Текст книги "Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры"

Товарища министра шаг за шагом подталкивали совершить одну ошибку за другой, и тот их совершил, после чего Столыпин не мог с ним не проститься. Но главное, наступление на общину, начавшееся 9 ноября, осиротело прямо на старте. Душа «заговора» утратил авторитет, а значит, и способность вести к намеченной цели миллионы колеблющихся и сомневающихся крестьян. Вывод напрашивается нетривиальный: Гурко били за политику, а не криминал. Избавлялись не от взяточника, а от инициатора аграрной реформы, того, кто ее должен проводить. В принципе, «Лидвалиаду» затеяли единственно, чтобы Столыпин лишился главного помощника… А кто, полагаю, догадаться нетрудно. В.Н. Коковцов, с завидным рвением сопротивлявшийся «разбазариванию» немалых средств из госбюджета на перевоспитание мужиков. В конце концов, и разгоревшийся скандал касался не чего-нибудь, а денег, к тому же казенных…

Пусть Гурко официально покинул должность товарища министра в декабре 1907 года, после оглашения сенатского вердикта, претворять в жизнь «давнюю мою мечту» Столыпин ему по понятной причине не позволил. Доклад комиссии пяти во главе с вице-председателем Госсовета И.Я. Голубевым от 22 декабря 1906 года не оставил даже малой надежды на это. Ведь ее главный вывод прозвучал убийственно для Гурко: товарищ министра проявил профессиональную некомпетентность. Во-первых, он не потрудился навести точные справки о Лидвале. Во-вторых, не позаботился о запасных, альтернативных вариантах снабжения хлебом голодающих районов. Более того, 21 сентября запретил губернаторам в качестве подстраховки закупать крупные партии ржи самостоятельно, в обход Лидваля. В-третьих, чиновник никак не проконтролировал надлежащее и своевременное исполнение избранной им фирмой поручения первостепенной важности. Как же такой человек будет реализовывать грандиозную по масштабам аграрную реформу?

2 января 1907 года с мнением уважаемой пятерки согласился Николай II, и в итоге Столыпин неохотно 12 января отстранил Гурко от руководства Земским отделом, передав структуру под крыло Крыжановского, которой тот управлял менее недели. Премьер в срочном порядке отыскал дискредитированному «любимцу» замену, пригласив в МВД из Минюста Александра Ивановича Лыкошина, участвовавшего в обсуждении крестьянского законопроекта, утвержденного государем 9 ноября 1906 года. Сановник возглавил отдел в качестве и.о. товарища министра.

Впрочем, Лыкошин, выдающийся юрист, осуществлять программу Гурко с абсолютной самоотдачей, с подлинным энтузиазмом, конечно, не собирался. Добросовестное практическое воплощение предписаний высшего руководства – максимум, что мог ожидать от него Столыпин. Слишком мало для задуманного дуэтом преображения мужицкой России. Требовался новый главный помощник и ревностный сторонник разрушения общины. Кривошеин на фоне прочих выглядел наиболее перспективным кандидатом, и неудивительно, что Петр Аркадьевич начал внимательно присматриваться к нему, убедившись в течение 1907 года, насколько скромный протеже генерала Трепова идеален в роли командующего перестройкой всего деревенского уклада.

С легкой руки Кривошеина Крестьянский банк принялся активно скупать дворянские земли, за двенадцать месяцев приобретя вдвое больше помещичьих имений и десятин, чем за целое десятилетие (1895—1905) при прежних «директорах». Будь Коковцов пощедрее с финансированием, достижение предреволюционных лет могли бы утроить. Помимо роста земельного фонда банк взял на себя миссию посредника при продаже землевладельцами благородного сословия своих участков крестьянам. Причем глава учреждения распорядился такие сделки оформлять и представлять на регистрацию вне очереди, что вызвало серьезное недовольство тех, кто не подпал под действие циркуляра. Столыпину даже пришлось просить соратника приостановить применение данной нормы.

Между тем подчиненные Лыкошина в том же 1907 году получили от сельских тружеников около 48 тысяч заявок на выход из общины, почти 212 тысяч – на укрепление используемой ими земли в личную собственность и чуть выше 213 тысяч – на проведение землеустроительных работ. И вот тут-то обнаружилась «ахиллесова пята» великого замысла. Вышеупомянутым первопроходцам, особенно первой и третьей группы, предстояло выделенные территории отмерить и размежевать, на что требовались специалисты-землемеры, которых, как быстро выяснилось, в Российской империи не так много. Возможно, для обычной практики и достаточно, но не для планов, намеченных Столыпиным и Гурко. В 1905 году насчитывалось двести квалифицированных землемеров. В 1907 году их число сумели поднять до шестисот. Понятно, что они никак не успевали удовлетворить даже половину заявок, тогда же поданных крестьянами.

Надлежало максимально эффективно отрегулировать деятельность сего контингента и в кратчайший срок увеличить его до нужного уровня. Задача относилась к ведению Главного управления землеустройством и земледелием (ГУЗиЗ). Однако Васильчиков, руководивший министерством, с ней явно не справился бы. Потому 21 мая 1908 года по рекомендации Столыпина император заменил князя Кривошеиным. Отныне он координировал работу отряда землемеров и совместно с И.Г. Щегловитовым, министром юстиции, расширял учебную базу для ускоренного выпуска недостающего персонала.

Еще 8 июня 1874 года Александр II преобразовал Московскую школу межевых топографов в четыре региональных землемерных училища – в Пскове (открыто в 1874), Пензе (1875), Курске (1876) и Оренбурге (1877; с 1879-го в Уфе). В 1889 году школа кавказских межевщиков в Тифлисе трансформировалась в аналогичное пятое училище. До 1881 года на землемеров учились два года, затем – три. Аттестата на профессию ежегодно удостаивались около полусотни человек. Не все из них, естественно, становились высококлассными землемерами-таксаторами. Кроме того, Московский Константиновский межевой институт готовил межевых инженеров. Также не много. В 1907-м – пятьдесят. Правда, в основном выпускники трудились не на сельских полях, а в госструктурах – в штате Межевой канцелярии Минюста, в чертежных (отделах) губернских правлений, преподавателями землемерных училищ и в губернских и уездных землеустроительных комиссиях, созданных по высочайшему указу от 4 марта 1906 года. Комиссии эти занимались не межеванием, а разрешением внутриобщинных земельных споров и утверждением актов, закрепляющих за домохозяевами отмеренных им полос и участков.

В 1907 году пять училищ покинуло уже сто пятьдесят новых землемеров. Но все равно их катастрофически не хватало. Тандему Кривошеина с Щегловитовым понадобилось около года, чтобы сформулировать новое Положение о землемерных училищах, вступившее в силу 19 мая 1909 года. Оно способствовало учреждению дополнительно девяти государственных землемерных училищ – в Полтаве и Красноярске (1909), Чите (1910), Костроме, Новочеркасске и Омске (1911), Екатеринославе, Симбирске и Житомире (1912) – и трех частных (в Петербурге, Москве и Киеве), не считая двенадцатимесячных курсов по подготовке землемерных техников, открытых в марте 1908 года при межевом институте, училищах и половине губернских чертежных. В самих училищах с 1909 года лекции слушали четыре года (в четырех классах). В итоге общими усилиями Минюста и ГУЗиЗа в 1914 году общее количество землемеров достигло 11 000 (7000 в подчинении Кривошеина и 4000 в других частных и казенных учреждениях).

Тем не менее и свежеиспеченное подкрепление не переломило удручающую тенденцию. Дефицит землемеров никак не удавалось преодолеть, ибо за те же семь лет вырос и список крестьян, желающих, во-первых, укрепить в личную собственность землю, во-вторых, покинуть общину и, в-третьих, произвести разверстание (землеустройство) своих наделов в рамках «мирской земли» (общины) или единоличных владений («подворных»). К концу 1915 года таковых значилось 6 174 000 хозяйств из 13 500 000 существовавших по всей России. Процедуру размежевания и полного оформления документации миновало 2 376 000. Другие, без малого четыре миллиона, томились в огромной очереди, которая могла быть еще длиннее, если бы Кривошеин не бросал команды землемеров, прежде всего, на пересмотр старой разверстки внутри целых общин. Конечно, и выделением одиночек ГУЗиЗ не пренебрегал. Но коллективное согласие на переустройство прежних долей, во-первых, заметно экономило время межевых работ, во-вторых, в перспективе повышало производительность каждой крестьянской семьи, в-третьих, избавляло от политических расколов и конфликтов, замедлявших и без того долгий процесс аграрной реформы.

Напомню, ее внедряли в массы, опираясь на 87-ю статью конституции, разрешавшей монарху издавать новые законы в перерывах думских сессий. Однако в течение двух месяцев со дня возобновления парламентских заседаний такие акты надлежало внести на рассмотрение депутатов. Иначе они автоматически утрачивали силу. И уже Дума в паре с Госсоветом либо утверждали их, либо отклоняли. Во втором случае, очевидно, разом перечеркивались все достижения реформаторов, чего те никак не могли допустить. К тому же подвешенное состояние указа 9 ноября 1906 года играло на руку скептикам и пессимистам в крестьянской среде. Так что царская воля по-любому нуждалась в одобрении нижней и верхней палат. Эту непростую миссию взял на себя Столыпин.

Итак, Николай II распустил первую думу 8 июля 1906-го, вторая собралась в Таврическом дворце 20 февраля 1907-го. Указанные два месяца истекали 20 апреля. Премьер конституционное требование исполнил в срок – 6 марта. Дума отреагировала тоже без задержки. 29 марта она избрала аграрную комиссию под председательством Н.Н. Кутлера. Та 14 апреля сформировала специальную подкомиссию из восемнадцати членов для обсуждения аграрной инициативы правительства. 3 мая сей орган открыл дискуссию и… забраковал все новации Столыпина. Отрицательной оценки удостоились и ноябрьский, и октябрьский и даже августовские высочайшие повеления 1906 года по преобразованию крестьянской общины. Что немудрено. Ведь на выборах победили левые партии – трудовики (104 мандата), кадеты (98), социал-демократы (65) и эсеры (37) – под лозунгом принудительного отчуждения всей или части помещичьей земли. Официальный курс искренне или притворно объявлялся ими антинародным, ущемлявшим интересы настоящих хлебопашцев.

Действительно, многие мужики, обзаведясь гербовой бумагой на свои наделы, торопились их либо продать, либо сдать в аренду, после чего с вырученной суммой отправлялись в города фабричными рабочими или за Урал в качестве переселенцев. Благо 6 июня 1904 года власть позволила самовольный выезд в Сибирь и на Дальний Восток, установив перед ходоками один барьер – согласие уездного съезда, которое гарантировало отъезжающим коллективам дешевые билеты на передвижение железнодорожным и водным транспортом, освобождение от «казенных платежей» и «земских сборов» на пять лет плюс сокращение таковых на половину в следующее пятилетие (10 марта 1906-го барьер упразднили; положенные документы отныне выдавались автоматически). По тому же акту сибирские пашни переселенцы получали «в общинное или в подворное пользование».

Да, за Уралом аграрная реформа, «прочное землеустройство», по выражению Николая II, началась с опозданием, весной 1911 года. Зато здесь землемеры в приоритетном порядке межевали хутора (один участок земли с усадьбой), отруба (один участок земли без усадьбы) и недавно возникшие поселки, где жители еще не прикипели друг к другу. Ввиду отсутствия законодательной нормы разделенная площадь не считалась частной собственностью. Хозяин по-прежнему ею пользовался, но уже единолично. Стоит отметить, что с 1908 года сибирские общины имели право провести разверстку, оплатив труд землемеров самостоятельно. Понятно, что крестьяне раскошеливались на подобное мероприятие крайне редко.

Как видим, от состава и лояльности Думы (Госсовет наполовину формировал монарх) зависела легитимность, а значит, и судьба эпохального преобразования. А Дума, увы, идти навстречу Столыпину категорически не желала. Ни первая в 1906-м, ни вторая в 1907-м. Надеяться на конструктивность третьей без корректировки механизма избрания было и наивно, и бессмысленно. Однако исправление избирательного закона 1905 года – де-факто государственный переворот, на что премьер долго не осмеливался. 10 мая 1907 года он произнес в Таврическом дворце яркую речь в защиту аграрной программы, призвав депутатов к сотрудничеству. Тщетно. Лишь тогда в ход пошла домашняя заготовка – три проекта нового положения о выборах, сформулированных Крыжановским.

В течение мая кабинет министров в узком кругу, «конспиративно» (за закрытыми дверями и не под протокол) оценивал, что предпочтительнее: распределение депутатских мандатов по четырем сословным куриям (дворянской, городской, крестьянской, еврейской) или земским собраниям (губернским или уездным) и городским думам, или реорганизация избирательной системы, учрежденной высочайшими указами 6 августа и 11 декабря 1905 года. Под реорганизацией подразумевалось перераспределение квот выборщиков на губернском избирательном съезде в пользу землевладельцев и богатых горожан. Для чего в каждой из губерний, во-первых, городскую курию раздробили на две – 1-ю (для состоятельных граждан) и 2-ю (всех прочих), во-вторых, число выборщиков от крестьян сократили примерно вдвое, а от землевладельцев, напротив, вдвое увеличили. Кроме того, список городов, избиравших депутатов напрямую, уменьшили. Из двадцати шести осталось семь: Санкт-Петербург, Москва, Киев, Одесса, Рига, Варшава, Лодзь.

Судя по воспоминаниям Крыжановского и Шванебаха, с 1906-го генерального контролера, большинство коллег Столыпина поддержали вариант с рокировкой выборщиков. Правда, Коковцов в союзе с Шванебахом попробовал помешать Петру Аркадьевичу, чтобы максимально отсрочить созыв очередной Думы. Дуэт предлагал после роспуска доверить сочинение нового избирательного закона Госсовету, где всю канцелярию, делопроизводство и порядок рассмотрения законов контролировал друг министра финансов, государственный секретарь Ю.А. Икскуль фон Гильдебландт. Эту идею оба сановника даже постарались внушить царю на приватных аудиенциях. Безуспешно. Николаю II более приглянулась «бесстыжая», как ее назвали сами авторы, схема с созданием на губернских избирательных съездах прочного большинства представителей от помещиков и крупной буржуазии, способного провести в Думу тех, кто одобрит пакет актов, необходимых для ускорения аграрной реформы.

Император утвердил концепцию премьера 28 мая 1907 года, после чего команда Крыжановского постаралась, как можно быстро, за два-три дня, расчертить новое «расписание числа выборщиков» по пяти куриям всех российских губерний и областей, а также избирательных округов Кавказа, Польши и Финляндии. Управились в срок, и 1 июня Столыпин вручил Думе ультиматум: та должна лишить депутатской неприкосновенности фракцию социал-демократов и санкционировать немедленный арест шестнадцати депутатов-революционеров.

Социал-демократы послужили предлогом для разгона. Тема возникла 16 апреля, когда депутат А.Г. Зурабов с думской трибуны объявил русскую армию карательной, не умеющей воевать с внешним врагом. Далее последовали инцидент с «солдатским наказом», адресованным членам РСДРП, обыск на квартире депутата-марксиста И.П. Озола, слухи о предотвращении покушения на монарха и популярного в войсках великого князя Николая Николаевича…

Между тем 21 мая специальная аграрная подкомиссия Думы признала закон от 9 ноября 1906 года неприемлемым, нуждающимся в замене другим, более прогрессивным. Похоже, сей вердикт и побудил премьера завершить вышеупомянутую «конспиративную» дискуссию, а спорный вопрос вынести на суд государя. Дума на демарш Столыпина ответила формированием чрезвычайной комиссии, доклад которой ожидала услышать 4 июня. Кабинет предпочел его упредить. Вечером 2 июня курьер отвез в Петергоф документы о роспуске нижней палаты, ночью вернулся с высочайшими автографами на них. Утром манифест и новые правила избрания депутатов обнародовали.

В согласии с августейшими предписаниями, выборная кампания стартовала 1 сентября. А 1 ноября 1907 года парламент возобновил работу. Комбинация с перетасовкой выборщиков себя оправдала. «Фильтр» из консервативных слоев общества обеспечил победу партии умеренных реформ – «Союзу 17 октября» во главе с А.И. Гучковым. К аграрной программе Столыпина октябристы относились с пониманием. Однако из 442 мест в Думе они приобрели 154, и им не хватало около семидесяти голосов, чтобы простым большинством узаконить начавшуюся в деревне реформу.

Поиск партнера по коалиции оказался непростым. Фракции, задававшие тон в предыдущем созыве (социал-демократы, трудовики, кадеты, «мирнообновленцы», мусульманская и польская группы), отпали почти сразу. В совокупности за ними значился 141 мандат (19, 14, 54, 28, 8 и 18). Оставшиеся 147 мест принадлежали правым направлениям – «Союзу русского народа» («черной сотне») А.И. Дубровина и близким ему идеологически региональным организациям (Тульский союз «За царя и порядок» В.А. Бобринского; Бессарабская партия центра П.Н. Крупенского; Союз русских избирателей Юго-Западного края П.Н. Балашова и ряда других).

Если левое крыло Думы ратовало за отчуждение помещичьей земли (безвозмездно или за выкуп) и с большим или меньшим сочувствием взирало на общину, то черносотенцы и иже с ними настаивали на реставрации самодержавия и ненавидели само слово «конституция». Максимум, с чем они могли смириться – с совещательным статусом обеих палат парламента. Мало того, основатель союза А.И. Дубровин стоял за сохранение крестьянской общины и выступил жестким оппонентом курсу Столыпина на ее разрушение. К тому же успех партии на выборах вскружил ему голову. Он тут же выдвинул лозунг: «Взорвать Думу!» изнутри, чтобы раз и навсегда покончить с конституцией…

К счастью, Дубровин в Думу не баллотировался, а заместитель вождя, В.М. Пуришкевич, депутатом избранный, касательно общины категоричных мнений не имел. Да и по части законодательных прерогатив парламента демонстрировал явные колебания. Будучи лично «за», как руководитель фракции вынужденно поддерживал официальную позицию. Впрочем, мысли бессарабского помещика Пуришкевича разделяли многие независимые правые, прошедшие в палату не по спискам дубровинской партии. Чем и воспользовался премьер.

По изначальному плану черносотенцы собирались в союзе с близкими по духу «регионалами» и октябристами поставить на голосование всеподданнейший адрес с просьбой преобразовать Думу в законосовещательную структуру. Намерение встретило откровенное неприятие «товарищей» из провинции. Они четко дали понять, в том числе и через прессу, что сотрудничать с командой Пуришкевича будут, если та не станет вредить Думе и откажется от опасных выступлений. На эту трещину в рядах правых и обратил внимание Столыпин. 25 октября он побеседовал с Гучковым и, судя по всему, рекомендовал Александру Ивановичу свернуть диалог с кадетами о формировании парламентской коалиции и присмотреться к тем правым, что выражали недовольство радикализмом Дубровина.

Уже 29 октября на совещании фракции октябристов в качестве гостя присутствовал П.Н. Крупенский, не преминувший заверить потенциальных партнеров, что и «им конституция дорога не меньше, чем всем другим конституционалистам». Тем не менее поворот на правых доброй половине соратников Гучкова не пришелся по сердцу. В итоге глава ведущей думской партии решил пока ни с кем не блокироваться, а прибегнуть к тактике качелей – солидарно голосовать то с кадетами, то с умеренными правыми, что впрочем, не помешало размежеванию последних с непримиримым крылом. Причем оно свершилось даже раньше, чем надеялись в правительстве. Благодаря дебатам по тексту адреса на имя императора.

8 ноября в момент избрания Думой комиссии 18-ти, призванной написать петицию, депутат от Херсонской губернии С.И. Келеповский публично упрекнул октябристов за голосование в пользу тех, кто занял «скамьи» «цареубийц», намекая на партию кадетов. Реплика возмутила зал и, прежде всего, многих единомышленников оратора. К примеру, В.А. Бобринский в знак протеста пересел в сектор октябристов. Похоже, выходка херсонского помещика переполнила чашу терпения умеренных правых. 9 ноября они поспешили сформировать новую «группу центра». В нее влились депутаты, отколовшиеся от двух парламентских фракций – «Союза русского народа» (В.А. Бобринский), правых (П.Н. Балашов и А.А. Потоцкий), и бессарабская партия центра (П.В. Синадино).

Как можно заметить, движение возглавили консервативно настроенные «регионалы» от Тулы, Юго-Западного края (Подолии) и Бессарабии. Крупенский примкнул к ним 13 ноября после одобрения в Таврическом дворце проекта всеподданнейшего адреса, в который «Союз» Пуришкевича тщетно пытался как-нибудь втиснуть слово «самодержавие», а кадетская партия – прилагательное «конституционный». Под занавес Милюков свою поправку снял, а черносотенцы не набрали большинство (146 – за; 212 – против). Им не хватило именно голосов «группы центра», она же «фракция умеренно-правых», которая устами Синадино поддержала официальный вариант адреса.

По разным данным, зачинщики «бунта» – бессарабцы – увлекли за собой от пятидесяти до семидесяти персон. Учитывая аморфность и неустойчивость новорожденного коллектива, твердо обеспечить двести двадцать два голоса в палате (в тандеме с октябристами) он пока еще не мог. Почему премьеру надлежало продолжить тайные происки внутри «крайне правых», как отныне именовались ультра-консерваторы, противники законодательной Думы. С целью той же – отделение от основного состава (около 80 человек) минимум двух-трех десятков народных избранников, а коли повезет, то и больше.

Миновало едва полторы недели, и предпосылки второго раскола в рядах команды Пуришкевича заметили все, в первую очередь журналисты. «Крайне правые» на фоне вспыхнувшей между лидерами – Дубровиным и Пуришкевичем – ссоры из-за оплаты штрафа, наложенного на газету «Русское знамя» (рупор «Союза русского народа»), разбились на две подгруппы – политическую (антиконституционалистов) и этническую (националистов). Над первыми шефствовал В.Ф. Доррер, вожак курских черносотенцев, над вторыми – князь А.П. Урусов, тульский помещик (земляк Бобринского), член фракции октябристов в Думе второго созыва.

Разумеется, обособиться помогли националистам. В первых числах декабря Урусов заявил о том, что «русские», нейтрально относящиеся к собравшейся Думе, покидают «крайне правых» и намерены в дальнейшем сотрудничать с фракцией Крупенского и Синадино. Таким образом, другие «русские», воспринимавшие законодательную инстанцию в штыки, не досчитались около двадцати мандатов. В совокупности альянс умеренно-правых и националистов имел без малого сто голосов и при смычке с фракцией Гучкова гарантировал Столыпину необходимое большинство в палате. Конечно, и бессарабскую, и национальную группы предстояло упрочить структурно, усилить идеологически и в плане лидерства. Тем не менее основания для веры в скорое утверждение аграрной программы у реформаторов появились. Более того, в том же декабре они получили весомое доказательство этому.

В третью Думу премьер внес законопроект о крестьянском землевладении 16 ноября 1907 года. Он отличался от того, что 6 марта обрела Дума вторая, ибо довольно быстро Петр Аркадьевич решил порядок выхода из общины изъять из него и представить отдельным актом. Так как описание процедуры повторяло слово в слово указ от 9 ноября 1906 года, то в думской канцелярии документ фигурировал под тем же заголовком – «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования» – и под той же датой – 9 ноября 1906-го. Зарегистрировали его в нижней палате 4 апреля 1907 года. В переизбранную Думу он попал чуть позже базового законопроекта, около 30 ноября.

Между тем 22 ноября депутаты сформировали земельную комиссию (аналог аграрной во второй Думе). Та 26 ноября образовала докладную подкомиссию из двенадцати членов, затем переименованную в 1-ю. Ей и полагалось провести экспертизу обоих законопроектов – и о крестьянском землевладении, и о порядке выхода из общины. 8 декабря по инициативе кадета А.И. Шингарева начали с обсуждения высочайшего повеления и… несмотря на критику соратников Милюкова, признали закон «в принципе, необходимым». Спустя четверо суток такое же мнение прозвучало и со стороны большинства Земельной комиссии. Активно возражал единственно трудовик А.Е. Кропотов. В итоге сорок пять членов думского органа одобрили передачу в собственность крестьянам «причитающихся им участков надельной земли» общины. Не согласились с тем четверо.

Дебаты в ключевой думской комиссии вселяли оптимизм, и по окончании рождественских каникул, в январе 1908-го, А.И. Лыкошин с подчиненными пригласил ее состав к детальному рассмотрению внесенных Столыпиным статей. Работа заняла три с половиной месяца. 22 апреля 1908 года отредактированная версия отправилась на одобрение общего собрания. Дума провела первое заседание по сему вопросу уже после летней вакации, 23 октября. Первое чтение закон прошел 22 ноября, второе – 26 февраля, третье – 24 апреля. Финальное, положительное голосование состоялось 8 мая 1909 года.

Осенью эстафету принял Государственный Совет. Примечательно, что 1 января 1909 года барон Икскуль фон Гильденбандт уступил важный пост госсекретаря А.А. Макарову, товарищу главы МВД с мая 1906-го, знакомого Столыпину еще по Саратову. Так что никаких «естественных» бюрократических проволочек на пути многострадального крестьянского закона не возникло. Он сразу же попал в особую комиссию, аналогичную думской аграрной (земельной), где изучался с октября до марта, после чего с поправками его вынесли на суд членов верхней палаты. Им понадобилось полтора месяца на прения и голосования. 30 апреля 1910 года закон утвердили, правда, в откорректированном виде, почему пришлось создавать согласительную комиссию с Думой. Она за месяц привела спорные моменты к общему знаменателю. 2 июня текст поддержала нижняя палата, 10 июня – верхняя, 14 июня 1910 года – император собственной подписью.

Далее в очереди стоял закон о землеустройстве, подробно регулировавший деятельность землеустроительных комиссий и расширявший посредством землемерных работ поле для маневра тем, кто желал, во-первых, выйти из общины, во-вторых, выйти из нее частным владельцем хутора или отруба. Кстати, свидетельства комиссии об отводе земли автоматически укрепляли отмеренную площадь за конкретным хозяином, что и предопределило позднее снижение заявок крестьян на выход из общины и рост таковых на проведение землемерной разверстки. Дума вотировала этот закон 18 февраля 1910-го. Госсовет же вновь потребовал изменений. Повторилась история с согласительной комиссией: окончательный вариант депутаты первой санкционировали 10 мая, второго – 23 мая, государь присоединился к ним 29 мая 1911 года.

Аграрная реформа обрела, наконец, легитимность. Наскоро сколоченная коалиция октябристов с «умеренно-правыми» и «националистами» прошла проверку временем. Впрочем, Столыпин не довольствовался размытостью сего альянса образца декабря 1907-го и позаботился об укреплении слабого звена блока – правого. Процесс развивался параллельно с парламентскими слушаниями крестьянских законопроектов. 18 июня 1908 года в Санкт-Петербурге учредительный съезд реорганизовал фракцию «националистов» в партию «Всероссийский национальный союз» (ВНС). Председательствовал в нем князь А.П. Урусов.

19 апреля 1909 года та же метаморфоза случилась с фракцией «умеренно-правых». Одноименную партию возглавил П.Н. Балашов, потеснив «бессарабца» П.Н. Крупенского. Петр Николаевич, «председатель и инициатор союза русских избирателей Юго-Западного края» (Волынская, Подольская и Киевская губернии), привел за собой во фракцию восемнадцать «земляков» (один с Волыни, восемь с Подолии и девять из Киева). Пусть к весне 1909-го группа уменьшилась на две персоны, тем не менее ядро из семнадцати депутатов имело явное преимущество в сравнении с молдавским центром Павла Николаевича, насчитывавшим всего восемь человек. К тому же на них падала тень «крайне правой» репутации девятого депутата от Бессарабии – В.М. Пуришкевича.

Неудивительно, что постепенно большинство «умеренно-правых» сплотилось вокруг более крупной и цивилизованной группы Балашова, которая затем быстро подмяла под себя и коллег националистов. 25 октября 1909 года обе фракции объединились, а 31 января 1910-го объявили о создании новой партии «Всероссийского национального союза» во главе с… П.Н. Балашовым. Урусова выбрали его товарищем, чего честолюбивый князь не стерпел и вскоре переметнулся к… «крайне правым».

А теперь самое интересное. 19 апреля 1909 года образовалась партия умеренно-правых. 8 мая 1909 года около полудня она солидарно с октябристами снабдила аграрный закон 1906 года долгожданной апробацией нижней палаты. И в тот же день, но в шестом часу вечера, Государственный Совет обсудил инициативу тридцати трех своих сотоварищей «об изменении порядка выборов членов Совета от девяти западных губерний» (Ковенской, Виленской, Гродненской, Минской, Витебской, Могилевской, Киевской, Волынской и Подольской). В роли ее адвоката выступил Д.И. Пихно, главный редактор газеты «Киевлянин», прежде профессор Киевского университета, лидер киевской ячейки «Союза русского народа» и с марта 1907-го один из государственных советников по назначению. Иначе выражаясь, в высокий чин пожалованный царем.

Смысл реформы заключался в учреждении национальных курий – польской и русской, чтобы прекратить избрание в Государственный Совет девяти лиц польской национальности на положенные девять вакансий. Распространение на регионы действия положения о земствах 1890 года должно было помочь в этом. Предполагалось разбить квоту на две части – шесть мест для русских и три для поляков. Любопытный факт. В правительственной ложе присутствовал Столыпин. Сразу после Пихно он взял слово и, признав предложение «приемлемым», рекомендовал палате поручить проработку деталей особой комиссии, пообещав немедленно внести в парламент законопроект о продлении полномочий прежней девятки депутатов на год, до лета 1910-го. Несмотря на возражения князя А.Д. Оболенского, большинство поддержало премьера (94 «за»; 64 «против»).

Однако Дума не сочла затею Петра Аркадьевича разумной. Комиссия по направлению законодательных предположений 23 мая высказалась за отклонение отсрочки выборов. Как ни странно, Столыпин упорствовал и настоял на компромиссном решении – на избрании поляками новых девяти членов Госсовета не на установленный законом трехлетний срок, а всего лишь на год. Дума одобрила данный вариант 1 июня, Госсовет – 8-го, император – 17 июня 1909 года.