Текст книги "Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры"

В дни петергофского совещания, когда Николай II искал лазейки, дабы максимально умалить политический статус Думы, Кривошеин с благословения генерал-губернатора написал второй всеподданнейший доклад – «Об установлении единства действий высших органов исполнительной власти в лице объединенного правительства». В нем он доказывал, насколько «разрозненность действий отдельных министерств» пагубна для выживания самодержавия вообще, а в условиях революции особенно. По мнению автора, надлежало противопоставить «объединенному и окрепшему недовольству» общества сильный Совет министров-единомышленников во главе с авторитетным председателем. А еще протеже Трепова аккуратно внушал государю, что «самодержавная власть… должна быть равно возвышена над всеми партиями и сословиями», стать «верховным представителем обеих властей», то есть Думы и Правительства, и освободить «себя от непосредственного участия во всех мелочах управления, дабы не быть вовлеченной в борьбу партий, и по заветам прошлого сохранить за собою в неприкосновенности положение Верховного главы всего государства».

6 августа 1905 года эти рассуждения поднесли царю. Ознакомившись с ними, Николай II 27 августа отослал документ в комиссию Д.М. Сольского, обсуждавшую меры государственного переустройства. Высочайшая резолюция гласила: «Рассмотреть прилагаемую записку. В ней очень много верного и полезного». Хотя адресат и заглотнул наживку Кривошеина, подцепить императора на крючок не получилось. Интрига подразумевала, что благодарный читатель отныне будет выслушивать единственно регулярный доклад премьер-министра, а «всеподданнейшие доклады» от прочих членов кабинета запретит. Укоренившись, новое правило вполне могло привести к постепенной утрате главой династии реальной власти. Неведение о «мелочах управления» вынудило бы Николая II все чаще и чаще автоматически утверждать проекты указов, предлагаемые первым министром. Их встречи все больше и больше приобретали бы характер пустой формальности, и со временем эксперимент, не исключено, закончился бы преображением России в парламентскую республику, где наследственный монарх – фигура чисто символическая.

Увы, комиссия Сольского, разбиравшая тезисы Кривошеина с 21 сентября по 12 октября, сочла главную меру черезчур радикальной. Государь к ее вердикту прислушался и «всеподданнейшие доклады» отдельных министров сохранил. Так что, если бы не внезапная помощь со стороны другого родственника Морозова – Г.А. Крестовникова, демарш двух товарищей министра обернулся бы полным конфузом. Всероссийская Октябрьская стачка буквально вырвала у царя то, что требовалось для появления со временем настоящего ответственного правительства – законодательные полномочия для Государственной Думы и структурную автономию для Совета министров. Примечательна реакция на стачку Трепова. 15 октября 1905 года он настоятельно порекомендовал «хозяину» поручить формирование кабинета Витте.

Очевидно, «диктатор» с наперсником надеялись, что волевой и честолюбивый выдвиженец Александра III справится с задачей постепенного вывода исполнительной власти из-под контроля близорукого и упрямого Николая II. Дуэт ожидало страшное разочарование. Многоопытный ветеран истратил весь свой кредит доверия на борьбу с революционерами, полностью исчерпав его уже к новогодним праздникам. Ясно, что без надежной общественной поддержки в лице проправительственного большинства в Думе премьер-министру не избавиться от высочайшей опеки. Посему Витте надлежало найти достойную замену. Чем Трепов с Кривошеиным и занялись, попутно позаботившись о том, чтобы иллюзии императорской семьи (Марии Федоровны, возвратившейся из Дании 15 февраля, прежде всего) в отношении Сергея Юльевича поскорее развеялись. Для чего вновь «мобилизовали» крестьянский вопрос.

10 января 1906 года Витте передал августейшей особе доклад об аграрной реформе, предусматривавшей обязательное отчуждение за вознаграждение 25 миллионов десятин «казенных, удельных, частновладельческих и иных земель» в пользу бедного и среднего крестьянства. Данный проект впервые всплыл осенью 1905-го. Тогда речь шла о немедленной конфискации аналогичного числа десятин у помещиков. Теперь Витте условия изъятия несколько смягчил. Тогда Трепов активно выступил за ущемление прав дворянского сословия, пообещав отдать мужикам половину собственной земли. Теперь… А.В. Кривошеин, товарищ Н.Н. Кутлера, с октября 1905-го главноуправляющего землеустройством и земледелием, 19 января вдруг публично раскритиковал в пух и прах предложения своего шефа, хотя до того демонстрировал ему, фактически сопернику, полную лояльность. Николай II, естественно, их тоже не одобрил, и, более того, пожелал вывести из кабинета инициатора, то есть Кутлера, заполнив вакансию Кривошеиным. Витте решительно воспротивился назначению креатуры Трепова. А царь по обыкновению заупрямился. Конфликт длился две недели, в течение которых Александр Васильевич считался правящим должность главноуправляющего: 12 февраля император огласил высочайшую волю; 27 февраля отступил, утвердив на министерском посту нейтральную фигуру – А.П. Никольского.

Однако скандал произвел неприятное впечатление на всех, среди прочих и на царскую родню. Витте, мешающий возглавить Земельное министерство общепризнанному в этой области специалисту, выглядел, мягко говоря, не лучшим образом. И когда вопрос об отставке премьера окончательно созрел, защищать почтенного царедворца никто из Романовых не бросился. Что касается аграрного закона Витте, то 2 марта царь документ отклонил, а уведомил о том главу кабинета три дня спустя не кто иной, как Д.Ф. Трепов. Тот же Трепов, явно по совету Кривошеина, отыскал и преемника Сергею Юльевичу. Разумеется, не И.Л. Горемыкина, с 22 апреля 1906 года официального председателя Совета министров. Старик взял на себя роль премьера на время, пока подлинный избранник освоится с плохо знакомой правительственной средой. Ведь он – провинциал, в Петербурге бывавший наездами. Саратовский губернатор Петр Аркадьевич Столыпин.

В середине сентября 1905 года Кривошеин вместе с И.Л. Горемыкиным (тогда членом Госсовета) и Н.Н. Кутлером (товарищем министра финансов) посетил Саратов и познакомился с руководителем края. Здравомыслящий, боевой и в меру жесткий администратор запомнился. На него и сделал ставку дуэт, когда осознал неизбежность прощания с Витте. Пост Петру Аркадьевичу на ознакомительный период наметили ключевой – министра внутренних дел. Правда, Николай II прочил на то же место П.Н. Дурново, который, конечно же, оттеснять царя от власти не думал. Почему и не пришелся ко двору дворцового коменданта. Несколько дней понадобилось Трепову, чтобы убедить императора расстаться с Дурново. К 20 апреля убедил, после чего Горемыкин отправил срочный вызов в Саратов. 24 апреля Столыпин приехал в столицу, на другой день встретился с государем, понравился ему, и 26 апреля 1906 года удостоился звания министра.

Утром 27-го в Зимнем дворце Николай II торжественной речью напутствовал депутатов Государственной Думы на конструктивное сотрудничество с новым правительством. К сожалению, оно не сложилось. Думское большинство – около двухсот крестьян – примкнуло к кадетской фракции (полторы сотни мандатов) на условии совместной борьбы за реализацию принципа отчуждения части помещичьих земель в пользу сельских общин. В дополнение к тому кадеты выдвинули ряд требований: упразднение Госсовета, введение всеобщего избирательного права, отмена смертной казни, поголовная политическая амнистия, формирование кабинета, ответственного перед Думой. Программу они обнародовали 5 мая. Горемыкин публично отверг фактический ультиматум 13 мая. События развивались на редкость стремительно. Трепов с Кривошеиным просто не успели на них отреагировать.

Уже 16 мая Совет министров, возмущенный непримиримостью и радикализмом парламента, констатировал неизбежность его роспуска, хотя в итоге и решил с этим не торопиться. Как выразился Столыпин, почему бы не дать законодателям еще «поговорить». Дрейф Петра Аркадьевича не в ту сторону явно обозначился. Однако комендант с товарищем спохватились слишком поздно, после бурных заседаний кабинета 7—8 июня, уверенно проголосовавшего за разгон «угрозы государству» в удобный момент. Приверженцы диалога с кадетами – В.Н. Коковцов, П.М. Кауфман, А.П. Извольский – остались в очевидном меньшинстве. Только тогда Трепов бросился спасать ситуацию. Осознав, что саратовский администратор не готов быть вторым Витте и, опираясь на парламентское большинство и общественное мнение, шаг за шагом отстранить Николая II от власти, Дмитрий Федорович рискнул сыграть ва-банк. В середине июня (видимо, 14-го или 15-го числа) он встретился с лидером кадетов П.Н. Милюковым (председателем партии) и обсудил с ним идею образования «министерства доверия» (два других вождя – председатель Госдумы С.А. Муромцев и «патриарх» И.И. Петрункевич от конфиденциальных контактов уклонились). Павел Николаевич повторил известные пункты партийной программы, с которыми (кроме амнистии) Трепов легко согласился.

16 июня в передовице газеты «Речь» (печатного органа кадетов) Милюков постарался закрепить успех, рекомендовав хозяину Петергофа при формировании нового правительства не «входить в приватные переговоры и выбирать из готовой программы то, что нравится, выбрасывая то, что не подходит», а «брать живое, как оно есть, или не брать его вовсе». Увы, совет проигнорировали. Не Трепов, а государь. Хотя к слову Дмитрия Федоровича царь весьма прислушивался, недаром комендант, по признанию камердинера императора Н.А. Радцига, вечерами с час и более просиживал в кругу царской семьи, поступаться принципами монарх не собирался, а потому доводы генерала принял с тремя оговорками. Во-первых, кадетам надлежало отказаться от всеобщей амнистии, во-вторых, от аграрного радикализма. В-третьих, Николай II пожелал проконсультироваться с двумя министрами – В.Н. Коковцовым и П.А. Столыпиным.

Судя по всему, глава финансов просто растерялся и не поверил в искренность самодержца, предъявившего ему список будущего кабинета – исключительно из числа членов кадетской партии во главе с Муромцевым (премьер) и Милюковым (МВД), почему и поостерегся одобрить «опасные эксперименты». Ну а коллега Владимира Николаевича раскритиковал перечень без всякого стеснения. Тем не менее, император попросил Столыпина побеседовать с Милюковым в присутствии Извольского, другого сторонника диалога с Думой. Вечером 22 июня они пообщались, но Петр Аркадьевич вел себя так, чтобы настороженность и подозрительность гостя не рассеялась. Естественно, позитивного результата прием не имел, о чем на другой день шеф МВД и проинформировал монарха. Однако история на том не закончилась. 24 июня британские газеты опубликовали интервью Трепова корреспонденту агентства «Рейтер», которым сановник известил потенциальных союзников об условиях сделки – министерство думского большинства в обмен на изъятие из программы двух статей – об амнистии и аграрной. Милюков ответил 26 июня опять же передовицей в «Речи», назвав генеральские претензии неприемлемыми.

Столыпин тут же попробовал перехватить инициативу и, не мешкая, пригласил к себе приехавшего утром из Москвы Д.Н. Шипова, в прошлом председателя Московской губернской земской управы (1893—1904), ныне лидера движения «Союз 17 октября». В присутствии А.П. Извольского министр предложил гостю после роспуска Думы возглавить коалиционный кабинет, из чиновников и популярных общественных деятелей. Шипов отказался, считая опасными иные варианты, кроме правительства, утвержденного парламентом. Тем не менее Петр Аркадьевич не сдался, а обратился за помощью к императору. Николай II ввиду неуступчивости Милюкова отнесся благосклонно к компромиссу по-столыпински, и на другой день утром Шипова предупредили, что 28-го его ожидает высочайшая аудиенция в Петергофе. Но Столыпин попал впросак. У вожака «октябристов» (кстати, среди видных членов этой партии с весны значился и Г.А. Крестовников) хватило духу и возразить самому государю, и откровенно объяснить ему же, почему не стоит препятствовать образованию министерства парламентского большинства. Шипов произвел сильное впечатление на Николая II, ибо, не стремясь к тому, выразил солидарность с Треповым. Под влиянием этих двух независимых друг от друга мнений император вернулся к плану дворцового коменданта, то есть предпочел потерпеть, пока кадеты созреют до исключения из программы двух ненавистных монарху пунктов – об амнистии и аграрной реформе.

К сожалению, отсрочка в целую неделю не образумила оппозицию. Лишь Милюков был не прочь ради власти пойти царю навстречу, а вот Муромцев с товарищами категорически не желали жертвовать чем-либо. Собрание думской фракции 3 июля продемонстрировало это со всей очевидностью. Участники с едва сдерживаемым неодобрением выслушали доклад лидера о переговорах с Треповым, и Милюков не рискнул действовать вопреки позиции большинства. Между тем 2 июля в нижнем саду Петергофского парка молодой террорист в упор расстрелял генерал-майора С.В. Козлова, думая, что перед ним Д.Ф. Трепов. Похоже, именно эта весть вновь поколебала решимость императора. 3 июля Николай II с четверть часа поговорил о чем-то с «любимцем», после чего вызвал на доклад Горемыкина и беседовал с ним свыше полутора часов. О чем? О мероприятиях по разгону Думы в воскресенье 9 июля. По возвращении в Петербург премьер немедленно затребовал к себе Столыпина с А.Ф. Редигером, военным министром, и известил их о высочайшей воле. Тут же они позвонили в Красное Село великому князю Николаю Николаевичу, в октябре 1905 года сменившему двоюродного брата на посту командующего гвардией и столичным округом, и попросили в ближайшую субботу вечером ввести в столицу войска. Хотя Редигер в воспоминаниях датировал совещание 2-м числом, скорее всего, мемуарист ошибся. До 3 июля, судя по дневнику Николая II и камер-фурьерскому журналу, Горемыкин с докладом к «хозяину» не приезжал. Сам Редигер на приеме в Петергофе вместе с Извольским и великим князем Николаем Николаевичем побывал 4 июля. Так что вердикт о закрытии Думы государь принял именно в понедельник 3-го, и до того, естественно, никто не мог обсуждать конкретные меры роспуска парламента 9-го числа.

Впрочем, царь продолжал колебаться, видя неодобрение Трепова и примкнувшего к генералу барона В.Б. Фредерикса, министра императорского двора. Сомнения терзали монарха и 7 июля в момент подписания указа о роспуске Думы, датированного по просьбе Горемыкина следующим днем. В противном случае утром в субботу он бы не приостановил выполнение указа на несколько часов. «Фаворит» убедил-таки главу государства прежде увидеться с Муромцевым. Тут же обычный курьер поскакал в столицу к председателю Думы с сообщением, что «роспуск отложен в ожидании уступок со стороны» кадетского ЦК (см. письмо Г.Е. Львова от 12 июля). А другой, царский нарочный, помчался к Горемыкину с повелением срочно приехать в Петергоф с завизированным накануне указом (см. воспоминания французского посла Л.-М. Бомпара).

Поразительно, но и этот нечаянный шанс кадеты упустили. По словам того же Львова, «Муромцев не решился собрать экстренное заседание главарей», то есть ЦК, а ограничился письменным обращением к царю с просьбой о встрече. Причем на ней планировал всего лишь выхлопотать аналогичную аудиенцию для Милюкова, которому и предстояло обо всем договориться. Реакция Николая II на сие вполне естественна. Когда около семи часов пополудни 8 июля к нему в кабинет вошел Горемыкин, класть на стол привезенную бумагу не понадобилось. Молчание Муромцева в главном властитель расценил, как принципиальное нежелание вывести за скобки два спорных вопроса. Монарх, не мешкая, пригласил к себе Столыпина и по окончании двухчасовой беседы назначил его третьим премьер-министром Российской империи.

Разумеется, не красноречие Столыпина подтолкнуло государя на подобный шаг. Да и не любил венценосец так импровизировать. Приветствуя Петра Аркадьевича незадолго до пяти вечера, он уже решился доверить молодому политику председательство в Совете министров. Но решился не сам. Кто-то посоветовал ему возвысить Столыпина… если с Муромцевым выйдет осечка. Кто точно, неизвестно. Хотя, скорее всего, это – генерал Трепов, выбравший из всех оставшихся зол наименьшее. Кстати, он общался с государем в утренние часы 8 июля.

Судя по всему, саратовский губернатор о протекции дворцового коменданта даже не подозревал. Потому и взял за ориентир мнение официального главы правительства – Горемыкина. Равняясь на премьера, проголосовал за разгон Думы, рассорился с кадетами и тем самым лишил себя возможности войти в состав «министерства доверия» на правах рядового члена, но с перспективой подняться со временем на более высокий пост, учитывая степень политического таланта и Муромцева, и Милюкова. Эта роковая оплошность еще аукнется Столыпину, который мог стать первым российским премьером, полностью зависимым от парламента, а не царя, со всеми вытекающими отсюда преимуществами. Увы, не стал и, больше того, приложил максимум усилий, чтобы уничтожить зачатки этой независимости в лице думского кадетского большинства…

Несомненно, Д.Ф. Трепов очень переживал крах своего далеко идущего замысла. Оттого и уединился на собственной петергофской даче, махнув рукой и на обязанности дворцового коменданта, и на вечера в кругу царской семьи. Никакая царская опала за «безумный» проект ответственного министерства генерала не настигла. Уверения А.П. Извольского в обратном продиктованы очевидной попыткой либерального политика приписать чужие «лавры» себе. Недаром министр в воспоминаниях особо подчеркивал, что Трепов «представил свой проект императору» не до, а «через несколько дней после роспуска Думы», подтверждения чему нет ни в одном ином источнике, ни мемуарном, ни архивном. К тому же, будь немилость государя реальной, а не мнимой, полномочия по охране монарха без промедления перешли бы к другому лицу. Однако Дмитрий Федорович их не утратил и по-прежнему возглавлял охрану Его Величества, правда, недолго. Сердце сановника, уже серьезно болевшего, не выдержало нервного напряжения, и 2 сентября 1906 года «диктатор» скончался. «Тяжелая потеря вернейшего человека», – записал на исходе того дня в дневнике Николай II. Об опальных так не отзываются…

А.В. Кривошеин – идеальный «премьер» Российской империи

Странным образом, Александр Васильевич оказался в стороне от баталий вокруг министерства парламентского большинства. Ни помогал, ни мешал Трепову. Похоже, обретался в резерве. Смерть генерала повлияла и на его судьбу. О нем забыли, в том числе и император. Формируя кабинет Столыпина, Николай II почему-то утвердил главой «крестьянского» министерства князя Б.А. Васильчикова (председателя Российского общества Красного Креста), а не того, кого с завидным рвением навязывал Витте в феврале. И в Думе, горячо спорившей о будущем деревни, блестящий ее знаток не появился, почему «свято место» занял другой чиновник, тоже неплохо знакомый с той же спецификой – В.И. Гурко, с 1902-го начальник Земского отдела, с марта 1906-го товарищ министра внутренних дел.

Без Трепова Кривошеин совершенно утратил политическое влияние. Несколько месяцев ему выпало прозябать на правительственных задворках, пока личное обаяние не помогло в очередной раз снискать симпатии очередной особо важной персоны – П.А. Столыпина.

В 1905 году в России возникла удивительная историческая спираль: те, кто прежде или тогда реально управлял империей – Витте, Трепов, Столыпин, раз за разом упускали свою возможность предотвратить «грозу семнадцатого года». Способов имелось два – легкий и трудный. Легкий предполагал учреждение парламентской республики британского типа, то есть с сохранением наследственной монархии, как декоративного института. Трудный требовал проведения радикальной крестьянской реформы. Республика снимала с династии Романовых ответственность за положение государства, перекладывая ее на выборные органы – парламент и Совет министров, которые в крестьянской стране не могли не выражать интересы крестьянской массы, что и подтвердил состав первой Государственной Думы. А значит, и политика кабинета парламентского большинства была бы крестьянской, избавлявшей миллионы мужиков в солдатской шинели от необходимости в 1917-м непосредственно вмешаться в государственные дела, дабы удовлетворить, наконец, собственные политические чаяния.

Урегулирование конфликта между двумя группировками русской буржуазии – московской и петербургской – буквально накануне Кровавого воскресенья уничтожило последнее серьезное препятствие на пути к государственному переустройству. Отныне все зависело от дальновидности и воли политических лидеров. Вот тут-то и вышла осечка. Витте в январе 1905-го промедлил начинать в тандеме с С.Т. Морозовым грандиозное преобразование, а в октябре того же года побоялся вступать в союз с социал-демократами. Трепов слишком поздно прозрел, успев к тому моменту «спасти» Николая II от главного «революционера», а себя от ключевого союзника – Саввы Морозова. Точно так же в мае – июне 1906 года чрезмерная осторожность Столыпина разрушила планы самого генерала. Если бы не опрометчивая поддержка новым министром консервативной линии Горемыкина, в итоге побудившая его же активно сопротивляться формированию «министерства доверия», «диктатор» продавил бы через императора правительство думского большинства, и первый важный шаг к республике на манер английской Россия сделала б…

Когда в свою очередь прозрел Столыпин, ключевого союзника в лице Трепова он уже потерял. Другие авторитеты в царском окружении, умевшие и, что существеннее, желавшие убедить государя самоустраниться от власти, отсутствовали. С революционными партиями Петр Аркадьевич рассорился. Так что ему поневоле пришлось по-настоящему впрягаться в аграрную реформу. Ту самую, за которую ратовали два питомца Земского отдела МВД – А.В. Кривошеин и В.И. Гурко. Напомню, о чем написал первый из них в январе 1905-го: община «воспитывает население в неуважении к чужим правам». Это и есть главный посыл доклада. Община ущербна не экономически, а политически. Давний спор историков о том, какой вид труда в сельском хозяйстве – коллективный или индивидуальный – предпочтительнее для России, оправдан или нет столыпинский курс на искоренение традиционной формы землепользования, обыкновенно крутится вокруг вопросов, связанных с производственной эффективностью и социальной защищенностью. Проблема культуры мужика-общинника мало затрагивается учеными, если вообще затрагивается. Между тем община – структура клановая, и, как каждый клан, в высшей степени эгоистична и враждебна ко всем, кто задевает ее интересы, будь то помещик, чиновник, интеллигент свободных профессий или рабочий. Оправдание своих и нетерпимость к не своим воспитывается в членах общины с детских лет. Отсюда и высокая склонность «улаживать» чуть ли не все конфликтные ситуации кулаком. Страшная гремучая смесь, особенно в условиях 1917 года, нейтрализовать которую и надлежало через размывание общинного строя.

Замена общины единоличным хозяйством лишала крестьянина опоры на «дружный» коллектив и волей-неволей побуждала учиться находить общий язык с окружающим, «враждебным» миром. Данный процесс постепенно превращал мужицкое сословие, несознательное и беспощадное в бунте, в конструктивного союзника двух «просвещенных» классов – буржуазии и пролетариата. В итоге угроза того, что случилось в 1917-м, ликвидировалась на корню, а значит, демонтажу полуабсолютизма последнего Романова не частью общества (буржуазией и пролетариатом), а всем обществом (буржуазией, пролетариатом и крестьянством) гарантировался абсолютно мирный характер, без бессмысленной кровавой войны всех против всех. Для сего преобразования крестьянства и требовались Столыпину легендарные «двадцать лет покоя, внутреннего и внешнего». Самое забавное, такой метаморфозе русского крестьянина сочувствовал и Николай II, совсем не догадываясь, чем обернется для опекаемой им «незыблемости самодержавия» «разобщение» русской деревни…

Владимир Иосифович Гурко прослужил «правой рукой» премьера, идеологом реформы, менее полугода. Ему посчастливилось руководить подготовкой обоих вариантов судьбоносного проекта: и того, что не пожелала рассматривать в июне Государственная Дума, и того, что 9 ноября 1906-го царь утвердил в обход распущенного парламента, воспользовавшись статьей № 87 Основных законов. Дело о хлебозакупках у фирмы Э.Л. Лидваля для переживших неурожай регионов подкосило карьеру Гурко. 17 ноября 1906 года император поручил комиссии Сената разобраться с обвинениями в адрес чиновника, заключившего контракт на поставку десяти миллионов пудов зерна, из которых пострадавшие губернии получили всего девятьсот пятнадцать тысяч.

Разоблачительные краткие заметки газеты «Речь» и «Русские ведомости» опубликовали 3 ноября, за неделю до подписания высочайшего указа по крестьянскому вопросу и через месяц после назначения 6 октября А.В. Кривошеина товарищем министра финансов, курирующим Дворянский земельный и Крестьянский поземельный банки. А Министерством финансов после полугодового перерыва, с апреля 1906-го, вновь управлял В.Н. Коковцов, сторонник правительства думского большинства и противник больших трат казенных денег на большие проекты. Между тем к осени 1906 года рядом высочайших повелений статус Крестьянского банка заметно повысился. Монарх расширил полномочия структуры и перевел на ее баланс значительную часть государственных и удельных земель. С целью вполне ясной: кредитному учреждению максимально облегчали работу по содействию крестьянам-единоличникам покупки свободных угодий, приобретенных банком у помещиков или полученных от Романовых.

10 октября 1906 года на заседании Совета министров обсуждались положения закона о будущем общины, через месяц подписанные царем. Коковцова судьба мужицких сообществ не сильно волновала. В принципе он одобрял намерения Столыпина по их раздроблению. Но не запланированные на преобразования траты через Крестьянский банк. Потому министр и попытался сорвать утверждение программы под предлогом важности рассмотрения проекта второй Государственной Думой, избрание которой предстояло зимой. Однако семь коллег Столыпина проголосовали вместе с премьером «за», и Коковцову пришлось смириться с неизбежным ассигнованием на Крестьянский банк крупных сумм денег.

В самом банке, как и в Дворянском земельном, управляющий отсутствовал с июля, с отставки креатуры Витте А.И. Путилова. Естественно, министр финансов думал откомандировать туда своего человека. Увы, Столыпин оппонента опередил. 6 октября на приеме у Николая II Петр Аркадьевич напомнил государю о Кривошеине, и тот, конечно, согласился перевести «приятеля» Трепова из товарищей Васильчикова в товарищи Коковцова, «директором» Крестьянского и Дворянского банков.

Очевидно, что кадровую рокировку вызвал дефицит единомышленников. Помимо Гурко и Крыжановского, второго товарища шефа МВД, иных соратников внутри министерства, готовых искренне взяться за переустройство деревни, Столыпин не имел. Оттого, зная о позиции Кривошеина по аграрному вопросу, премьер и поспешил привлечь его в лагерь реформаторов, доверив финансовый сектор «земельного раскрепощения крестьянства». Организационная сторона процесса поручалась Гурко, которого глава правительства видел своим преемником на посту министра и собирался в декабре добиться от императора соответствующего назначения. Прочие сферы деятельности МВД отдавались под опеку Крыжановского.

Слухи о намеченных Столыпиным персональных перестановках просочились в прессу сразу после перевода Кривошеина в Минфин. Примечательно, что 6 октября у Николая II побывал и Коковцов. Правда, ближе к вечеру. Столыпин посетил Петергоф около полудня. Не жаловаться ли на Петра Аркадьевича приезжал к царю Владимир Николаевич? Ведь Крестьянский банк формально подчинялся ему…

По Гурко кадетская «Речь» выстрелила 3 ноября не случайно. В тот день Особое совещание по снабжению продовольствием голодающих губерний заслушало доклады Земского отдела МВД о ситуации на местах, в том числе и рапорт коллежского советника Владислава Викентьевича Ковалевского, вернувшегося из инспекционной поездки по неурожайным провинциям, где он лично проверял эффективность перевозок зерна. По словам ревизора, возникшие «затруднения» на железных дорогах остались в прошлом, и теперь реально загружать и отправлять в регионы по триста шестьдесят вагонов в день.

На этом фоне сообщение А.А. Стаховича в оппозиционных газетах о подряде на поставку в течение трех месяцев из Курска в Казань, Пензу, Самару, Саратов, Симбирск и Тулу десяти миллионов пудов ржи, который В.И. Гурко, как куратор борьбы с разразившимся голодом, 20 сентября оформил «ватерклозетному» коммерсанту Э.Л. Лидвалю, неминуемо спровоцировало скандал. Прежде всего потому, что за полтора месяца действия контракта Лидваль практически ничего не сделал для исполнения принятого на себя «обязательства».

Несомненно, кадетская печать умышленно обратила внимание участников совещания на «любимчика» Столыпина. Отклики специалистов легли в основу целой кампании по дискредитации без пяти минут министра. За полторы недели пресса начисто погубила его репутацию. Петру Аркадьевичу пришлось навести справки и убедиться в правоте кадетского рупора; к 6 ноября Лидваль организовал отпуск в шесть городов всего пятисот вагонов зерна, несмотря на хороший аванс в размере восьмисот тысяч рублей, без промедления выплаченный Земским отделом, и перевод в сентябре и ноябре двумя траншами на банковский счет иноземца еще полутора миллионов рублей «для оплаты дубликатов накладных на погруженную рожь».

Уже к 8 ноября Столыпин отстранил Гурко от решения продовольственной проблемы (ею занялся глава управления местным хозяйством С.Н. Гербель), а 16 ноября, осознав призрачность выдвижения «фаворита» главой МВД, попросил А.А. Мосолова вычеркнуть Владимира Иосифовича из наградных списков, которые канцелярия императорского Двора составляла к 6 декабря 1906 года (на праздник тезоименитства государя). Ну а сам премьер на другой день предложил Николаю II учредить особую комиссию из пяти членов для выяснения подоплеки «Лидвалиады», как окрестили громкое дело журналисты.

Кто и зачем так вовремя нанес сокрушительный удар по фактическому автору аграрной реформы? То, как дозированно, малыми порциями, «Речь» в трех номерах (3, 7 и 11 ноября) раскрывала читателям степень собственной осведомленности о «махинациях» и влиятельных патронах шведского предпринимателя, наводит на мысль о заказном характере акции. Гурко не просто разоблачали, им явно манипулировали. Каждая из лаконичных «сенсаций» приглашала «жертву» отреагировать, и, судя по всему, та вела себя вполне ожидаемо для заказчика. Он заранее просчитал и попытку поспешного публичного оправдания с умолчанием неудобных фактов, и внутриведомственный поиск «предателя», и мобилизацию на защиту чиновничьей чести лучших публицистов праворадикальных и консервативных взглядов.