Текст книги "Город Г…"

Глава 4. О том, в каком обществе пришлось оказаться нашим героям

В аэропорту их встретил Жульен. Он сам был за рулем и весело сказал Степе, что здесь, во Франции, он будет возить всю компанию и при этом не возьмет со Степана ни франка. Машенька незаметно перевела своему попутчику то, что говорил шеф, на что Степан запоздало осклабился, выражая понятливость к юмору. Ехать было неблизко, как сказал Жульен, часов пять. На пути Маша ежеминутно выражала восторг видами, воздухом и всем, что им встречалось на пути – даже вывесками и колоритностью персонажей, попадавшихся по дороге, она любовалась откровенно и радостно. Ей очень понравились французские полицейские – женщины, в красивой темно-синей форме, исполненные достоинства и совсем не страшные со своими маленькими, как будто игрушечными, автоматами. Она тараторила то по-русски – для Степы, то, как бы спохватившись, переходила на французский – для Жульена.

Степе тоже стало получше на свежем воздухе, да и таблетки Нелли Жоресовны, вероятно, помогли его организму – он немного оживился и мог уже позволить себе продолжительное время не закрывать глаз, мог даже вертеть головой без риска, что его тут же замутит.

По дороге Бенаму рассказывал о структуре корпорации – какие есть подразделения, кто занимает какие должности и к кому по поводу чего можно и нужно обращаться. Бенаму рассказывал целый час, Машенька переводила для Степы, который каждый раз после того, как она шептала ему на ухо всю фразу Бенаму, удовлетворенно кивал головой и говорил пофранцузски, что именно так он все и понял.

Из всего экскурса у Маши отложилось лучше всего, что старенький Патрик Бенаму, хотя ему уже больше семидесяти лет, сам фактически управляет всем предприятием, являясь президентом, и ни одно сколько-нибудь серьезное решение не проходит мимо него, хотя старший брат Жульена – Франциск, являясь вице-президентом, тоже имеет большое значение, но какое именно, Машенька не поняла. Здесь она запуталась, а переспросить боялась. Ей было непонятно, чем занимается Франциск Бенаму. Жульен, коротко рассказывая о функциях старшего брата, вскользь упомянул о каком-то особенном направлении, и несколько раз подчеркнул, что Франциск и Патрик, дед и старший внук, вместе управляют предприятием.

* * *

Окончив вводную лекцию, Жульен Бенаму рулил по знакомой дороге и думал о своем брате. Ничего радостного или светлого не было в этих мыслях. Он был младше на восемь лет, не очень спортивный и совсем не бойкий. Больше всего Жульен любил тихонько играть в свои кукольные игры, а еще он любил мечтать, лежа в своей кровати и отвернувшись к стене. Они спали в одной комнате, и Жульен, перед тем как заснуть, обязательно должен был попредставлять себе всяких необыкновенных и магических приключений, как бы поиграть в них про себя. Это было нужно, чтоб отогнать злых и опасных чудовищ, уже готовых, как только выключат свет, напасть на маленького мальчика, а возможно, и на его старшего брата. Играя так, он, сам того не замечая, начинал тихонько озвучивать сцены, возникающие у него в голове. Жульен старался делать это очень тихо, едва открывая рот, но Франциску это шипение, доносившееся из дальнего угла комнаты, всегда мешало спать. Сначала он несколько раз требовал, чтобы Жульен заткнулся, потом кидал в него тапки, сначала один, затем второй… Каждый раз Жульен умолкал на некоторое время, а потом опять совершенно незаметно для себя начинал играть, и это в конце концов приводило в ярость старшего брата. Тот вскакивал, срывал с Жульена одеяло и хватал его за шею – он всегда старался схватить брата именно за шею, за самое горло и сделать при этом такое лицо, что маленький мальчик вовсе не был уверен за сохранность своей жизни через минуту. Так, прижимая перепуганного, лежащего перед ним без одеяла в одних трусиках младшего брата за горло к кровати, Франциск, стискивая зубы, говорил неопровержимые и справедливейшие вещи о том, что Жульен живет в его, Франциска, комнате и обязан считаться с его интересами, и еще, что Франциску в отличие от маленького бездельника Жульена, сидящего целыми днями дома, завтра в школу, и он не может быть невыспавшимся из-за того, что маленький полудурок никак не может нашипеться в течение дня и продолжает этим заниматься еще и ночью! Жульен соглашался со старшим братом и изо всех сил старался играть беззвучно или почти беззвучно, но он никак не мог не доиграть совсем, потому что тогда защита от ночных злодеев была бы недостаточной! Как-то раз, когда Жульен еще не заснул, но играл совершенно молча, про себя, и не мешал брату, он услышал какие-то странные, повторяющиеся звуки, перемежающиеся с тем, что Франциск, как будто задерживая надолго дыхание, потом глубоко и прерывисто вздыхал, это было немного похоже на всхлипывание и было очень странно, потому что Франциск не плакал никогда и презирал плакс. Тихонько повернувшись, он заметил, что кровать брата как будто дрожит и одеяло шевелится в такт дрожания кровати. Жульен испугался и окликнул Франциска, просто чтоб узнать, все ли нормально и не нужно ли позвать родителей… Франциск, какой-то запыхавшийся, немедленно высунулся из-под одеяла и повернулся к брату с таким перекошенным яростью лицом, что Жульен уже приготовился получить ужасную взбучку. Но брат отчего-то не стал вылезать из-под одеяла, но почти с рыданием в голосе и потрясая сжатыми кулаками говорил, как он ненавидит Жульена за то, что тот не дает ему жизни и везде его преследует, и что день, когда Франциск станет жить один, станет самым счастливым днем в его жизни, а пока он не живет, а страдает из-за этого маленького подлеца. Тогда Жульен ничего не понял, но наутро за завтраком, когда вся семья была в сборе, он попросился у родителей спать в отдельной комнате, оттого что он уже не так боится спать один и к тому же не хочет мешать брату Франциску трястись… Мама и папа очень смеялись тогда, дедушка почему-то не смеялся, а старший брат с грохотом вскочил из-за стола и убежал, бросив на Жульена кошмарный, уничтожающий взгляд, хотя Жульен ничего плохого тогда сделать не хотел. Мама встала и пошла вслед за Франциском – его утешать, а папа еще посмеялся и, весело сказав дедушке, что старший мальчик уже становится большим, пообещал Жульену отдельную комнату в самое ближайшее время. Жульен тогда не понял, почему трястись ночью – значит становиться большим. Как-то вечером он тоже попробовал потрястись на своей кровати, уцепившись руками за изголовье, но так быстро, как у Франциска, у него не получалось, и, честно говоря, он быстро устал от этого утомительного и глупого, по его мнению, занятия.

Через несколько лет, когда Жульен впервые поехал в летнюю школу и узнал о приятных возможностях аутоэротической активности, он вспомнил тот случай, и ему стало стыдно перед братом. Он отчасти понял все раздражение, которое вызывал у Франциска, и понял причину его злых и жестоких поступков. И Жульену стало грустно из-за того, что такая ерунда послужила основанием для их взаимной вражды. Если бы тогда Франциск сказал ему, в чем дело, Жульен даже родителям не стал бы говорить и вел бы себя гораздо тактичнее. Но между братьями Бенаму никогда не было такого доверия.

* * *

Вообще жизнь их семьи делилась на две части: до тех пор, пока родители были еще живы, и после того, как их уже не стало. Жульен тогда очень плакал, а Франциск сказал брату, чтобы тот не разводил девчоночьих соплей и вел бы себя как мужчина, а потом, когда Жульен все равно не мог остановиться, зло дернул его за руку и сказал, что он терпеть не может, когда парни ревут, и если Жульен не остановится, то Франциск будет всю жизнь считать его бабой. Если бы в тот момент не подошел дедушка и не заступился за младшего внука, неизвестно, чем бы дело кончилось. А дедушка обнял Жульена, прижал к себе и сказал, что когда у мальчиков умирают родители, то плакать можно столько, сколько хочется. Дедушка тоже плакал тогда. Маленькому Жульену было всего восемь лет, а Франциску шестнадцать. В тот день брат в первый раз напился, его глаза сделались стеклянными, ничего не видящими и очень страшными – Жульен от страха даже заперся на ночь в своей комнате и все равно долго не мог уснуть. Потом Франциска выгнали из школы, он связался с наркоманами, попал в тюрьму и шесть месяцев отсидел.

Жульен очень переживал, но не мог не чувствовать облегчения, когда его родной Франциск переместился из соседней с ним комнаты в тюрьму. Было очень стыдно так думать и так чувствовать, он посылал брату письма, посылки и один раз даже ездил к нему вместе с дедушкой. Франциск тогда сказал им, что начинает новую жизнь и что хочет учиться, но подальше от дома. Освободившись, Франциск уехал в Америку, там поступил в университет, окончил его, начал работать. Жульен рос без него пять лет, потом брат приехал домой и не один, а с женой – очаровательной американкой. Это был уже совершенно другой Франциск. Он не задирался и не обижал Жульена, он стал воспитанным и очень умным. Все окружающие хвалили Франциска и говорили, как колледж и университет благотворно повлияли на характер этого молодого человека. Его ставили в пример Жульену как успешного, умного и сильного, давая понять, что младший Бенаму этими замечательными качествами не очень-то располагал. Только один дедушка не очень радовался, а внимательно присматривался к своему старшему внуку и ничего не говорил.

Франциск вскоре защитил диссертацию по экономике, некоторое время он даже преподавал в университете, но потом все-таки решил подключиться к семейному бизнесу. Теперь Франциск вице-президент компании, а Жульен – далеко не самый удачливый региональный управляющий. Супруга Франциска – Джессика, продавая продукцию Бенаму в Америке, приносит компании гораздо больше дивидендов, чем Жульен, и это не только Франциск так говорит, а действительно так оно и есть. Возможно, Жульену достаются не самые удачные регионы, но ничего не поделаешь – дедушка говорит, что если быть настойчивым и последовательным, везде можно поймать золотую рыбку. Дедушка очень любит Жульена, а весь семейный бизнес, собственно говоря, дедушкин – именно он, вернувшись с войны, где был летчиком-истребителем и сбивал фашистские самолеты, начал с нуля и построил свою компанию, кредитуясь в разных банках, закладывая все семейное имущество и работая по восемнадцать часов в день. Дедушка рассказывал, что почти тридцать лет они отдавали долги, выплачивая в виде процентов банкам существенную часть прибыли. Он всегда смеялся, что заработал состояние не только себе, но и еще пяти-шести банкирам. Теперь компания Бенаму – устойчивая и процветающая, дедушка уже старенький, и Франциск готовится вступить в управление всем, чем владеет семья.

* * *

На первый день у новичков не планировалось никаких занятий или поездок, только вечером их пригласили на корпоративный пятничный ужин, рассчитывая, что до этого они должны прийти в себя и отдохнуть. Степан и Маша по приезде были препровождены в небольшую гостиницу за городом, где каждый из них получил маленький отдельный номер. Им было объявлено, что в отеле у них оплачено проживание и ежедневный завтрак с ужином, а днем они будут в разъездах по предприятиям Бенаму, и обедать им предлагается вместе с сотрудниками каждого из посещаемых объектов, на что им и выдали командировочные – по сто франков на день из расчета двухнедельного пребывания. Каждый из молодых людей, получив на руки всю сумму, подумал об одном и том же: что постарается не тратить ни копейки из этих денег на глупые обеды в забегаловках, а использует их с гораздо большей пользой. Машенька очень хотела привезти их домой и отдать маме, а Степан… Степан имел на них более неопределенные планы, но «прожирать» такую сумму считал для себя непростительной глупостью. У обоих новичков, пока они в соседних номерах распаковывали вещи, только и мыслей было о том, как бы сэкономить свои командировочные и вместе с тем не выглядеть скопидомом. Машенька размышляла в связи с этим, не придумать ли себе особенную диету для похудения, а Степан подумывал приблизительно о том же, но думал сослаться на нездоровье печени и неприятие организмом недиетических продуктов.

Нелли Жоресовне как личному гостю Патрика Бенаму была подготовлена гостевая комната в резиденции президента. Поймав себя на том, что с гораздо большим удовольствием осталась бы с ребятами здесь, в гостинице, она отправилась туда – к своему непонятному дальнему родственнику Патрику, беспокоясь, что и не помнит его совершенно. Когда-то ее мать, любившая рассказывать о прежних временах, упоминала, что Патрик был очень галантным десятилетним кавалером, и когда Нелечке было всего три годика, он безропотно гулял и играл с нею, если их матерям хотелось в свое удовольствие посплетничать наедине.

Нелли Жоресовна попрощалась со своей ученицей, дала ей необходимые и правильные наставления, которые тут же вылетели у Машеньки из головы, и обреченно отправилась на встречу с неизвестностью. Больше всего она боялась в тот момент, чтобы это все не оказалось ошибкой и чтобы Патрик Бенаму оказался именно тем Патриком Бенаму, мать которого была родственницей ее матери, а не каким-нибудь другим человеком, который, узнав о путанице, отправит назад и ее, и Машеньку.

Она везла с собой десяток старых фотографий, где были ее мать, она сама маленькая и мама этого Патрика, которую она даже и не помнила, как звали. План ее был в том, чтобы сразу по приезде показать эти фотографии потенциальному родственнику и расставить все точки над всеми буквами.

Так она и сделала, как только бодренький Патрик Бенаму встретил ее у подъезда своего загородного дома. Лишь они вошли в двери, она тут же достала фотографии и, честно сказав Патрику, что желает совершенно убедиться в правильности их предположения о родственной связи и близкой дружбе матерей, дала ему посмотреть, потребовав, чтобы и Патрик в свою очередь показал ей аналогичные свои снимки, если они, конечно, имеются у него. Только начав произносить все эти приготовленные заранее фразы, Нелли Жоресовна увидела в стоящем перед ней долговязом пожилом человеке с волевым лицом черты мальчика на фотографии. Заканчивая фразу, Нелли Жоресовна уже жалела, что ее начала, ей было неловко за свою подозрительность, она уже готова была все скомкать, но это казалось ей еще неприличнее, и она договорила, а он внимательно слушал и смотрел на нее почти так же, как тогда, когда шестьдесят пять лет назад мама привела его фотографироваться.

Жульен Бенаму, привезший Нелли Жоресовну к дедушке и наблюдавший за этой сценой, был очень удивлен, когда такая тихая до этого момента пожилая мадам сразу после приветственных слов вдруг строго потребовала от дедушки доказательства их родства, и дедушка сам почти бегом побежал за старым альбомом с фотографиями. А потом они сидели вместе на маленьком диванчике в прихожей, который и предназначен-то был совсем не для приема гостей, а только для переобувания, и рассматривали дедушкин альбом, фотографии пожилой мадам, затем бурно что-то обсуждали, попеременно тыкая пальцами то в один снимок, то в другой, дедушка еще показывал какие-то старые бумаги, а потом… они вместе плакали, и дедушка обнял эту женщину за плечи, и они сидели так какое-то время молча, не говоря ни слова, а все боялись к ним подойти, чтобы не помешать – даже сам Жульен уселся в отдалении и тихонько наблюдал, ожидая, когда можно будет отвлечь дедушкино внимание на себя.

Головной офис компании Бенаму располагался недалеко за городом в маленькой, чистенькой и ухоженной деревеньке. Он занимал целиком довольно большое старинное здание, возможно, служившее в средние века для каких-нибудь административных или хозяйственных целей. Это был не замок, но довольно большой дом, стены которого снизу составлялись из огромных камней, и часть наружной штукатурки нарочно была убрана, как это делают в музеях, чтобы каждый желающий мог увидеть, как раньше строили. Перед офисом располагалась внушительных размеров стоянка, а задний двор составлял прелестный садик, где росли ухоженные деревья и оригинальные, складывающиеся в причудливые формы кустарники. Мощенная камнем дорожка, вдоль которой были расставлены лавочки, пересекала все это живописное великолепие, за которым и зимой и летом следили целых три садовника. В центре садика располагался небольшой и, вероятно, старинный, как и все здесь, фонтан. Внутри помещения были вполне современными, только коридоры, пожалуй, узковаты, проемы дверей непривычно сводчаты, да окна были по современным представлениям маловаты, что делалось еще заметнее из-за неимоверной толщины стен, в которых они составляли просветы. Пятничная корпоративная вечеринка предполагалась в столовой, которая была настолько просторна, что легко вмещала человек до ста единовременно присутствующих за столом. В смежной с ней кухне даже осталась старинная печь с вертелом, и, как сказали новичкам во время первичной экскурсии, на Рождество этот вертел использовался для приготовления какого-нибудь особенного блюда, например, молодого бычка.

Гостиница, где расположили стажеров, находилась буквально в ста метрах от этого интересного дома. В назначенный час к ним в комнаты постучался портье и, выведя гостей из отеля, дал каждому карточку-пропуск и показал направление.

До этого момента молодые люди отдыхали каждый у себя и только один раз созвонились, когда Маша проверяла, как работает телефон. Степан не стал сразу напрашиваться к ней в гости и начинать интимные отношения только по двум причинам: с одной стороны, он еще не чувствовал вполне хорошего своего самочувствия и, с другой стороны, желал немного ее подержать в неопределенности относительно себя, как бы не отказывая, но и не давая окончательного своего решения об их близости. Степа предполагал, что это еще более раззадорит его будущую коллегу и любовницу. Знала бы Машенька об этих странных, совершенно перевернутых соображениях своего соседа, она в ужасе заперла бы дверь и перестала подходить к телефону, а потом вообще, наверное, попросила бы перевести ее в другую гостиницу – подальше от этого больного человека, который любое дружеское расположение воспринимает как сексуальный сигнал в его сторону.

Прогуливаясь вместе с Машей по направлению от гостиницы к офису без всякого сопровождения, Степан предположил, что в корпорации Бенаму любили дать новым сотрудникам самостоятельность, чтобы посмотреть, что из этой самостоятельности получится. Машенька посмотрела на Степана уважительно и подумала, что ей такая простая и умная мысль в голову не пришла.

Они легко нашли то, что было нужно, показали свои пропуска девушке на рецепции, которая куда-то позвонила, и через пару минут за ними спустилась другая эффектная барышня, личный референт мсье Жульена Бенаму. Степан, глядя на этого личного референта, подумал, что существенно недооценивал своего мешковатого шефа, считая его чуть ли не захудалым и второсортным управляющим. Для Савраскина было совершенно очевидно, что неуспешный и малозначимый в компании человек категорически не может иметь такого сногсшибательного помощника. До начала корпоративной вечеринки оставалось еще сорок минут, и, реализовывая учебный план Жульена Бенаму, они все это время гуляли по офису.

Девушку звали Жасмин. Степа все время, даже когда это было совершенно неприлично, пялился на ее выступающие части и старательно представлял, как у нее могут выглядеть части совершенно скрытые. Мадемуазель старалась не обращать на это внимание, Машенька даже хотела сделать Савраскину замечание, но не была уверена, уместно ли это при их не таких еще и коротких отношениях. Потом Жасмин, перехватив очередной Степин взгляд, или, точнее, прервав его беспрерывное наблюдение, довольно резко спросила у Степана, показывая себе спереди на блузку: «У меня что-нибудь здесь не так?» А такой умный и проницательный, как казалось Машеньке, Степан вообще не почувствовал, что ему делают сердитое замечание, а осклабился и с легким двусмысленным поклоном головы ответил, что наоборот, все очень, очень хорошо, и сам засмеялся своей грубой шутке. Машеньке стало стыдно, она постаралась скорее перевести разговор на что-нибудь другое, совершенно отвлеченное от вопросов пола, за что Жасмин посмотрела на нее с благодарностью и, почувствовав в Маше единомышленницу, выразила взглядом совершеннейшее недоумение и возмущение по поводу такой невоспитанности нового рекрута. Машенька так же – взглядом – передала ей, что он не всегда такой идиот, и сама она в недоумении… Так что к концу экскурсии Машенька и Жасмин, найдя общий язык, уже вполне друг другу симпатизировали.

Время подходило к началу общего мероприятия, и Жасмин чуть заблаговременно препроводила новичков в столовую, чтобы они там хоть немного освоились, когда окруженный почти что толпой восторженных сотрудников обоих полов в помещение проследовал Франциск Бенаму. Машенька сразу поняла, что это именно он – старший брат Жульена и вице-президент компании. Вероятно, приходить на корпоративную вечеринку до мсье Франциска было не очень принято в этом коллективе, и приходить после него тоже считалось моветоном, так что почти все сотрудники норовили войти в столовую с ним заодно, что создавало некоторую стесненность, если не назвать то, что поначалу происходило в столовой, давкой. Степан и Маша получили места невдалеке от стола для руководства и имели возможность наблюдать за всем происходящим с небольшой дистанции.

Очень быстро Франциск Бенаму очаровал их, так же как и всех окружающих. Он мгновенно стал центром общего внимания и общего притяжения. К нему подходили все, он сам заговаривал с каждым, кто встречался, многих знал по именам, помнил, кто чем занимается в офисе, у некоторых он даже интересовался здоровьем детей, проявляя осведомленность даже об их именах некоторых отпрысков своих сослуживцев! Степан понял, что мсье Франциск является председателем совета взаимопомощи на предприятии и многим помог в трудной ситуации. Иногда при разговоре с кем-то его лицо становилось серьезным и озабоченным – он что-то записывал к себе в книжечку, строго назначал кому-то аудиенции, если этого нарочито требовала ситуация, но в основном просто болтал и всех веселил. Во всем чувствовалось, что Франциск Бенаму замечательный человек, отличный руководитель и всеми обожаемый вице-президент!

Минут через тридцать после начала к нему протиснулся Жульен, который опоздал, но имел зарезервированное место. Жульен тоже был в костюме, но на его полноватой фигуре костюм смотрелся не так эффектно, он был ниже брата ростом, его улыбка была скорее вымученная и виноватая, чем искрометная и возбуждающая к бодрости. Когда они находились рядом, различие между братьями было такое кричащее и настолько не в пользу Жульена, что Степану стало жалко своего шефа и обидно за него. У Савраскина даже появилась какая-то злость на Машеньку, восторженно поедающую глазами мсье полубога, и на всех этих людей, только и пытающихся расслышать слова своего кумира, заглянуть к нему в глаза, а если уж очень повезет, обменяться с ним парой фраз или рукопожатием. Степан считал себя циничным человеком и действительно поддавался любого рода обаянию очень незначительно и кратковременно. Ему тоже нравился Франциск, но он не мог не заметить, как старший брат Бенаму после каждого рукопожатия тихонечко помещает руку в карман и там, как казалось Степану, вытирает ее обо что-то, как пару раз после своих особенно удачных пассажей Франциск победоносно и эдак по-хозяйски, как-то хищно и безжалостно оглянулся на своего младшего брата. И еще Степану показалось, что даже когда Франциск Бенаму улыбается своей яркой, широкой, обезоруживающей улыбкой, самые краешки его губ все равно направлены вниз, что придает его эффектному, стильному лицо некую дополнительную остроту и загадочный привкус инфернальности. Все присутствующие, похоже, млели от такого специфического имиджа, казавшегося им верхом проникновенности и ума, а Степана эта незначительная деталь в лице у народного любимца почему-то обеспокоила и совершенно испортила ему настроение. Бывает так, что какая-либо мелочь незначительная испортит настроение хуже пренеприятнейшего известия, а сам не знаешь почему. Так случилось и со Степаном в этот вечер. Он постепенно невзлюбил Франциска Бенаму и чувствовал себя совершеннейшим изгоем; тем более Савраскин злился, что этот человек будет руководить их стажировкой и, вероятно, многое зависит теперь от него в Степиной судьбе, и, как всегда, придется изображать к нему фальшивую симпатию.

Часик побродив среди общего веселья, Степан увидел топающего по коридору Жульена, шедшего, вероятно, из туалета, так как марочный пиджак младшего партнера Бенаму был неприлично забрызган, как случается иногда, если в сердцах слишком сильно включаешь воду в незнакомой раковине, и она, стреляя из крана сильнее чем нужно, отскакивает брызгами от кафеля и оказывается у вас на штанах или на пиджаке в зависимости от вашего роста и высоты крепления сантехники. У Степана в таких случаях всегда позорно окроплялись штаны, а Бенаму-младший был пониже – и у него досталось пиджаку. Савраскин остановил деловито топающего шефа и попросил его на пару слов. Жульен, сделав довольно заметную гримасу раздражения, остановился, но попросил Степу говорить быстрее, сказавшись занятым. Тому и не нужно было много времени. Он просто сказал, что если ему придется работать в компании Бенаму, то он хотел бы работать под началом мсье Жульена и не хотел бы работать под началом мсье Франциска, хотя ничего плохого, естественно, о мсье Франциске сказать не может, но своим начальником считает мсье Жульена… В конце Степа сбился, забыл нужные слова, немного скомкал, но Жульен понял. Он понял и внимательно посмотрел Степану в глаза. Взгляд его был прямой, немного настороженный, но совершенно твердый, а даже и уверенный, совсем не сочетавшийся со всей его рыхлой внешностью, с немного суетливой походкой и чуть-чуть нервными, беспокойными движениями. Степа вспомнил, как Жасмин рассказывала, что их президент Патрик был в молодости военным летчиком, и подумал, что такие глаза, вероятно, были у Жульенова деда, когда тот сбивал фашистские самолеты. Пауза между ними длилась около минуты или чуть менее того, потом Степану было сказано, что в компании Бенаму нет конкуренции между руководством и все они живут, как одна большая семья, уважая друг друга, и совершенно не нужно Степе принимать чью-либо сторону… Затем Жульен как бы запнулся, несколько секунд помолчал и последней фразой, и последним жестом своим отменил все сказанное им минутой раньше. Он только поблагодарил Степана за его слова, крепко-крепко пожав ему руку.

А Машенька в этот момент была представлена мсье Франциску и его супруге. Они уже поговорили, и Маша была в восторге и от вице-президента, и от его обаятельнейшей, умнейшей и интереснейшей супруги. Франциск уделил Маше всего несколько минут, но этого было достаточно, чтобы все остальное время она оставалась под впечатлением. Мсье Франциск не шел у нее из головы, она с удовольствием повторяла про себя все детали их разговора, с замиранием сердца вспоминая, как отвечала ему и как он хвалил ее за эти ответы, и даже сделал комплимент ее французскому и ее внешности. Вблизи взгляд мсье Франциска был прелестно-щекотящий, немного лукавый и всепонимающий, но без всякой угрюмости, а веселый, как бы поощряющий к чему-то. Даже от воспоминания об этом взгляде у Машеньки изнутри поднималось непривычное тепло, разливавшееся по животу, по груди и даже иногда заливающее краской щеки. Это ощущение было для нее внове, она никогда такого не испытывала, и когда ощутила его впервые, заглянув в глаза мсье Франциска, то впечатление было такое сильное, что даже голова ее немного закружилась, и она попросила воды, которую Джессика Бенаму и передала ей с поощрительной и понимающей улыбкой. Машенька не знала, что с ней происходит, – она никогда прежде не бывала на таких вечеринках, составляющихся из близких, симпатичных друг другу людей, которые пьют, веселятся, танцуют, прижимаясь друг к другу, даже целуются… И вовсе не обязательно они при этом муж и жена, и даже может быть наоборот – чужой муж и чужая жена, но никто не стесняется, все двусмысленные слова и даже действия переводя в шутку, и воспринимаются благосклонно.

Так прошло несколько часов, мсье Франциск и мсье Жульен уехали, уехали и многие сотрудники старшего возраста, осталась только молодежь, среди которой выгодно выделялась и оставшаяся на вечеринке супруга мсье Франциска мадам Джессика. Она беззаботно веселилась, нисколько не смущаясь своим высоким положением. Ее запросто приглашали танцевать, и из-за ее стола постоянно слышались взрывы хохота, туда носили множество напитков и блюд с закусками, так как бесплатная выпивка и еда уже почти кончились, и теперь каждый мог заказывать себе сам. Машенька уже собиралась найти Степана, который трижды до этого приходил за ней, чтобы идти в гостиницу, но она просила еще задержаться, каждый раз только на минуточку, как мадам Джессика, заметив ее среди публики, встала из-за своего стола и, не отрывая от Маши своего взгляда, прошла к ней через весь зал, взяла за руку и посадила рядом с собой. Она представила находящихся за столом людей, тут были, как оказалось, художники, дизайнеры, модельеры тканей, в общем, люди творческих специальностей. Выглядели они все очень импозантно: у некоторых молодых людей волосы были подкрашены в светлые цвета или маленькие бородки, одежда на всех была чрезвычайно яркая. В другое время Маша, вероятно, подумала бы, что мужчинам не очень-то идет носить желтые рубашки с цветочками и сиреневые брюки в обтяжку на попе, но в той атмосфере все смотрелось прелестно, очень органично и мило. Девушки смотрели на Машеньку с интересом и даже как-то тепло, чуть ли не нежно. Видя ее смущение, все умилялись почти до аплодисментов и, посматривая на мадам Джессику делали Машеньке смелые комплименты.

Кто-то предложил пить «Фраппе». Маша не знала, что это такое, но, присоединившись к общему желанию, тоже согласилась, хотя в ее голове и так уже хватало неустойчивости после выпитого вина. Она не видела, как готовили этот напиток французских студентов, а если бы и видела, то все равно ничего бы не поняла, но когда ей подали стаканчик, храбро выпила его залпом, как это делали другие. Она боялась, что он будет горьким, но на вкус это было как шипучий лимонад, целый стаканчик которого легко залился в разгоряченную впечатлениями Машеньку. Степан, наблюдавший за этой процедурой со стороны, видел, как готовилось это пойло, которое все здесь хлестали из граненых стаканов по двести пятьдесят грамм. Эта «амброзия» состояла из смеси водки, сладкого ликера и шампанского, которую, зажав стакан рукой сверху, изо всех сил встряхивали на весу, а потом стакан еще ударялся о стол. От этого удара смесь вспенивалась – тут-то и нужно было ее пить. Когда Степа увидел, что Машка выхлестала целый стакан этой смеси, он поднялся и пошел за ней. Тут он поступил совершенно правильно и своевременно, потому что успел увести Машу из-за стола и довести до туалета еще до того, как ее начало рвать.