Текст книги "Закулисье Февраля. Масоны, заговорщики, революционеры"

23 июля атака на Думу достигла апогея: Стишинский предложил ввести вместо смешанных выборов думских депутатов сословные (от крестьянства, дворянства, духовенства и т.д.). Разгорелась дискуссия. В итоге император взял тайм-аут до понедельника 25-го числа. В воскресенье он виделся с матерью, а на другой день после еще одного тура жарких дебатов идею отклонил. Ведь против нее активно выступил великий князь Владимир Александрович. Да и великий князь Николай Николаевич тоже не поддержал.

26 июля совещание закончилось, но в течение заседания историк-славянофил Н.М. Павлов дважды призывал монарха заменить Государственную Думу Земским собором… Николай II промолчал. Не потому ли, что утром разговаривал с «Мамá»? А та накануне вечером долго выпытывала у одного из участников детали обсуждения… И пусть 6 августа закон опубликовали слегка откорректированным, а не в корне, странный петергофский маневр царя запомнился. Выводы напрашивались сами собой: монарх сотрудничать с общественностью не собирается и не будет… А тогда какой смысл в совещательной Думе?

Ключевая роль в «прозрении» московских промышленников принадлежала, безусловно, Григорию Александровичу Крестовникову (1855—1918), мужу Юлии Тимофеевны Морозовой, родной сестры С.Т. Морозова. В марте 1905 года он вместе с шурином собирался добиваться ограничения самодержавия в союзе с «питерцами», в июне примкнул к верноподданнической линии Найденова, 12 ноября того же года выступил наряду с П.П. Рябушинским, И.А. Морозовым, А.И. Коноваловым (лидерами радикальной «молодежи») учредителем Торгово-Промышленной партии, настроенной конституционно. Крестовников возглавил Московский биржевой комитет после смерти 8 декабря 1905-го Найденова. С Найденовым его связывали долгие годы работы в рамках этого комитета, и, судя по всему, не почтенный председатель, а фактический помощник Николая Александровича вел за собой московское купечество и весной, и летом, и осенью 1905 года. В Крестовникове оно видело продолжателя дела Саввы Морозова. Потому и верило ему, и шло за ним. Не Найденов, а Крестовников, хотя и не без влияния старшего товарища, в июне – июле дал Николаю II шанс образумиться. Когда же император не оправдал возложенных надежд, Григорий Александрович вернулся к прежней, морозовской схеме диалога с властью. С позиции силы.

Найденов, как и раньше, был против. Однако пожилого вожака уже мало кто слушал. Большинство предпринимательской Москвы вслед за вожаком предпочло воздействовать на упрямого государя способом на порядок эффективнее уговоров – всеобщей стачкой. Между тем Крестовников, в отличие от С.Т. Морозова, ни с Витте, ни с социал-демократами тесного общения не имел. В подробности плана, вынашиваемого погибшим родственником, едва ли посвящался, хотя, конечно, и Красина знавал, и с председателем Комитета министров виделся. Кстати, в памяти Витте Морозов и Крестовников остались неразлучной парой единомышленников. Тем не менее Григорий Александрович ведал не обо всех тайнах брата жены, что и понятно. Ведь иначе в Каннах могло случиться не «самоубийство» русского мецената, а несчастный случай с двумя фабрикантами из России…

В общем, Крестовников не мог замахнуться на то, что задумывал Савва Морозов. Перед ним стояла задача скромнее: вынудить царя учредить законодательную Думу. Посему координация с Витте предпринимаемых мер полностью отсутствовала. Московские купцы сосредоточились целиком на налаживании контактов с революционерами, авторитетными среди железнодорожников. И с большевиками, и с меньшевиками, и с эсерами, и с прочими агитаторами. Отъезд Красина существенно затруднил процесс. Потенциальные союзники в искренность «буржуев» не поверили. Им требовалось доказательство того, что сплоченность купцов – не пустой звук, что они умеют сообща драться до конца, до победы, и не бросят бастующих рабочих на полпути. Григорий Александрович Крестовников с товарищами таковое продемонстрировал.

В истории оно известно, как первый этап Всероссийской октябрьской стачки, охвативший десятки московских предприятий разных отраслей. Однако купечество общегородской протест не организовывало, а спровоцировало, невольно. В том размахе, которое движение приобрело, предпринимательская элита, в принципе, не нуждалась. Всеобщая стачка железнодорожников и служб связи – вот к чему она стремилась. Поголовная забастовка машинистов, ремонтников, телеграфистов и телефонистов Москвы автоматически влекла за собой паралич всей хозяйственной жизни страны. Старая столица – главный транспортный узел империи. Здесь сходились и отсюда расходились все главные дороги, все важнейшие линии технического сообщения. Надлежало всего лишь парализовать его и продержаться до тех пор, пока Николай II не осознает, что не репрессии или военная диктатура, а конституционная реформа – единственное средство разрешения политического кризиса.

Загвоздка с недоверием побудила предварить большую всеобщую забастовку малой. Акцию купеческой солидарности поручили провести одной из профессиональных корпораций. Выбор пал на печатников, с чем, кстати, согласились не все. Д.И. Филиппов, владелец хлебопекарен и знаменитой кондитерской на Тверской улице, полагал, что типографы должны разделить высокую честь с булочниками, и буквально силой заставил свой коллектив прекратить работу. Естественно, затея провалилась. Стачка пекарей, не всеобщая, конечно, продлилась три дня. 27 сентября выпечка свежего хлеба возобновилась повсеместно. К тому моменту всеобщая забастовка рабочих типографий отсчитывала пятые сутки.

Почин положила типография И.Д. Сытина, и не случайно. С лета на ней обсуждалась возможность улучшения условий труда. Хозяина убеждали сократить время работы до девяти часов, повысить зарплату, ввести пособия по болезни, инвалидности и беременности. 13 сентября администрация уведомила о частичном удовлетворении претензий. И что же? 19 сентября рабочие вдруг расширили перечень «пожеланий» до отмены сверхурочных и штрафов, введения оплачиваемых полностью отпусков – обычного ежегодного на две недели, по болезни на три месяца, и по беременности (до и после родов) на десять недель вместо шести, фигурировавших еще в августе. Ультиматум, априори невыполнимый, Сытин отклонил, и 20 сентября знаменитая типография встала. Стачка по той же схеме (предъявление неприемлемого списка, отказ дирекции, отключение всего оборудования) очень быстро распространилась на другие типо– и литографии. 22 сентября остановились крупнейшие из них, а с 23-го замерли все восемьдесят девять.

Подражателей у печатников почти не было. Слесари Миусского трамвайного парка, столяры мебельной фабрики Шмидта, табачники с «Дуката», литейщики «Гоппера и К˚» и механики с завода Густава Листа. Последние попробовали искусственно разогреть страсти, то есть скопом отправлялись к соседям и под угрозой рукоприкладства снимали с работы. Подобным манером число бастующих увеличилось ненамного… Впрочем, не это событие 26 сентября 1905 года достойно внимания, а волнения в мастерских Московско-Брестской железной дороги. Двухтысячный коллектив прекратил ремонт подвижного состава. 29 сентября коллег едва не поддержали мастерские Московско-Рижской ветки. Низовое звено железнодорожников явно рвалось в бой. Зато высшее в лице Всероссийского железнодорожного союза молчало. Потому стачку у «рижан» начальство успело предотвратить, а брестское депо быстро укротило, прибегнув к локауту.

Возглавлял ВЖС эсер И.И. Беднов, рабочий-телеграфист, «средний техник», как окрестили в народе революционеров-железнодорожников, в большинстве своем членов двух фракций РСДРП. Почему он от имени Бюро Союза позволил властям подавить революционный порыв в двух мастерских? Чтобы не повторить горький урок Иваново-Вознесенского Совета, проигравшего из-за нехватки денег. Простой одного московского узла стоил дорого. А если к москвичам присоединятся другие дороги? Кто оплатит дополнительные каникулы семисот тысячной армии машинистов, телеграфистов, ремонтников, путевых обходчиков и т.д.? Казна, управлявшая всеми важнейшими магистралями, не будет! Альтернативный источник – частный капитал, заинтересованный в забастовке. Но прежде надо удостовериться в его дееспособности. 26 сентября – четвертый день всеобщей стачки печатников, опекаемых московским купечеством, 29 сентября – седьмой. Срок слишком малый для окончательных выводов. Иное дело – две недели. Они истекали 6 октября. И вот любопытное совпадение. В течение 5—6 октября забастовку прекратили тридцать три из пятидесяти восьми типографий, до того не работавших (причем коллективы двадцати восьми вышли из нее, как по команде, сразу всей артелью).

А вечером того же 6 октября группа машинистов и мастеров Московско-Казанской дороги со станции Перово по телеграфу призвала служащих всех железных дорог с полудня 7 октября объявить всеобщую политическую стачку. Руководил группой лично И.И. Беднов. На другой день зачинщиков арестовали, но тут же толпа рабочих-железнодорожников освободила всех, после чего сопроводила вожаков в Управление Московско-Казанской железной дороги. Там в главном зале устроили сходку, одобрившую проведение всеобщей стачки. Телеграфисты выключили аппаратуру немедленно. Мастерские, станции, паровозные депо Курской, Нижегородской, Рязанско-Уральской, Ярославско-Архангельской веток встали 8 октября, Киевско-Воронежской и Брестской – 9 октября, Виндавской – 10 октября. Не подчинилась общему решению Николаевская дорога. Ее остановили силой 10-го же числа. С 8 октября забастовала и провинция – «средние техники» Орла, Тулы, Пензы, Казани, Тамбова, Саратова, Санкт-Петербурга…

Вся железнодорожная сеть империи встала к 17 октября 1905 года. Пресеклись пассажирские и товарные перевозки, не действовали телефонные и телеграфные линии. Мало того, железнодорожники увлекли за собой всех. Благодаря ВЖС началась настоящая всероссийская всеобщая стачка. К программе Союза, добивавшегося гражданских свобод и полноценного парламента, примкнули заводы, фабрики, конторы, магазины, муниципальные службы, земские и общественные организации, студенты, чиновники, рабочие, интеллигенция. Всего до полутора миллиона человек. Судя по всему, их «праздник непослушания» московское купечество не оплачивало. Они бастовали либо за свой счет, либо за счет иных спонсоров (промышленников Урала, Запада и Севера России). Однако поддержка железнодорожников всей страной заметно ускорила развязку. Паровозам не пришлось бездействовать месяц и более. Всего около недели. В пять часов вечера 17 октября 1905 года Николай II подписал манифест «Об усовершенствовании государственного порядка», вводивший в России «основы гражданской свободы» и принцип «одобрения Государственной Думой» всех законов, и в тот же день на Московско-Казанской дороге возобновилось движение поездов. Затем заработали и прочие направления.

Крестовников достиг поставленной цели и успокоился, переключившись на партийное строительство. Если он полагал, что исполнил завет Саввы Тимофеевича, то глубоко ошибался. В отличие от него, Морозов понимал, что стачку нельзя прекращать, пока удовлетворения не получат два других ведущих политических игрока – Витте и РСДРП. Иными словами, общее благо требовало отстранения от власти Николая II и учреждения в России республики де-факто, то есть с сохранением наследственной монархии в качестве декоративного атрибута. Но для этого надлежало соответственно скоординировать свои действия и с РСДРП, и с Витте, чего Григорий Александрович не сделал. В итоге и социал-демократы, и председатель Комитета министров реализовывали собственные планы разобщенно.

Один воспользовался всеобщей стачкой, чтобы при помощи придворных интриг протиснуться в кресло премьер-министра. Другие превратили ту же стачку в генеральную репетицию по организации вооруженного восстания рабочих, свергающего ненавистное самодержавие. Между тем Витте вовсе не считал Романовых кастой неприкасаемых. Сергей Юльевич предпочел бы возглавить парламентское правительство, а не кабинет министров, зависимый от императора. Со своей стороны, и лидеры РСДРП сознавали, что с падением царя восторжествует не диктатура пролетариата, а та же парламентская республика. Увы, потенциальные союзники весьма не доверяли друг другу, отчего и не сложился их альянс. Посредник же, умеющий наладить диалог, отсутствовал. Немудрено, что очень скоро ход событий развел одиноких «бойцов» по разные стороны баррикад, к вящей радости окружения Николая II.

Витте ловко сумел взять и государя, и августейшее семейство на испуг. 9 октября глава Комитета министров переговорил с царем, 10 октября – с царицей. Предупредил обоих, что без конституции и популярного премьер-министра династия погибнет, после чего с каждым днем забастовки наращивал давление на императорскую чету. Николай II сопротивлялся отчаянно, до последнего. Кульминация наступила 14 октября, когда Трепов, уже осознавший неизбежность реформы, распорядился по гарнизонам всех крупных городов империи при разгоне смутьянов «холостых залпов не давать и патронов не жалеть». Распорядился, верно, с одной целью: показать на практике венценосному «кретину» (характеристика Витте), что подобные меры больше не работают, что войска могут подавить восстание, но не могут «восстановить движение силою, хотя бы между Петербургом и Петергофом». Отсутствие беспорядков, а следовательно, и расстрелов в Санкт-Петербурге произвело впечатление на монарха. Он заколебался и к вечеру согласился издать манифест о свободах и правах Думы. Однако сутки спустя вновь заупрямился, вызвал консерватора И.Л. Горемыкина, которому в паре с А.А. Будбергом, шефом царской канцелярии, и поручил отредактировать неугодный текст. В результате из него исчез пункт о законодательных полномочиях Думы. Вечером 16 октября Витте ознакомили с этим вариантом, и тот, естественно, данный проект отверг, сразу же пригрозив, что не займет пост премьер-министра, если император не подпишет манифест в первоначальном виде.

Судя по всему, Николай II именно на такую реакцию и рассчитывал. Утром 17 октября в Петергоф пригласили великого князя Николая Николаевича, человека весьма авторитетного среди военных. Государь прочил дядю в военные диктаторы. Но Витте разгадал незамысловатую интригу и быстро ее нейтрализовал, устроив великому князю встречу с рабочим М.А. Ушаковым, в прошлом членом небезызвестного «Общества взаимопомощи». Не исключено, что столичный генерал-губернатор, покровитель Зубатова, о ней знал, а то и поспособствовал тому, чтобы обыкновенный труженик мог напрямую объяснить генералу из рода Романовых, чего хочет простой народ. И стоило царю в решающий день заикнуться о диктатуре, Николай Николаевич не замедлил опасный план августейшего тезки отклонить и тут же поддержать другой – графа Витте. Императору ничего не оставалось, как сдаться и санкционировать избрание Думы, законы и обсуждающей, и вотирующей.

19 октября Д.Ф. Трепов ушел в отставку, а С.Ю. Витте стал первым в истории России официальным премьер-министром. Сергей Юльевич явно не подозревал, что взобрался на край пропасти. Ведь социал-демократы готовились к вооруженному восстанию. Предотвращать кровопролитие, разумеется, будет новый глава правительства. Коли не сумеет, репутацию себе испортит основательно. На чем может сыграть государь, назначив нового премьера вместо Витте? Единственный шанс русского Бисмарка вырваться из западни – примирение с революционными партиями. Увы, налаживать диалог со штабом РСДРП – Петербургским Советом рабочих депутатов, возникшим 13 октября, в дни Великой стачки, председатель Совета министров, похоже, не собирался.

Парадокс! Витте мечтал избавиться от царского контроля, социалисты – покончить с абсолютной монархией. Общность интересов у них налицо: отстранить Николая II от власти! Им бы столковаться и повторить октябрьский натиск, чтобы де-факто преобразовать Россию в республику. Так нет. Премьер предпочел разгромить потенциального союзника, кстати, постепенно превращавшегося во всероссийский центр рабочего самоуправления и, что примечательно, влиятельного партнера, а не оппонента, общегородских хозяйственных органов – Дум. Что тому причина? На что рассчитывал «блестящий администратор», уничтожая тех, на кого, будучи в одиночестве, мог реально опереться в борьбе с готовившим реванш императором?

24 ноября Витте послал в мятежную Москву генерал-губернатором Ф.В. Дубасова, перед тем укротившего малой кровью крестьянские бунты в Черниговской и Курской губерниях. Однако спустя сутки тот вернулся в столицу и запросился в отставку, осознав, что с водворением порядка в Белокаменной не справится. К сожалению, глава правительства генерала не услышал и через неделю отправил обратно. Между тем 26 ноября полиция арестовала номинального лидера питерского Совета рабочих депутатов – адвоката Г.С. Хрусталева-Носаря. Социал-демократам объявили войну, и те приняли вызов, обнародовав 2 декабря манифест о финансовом бойкоте царского режима, подстегнув тем самым возникший вокруг сберкасс ажиотаж. Власть незамедлительно закрыла левые газеты и на другой день арестовала всех депутатов Совета, включая настоящего предводителя – Л.Д. Троцкого.

События в Петербурге спровоцировали выступление рабочих Москвы. 7 декабря в городе началась всеобщая стачка, которая из-за неловких действий Дубасова 9 декабря, допустившего уличные перестрелки с демонстрантами днем и штурм штаба боевых дружин в училище Фидлера вечером, 10 числа переросла в вооруженное восстание. Сражение с применением артиллерии велось по всему городу. К вечеру 15 декабря сопротивление войскам продолжалось на Пресне и на линии Казанской железной дороги. Подавлением этих очагов занялось подкрепление, откомандированное Витте в помощь московскому генерал-губернатору (Ладожский и гвардии Семеновский пехотные полки). 21 декабря бои в Москве стихли. Забастовка прекратилась двумя днями ранее. Всеобщая стачка в Петербурге длилась и того меньше – с 8 по 16 декабря 1905 года.

Витте победил… подобно царю Пирру. Вложил во всеобщее умиротворение весь свой авторитет. Побоище в Москве дополнила карательная экспедиция на Забайкальской железной дороге, где генералы А.Н. Меллер-Закомельский и, в меньшей степени, П.К. Ренненкампф в течение января без суда расстреливали митингующих рабочих. Среди многих погиб и И.В. Бабушкин. Акция закончилась 22 января 1906-го капитуляцией Читы. Конечно, глава правительства хорошо понимал, насколько сильно «экзекуции» в Москве, Сибири, в ряде других мест били по его репутации. Для нейтрализации этой угрозы граф и придумал хитрый ход – поставить во главе МВД «реакционера» П.Н. Дурново, в прошлом директора департамента полиции, специально изучавшего европейский опыт борьбы с радикальными партиями, соратника В.К. Плеве. Позднее, в воспоминаниях, премьер оправдывал обескуражившее общественность назначение наличием у чиновника умеренных либеральных взглядов. Кто-то из мемуаристов полагал, что Дурново – с февраля 1902-го товарищ министра, курирующий Главное управление почт и телеграфов – имел на Витте некий компромат, посредством которого и добился повышения.

Однако ближе к истине иное, вполне прозаическое объяснение: Сергей Юльевич намеревался внушить общественному мнению, что Петр Николаевич и есть застрельщик и организатор всех репрессий. Кто инициировал закрытие шести революционных газет 2 декабря? Главное управление по делам печати – структура МВД. Чьи люди на другой день арестовали депутатов Петросовета? Департамента полиции, тоже структуры МВД. Где формировались списки кандидатов в губернаторы, готовились циркуляры и распоряжения для рассылки в провинцию? В департаменте общих дел МВД. А руководил данным министерством П.Н. Дурново, до 30 октября в качестве исполняющего обязанности, затем в ранге управляющего. Прежний шеф – Д.Ф. Трепов – 26 октября 1905 года принял пост дворцового коменданта, командира службы охраны Николая II. Наконец, в том же октябре на должность товарища министра Витте пригласил С.Д. Урусова, тверского губернатора, до ноября 1904-го губернатора Кишинева (Бессарабии), отличавшегося по-настоящему либеральными взглядами. Легко догадаться, что именно Урусову надлежало по завершении войны с революционерами заменить дискредитированного начальника.

Не вышло! Хотя публика и приписала активности Дурново поражение социал-демократов, эсеров и прочих радикалов. Даже монарх поверил в это. Поверил и отблагодарил, пожаловав 1 января 1906 года «спасителя» в официальные министры и действительные тайные советники. Сам же «антигерой» с той поры окончательно осмелел и, чувствуя высочайшее одобрение, не стеснялся открыто возражать председателю Совета министров по поводу и без повода. В общем, Витте роковым образом ошибся. Вероятного союзника уничтожил, досадного оппонента взрастил. Последняя надежда рухнула на исходе марта 1906 года. На выборах депутатов первой Государственной Думы верх одержала партия народной свободы (кадеты), учредительный съезд которой прошел в Москве в дни всероссийской стачки – с 12 по 18 октября. Ее лидеры, отстаивавшие интересы либерального дворянства (земства), уклонились от участия в работе правительства Витте осенью 1905-го. Тем более, они не горели желанием сотрудничать с ним весной 1906-го, заполучив большинство в парламенте.

Лишенный какой-либо опоры среди партий, общественных и придворных группировок, нелюбимый императором первый премьер-министр России был обречен на отставку. Похоже, раньше всех незавидную перспективу разглядел С.Д. Урусов, покинувший кабинет в марте. Витте сопротивлялся еще с месяц, обременив государя соответствующей просьбой 14 апреля. Царь удовлетворил прошение на другой день, и 17 апреля поручил формирование второго кабинета И.Л. Горемыкину. К немалому удивлению многих, Дурново в него не попал. Он простился с должностью 22 апреля. Впрочем, самое важное событие свершилось сутки спустя, 23 апреля: Николай II подписал первую в истории страны конституцию – «Основные законы Российской империи». А ведь не хотел, как и расставаться с единомышленником – шефом МВД. В резерв – в члены Государственного Совета (вновь образованной верхней палаты) – монарх вывел Петра Николаевича поневоле, подсластив горькую пилюлю присвоением звания статс-секретаря. Кстати, в Госсовете Дурново возглавит фракцию крайне правых.

Однако кому, если не Витте, мы обязаны увольнением «Спасителя отечества» и утверждением «Основных законов»? Дмитрию Федоровичу Трепову и одному новому приятелю генерала. Разумеется, высочайшей апробации удостоился текст, выработанный на совещаниях Совета министров первого состава. Но мало кто знает, что официальному варианту предшествовал другой, обсуждавшийся в январе и феврале 1906-го в комиссии Д.М. Сольского и внесенный в нее… дворцовым комендантом. Причем в проекте Трепова обнаружились хитроумные пассажи, делавшие царских министров скорее зависимыми от Думы и Госсовета, чем от самого царя. На них-то и указал внимательный премьер-министр, изъяв погрешности из окончательной редакции. В итоге верховная власть сохранилась за Николаем II. А могла постепенно, со временем, перейти к премьер-министру. Заметим, разоблачения Витте не испугали Трепова. Напротив, генерал попробовал переиграть соперника, ознакомив с правительственным проектом лидеров победивших на выборах кадетов. Те, естественно, осторожно порекомендовали усилить ответственность министров перед Думой. Опираясь на мнение ведущей думской партии, Дмитрий Федорович убедил Николая II кое в чем откорректировать «Основные законы». Так, среди прочих появилась статья о контрассигнации монарших повелений членами кабинета.

Не правда ли, странная метаморфоза произошла с тем, кто еще год назад выслеживал Савву Морозова, желавшего, как минимум, ограничения самодержавия? Когда и как переродился генерал Трепов? Несомненно, прозрение наступило в преддверии или в дни Октябрьской стачки. Впрочем, не без посторонней помощи. Младший брат «диктатора», В.Ф. Трепов, с 1902 года губернатор Таврического края, до того с февраля 1899 по январь 1901-го возглавлял департамент общих дел МВД. По службе он часто общался и, в конце концов, сдружился с шефом Переселенческого управления министерства Александром Васильевичем Кривошеиным (1857—1921). Тот руководил структурой с декабря 1896-го, до 18 мая 1902-го в ранге помощника начальника, затем исполняющего обязанности начальника. Официально его утвердили в должности 23 декабря 1904 года.

Почему так долго откладывали с назначением? Верно, из-за происхождения кандидата. Кривошеин – внук крепостного, сын разночинца и бедной польской дворянки. В университете выучился на юриста. После работал в компании С.И. Мамонтова, с июля 1884 по ноябрь 1885-го обретался в Минюсте, в основном в московском архиве ведомства. В феврале 1887-го устроился в Земской отдел МВД, где на молодого чиновника обратил внимание сам министр – Д.А. Толстой. С сыном сановника Кривошеин совершил заграничное турне, после чего в январе 1889 года занял должность комиссара по крестьянским делам Ленчицкого уезда Калишской губернии Царства Польского. В Санкт-Петербург вернулся в январе 1891-го «делопроизводителем низшего оклада». С головой окунулся в крестьянские проблемы Великороссии, изучал общинный уклад, правила землепользования, инспектировал земства, постепенно став ведущим специалистом в этой области, чьи знания и опыт ценили и И.Л. Горемыкин, и Д.С. Сипягин, и даже Плеве.

Хотя многие и считали Александра Васильевича «очень ловким карьеристом», таковым он все-таки не являлся. Имел и жизненные принципы, и смелость, когда требовалось отстаивать их перед тем же начальством. Причем отстаивал на редкость дипломатически тонко и аккуратно, убеждая собеседника в итоге согласиться с услышанным мнением, даже если оно прежде и казалось неприемлемым. Между тем политическое кредо самого Кривошеина практически совпадало с политической программой… С.Т. Морозова. Что вполне объяснимо, ибо глава Переселенческого управления МВД еще в 1892 году женился на племяннице знаменитого предпринимателя – Елене Геннадиевне Карповой, дочери родной сестры Саввы Тимофеевича, Анны Тимофеевны Морозовой, супруги известного историка Г.Ф. Карпова. И, конечно же, новобрачный не мог не испытать на себе влияние неформального лидера московского купечества…

С.Т. Морозов в 1905 году намеревался в союзе с РСДРП и Витте отстранить Николая II от власти, преобразовать Российскую империю де-факто в парламентскую республику. Контакты с Витте через Съезд горнопромышленников Урала налаживались им с лета 1904-го. И какое странное совпадение: 6 декабря 1904 года А.В. Кривошеин пожалован в действительные статские советники, а спустя две с половиной недели стал полноправным хозяином в своем управлении. Не вмешательство ли Сергея Юльевича двинуло, наконец-то, в гору карьеру близкого родственника Саввы Морозова? И не есть ли это награждение следствие успешного завершения переговоров фабриканта с министром?..

Впрочем, как мы знаем, политический союз влиятельного царедворца с лидером московских деловых кругов благодаря Д.Ф. Трепову не сложился. Но вот парадокс. В борьбе против Витте и Морозова Дмитрий Федорович обрел незаменимого помощника в лице родственника Саввы Тимофеевича – А.В. Кривошеина. Казус объяснялся просто. Николай II видел опору самодержавию в мужике. Мужик с весны 1902 года много и часто бунтовал, сжигая и разоряя помещичьи усадьбы. Политически эти акции стоили мало. Однако убыток экономический приносили чувствительный. Императора погромы тревожили и побуждали искать средство умиротворения деревни, чем и занялось «Особое совещание по нуждам сельскохозяйственной промышленности» под председательством Витте, возникшее еще в 1902-м. Естественно, Трепов, придя к власти, постарался отстранить оппонента от решения столь важной проблемы. Понадобился профессионал, в ней разбиравшийся. Младший брат, Владимир Федорович, и указал на Кривошеина.

Пока Витте готовил для высочайшего рассмотрения «Записку по крестьянскому делу», столичный генерал-губернатор познакомился с главой Переселенческого управления, и весьма быстро проникся к нему симпатией. Александр Васильевич взялся за внесение на суд государя альтернативного доклада. Благо к основной идее главы совещания – в первую очередь отрегулировать гражданский статус крестьянина и судебную систему на селе – он относился скептически, думая, что корень зла – в общине, которая «воспитывает население в неуважении к чужим правам, тормозит у крестьян всякое культурное сельскохозяйственное начинание, убивает в них трудовую энергию». К тому же и текст с контрдоводами под заголовком «Земельная политика и крестьянский вопрос» Кривошеин, как участник совещания, набросал уже к 19 января 1905 года.

Трепову тезис о том, что «крепкое хозяйственное обеспечение сельского населения» снизит «его восприимчивость к революционной пропаганде», весьма приглянулся, и в первые дни марта документ с легкой руки «диктатора» лег на стол государя. Николай II, разумеется, реформу экономическую – по Кривошеину – предпочел реформе политической – по Витте, и 30 марта упразднил прежнее «Особое совещание», чтобы тут же учредить другое, под председательством И.Л. Горемыкина – «О мерах к укреплению и расширению крестьянского землевладения». Событие, внешне рядовое, не случайно запомнилось современникам из числа правящей элиты. Во-первых, оно дало старт аграрным преобразованиям, которые позднее назовут столыпинскими. Во-вторых, с того дня можно вести отсчет головокружительного политического взлета скромного чиновника МВД, бравшегося превратить мятежное крестьянство в «необходимый для государства охранительный элемент».

6 мая 1905 года царь реорганизовал Министерство земледелия и госимуществ в Главное управление землеустройства и земледелия, уволив в отставку А.С. Ермолова и переподчинив новой структуре Переселенческое управление МВД. Официальным главой ведомства 31 мая монарх назначил П.Х. Шванебаха, бывшего товарища министра, а имя настоящего обнародовал через неделю, 8 июня – А.В. Кривошеин, в ранге того же товарища министра. Умение «льстить без подобострастия», «шармировать» окружающих помогло Александру Васильевичу обаять всесильного Трепова. Чаяния крестьянства послужили «рычагом», посредством которого «племянник» Морозова не просто втерся в доверие к «диктатору», а всего лишь за пару летних месяцев 1905 года существенно изменил мировоззрение генерала. Беседуя раз за разом с новым другом об опасностях текущего политического момента, Дмитрий Федорович и не заметил, как признал необходимую насущность формирования правительства, ответственного перед парламентом.