Текст книги "Подставка для луны"

Теперь шедший впереди друга Павел лишь изредка оборачивался, чтобы обменяться улыбкой, означавшей, что все идет ровно так, как и должно быть. Внимания на остальных они с Витей обращали немного. Уж, и правда, очень разномастный в этот раз подобрался коллектив, «от пионеров до пенсионеров», как выразился Беляков еще на станции.

Иногда их обгоняли другие туристы, или наоборот, они обгоняли кого-то, остановившегося для перевязывания шнурков на обуви, а также для приведения в порядок другой одежды и амуниции. Так друзей обогнала уже не одна компания. И вот снова, судя по торопливому звуку шагов, кто-то собирался это сделать, отчего Павел уже привычно сместился на обочину, на секунду остановившись. А потом у него внутри что-то резко перевернулось…

Мимо торопливо прошла компания из трех молодых девушек, наверное, даже сверстниц. Первый две спутницы о чем-то негромко и с улыбкой переговаривались. Их Павел не рассмотрел и никогда бы, наверное, не запомнил, если бы не третья, идущая следом.

Около лица мелькнула темно-русая волна волос, собранных небрежно и одновременно изящно. Мечтательное и какое-то неземное лицо с тонкими, но хорошо запоминающимися чертами. Столь же неземной взгляд серых глаз. То ли улыбка, то ли нет. И в довершение образа плеер, черные провода которого прятались в высоком вороте белой с зелеными полосками куртки.

Ничего сверхъестественного в ней не было, ни Витя, ни спутницы этой девушки тоже ничего не замечали. Но, как случается сплошь и рядом, Павел на мгновение разглядел нечто, что недоступно увидеть другим, и оттого потерял дар речи.

Всю оставшуюся дорогу до привала он шел молча, изредка отзываясь на Витины реплики, благо тот и сам не был настроен на разговоры, наслаждаясь природой. Павел же продолжал идти за ней следом. Лица он теперь не видел, только волнистые пряди волос, легкий рюкзачок и общий силуэт, врезавшийся впоследствии в его память так, что даже по прошествии десятка лет вспоминался ему во всех деталях.

Почему-то он вспомнил Сольвейг. Павел даже не понял, почему пришел к нему в голову именно этот образ, разве только оттого, что природа вокруг почти такая же, как у Ибсена, в его норвежских горах. Такие же камни, сосны, реки и озера. Поэтому пусть будет Сольвейг, по крайней мере, пока он не узнает ее имени.

И стоило, пожалуй, окликнуть ее, в это нет ничего такого. Можно было даже для приличия сказать что-то дежурное про рюкзак или шнурки. Хотя нет, она в наушниках, не услышит, а касаться как-то не ловко…

– Значит, решено, – подумал Павел, – разыщу ее на привале и там заговорю с ней…

На этом воспоминание оборвалось, ведь на привале Павел ее не нашел, даже при том, что туристов было немного. Поэтому картина, развернувшаяся ненадолго перед его глазами, уступила место реальности.

Павел не запомнил, как оказался в подъезде, как вызвал лифт к себе на девятый этаж, как открыл последовательно два замка на входной двери. Только что он был на улице, а через какой-то миг уже осознал себя в квартире, сидящим в кресле и даже не переодевшимся: хорошо, что хоть обувь по привычке была оставлена на давно не чищеном коврике, разложенном у порога.

Комнатное окно с самого утра оставалось открытым настежь, отчего сквозь москитную сетку в помещение затекал прохладный, наполненный звуками улицы летний воздух. Лучи уже невысокого солнца вскользь проникали в комнату, ложась отдельными полосами на обои где-то под потолком и на верхотуру большого гардеробного шкафа.

На светлых следах, которые оставляло солнце в пространстве комнаты, в ее воздухе можно было разглядеть отдельные пылинки, пролетавшие подобно искусственному снегу за стеклом растрясенного снежного шара. Время от времени они ложились на свободные и не очень поверхности вроде письменного стола и умещавшейся на его краю неровной стопки бумаг, принесенных когда-то с работы на выходные. Но если одни пылинки под действием сквозняка садились на стол, то другие в то же самое время взмывали с него вверх, так что это назойливое подобие снегопада продолжалось и явно не собиралось заканчиваться.

Некоторое время Павел просидел в кресле, откинув голову и будто бы собираясь задремать. Но затем, вспомнив что-то важное, торопливо поднялся и направился в соседнюю комнату, которая обычно пустовала и использовалась им как склад. Зачем ему две комнаты, Павел и сам не мог объяснить. От родителей он съехал почти сразу после выпуска, сняв именно двухкомнатную квартиру. Выходило дороже, но для себя он почему-то решил, что одной комнаты будет мало, а потому остановился на более просторном варианте. В результате жил он в зале, там же принимал редких гостей, а спальня почти сразу стала складом, где кроме велосипеда, швабры и других громоздких вещей находился разве что комод, заполненный до отказа всем, чем Павел обычно не пользовался. Он представлял собой своего рода хранилище для предметов, которые еще были нужны, но сказать для чего именно, их хозяин уже затруднялся.

Именно к комоду направился Павел, как могло бы показаться со стороны, даже несколько торопливо. Какое-то время он открывал один за другим перегруженные ящики, выкладывая и меняя местами их более или менее бесполезное содержимое, пока, наконец, не достал то, ради чего начал свои поиски.

Фляжка за эти годы ничуть не испортилась: из качественного метала, хорошо сделанная, она не потемнела и не заржавела, разве только запылилась немного. Так что пяти минут под краном вполне хватило для того, чтобы придать ей изначально присущий серебристый блеск.

Закончив с поисками, Павел вернулся в кресло и вновь расположился в нем почти неподвижно, неспешно перебирая пальцами гравировку на фляжке. И нужно ли говорить, о чем он думал в этот момент? Очевидно, о том, как странно иногда бывает: время проходит, все вокруг меняется до неузнаваемости, но каким-то чудом от прошлой жизни остаются такие вот странные, вполне осязаемые следы, которые доказывают, что все это не сон, не фантазия, а реальность, пусть и давно прошедшая.

Глава 3

Идти было чуть тяжелее, чем обычно: от утреннего тумана, упавшего на землю, почва размокла, а на траве и листьях кустарника лежали большие холодные капли росы, похожие скорее на следы ночного дождя. Воздух был свеж и прохладен, с привкусом, подобным тому, что ощущается на берегу водоема в ветреную погоду.

Солнце, робко появившись между сосновых столпов, еще не успело согреть охлажденную за ночь природу. Но ржавая их рыжина засияла уже огненными красками, оттененными на контрасте густой зеленью крон.

Птицы не слишком старались, лишь изредка, побеспокоив тишину, слышался недолгий, но мелодичный посвист или игривый стрекот. Ветра тоже не было. Лес стоял в полном безмолвии, во всем своем гордом великолепии встречая утро и солнце, готовясь только вздохнуть полной грудью и жить полной жизнью, как ему в общем-то и положено.

Каменник привык смотреть вокруг себя и очень хорошо чувствовал по малейшим приметам, ждать ли смены погоды или каких-то других характерных для местной природы событий. То, что лес непривычно безмолвен, он уже заметил, да и вокруг озера, от которого он возвращался к себе на камни, было подозрительно тихо. А это значило только одно: скоро что-то изменится, и это будет нечто большее, нежели погода или направление ветра.

Впрочем, словно в опровержение его мыслей, из-за деревьев послышался шум. Точнее разговор, довольно громкий, чтобы можно было различить в нем два знакомых, но совершенно разных по звучанию голоса. И, судя по ним, каменник уже готов был вдоволь посмеяться. Оттого, насколько возможно ускорив шаг, он вывалился из кустов на перекресток двух тропинок, протоптанных людьми за долгие годы и никогда на его памяти до конца не зараставших.

Вполне закономерно каменник заметил того, благодаря кому эти тропы не размыло дождем и не затянуло растительностью, даже когда по ним ходило гораздо меньше людей, чем в последнее время. Тропиночник был, пожалуй, единственным, кто охранял созданное не природой, а людьми. Точнее, вытоптанное ими. Впрочем, человек все-таки – часть природы, да и звериные тропы тоже по его части, так что от остальных он мало чем отличался. Разве только полным отсутствием лица: его просто не было, как ни вглядывайся под коричнево-серый капюшон, завершавший подобие запыленной, небрежно подпоясанной накидки.

Второй источник голоса оказался еще интереснее. В кронах деревьев, куда был обращен, судя по наклону головы, взгляд тропиночника, кто-то постоянно сновал, весело смеясь. И этого кто-то каменник тоже знал хорошо: воздушница, полопрозрачная, почти эфемерная, легко скользила в высоте, периодически хватаясь за ветки тонкими руками. И если удавалось поймать момент и приглядеться к ее едва различимому лицу, то бросались в глаза сразу две очень яркие черты: горящий взгляд больших светлых глаз и широкая улыбка, обнажавшая белые зубы почти до корней. Впрочем, духа безобиднее сложно было найти.

Тропиночник, казалось, готов был залезть на дерево, настолько он был возмущен:

– Ты когда успокоишься уже? Только я порядок наведу, как опять пыль столбом. Ты ураган хочешь надуть?

– Если я буду в полную силу стараться, тут ветки падать начнут, – откликнулась воздушница. – А это так, дружеское приветствие.

– У меня от твоих приветствий беспокойство одно, – тропиночник повернулся к каменнику и указал ладонью наверх. – Нет, и вот что мне с ней делать?

В этот момент ему в затылок прилетела сосновая шишка. Как только он поднял голову, прямо под капюшон попала вторая.

– Вот я тебе сейчас!

В ответ пролился смех, то еле уловимый, раздающийся с большой высоты, то слышимый совсем рядом, едва ли не за спиной.

Каменник попробовал сгладить беседу, которая до его прибытия явно не задалась:

– Ладно вам уже, довольно, – обратился он скорее к тропиночнику, который в отличие от неугомонной собеседницы точно стоял рядом. – Чем сильнее злишься, тем она больше…

– Да я знаю, – кажется, тропиночник уже улыбался, только вот понять это было невозможно. Путать он умел не хуже, чем находить дорогу. – Но согласись, какова зараза. Знает, что от меня вообще никак не зависит, вот и нашла, кого донимать.

– Просто, как по мне, вы оба вездесущи, – заметил каменник, опершись о ствол ближайшей сосны. – Так что места вам двоим мало в лесу.

– Мне места хватает, – выпалила из-за спины воздушница, пролетев мимо и усевшись в этот раз на небольшой пригорок прямо напротив перекрестка. – Если я от вас устану от всех, улечу высоко и ищите потом меня.

– Велика же будет потеря, – отозвался тропиночник и снова едва не получил шишкой по голове, успев уклониться в самый последний момент.

– У нас скоро общая встреча, – заметил каменник, – Так что никто никуда не спрячется в ближайшие дни. Нам пещерника достаточно с его затворничеством, не хватало еще, чтобы кто-то другой надумал пропускать.

– Ты про середину года?

– Ага, солнце уже высоко.

– А я в заботах чуть не забыл.

– Тем более это странно, ведь обычно ты мне напоминал, а не наоборот, – каменник был немного удивлен.

– Выходит, я вырастил достойную смену и теперь можно расслабиться, ни о чем не думать и ждать твоих напоминаний по самым важным поводам.

– А вот сейчас уже я в тебя шишкой кину, – с улыбкой процедил каменник.

– Я невыносим, знаю, – рассмеялся тропиночник в ответ.

– Не прошло и ста лет, а он признал, – отозвалась с пригорка воздушница.

Однако тропиночник ничего не ответил ей. Он на секунду замер, внимательно к чему-то прислушиваясь.

– Ладно, а кто это идет? Вроде наши, и вроде не совсем – чуткий слух тропиночника первым уловил шаги, доносившиеся издалека, от места, где одна из дорожек делала несколько крутых поворотов, огибая небольшие холмы, заросли и буреломы. Всех, кто шел по ним, он слышал на большом расстоянии, отчего легко мог определить, человек ли это или кто-то из местных обитателей.

– Ты меня даже заинтриговал, —каменник тоже обратил внимание свое на дорогу. – Первый раз вижу, что ты сомневаешься.

– Есть у меня одна догадка, – начал было тропиночник, но каменник только коротко кивнул, давая знать, что понял его мысль.

Впрочем, ждать пришлось недолго. Через некоторое время хорошо знакомый свист заставил тропиночника громко и весело крикнуть в сторону шагов, слышимых уже совершенно отчетливо:

– Ну что, лешие вы мои, куда путь держим?

Не менее громкий голос откликнулся, разносясь эхом между деревьев:

– Сейчас сам все увидишь.

Из-за поворота показались три фигуры. Две из них каменник узнал сразу: хвойник и листвяница, обычно сливавшиеся с растительностью, на дороге были видны и даже слишком заметны: высокие, с раскидистыми шапками зелени на голове, ветками и листьям по всему телу, из-за которых выглядывали их лица: чуть более темное у хвойника и округлое, березово-белое у его спутницы.

Третьего каменник видел впервые, и именно на него обратил все свое внимание. Тем более что силуэт был едва различим, и лишь некоторые черты угадывались в нем, позволяя предположить, что принадлежит он человеку. Точнее сказать было нельзя, уж очень блеклой, как бы утратившей цвета была эта фигура.

– Ох, надо же, – пробасил хвойник. – И ты здесь.

В довесок он помахал каменнику рукой.

– А вот и тот, кого мы хотели встретить больше всего. К тропиночнику отправились, чтобы тебя найти. Он-то лучше всех у нас знает, кто где топчется.

– Как видишь, я здесь топчусь, – отозвался каменник. – А это, стало быть, к нам?

– Да, – протянул хвойник. – Листвяница его нашла вот совсем недавно, как только туман спал. Расскажи, как оно получилось.

Листвяница небрежно смахнула ветку, лежавшую у нее на лбу на манер пряди, и начала:

– Мы с хвойником обычно вместе везде ходим, сами знаете. А сегодня я задержалась, ушла вишневые кусты смотреть, и слышу шорох. Ну, думаю, туристы опять пришли, полезли собирать. Так ведь рано еще, какая может быть вишня. А потом вижу его. Я тут самая молодая и сама почти ничего не помню, так я тогда напугалась. Но как только на него посмотрела, сразу поняла, что это наш.

– Ты это поняла, когда он тебя увидел и попятился, – усмехнулся хвойник. – А что он там крикнул, даже я услышал.

– С непривычки случается, – заметил тропиночник.

– На крик сразу пришел хвойник, – продолжила листвяница. – А этот стоит у березки, спиной к стволу и смотрит на нас.

– И конечно спрашивает, где он оказался и кто вы такие, – рискнул предположить каменник, для которого эта история становилась все интереснее.

– Ага, все так и было, – кивнула листвяница. – Я ему начала объяснять, а он не понимает ничего.

– Потому что ты объяснять не умеешь, – рассмеялся хвойник.

– И ты тоже хорош, – возразила листвяница. – Как ты ему сказал? «Теперь это твой дом».

– Но ведь правду же сказал…

– Все это замечательно, – вмешался каменник. – А теперь лучше будет, если мы с ним останемся наедине и поговорим. Я спокойно все ему объясню.

Он повернулся к стоявшей неподвижно фигуре и произнес, внимательно и насколько возможно приветливо посмотрев в глаза (впрочем, глаз он толком рассмотреть не смог):

– Бояться меня не надо, и их тоже.

Силуэт ничего не ответил. Кажется, он потерял дар речи и никак не реагировал на происходящее.

– Да, непросто тебе будет, – заметил хвойник. – После того крика я от него ни слова не слышал.

– Вот поэтому не будем здесь толпиться. Точнее, вы продолжайте, если надо, а мы пойдем.

– Ну, бывай, расскажешь потом, – кивнул тропиночник, и следом за ним попрощались остальные.

Каменник подошел к силуэту и негромко позвал его за собой. Как и в случае с хвойником, словно лишенный воли, тот сразу же последовал за ним.

Решение пришло сразу и без лишних сомнений: каменник решил отправиться в свое любимое место, к нагромождению валунов. Во-первых, потому что находиться там было привычнее. К тому же, жизнь нового обитателя тоже будет связана с камнями, а значит, следовало начинать к ней приспосабливаться.

По дороге каменник не стал нарушать тишину: раз новый знакомый ничего не спрашивает, значит, время еще не пришло. В этом смысле он, сам того не понимая, повторял поведение предыдущего скальника. Тот, будучи от природы немногословным, говорил лишь в моменты, когда к нему обращались с вопросами.

Каменник, безусловно, был разговорчивее, но как вести себя в этой ситуации, пока что не понимал. Все-таки до этого ему не поручали ничего подобного. А, впрочем, разве кто-то поручил и сейчас? Или мог поручить? Все получилось, как часть бывает здесь, само собой, просто потому, что каменных духов было немного. К тому же пещерника, и так крайне неприветливого, с недавних пор никто не видел. Оставался еще тропиночник, но зная, как занят второй в летнюю пору, когда люди приходят сюда толпами, каменник и не подумал просить его об одолжении. Впрочем, никто и не сомневался, что вводить в курс дела нового скальника придется именно каменнику, недаром же хвойник отправился за ним едва ли не на другой конец леса.

И все же, добравшись до валунов, каменник решился заговорить:

– Садись, пока можешь побыть здесь. На этих камнях удобно и довольно спокойно. К тому же, это самое сердце нашего леса, отсюда до любого нужно места идти не слишком далеко.

Силуэт ничего не ответил, однако же сел на крупный пологий камень, почти полностью вросший в землю, так что видна была едва ли десятая его часть.

Некоторое время каменник безуспешно ждал ответа, после чего продолжил:

– Ты сейчас не в том настроении, чтобы слушать меня, и, скорее всего, не до конца понимаешь происходящее. Думаю даже, что тебе кажется, будто ты спишь, а все это какой-то странный сон. Что же, может оно и так. Но разбудить я тебя точно не в силах, поэтому могу предложить только привыкнуть к этому сну, осмотреться вокруг. А когда будешь готов, мы поговорим. Я всегда здесь, и если даже отлучусь по делу, то ненадолго. Ты тоже можешь пойти куда захочешь, но пока еще не советую. Лес ты не знаешь, отчего легко можешь в нем заблудиться, да и мне потом придется тебя искать. Или встретишь кого-нибудь из наших. Нет, никто тебя абсолютно точно не тронет, но напугаться с непривычки достаточно легко. Так что побудь лучше пока здесь.

Не дождавшись ответа и на это раз, каменник расположился на уступе, образованном двумя валунами на манер кресла, облокотился спиной на один из них и закрыл глаза, отчего на какое-то время стал совсем незаметен, слившись с окружавшей его горной породой.

Глава 4

Солнечный свет, пробиваясь сквозь стекло, падал на монитор под острым углом, позволяя разглядеть накопившуюся на нем пыль. Пожалуй, давно стоило ее стереть, но уборщице за это не платили, а самому было все время то некогда, то лень.

На экране был развернут текстовый редактор, а в нем открыт очередной документ. Ниже, во вкладках прятались правовая программа-справочник и несколько других страниц, тоже исключительно официальных и рабочих.

Стол под экраном был завален бумагами: с печатным текстом и написанными от руки, стандартного формата и стикерами, с пометками карандаша и без них. А еще, если хорошо покопаться в этих бумагах, то можно было найти канцелярские принадлежности вроде ручек и скрепок, или даже мобильный телефон, который постоянно норовил потеряться из виду, лишь время от времени напоминая о себе звонками и всхлипами приходящих в мессенджер сообщений.

В кабинете стояла привычная сосредоточенная тишина, взрываемая время от времени стуком по клавиатуре и треском копировальной техники. За соседними компьютерами коллеги: обычно кто-то в отъезде, на процессе или по другим делам, но в этот раз сложилась редкая ситуация, когда все оказались на своих местах.

Олег, невысокий, с гладко выбритой головой и темными выразительными бровями, в который раз подчеркнуто серьезно перечитывал бумаги, время от времени хмурясь и бормоча себе что-то под нос. Оксана, тоже всецело поглощенная работой, время от времени поправляла черное каре или перебирала руками небольшой, едва заметный на шее кулон. Таня, запустив руки в густые каштановые волосы и периодически покусывая карандаш, делала какие-то пометки. Только сидящий у окна Швецов, невозмутимый начальник отдела, настолько простой и добродушный, что воспринимался всеми как равный, методически набивал на клавиатуре очередной документ. Рабочий день медленно шел к завершению.

Впрочем, длилась эта идиллия недолго. В половине пятого покой нарушил Юрий Андреевич, зам генерального. Как всегда энергичный, он быстрыми шагами вошел в кабинет и взял слово.

– Как дела? – Давала о себе знать похожая на заграничную привычка спросить и, не дожидаясь ответа, говорить дальше. Все давно знали ее, и потому никто не собирался отвечать. – Странно как-то, все на месте. Как говорится, на боевом посту. Никому никуда не надо?

– Андреич, – откликнулся Швецов. И он здесь, пожалуй, единственный, кому разрешена подобная фамильярность. – Я сейчас к коллегам нашим скатаюсь. Ты понял к кому.

– Они дождутся?

– Да, Гуськова сказала, что до меня не уедет.

– Ты уж там не обижай даму, – сострил Юрий Андреевич. – Не заставляй ее долго ждать.

– Какой там, – отмахнулся Швецов, – Тут две улицы ехать, даже пешком успею.

Юрий Андреевич в этот момент уже не слушал, решая, кого бы опросить еще. А вернее, с кого бы начать опрос.

– Олег, – первым досталось тому, кто сидел ближе всех к двери, – как у тебя суды прошли?

– Юрий Андреевич, – Олег собрался с мыслями, стремительно перекладывая стопки бумаг по своему столу, – там, видите ли, такое дело. В общем, отложили заседания…

– До какого?

– Дайте вспомню, на семнадцатое вроде.

– Ты мне точно скажи.

– Да, до семнадцатого, точно.

– Почему отложили-то? Опять то же самое?

– Там, в общем, такое дело. Видите, судья…

– Да знаю я, в чем там дело, – Юрий Андреевич начал закипать. – Вопрос в том, почему еще у председателя суда нет заявления на ускорение.

– А зачем? Я смысла не вижу.

– Ну, значит, я так генеральному и скажу, – Юрий Андреевич повысил голос. – А он не увидит смысла тебе премию платить. Я кстати только что от него, и он еще от вчерашних приключений не отошел. А ты его добить хочешь?

– Ладно, я вас понял, сделаю, – Олег примирительно поднял руки.

– Смотри, завтра проверю, – затем шеф переключился на Татьяну. – У тебя как?

– Все хорошо, разбираюсь. Устраняю замечания, про которые вы сказали.

– Ах, да, – Юрий Андреевич ударил себя ладонью по лбу, – ты же полчаса назад приносила все подписывать. Заработался совсем, в отпуск пора… А у тебя как, Оксана?

– Все хорошо, – Оксана как всегда кратко, без лишних эмоций и даже не отворачиваясь от монитора отчиталась буквально в двух словах.

– Я всегда говорю, что ты молодец. А у тебя, Павел?

– Все нормально. Пишу отзывы.

– Срок когда?

Павел раскопал под бумагами ежедневник и заглянул в него:

– По ним послезавтра. Успею, Юрий Андреевич. Почти все готово.

Шеф повернулся к Олегу и назидательно произнес:

– Вот сколько я тебе уже говорю, у всех ежедневники, все записывают. Ты бы тоже завел.

– У меня все в телефоне, – парировал Олег.

Юрий Андреевич недовольно произнес что-то нечленораздельное и вышел из кабинета, так же торопливо, как до этого ворвался в него.

На какую-то минуту после в воздухе повисла абсолютная, почти театральная тишина, чтобы почти сразу смениться тихим прыскающим смехом и вздохами сразу из нескольких концов кабинета. К такой эмоциональной зарядке все уже давно привыкли, но запретить относиться к ней с юмором юристов не мог никто. И если Швецов был как всегда невозмутим, то у остальных это получалось куда хуже. И как было оставаться серьезным, если Олег с артистизмом прирожденного пародиста уже «отыгрывал Юрия Андреевича», да так хорошо, что не поверить ему было бы очень сложно.

– Оксана, – выбрал он первую жертву, умело подражая интонациям шефа. – Вот скажи, ты все акты сделала?

– Какие акты? – Оксана, кажется, и правда удивилась вопросу, хотя возможно она лишь подыграла коллеге.

– Как какие, – продолжал Олег все так же невозмутимо. – За январь.

– За какой январь? – взмолилась Оксана.

– Как это за какой, е-пэ-рэ-сэ-тэ? – не унимался Олег. – Ты должна знать. Вот тебе за что зарплату платят?

– За работу, – парировала она.

– А чем ты сейчас занята? Что генеральный скажет? А я знаю, что он скажет, – Олег окончательно вошел в образ, так что отличить его от Юрия Андреевича на слух можно было только по интонации голоса. – Он тебе скажет следующее…

Дальше случилось то, за что Олега в отделе негласно обожали – настоящее мастерство моментального перевоплощения. Еще секунду назад говорил заместитель генерального, а теперь в стенах кабинета раздавался строгий, почти командный голос директора:

– Если завтра актов не будет, пойдете всем отделом территорию мести. А здесь будут другие люди работать.

– Олег, хватит уже, не пугай коллектив, – вмешался Швецов. – А то, правда, все разбегутся. Или генеральный услышит, и пойдешь потом в театр играть.

– А это вариант, – заметил с улыбкой Олег.

Коллеги продолжали обмениваться шутками еще какое-то время, но Павел их уже не слушал. Углубившись в работу, он снова и снова перечитывал один и тот же абзац судебного решения, сформулированный настолько сложно и двусмысленно, что суть его постоянно ускользала, отчего он все больше раздражался.

Разобравшись наконец (или, по крайней мере, уверив себя, что все стало понятно), Павел переключился на документы. Предстояло набрать на компьютере подробные объяснения, которые, на первый взгляд, обещали занять добрую полудюжину листов. Впрочем, здесь было попроще, с идеей Павел уже определился, так что оставалось изложить свои мысли более-менее связно, копируя и перефразируя нужную информацию.

Впрочем, и с этим как-то не задалось. Вчерашний разговор с друзьями почему-то глубоко врезался в память, разворошив старые воспоминания, ожившие теперь удивительно ярко и подробно, как будто все это случилось только вчера…

Лагерь встал недалеко от просеки, растянувшись по ровной, довольно удобной лужайке, трава на которой росла не слишком буйно, чтобы мешать поставить на ней палатки. Рядом протекал ручей, а лес, скорее березовый, чем хвойный, довольно хорошо укрывал от ветра.

Павел и Витя снова не стали погружаться в гущу событий, обосновавшись на самом краю лагеря, почти в низине.

– Комаров тут не будет? – засомневался было Павел.

– Не должно быть, – Витя пожал плечами, впрочем, тут же уточнив, – по крайней мере, их тут не больше, чем везде.

– Ну, тогда встаем здесь, а то мне нужно еще пойти посмотреть кое-что.

– Или кое-кого? – с улыбкой спросил Витя.

Павел промолчал.

– Да ладно тебе, это ж очевидно было.

– Что очевидно? – откликнулся Павел.

– Как ты смотрел на нее. Всю дорогу как будто под гипнозом. Я тебя таким не видел еще.

– Каким? – Павел начал было раздражаться.

– Не знаю, задумчивым, мечтательным. Так идут, наверное, за смыслом жизни. Короче говоря, влюбился ты.

Павел выразительно посмотрел на друга:

– Такими темпами я и с тобой общаться перестану. И что я, не могу познакомиться с теми, с кем иду в одной группе? Всяко будет интереснее. И еще, у нее подруги есть, тебя тоже представлю при случае.

– Ладно, считай, что убедил, – задумчиво улыбнулся Витя. – У нас никогда ничего по плану не бывает. Так что пусть будет неделя в большой веселой компании. Только с палаткой по-быстрому помоги, а потом можешь начинать свои поиски.

Обустройство, и правда, не заняло много времени, так что вскоре Павел уже бродил по лагерю, не сказать, чтобы очень большому, но, во всяком случае, довольно обширному для такого количества людей. Сложности добавляло и то, что некоторые палатки стояли уже в лесу или между зарослей кустарника: каждый решал сам, где будет удобнее.

Какое-то время на присутствие Сольвейг не было даже намека, отчего Павел начал даже сомневаться, не померещилась ли она ему. Но Витины слова доказывали обратное, так что Павел упрямо продолжал поиски.

Наконец, на другом конце лагеря он увидел девушек, идущих от ручья. Не сказать, чтобы он узнал их сразу, но, похоже, это были подруги Сольвейг. От неожиданности Павел заволновался, сам удивившись подобной, непривычной для него робости, отчего не стал подходить к ним, а только остановился, посмотрев вслед в надежде выяснить, в каком направлении они идут.

Девушки, не пропадая из поля зрения Павла, остановились около одной из палаток и завели разговор с обитателями соседней: возрастной парой, готовившейся развести костер. Судя по всему, девушки были не слишком хорошо знакомы с туристическими премудростями, отчего скооперировались с людьми более знающими. Насколько понял Павел, они принесли воду для всех, а их соседи в это время занимались огнем.

Павел хотел было подойти и спросить у девушек про их подругу, которая, вероятно, куда-то отлучилась или же сидела в палатке, но в последний момент передумал. Почему-то ему показалось неловким беспокоить их сейчас, тем более при большом скоплении людей (а четверо посторонних выглядели для него в тот момент именно так). Поэтому он расположился на траве в некотором отдалении от компании, делая вид, что любуется окрестностями: Павел все еще надеялся, что Сольвейг появится, и он сможет поговорить с ней или хотя бы познакомиться.

Впрочем, никто так и не появился. Никто, кроме Вити, который через полтора часа после ухода Павла начал беспокоиться. Нашел он друга достаточно быстро, плюхнувшись рядом с ним на траву.

– Ну и зачем ты тут сидишь? Ты же искать пошел.

Павел кивнул в сторону палатки.

– И давно? – спросил Витя.

– Я практически сразу с ее подругами столкнулся, я ее почему-то нет. Вот все это время и сижу.

– Так давай подойдем и спросим, – предложил Витя.

– Не стоит. По дороге будет еще случай, тем более, за целую неделю.

– Ну, как хочешь, – Витя устало потянулся, подняв руки вверх. – Тогда пошли обратно, нам еще ужин надо сделать, пока не стемнело.

Павел неторопливо поднялся с земли и дождался, пока встанет Витя, после чего они направились на противоположную сторону лагеря…

До конца рабочего дня Павел так и не закончил документ, оставив его назавтра. Впрочем, для воспоминаний тоже не оставалось времени: пора было расходиться, так что в кабинете осталась только Оксана, которой нужно было доделать какие-то бумаги.

Павел вышел одновременно с остальными (разве что Швецов, как и планировал, уехал из офиса немного раньше). Татьяна, как всегда энергичная, торопливо шла впереди, в то время как Павел с Олегом следовали за ней, обсуждая что-то дежурное и не очень важное.

Однако на лестнице между этажами Татьяна резко обернулась и спросила со свойственной ей прямотой и внезапностью:

– Через неделю иду с друзьями в поход. Ищем человека в команду, а то у нас один не может, а мы изначально решили, что идем вшестером. Есть добровольцы?