал вынудил его покинуть министерство, но не патрона.

Уральские предприятия юридически подчинялись Министерству земледелия и госимуществ. Ясно, что за годы руководства ведомством Ермолов познакомился и завязал контакты со многими заводчиками и фабрикантами региона. Среди прочих значился и Ю.П. Гужон, помимо шелковых мануфактур хозяин Товарищества московских металлургических заводов, а еще Акционерного общества волжско-вишерских горных заводов в Пермском крае. Как мы помним, зимой – весной 1902-го он не позволил зубатовским «Обществам взаимопомощи» подмять под себя московское купечество. Общества те действовали в интересах Витте и западного капитала, до того о компромиссе с коллегами из Центральной России не помышлявших. Чтобы москвичи помирились с петербуржцами, требовались, во-первых, веские к тому основания, во-вторых, человек, равно уважаемый обеими партиями.

Судя по всему, Ермолов исполнил роль медиатора, усадившего за стол переговоров вчерашних оппонентов, а сам диалог состоялся в рамках Совета съездов уральских горнопромышленников. Москву, Поволжье и Урал представлял Ю.П. Гужон, Санкт-Петербург, Юг и Запад России – В.И. Ковалевский. Первого избрали членом Совета на экстренном XIII съезде уральцев. Длился форум три дня – 28 мая, 1 и 2 июня 1904 года, и собрался не, как обычно, в Екатеринбурге, а на берегах Невы. Официальная повестка звучала более чем странно: утверждение положения о созыве впредь съездов не на Урале, а в столице Российской империи. Второго кооптировали в состав Совета через полгода, причем сразу председателем, на место А.О. Жонес-Спонвиля, семидесятилетнего управляющего демидовскими заводами в Нижнем Тагиле. Почтенный старец отныне значился в Совете почетным членом.

Кстати, штаб-квартиру высшего исполнительного органа перевели в Северную столицу еще в 1903 году, и располагалась она в доходном доме княгини Урусовой, на набережной Фонтанки, № 19. Зачем это сделали, понятно. Постоянно курсировать между Москвой и Санкт-Петербургом Гужону и Ковалевскому, безусловно, было удобнее, чем встречаться на нейтральной территории в Екатеринбурге. Да и лидеры предпринимательских групп – С.Ю. Витте и С.Т. Морозов – при необходимости консультаций с ними обретались рядом.

Какой «платформе» надлежало урегулировать старый конфликт? Конституционной! По английскому образцу. Романовы отстранялись от реальной власти. Та целиком сосредотачивалась в руках главы Комитета министров, сформированного депутатами парламента, избранного населением. Тот же парламент принимал бы законы, в том числе экономические, и распределял бы бюджетные деньги в интересах двух промышленных фракций – «питерской» и «московской», а не одной, как раньше. В премьер-министры намечался, разумеется, С.Ю. Витте. Технология государственного переворота заключалась в следующем. «Москвичи» при помощи РСДРП организуют всеобщую всероссийскую стачку, учтя опыт 1903 года. «Питерцы», задействовав придворные связи, добиваются мирной капитуляции Николая II.

Пока сохранялся шанс на возвращение в Минфин, Витте медлил прибегать к радикальной мере. Наконец, 27 января 1904 года телеграф известил Санкт-Петербург о нападении японцев на русские суда у Порт-Артура, и 4 февраля Э.Д. Плеске покинул пост управляющего Министерством финансов. 5 февраля им стал еще один приверженец Витте в звании товарища министра (1896—1902) – Владимир Николаевич Коковцов. По тому, что Николай II упорно замещал вакансию креатурами Витте, нетрудно догадаться, что это – результат влияния императрицы Марии Федоровны. Споры матери с сыном о судьбе Сергея Юльевича порождали «золотую середину»: российскими финансами по-прежнему распоряжались люди из его команды, а не выдвиженцы Плеве или кого-либо еще. Между прочим, конкурировал с Коковцовым Д.А. Философов, товарищ генерального контролера П.Л. Лобко, единомышленника Плеве. «Японский» раунд борьбы за реабилитацию реформатора закончился 28 марта повышением Коковцова из управляющих в полноценные министры финансов. Естественно, главного героя подобный финал не мог удовлетворить. И вот неминуемое следствие неприязни императора: 21 апреля 1904-го представители девятнадцати крупнейших предприятий Урала обратились к А.С. Ермолову с просьбой собрать в Санкт-Петербурге чрезвычайный съезд уральских горнопромышленников…

Николай II грозящей ему опасности, увы, не видел. Очарованный Плеве, царь всецело полагался на него. Сам же шеф МВД в ту пору главной проблемой считал крестьянский вопрос, а не рабочий или предпринимательский. Вячеслав Константинович задумал уберечь крестьянскую Россию от революционных потрясений, наглухо изолировав мужика от образованных слоев – дворянства, интеллигенции, фабрикантов и даже фабричных рабочих, смущавших умы селян то либеральными идеями, то социал-демократическими, то народническими. Врага номер один, конечно, разглядел… во дворянстве, через подконтрольные благородному сословию земские учреждения непосредственно опекавшем крестьянство. Отсюда и инициативы консервации правовой обособленности крестьян, общинного землевладения с упрощенным порядком выхода из нее (для избавления от неблагонадежного элемента), сокращения полномочий земских управ, административных ревизий в политически нелояльных земствах (московском, вятском, курском, тверском), расформирования земских органов открыто непокорных (тверской губернской и новоторжской уездной управ).

Чем аукнулся императору охранительный проект любимого министра? Ростом среди помещиков сторонников ограничения самодержавия. В авангарде набиравшего силу движения шли земства, участвовавшие в учреждении «Союза освобождения» летом 1903 года во главе с представителем Твери И.И. Петрункевичем. Правительство отреагировало на фронду по обыкновению – репрессиями. Те же репрессии обрушивались и на самих мужиков, с весны 1902-го выражавших свое недовольство реальным положением дел в деревне поджогами и разграблением господских усадеб в разных концах огромной страны.

Факт, достойный примечания. Плеве и вслед за ним государь оценивали политическую ситуацию по внешним признакам, не по существу. Количество брало верх над качеством. Бунт многомиллионного крестьянства страшил больше, чем стачка сотни тысяч рабочих. Тандем не обратил внимания на то, что сельское восстание при всей массовости и разорительности – явление стихийное, скоротечное и очаговое. Каждая конкретная община бьется за справедливость для себя и у себя. Выступить вместе со всеми единым фронтом она не способна. В отличие от рабочего коллектива… Аморфность и инертность крестьянского движения служили залогом устойчивости государственных основ Российской империи. Так что Николай II напрасно по совету Плеве остерегался крестьян, ополчился против земств и проигнорировал опасность с другой стороны – фабричной.

Ведь примирение двух крупнейших групп предпринимателей к лету 1904 года вполне наметилось. Чему немало посодействовали неудачи Русско-японской войны – оккупация японцами Северной Кореи, их вторжение в Маньчжурию, прорыв к Порт-Артуру, падение Дальнего и гибель адмирала А.С. Макарова на «Петропавловске». Плеве, зная Витте, догадывался, что тот замышлял не просто дворцовую интригу. Недаром, как свидетельствует В.Н. Коковцов, он пытался убедить монарха в наличии у председателя Комитета министров контактов с революционными партиями. Николай II промолчал не потому, что не поверил прочитанной перлюстрации. Не поверила мать. А без ее ведома Сергея Юльевича государь не смел тронуть. Кстати, в январе 1904-го обнаружилось и участие в финансировании социал-демократов (через М. Горького) Саввы Морозова. Некий аноним донес о том в департамент полиции. В общем, министр внутренних дел имел шанс разоблачить заговор Витте. Если бы оставил в покое крестьян и земство. Плеве не оставил и в итоге докопаться до истины не успел. 15 июля 1904 года эсер Е.С. Сазонов совершил акт возмездия: в Санкт-Петербурге на углу Измайловского проспекта и Обводного канала, швырнув бомбу, взорвал карету с сановником, ехавшим на доклад к императору в Петергоф.

Во второй раз партнер РСДРП, партия социалистов-революционеров (ПСР), партия крестьян, убийством главы МВД вмешалась в большую политику и смешала все карты С.Ю. Витте. Открывшаяся вакансия вселила ему новые надежды, и процесс образования мощной торгово-промышленной коалиции автоматически затормозился. Очередной тур противостояния августейшей матери с августейшим сыном закончился, как и предыдущие – назначением на ключевой пост не Витте, а его единомышленника. Князя Петра Дмитриевича Святополк-Мирского, генерал-губернатора Виленского, Ковенского и Гродненского, в 1900—1902 годах товарища министра внутренних дел, то есть Д.С. Сипягина. Николай II сдался 25 августа: встретился с претендентом и пообещал всемерную поддержку.

Новый министр тут же обрисовал государю, ради чего идет во власть. Во-первых, чтобы помирить царя с земством. Во-вторых, настоять на избрании общественностью части членов Государственного Совета. Ни того, ни другого не добился. Земство не поверило в искренность государя и на съезде, полулегально заседавшем в Санкт-Петербурге 6—9 ноября 1904 года, обсуждало не региональные нужды, а общегосударственные, прежде всего, введение конституции. Полулегальность совещаний обусловило то, что Николай II, прослышав о повестке дня, не позволил им собираться официально. Дискутировали свыше ста делегатов земских управ на частных квартирах, где и проголосовали за резолюцию радикального толка, за парламент, вотирующий законы.

С квотой избираемых членов Государственного Совета вышло еще хуже. Николай II хотел избежать сей реформы, обратившись за помощью к В.П. Мещерскому. Помощь получил. Правда, не от князя, а от… Витте. Сергей Юльевич, проведав о высочайшем желании, оказал монарху эту услугу. На двух обсуждениях с участием царя – 2 и 8 декабря – он в паре с Коковцовым раскритиковал идею народного представительства в Госсовете, хотя большинство сановников, в том числе А.С. Ермолов и Д.М. Сольский, ее одобрило. Разумеется, император воспользовался и мнением реформатора Витте, когда изъял из манифеста о будущих реформах (утвержденного 12 декабря) статью о выборных.

Демаршу председателя Комитета министров не стоит удивляться. Либерал Святополк-Мирский на посту шефа МВД мешал запуску описанного выше механизма государственного переворота. Выступив против проекта Петра Дмитриевича, Витте буквально подталкивал коллегу к отставке. И Петр Дмитриевич 13 декабря подал Николаю II соответствующую просьбу. Однако на защиту своего протеже встала императрица Мария Федоровна. Причем не в первый раз. В конце ноября князь Мирский уже предлагал монарху проститься с ним. Безуспешно.

Между тем утром 3 января 1905 года забастовал Путиловский завод, распропагандированный активистами «Собрания русских фабрично-заводских рабочих», созданного весной 1904-го Георгием Гапоном по аналогии с московскими «Обществами взаимопомощи». Забастовал, добиваясь от директора С.И. Смирнова возвращения четырех товарищей, уволенных за членство в «Собрании». 4-го и 5-го числа в знак солидарности с путиловцами остановились другие фабрики. 7 января стачка приобрела всеобщий городской характер, охватив 376 предприятий и около ста тысяч человек. Уже 6 января Гапон решил в воскресенье 9 января повести тысячи рабочих к Зимнему дворцу с петицией, адресованной лично царю. Чем обернулось шествие, известно. Николай II 6 января вернулся из столицы в Царское Село. Три дня спустя войска ружейными залпами разогнали рабочие демонстрации. Пролилась кровь, погибли люди…

Монарх не сбежал из Санкт-Петербурга со страха, а в точности исполнил свою часть плана, разработанного с целью отставки Святополк-Мирского, вернее, создания нужного впечатления у Марии Федоровны. Ей надлежало ужаснуться и разочароваться в своем «фаворите», не умеющем поддержать должный порядок в столице. Потому и потребовалось «кровавое воскресенье». Авторы провокации – из окружения великого князя Сергея Александровича. Впрочем, это – особая история. А пока «монархисты» расстрелами рабочих охлаждали конституционный пыл земской и университетской общественности, их главный враг в лице Витте и торгово-промышленной элиты приготовился с максимальным эффектом использовать «подарок», собственноручно сотворенный властью 9 января. Увы, защитники Николая II опасность, исходившую от возникшего совсем недавно союза, в первые дни Нового года еще не разглядели. Иначе бы рабочую демонстрацию ожидал совсем другой прием в Зимнем дворце – по-настоящему радушный и непременно с участием царской особы.

Витте ловко обманул консервативную партию своим нарочитым нейтралитетом. Понимая, что произойдет в роковое воскресенье, он не предпринял ничего для предотвращения бойни и десяти деятелям культуры во главе с М. Горьким, посетившим его поздним вечером 8 числа с просьбой организовать визит рабочих к царю, на полном серьезе заявил, что ныне безвластен и не в состоянии чем-либо помочь. А мог, к примеру, предупредить Марию Федоровну о подоплеке направленной против князя Мирского интриги. Не предупредил…

В итоге 18 января 1905 года Святополк-Мирский покинул, наконец, высокий пост, уступив место А.Г. Булыгину, креатуре великого князя Сергея Александровича. Другая креатура того же лица – Д.Ф. Трепов – с 10 января де-факто, с 11 января де-юре в звании генерал-губернатора Санкт-Петербурга диктаторски распоряжалась как в самой столице, так и в империи в целом. Александр Григорьевич больше числился министром, чем руководил МВД. По-настоящему в нем верховодил Дмитрий Федорович, 21 мая 1905 года удостоившийся официального чина в ведомстве – товарища министра. Он-то, ознакомившись с ситуацией, и сообразил первым, откуда исходит подлинная угроза династии Романовых.

Витте озвучил свой ультиматум 17 января: А.С. Ермолов на приеме постарался внушить императору, что без формирования кабинета министров во главе с главой Комитета министров и созыва выборного представительного органа социального взрыва не избежать. Государь, конечно же, по совету Трепова, не отверг инициативу с порога, а постарался ее заболтать. Сначала на консультациях с министрами 3 и 11 февраля. Затем, когда министры буквально вынудили его 18 февраля пообещать народу Думу совещательного характера, – в комиссии под председательством Булыгина. Тем временем генерал-губернатор отчаянно пытался сорвать честолюбивый план Витте. Тому, кто в 1902-м проиграл битву Гужону, не требовалось объяснять, на что рассчитывал опереться Сергей Юльевич.

4 февраля 1905 года эсер И.П. Каляев бомбой убил великого князя Сергея Александровича. Несомненный акт возмездия за «Кровавое воскресенье»! Впечатление на общественность покушение произвело колоссальное. А вот политический эффект в отличие от двух предыдущих громких акций (с Сипягиным и Плеве) оно имело нулевой. Взрывать надлежало Трепова, а не Романова, либо никого. Не подозревая о том, крестьянская радикальная партия дала Дмитрию Федоровичу моральное право на ответный выстрел. И генерал выстрелил, причем в цель самую что ни на есть верную. В Савву Тимофеевича Морозова!

Успех революции Витте всецело зависел от масштабов всероссийской всеобщей стачки. Поднимать рабочий класс на борьбу предстояло РСДРП – фракциям «большевиков» В.И. Ленина и «меньшевиков» Ю.О. Мартова. Оплачивать недели простоя и прочие нужды собиралось московское купечество и акционеры западных компаний. А кто являлся связующим звеном между ними? С.Т. Морозов, у которого с весны 1904-го на фабрике в Орехово-Зуево трудился инженер Л.Б. Красин, лидер социал-демократических ячеек на территории Российской империи. Раскол РСДРП после II съезда на «большевиков» и «меньшевиков», на ленинцев и мартовцев, на Бюро комитетов большинства и ЦК РСДРП, на читателей газет «Вперед» и «Искра» раздражал региональные комитеты, действовавшие в условиях подполья, а не тихой эмиграции. На фоне падения престижа разругавшихся в Лондоне отцов-основателей авторитет Красина, стремившегося к объединению обеих фракций, внутри России вырос неимоверно. Де-факто именно он руководил теми, от кого зависело, когда и какое предприятие выключит станки.

За полгода общения Морозов и Красин по-человечески сблизились. Так что никаких особых переговоров им не требовалось. С полуслова понимая друг друга, они могли уладить проблему организации всероссийской всеобщей стачки за один день, если не в один час. К сожалению, Витте терял драгоценное время, надеясь взять верховную власть легально, с высочайшего соизволения. Потому и на личной встрече с Морозовым «в начале 1905 года» посоветовал собеседнику, считавшему, что пробил час действовать, пока не вмешиваться «во всю эту политическую драму». Чем и воспользовался Трепов, поспешив нейтрализовать из дуэта самого опасного, сиречь Морозова. Дмитрию Федоровичу следовало либо переубедить, либо ликвидировать ключевую фигуру. Савва Тимофеевич угрозу, нависшую над ним, прекрасно видел, оттого и застраховал свою жизнь на сто тысяч рублей, определив душеприказчиком огромной суммы М.Ф. Андрееву, актрису МХТ, гражданскую супругу М. Горького и члена РСДРП(б). Впрочем, в руки большевикам сто тысяч попали бы после многих юридических формальностей, а то и суда с родственниками фабриканта. Увы, на успех всеобщей забастовки страховой полис никак не влиял. Разве что осаживал завистников и недоброжелателей фабриканта из числа ультра-монархистов.

Генерал-губернатор Санкт-Петербурга ударил по Морозову сразу и с двух сторон. Поздним вечером 9 февраля 1905 года в московской квартире Л.Н. Андреева полиция арестовала всех членов ЦК РСДРП, кроме А.И. Любимова, Д.С. Постоловского и Л.Б. Красина. Вожак избежал тюрьмы по чистой случайности и, чтобы дальше не искушать судьбу, 10 февраля покинул Москву. По документам орехово-зуевской фабрики, инженер выехал в Швейцарию за паровой турбиной, на деле – проинспектировал провинциальные комитеты, подписал соглашение с С.И. Гусевым, лидером питерских большевиков, и лишь затем отправился за кордон, в Лондон, на III примирительный съезд РСДРП.

Между тем днем того же 9 февраля в московском особняке М.Ф. Морозовой члены правления Никольской мануфактуры ознакомились с докладной запиской по фабричному вопросу Саввы Морозова, которую он намеревался внести на рассмотрение предпринимателей Центра, Юга, Запада и Севера России. Ознакомились и отказались подписать. Фактически записка являлась другим ультиматумом царю – от российской буржуазии: либо гарантируй собственным поданным равноправие перед законом, неприкосновенность личности и жилища, свободу слова и печати, обязательное образование для всех и участие выборных от народа «в выработке законодательных норм… и в обсуждении бюджета», либо…

Почему мать с двумя компаньонами, не одобрив бумагу, тем не менее не запретила Савве Тимофеевичу от имени мануфактуры представить тезисы на съезде промышленников? Потому что прочитанному сама сочувствовала, но при этом чего-то боялась. Очередная странность. 13 февраля С.А. Назаров, племянник С.Т. Морозова провел выборы тридцати пяти старост рабочих артелей Никольской мануфактуры, после чего те собрались в трактире, посовещались и обратились к директору с собственным ультиматумом: допустить рабочих к дележу прибылей фабрики по итогам года. Савва Тимофеевич, естественно, не смог его удовлетворить: члены правления, то есть мать, отклонили явно невыполнимую претензию. И тогда 14 февраля коллектив забастовал, и бастовал двадцать три дня, до 9 марта. К работе вернулся по призыву МК РСДРП, организатора стачки, судя по всему, с большим опозданием сообразившего, что действует в интересах не патрона, а клана Морозовых, которому по какой-то причине понадобилось натравить рабочих на директора-распорядителя.

Понять Марию Федоровну Морозову, главного пайщика товарищества, можно. Ее кто-то шантажировал. Угрожал убить сына, если тот не одумается. Отсюда и отказ подписать программный документ, и попытки дискредитации Саввы Тимофеевича, как хозяина фабрики, в надежде подорвать доверие к нему промышленников страны. Однако уловки не помогли. 10—11 марта 1905 года в Москве под эгидой Московского биржевого комитета совещались делегации из всех промышленных регионов империи. Дебатировались два вопроса – рабочий и государственное устройство. Перед самым открытием, за завтраком, десять человек, десять авторитетных деловых лидеров договорились о главном, о твердом намерении добиваться ограничения самодержавия. Ради чего решили объединиться в политическую партию и избрали комиссию по созыву учредительного съезда в составе В.И. Ковалевского (от Урала), В.В. Жуковского (от Польши), И.И. Ясюковича (от Украины), М.Н. Триполитова (от Санкт-Петербурга), С.Т. Морозова, Г.А. Крестовникова, К.А. Ясюнинского и А.И. Коновалова (от Москвы и Поволжья). Председателем стал В.И. Ковалевский.

Участники совещания также подписали петицию с требованием кооптации в комиссию Булыгина выборных от деловых кругов, которую Александру Григорьевичу 19 марта вручила депутация из трех персон – С.Т. Морозова, Н.С. Авдакова (Украина) и Э.Л. Нобеля (Санкт-Петербург и Баку). Сомнительно, чтобы все трое питали иллюзии насчет вновь образованной комиссии. Скорее они явились продемонстрировать власти единство и силу сплотившихся вокруг Витте российских промышленных групп, чем испрашивать каких-либо поблажек. Впрочем, власть, то есть Трепов, предупреждение проигнорировала, ибо знала, во-первых, что связь между Морозовым и РСДРП нарушена (арест ЦК, отъезд Красина за рубеж), во-вторых, как вывести из игры самого упрямого фабриканта – воздействовав нужным образом на Марию Федоровну Морозову.

17 марта хозяйка Никольской мануфактуры переназначила С.Т. Морозова на должность директора-распорядителя товарищества, а спустя какую-то неделю-полторы… посадила под домашний арест. В двадцатых числах марта в Москве проездом из Риги в Ялту находились М.Ф. Андреева и М. Горький. Увидеться с Морозовым им не довелось. «К нему никого не допускают», – сообщила позднее актриса приятелю, литератору и издателю К.П. Пятницкому. Причиной изоляции оказалось… сумасшествие «Саввушки». Его отстранили от всего – от фабрики, от друзей, от деловой и даже приватной корреспонденции. Встречи устраивались в виде исключения и в присутствии другого члена семьи. А еще та же семья повсюду обличала неискренность и коварство М.Ф. Андреевой и М. Горького.

Безусловно, Морозовы разыгрывали спектакль. Старательно убеждали кого-то в том, что Савва Тимофеевич в одночасье утратил дееспособность и отныне не в состоянии не то что заниматься политикой, но и фамильными капиталами распоряжаться. А раз так, то почему бы ему не отправиться на лечение за границу… 15 апреля консилиум врачей констатировал наличие у больного «общего нервного расстройства» и порекомендовал отлучиться в Европу на воды. Через два дня пациента увезли во Францию, вначале в Виши, затем – в Канны. В Виши, судя по воспоминаниям Красина, Савва Тимофеевич и оплошал. Шпики, разумеется, сопровождали Морозова по всему маршруту и, несмотря на все предосторожности поднадзорного, зафиксировали контакт фабриканта с одним «московским революционером»… Л.Б. Красиным, по окончании 27 апреля лондонского форума навестившего Морозовых на знаменитом курорте.

О чем оба беседовали, неизвестно. Похоже, что о том самом, о чем и подумали в Санкт-Петербурге. Савва Тимофеевич попросил у Леонида Борисовича помощи подконтрольных ему комитетов РСДРП в организации всероссийской всеобщей забастовки. Кстати, на открывшемся 12 апреля съезде сам Красин, как и большинство, эффективной формой свержения самодержавия, естественно, считал вооруженное восстание, к чему и призывал всех готовиться. Причем социал-демократы сознавали, что боями на баррикадах расчистят путь к власти вовсе не себе, а буржуазному правительству, и, как правоверные марксисты, ничего не имели против этого.

В общем, «воцарение» Витте вполне отвечало их чаяниям на данном этапе. Что касается форм борьбы, то апологетами вооруженной они также не были. Убеди их кто-либо, что есть мирный способ низложения Романовых, прислушались бы. Самому Витте, разумеется, ни «большевики», ни «меньшевики» не верили. А вот ручательство Морозова имело шанс убедить Красина с товарищами предпочесть баррикадам стачку, а сражению в одиночку – единый фронт с капиталистами и придворными либералами. В принципе, встреча Саввы Тимофеевича с Леонидом Борисовичем носила судьбоносный характер. И если бы Трепов не проведал о ней, то революция 1905 года закончилась по-другому. Скорее всего, по-английски – учреждением парламентской республики при сохранении наследственной монархии в качестве декоративного политического института.

К сожалению, весть о посещении Красиным Морозовых на французском курорте дошла до Трепова, и он поступил согласно своей, охранительной логике. Распорядился предотвратить негативные последствия союза отечественного капитала с социал-демократами. И ясно, каким образом… 13 мая 1905 года в гостинице «Рояль-Отель» в Каннах С.Т. Морозов погиб. По официальной версии, он застрелился. По неофициальной – стал жертвой покушения. Со стороны кого? Конечно же, социал-демократов! Они убили предпринимателя, дабы обналичить сто тысяч рублей страхового полиса, выданного М.Ф. Андреевой. Между прочим, фельетон, намекающий на убийство предпринимателя большевиками, появился в печати уже в декабре 1905-го. Отчеты охранки с упоминанием какой-то ссоры Морозова с Горьким накануне отъезда фабриканта во Францию, о шантажистах-революционерах, навещавших Савву Тимофеевича в Каннах, придали неофициальной версии еще больше веса.