Текст книги "Геносказка (сборник)"

– Он не мул.

– Такой страшный – и не мул?

– Вон браслет. Посмотри сам, братец.

Задержав дыхание, Гензель склонился над тусклым браслетом, окольцовывающим одну из конечностей. Можно было бы, конечно, и сразу сообразить, но и без этой вони голова едва соображает… На браслете были цифры. Разобрав их, Гензель похолодел.

– Двадцать два, – пробормотал он. – Чуть больше, чем у меня. Этот парень – квартерон! Но… Ведь быть такого не может, чтобы с такими огромными мутациями – и квартерон!

– Он был квартероном, когда оказался здесь, – сказала Гретель. – А вот что сделал с ним Ярнвид, я не знаю… Что-то страшное тут произошло. Каскадная трансформация фенотипа. Он…

– Он превратился в козла?

– Да, братец. И, кажется, это его и убило. Тело не выдержало форсированной деформации. Ткани на такое не рассчитаны. Видишь, как искривлены кости? Он умер в мучениях. Еще до того, как успели прорасти рога…

– Но из-за чего?

Гретель пожала худыми плечами.

– Это Ярнвид, – сказала она так, словно это слово было самым емким, универсальным и окончательным объяснением всему. – Здесь везде генетическое зло. Не знаю, как он проник в человеческое тело и как его извратил. Но не хочется стоять здесь, пошли-ка на всякий случай отсюда…

– Да, – кивнул Гензель, отворачиваясь от тела. – И верно.

Но прежде чем они успели отойти, он заметил то, чего не успел ухватить цепкий взгляд Гретель. То, что показалось ему россыпью гладких черных камешков неподалеку от распростертого тела, оказалось вовсе не камешками.

А гладкими, похожими на сливы плодами.

Деревья в Железном лесу могли быть пугающими, чудными или смертельно опасными, но вот чего они точно не могли – так это сбрасывать свои плоды в маленькие аккуратные кучки. Кто-то нарочно сгреб плоды. Кто-то, кто, возможно, успел закинуть один из них в рот и разжевать, прежде чем его пальцы вдруг отказались подчиняться и превратились в уродливые копытообразные наросты?..

Гензель разжал пальцы, и темный плод беззвучно шлепнулся наземь. Лежа на заскорузлом ковре из старых листьев, он не казался страшным. Но Гензель ощутил, как по всему телу прошла колючая ледяная дрожь. Он вытер пальцы, которые держали плод, о штаны и с тревогой рассмотрел их, но кожа казалась вполне обычной человеческой кожей, разве что грязной и расцарапанной. Пальцы не превращались в копыта, и на них не было видно густой шерсти.

Как ни странно, приступ накатившего страха смягчил иссушенную глотку и прояснил взгляд. Пошатываясь и едва переставляя ноги, Гензель побрел вслед за сестрой.

6

На лицо шлепнулось что-то тяжелое, мокрое, холодное. Гензель попытался оторвать его от себя, но оно намертво прижалось к его рту. Что-то злое, неведомое, явившееся из самой чащи смертоносного Железного леса, оно пыталось пробраться в ротовую полость… Гензель стиснул зубы, застонал – оказывается, это было единственное сопротивление, которое он мог оказать. Руки и ноги не слушались, а может, и не было их уже вовсе, этих рук и ног…

– Тихо, тихо, братец… – сказал кто-то знакомым голосом. – Ты не дергайся, ты пей. Тряпица мокрая, ты пей, главное…

Гензель покорился этому голосу и открыл рот. Кажется, челюсти разжались со скрежетом, точно их соединяли давно проржавевшие петли. Гензель успел подумать о том, что его открытый рот – не самая красивая картина, с такими-то зубищами… Наверно, со стороны похоже на зев капкана с ужасными лезвиями. Но Гретель никогда не считала его зубы чем-то страшным.

В рот полилась обжигающая жидкость, которая сперва показалась Гензелю то ли ужасно горячей, то ли едкой. Как будто в него заливали раскаленную кислоту. Пищевод воспротивился, желудок полыхнул огнем, зубы чуть рефлекторно не сомкнулись, и тогда то, что оказалось между ними, превратилось бы в клочки.

– Пей! – приказал голос Гретель. – Вода хорошая, почти чистая. Сейчас пройдет. Ты медленно…

Гензель стал глотать медленно, позволяя жидкости сперва наполнить рот. Сразу стало легче. Жидкость сделалась обычной водой, ничуть не горячей, только сильно отдающей вонючей тиной. Но Гензель был готов не обращать внимания на этот запах, готов был пить целую вечность. Однако желудок вновь скрутило от боли, пришлось сделать перерыв.

– В-вода чистая?.. – спросил он, тяжело дыша.

Глаза открылись сами собой. Вот он уже видит лицо Гретель, бледным солнцем нависшее над ним, уродливые кроны деревьев, похожие на сброшенные в неразобранную кучу пыточные механизмы, крошечные кусочки неба…

– Почти чистая, – подтвердила Гретель. – Я нашла маленький ручеек под камнями. Там вокруг него растения почти без порчи.

– Да хранит тебя Человечество… – Гензель сделал еще несколько глотков.

Только сейчас он сообразил, что мокрая тряпица, из которой он пьет, это платок Гретель. Сама она выглядела осунувшейся, безмерно уставшей, поперек лба тянулась прерывистая свежая царапина. Интересно, сколько колючих кустарников с ядовитыми шипами и смертельных ловушек пришлось ей преодолеть, чтоб принести своему непутевому братцу тряпицу с водой?.. Защитник…

– Ты чего? Лежи!

– Належался, – буркнул он, кряхтя. – Пора и кости размять. Какой нынче день?

– Четвертый. Утро.

Четыре дня испытания Ярнвидом. И они все еще живы. Возможно, Человечество на небесах прикрывает их невидимыми ладонями от всех опасностей. Если так, Гензель был ему благодарен, хотя в своей старой жизни церковь Извечного и Всеблагого Человечества посещал лишь от случая к случаю – после воскресных проповедей монахи часто раздавали протеиновые лепешки. Вспомнив о лепешках, Гензель погрустнел. Может, Человечество незримо и прикрывает их от опасностей, но еды от него явно не дождешься. Разве что с неба подобно дождю хлынет белковый концентрат…

– А там, где вода… Там растений съедобных каких-то не росло, часом?

Гретель вздохнула.

– Ручеек совсем крошечный, я и воду битый час набирала. Накопала немного корешков, что там росли, наверно, съедобные. Но на завтрак их не хватит.

Гензель взглянул на ее добычу и вынужден был признать, что на завтрак их не хватило бы и белке.

– Съедим немножко, – решил он, – остальное возьмем с собой. Должен же этот проклятый лес рано или поздно закончиться!

Внутренне он уже сомневался в этом. Страшные мысли бродили вокруг огонька его сознания, как мутировавшие хищники – вокруг костра в ночи. Мысли эти он пытался не обдумывать, отогнать обратно в ночь, но все-таки ухватывал их жуткие силуэты. Может, все это время они с Гретель ходят по лесу кругами?.. Может, сейчас они двигаются не к опушке, а, напротив, в гибельные топи, из которых нет выхода?.. Или вовсе лежат, одурманенные каким-то ядом, на полянке и все происходящее им только мерещится?..

«Нет, – подумал Гензель, поднимаясь. – Такой лютый голод мерещиться просто не может».

В четвертый день они даже не шли – едва ползли, как столетние старики. Овражки и корни, которые дети прежде перемахивали, не замечая, теперь отнимали невероятно много времени. Спуски и подъемы тянулись бесконечно. Лишь утолив мучившую его жажду, Гензель понял, какие муки голода терзали все это время его сестру. Четыре дня без еды, на пределе выносливости тела, в неизвестности и страхе могли подкосить и взрослого мужчину. Гретель всегда выглядела невероятно бледной, но сейчас Гензелю стало казаться, что от усталости и голода лицо ее почернело. Несчастные корешки они сгрызли почти сразу, те не дали сытости, да и не могли ее дать эти крошечные хрустящие на зубах комочки.

– Сейчас бы аминокислотного бульона, а? – усмехнулся Гензель. Время от времени он тормошил Гретель, когда та совсем засыпала на ходу и делалась похожа на мертвую, да так, что аж жутко было. – Три порции сразу, пожалуй, а?

Гретель кивала или отвечала односложно. Глядя на нее, Гензель понимал, как скверно выглядел сам вчера. Теперь был его черед тащить сестру вперед.

– А знаешь что… К черту бульон! Ноги нашей в Шлараффенланде больше не будет! Пусть Мачеха сама им зальется. Хоть утонет в нем! А мы будем жить в богатом каменном городе, где ни очередей, ни лимитов, ни нормированных выдач. Хлебать будем сразу ковшом! Представляешь, заходишь ты в трактир, кидаешь монету – а тебе уже несут… Рыба печеная, мясо копченое, пироги с почками, трюфели, спаржу и пумперникель на золотом блюде!

Что такое «пумперникель», Гензель сам толком не знал, слово это услышав случайно от шлараффенландских мальчишек, что работали на кухне одного окторона. Звучало на редкость вкусно и загадочно.

Но Гретель не отзывалась даже на «пумперникель». Она брела в никуда, опустив голову и покачиваясь на ходу. Даже наполовину безмозглые анэнцефалы, покорные слуги Мачехи, – и те больше походили на людей, чем она.

Трижды, несмотря на придерживающего его Гензеля, Гретель падала. Каждый раз она словно просыпалась, но уже через несколько минут ее охватывало прежнее оцепенение. Гензель слишком хорошо знал, чем оно заканчивается. «Голодная спячка» – так называли ее в квартеронских районах, где смерть от голода не была чем-то из ряда вон выходящим. От «голодной спячки» люди соловели, делались безразличными, сонными, вялыми, как осенние мухи. От такой спячки, как правило, уже не отходили, если не было заботливых родственников и хорошего питания. Нередко, выбираясь на рассвете из дома, Гензель видел под стенами неподвижные тощие тела, укутанные в ветхую одежду, но уже не дрожащие от ночной сырости. Те, кто уснул окончательно. И это в квартеронском районе, где нормы выдачи пищи считались научно обоснованными и высочайше утвержденными. В трущобах, где ютились мулы, «голодная спячка» встречалась чаще простуды.

Если сегодня он не найдет еды, завтра Гретель просто не сможет подняться на ноги. Осознавая эту простую мысль, Гензель грыз губы от бессилия. Раздобыть в Железном лесу что-то съедобное не проще, чем найти порченые гены у высокородного графа. Все, что здесь живет, изувечено генетическими болезнями, порчей и мутациями. Все жители этого леса отравлены, несъедобны и отвратительны. Но ему придется что-то раздобыть – или завтра продолжать путь в одиночку.

– Посиди немного здесь, – сказал Гензель Гретель, помогая ей сесть на поросшую мхом кочку. – А я пройдусь немного.

– Угу, – кивнула Гретель.

Ему надо найти пропитание. И сделать это как можно скорее.

Гензель усмехнулся, уже не опасаясь испугать кого-то своими обнаженными зубами. Мальчишка с ножом идет на охоту в Железный лес? У муравьев было бы больше шансов вернуться с охоты с коровой. Вспомнилось старое отцовское ружьишко. Било оно слабо и не очень-то метко, но с ним было бы спокойнее.

«Ничего, – успокоил он себя. – Похожу часок по окрестностям – вдруг попадется что-то похожее на обычного зверя. Хоть бы и белка какая-то…»

Но в лесу, не схожем с лесом, не водились звери, похожие на зверей. Гензелю приходилось отмечать это на каждом шагу. По коре ближайшего дерева ползла вверх бурая скользкая клякса – то ли разумное существо, то ли бездумная амеба. «Если она и похожа на зверя, то только на такого, по которому проехал автотранспортер, – безрадостно подумал Гензель, бессмысленно вертя в руках нож. – Нет, из него, пожалуй, завтрака не получится…»

Тихонько пощелкивая, по земле пробиралось существо, состоящее, казалось, из одних только щупалец, зато на любой вкус. Тут были и тонкие, беспокойно вертящиеся щупальца, и коренастые отростки цвета артериальной крови, и липкие волочащиеся хвосты. Эту штуку Гензель обошел подальше. Наверняка ядовита, иначе и быть не может. Ох, были бы у него глаза Гретель, способные все подмечать… Но именно Гретель сейчас нужна помощь. Его помощь.

Следующий встреченный им зверь оказался столь большим, что Гензель мгновенно оцепенел, прижавшись к стволу дерева. Кряхтя и ворча, зверь пробирался сквозь чащу, и деревья, казавшиеся цельнолитыми, взрывались щепками на его пути. Огромные лапы, одновременно неуклюжие и странно грациозные, словно вывернутые в суставах, прорубали себе дорогу. Лапы эти были покрыты то ли чешуей, то ли мехом – Гензель не хотел оказаться к чудовищу настолько близко, чтобы это выяснить. Он даже не догадывался, где у того голова: на торсе неведомого уродца было несколько огромных опухолей, из которых свисали жесткие жгутовидные усы, и каждая из них могла оказаться головой. Слепо или руководствуясь каким-то инстинктом, зверь двигался не в ту сторону, где ждала Гретель, и Гензель возблагодарил за это Человечество. Верно говорят – только дураки охотятся в Железном лесу… Он отошел, стараясь шагать как можно тише, и зверь вскоре удалился по своим делам, так его и не приметив.

Нужно искать что-то поменьше, решил Гензель. Кроме того, нехудо бы двигаться подальше от подобных просек и держать уши открытыми. В здешнем смешении цветов и красок зачастую только слух может подсказать тебе, в какую сторону драпать.

С мелкими животными дело тоже не задалось. Гензель выслеживал их у корней деревьев, в ямах и оврагах, иногда даже в зарослях, но все они выглядели настолько неестественно, что брезгливость побеждала голод.

Что-то похожее на бескрылую муху, с жадно чавкающим хоботком и беспокойно вертящимися глазами-стебельками, попалось ему на огромном листе. Гензель уже собирался было ткнуть ее ножом, но та, мгновенно ощутив опасность, вдруг прыснула во все стороны капельками ярко-голубой жижи, от которой поверхность листа испустила сотни извивающихся дымных струек. Кислота!.. Гензель вовремя отскочил и связываться с подобными существами больше не рисковал. Себе дороже.

Затем ему попалось не очень большое существо, поросшее жестким оранжево-серым волосом, с длинными и многосуставчатыми, как у паука, конечностями, которыми оно впилось в дерево. Существо равнодушно рассматривало все происходящее внизу жутковатыми глазами, которые выглядели словно надувшиеся белые пузыри. Морда была бы похожа на обезьянью, если бы не жвалы, торчащие из пасти. Гензель уже собирался было подобрать осколок камня и метнуть в него, но тут обезьянопаук зашевелился и, подтянувшись, легко переломил своими тонкими лапками, которых было не менее десятка, ветку дерева толщиной с ногу Гензеля. С существом, наделенным подобной силой, связываться, имея при себе лишь нож, Гензель счел безрассудным.

Спустя несколько часов безуспешной охоты ему пришлось сделать неутешительный вывод: охотиться на дичь в Железном лесу было сродни попытке засунуть наугад голову в глубокую и темную нору, не зная, кто там обитает. Существа Ярнвида, безобразно изуродованные и искаженные, были той формой жизни, о которой он не знал ровным счетом ничего. Их внешний вид и поведение ничего ему не говорили, и только врожденная осторожность позволила ему сохранить жизнь и не получить увечий, потому что в здешних гибельных краях даже самая мельчайшая тварь могла оказаться смертоносной ловушкой.

На его глазах мотылек размером с чашку, оказавшись в пасти мелкой чешуйчатой твари с тремя несимметричными черными глазами, одним незаметным взмахом тончайших усиков рассек ее на несколько дергающихся частей. Подобие птицы, которое можно было бы даже принять за птицу, не будь у него двух деформированных голов, слитых воедино и глядящих в разные стороны, увлеченно порхало над распространяющими гнилостный запах цветами, но ровно до тех пор, пока под ним не оказался какой-то ползучий извивающийся гад. «Птица» с быстротой падающей капли спикировала вниз, перья ее еще в падении стали разворачиваться, обнажая торчащие между ними полупрозрачные изломанные шипы. Добыча мгновенно оказалась пригвожденной к земле – и извивалась еще некоторое время, пока «птица», покачивая своими сросшимися головами, деловито пировала ее потрохами.

Здесь все было не таким, как казалось. Пороки плоти и генов смешали все сущее здесь в безобразный коктейль, в котором человеческий глаз не мог найти ни одной понятной или знакомой детали. Здесь все было чужим, опасным и отвратительным.

Гензель не собирался сдаваться. Упрямо стиснув зубы, он продолжал свою охоту, понимая, что шансов быть разорванным какими-нибудь щупальцами, лапами или когтями у него гораздо больше, чем шансов раздобыть что-то, совместимое с человеческим метаболизмом. Из обломанной ветки при помощи ножа он выточил копьецо, не очень прочное, но, по крайней мере, достаточное для того, чтобы поразить добычу с нескольких шагов.

В какой-то момент ему даже показалось, что небесные альвы вновь прикоснулись к нему своей дланью. В тени густого дерева, чьи ветки выглядели как загнутые вверх черные крючья, он нашел издыхающую тварь, которая не выглядела опасной. Тело ее, округлое и приплюснутое, было защищено чешуей из полированных костяных щитков. Но судя по всему, эта естественная броня не помогла ей в схватке – в нескольких местах она зияла разломами, сквозь которые тек мутный ихор. Тварь едва заметно дергалась и, кажется, не собиралась долго оставаться в живых. Кратко помолившись, Гензель набрался духу и пырнул ее копьем в подбрюшье, на всякий случай сразу же отскочив.

Тварь не вскрикнула, не зашипела. Резко вскинув треугольную безглазую голову, она несколько секунд покачивала ею из стороны в сторону, после чего мгновенно обмякла.

Мертва.

Однако эта удача обернулась жестоким разочарованием. Гензель потратил полчаса и едва не сломал нож, вскрывая ее бронированный панцирь, но лишь за тем, чтобы убедиться: это не та добыча, которая подойдет человеку. Вместо костей, мяса, потрохов и всего того, что обыкновенно помещается в теле человека или животного, тварь из Железного леса была наполнена черт знает чем.

Выпотрошив ее, Гензель обнаружил прозрачные пузыри, полные густой голубоватой слизи, какие-то волосяные обрывки в мелких почках, точно бусы, губчатую и ужасно смердящую массу, бесформенные костяные осколки и еще что-то густое и мучнистое, медленно растворяющееся…

Гензель бросил безнадежное дело и с отвращением вытер нож о траву. Даже последнему тупице было бы ясно, что это существо просто не предназначено для употребления в пищу человеком, пусть даже и квартероном. Наверняка Гретель сказала бы это сразу, как только увидела умирающую тварь…

Надо возвращаться. Заставить Гретель подняться на ноги, пусть даже и силой, и тащить ее дальше. В этом лесу они не найдут пищи, лишь свою смерть. Гензеля передернуло, когда он подумал о том, что здешние обитатели как раз могут найти человеческие тела вкусными и питательными. Возможно, они с сестрой еще будут живы, когда к ним потянутся тонкие лапки, а острые жвалы вопьются в беззащитную кожу…

– Хрена вам коровьего, а не крови горячей! – буркнул Гензель, поднимая копье.

Когда они с Гретель не смогут ни идти, ни ползти, он сам предпримет все необходимое. Сперва рассечет вены ей, потом себе. Дело нехитрое, человеческое тело просто устроено, не спутаешь…

Новый, непривычный звук он ощутил лишь на обратном пути. Может быть, звук этот был слышен уже долгое время, но только сейчас, когда Гензель оказался предельно вымотан и опустошен, сигнал сделался доступен для человеческого уха. В Железном лесу было множество звуков, и некоторые из них он уже научился автоматически определять как источник опасности. Но этот звук был новым, не похожим на все предыдущие. Сперва он даже сомневался, не шелест ли это ветра в кронах. Но деревьев Железного леса редко касался ветер, воздух тут, под грязно-серой листвой, был стоячим, как на болоте. Не ветер.

«Дыхание, – подумал Гензель. – Как будто сопит кто-то».

От этой мысли сделалось неуютно, даже сквознячок возник между лопатками. Несмотря на то что звук был приглушенным, почти даже неслышным, Гензель понимал, что доносится он издалека, да еще и искажается лесом. А значит, кто бы это ни дышал, он должен быть велик. Очень велик.

– Тролль!.. – прошептал Гензель и сам же хлопнул себя ладонью по лбу. Даже среди троллей нет дураков блуждать в чаще Ярнвида. Можно подумать, мало здесь своих чудовищ, огромных и способных грозно сопеть. Просто им с Гретель пока везло…

Гензель несколько минут напряженно вслушивался, готовый броситься бежать в любую секунду, стоит лишь треснуть ветке под тяжеленной лапой или мелькнуть между деревьями уродливой туше. Но ничего такого не происходило. Более того, размеренный ритмический звук мало-помалу стал успокаивать. Это дыхание, если, конечно, оно было именно работой легких, было дыханием чего-то спящего.

Спящий великан?.. Глупости, Гретель всегда говорила, что великанов не существует. Есть, конечно, здоровенные дылды, на которых генетическая порча, какие-то там грамоны не те организм вырабатывает, но таких, как в сказках, с каланчу размером, точно не бывает. Даже здесь, в краю немыслимого и невозможного, извращенного и чудовищного.

«Проверю, – подумал Гензель, холодея от собственной наглости. – Просто подойду чуть-чуть и гляну одним глазком. Может, мерещится все от голодухи, никого тут нет, а просто ветер камням спины чешет. А если и есть – что ж, от взгляда-то он не проснется!»

Идти пришлось не очень долго – чуткий слух позволял Гензелю верно угадывать направление. Как он и думал, источник звука приближался с каждым шагом. Вскоре его уже невозможно было спутать с ветром. Ну точно дыхание! Медленный протяжный «Вуу-у-у-ух!» – это, значит, вдох, и через некоторое время выдох – «Ф-фвы-ы-ыых!». Отец похоже дышал душными летними ночами под одеялом в их крошечной комнатушке. Только отец еще хрипел во сне и перхал, а лесной великан дышал так легко и свободно, словно легкие его были из горного хрусталя.

Спустя некоторое время Гензель сообразил, где должен располагаться источник звука. В плотных зарослях какой-то местной дряни, чьи сморщенные листья были покрыты жирными желтыми потеками, как от горелого сала, скрывалась ложбина. Судя по всему, немаленькая. Оттуда и доносился звук. Замирая после каждого шага, Гензель приблизился. Вот сейчас размеренное дыхание внезапно прервется, раздастся резкий треск веток – и из ложбины вынырнет голова, огромная, как замок, с налитыми яростью глазами, и каждое – размером с озерцо…

То, что находилось в ложбинке, скрытое густыми зарослями, было, без сомнения, огромно, даже стоя по другую сторону от кустов, Гензель отчетливо чувствовал движение воздуха, точно стоял возле работающего двигателя. Но это что-то явно спало. Гензель решительно взялся за ветви.

Прикосновение к листьям было неприятным, они липли к коже, за ними тянулись белесые нити слизи, мгновенно испачкавшие одежду. Да и пахло здесь как из протухшей консервной банки… Но Гензель продолжал работать руками, время от времени пуская в ход нож, чтоб справиться с самыми неудобными ветвями.

«Спокойно! – приказал он себе, когда почувствовал, как слабеет сопротивление ветвей. – Может, в этой ложбине ты увидишь что-то такое, от чего у тебя глаза на лоб полезут. Не вздумай закричать или пуститься наутек!»

И все-таки, раздвигая последнюю преграду, Гензель корил себя за проклятое любопытство.

«У любопытной Бабетты нос распух», – поговаривали старики в Шлараффенланде. Жила ли эта Бабетта когда-либо в самом деле, Гензель точно не знал. Говорили, она работала служанкой у могущественного геномастера и пользовалась почти полным его доверием, несмотря на врожденное и неискоренимое любопытство, нередкое среди прислуги. Однажды геномастер вручил Бабетте контейнер, наказав отнести в замок местного тригинтадуона. «Да только смотри, контейнер не открывай!» – наказал он ей, и Бабетта двинулась в путь. К несчастью, ее любопытство раздувалось с каждым пройденным шагом все больше и больше. От рождения испытывая страсть к генетическим чарам, она места себе не находила, гадая о содержимом контейнера. Наконец она сдалась и решила всего самую малость приоткрыть герметичную крышку контейнера и одним глазом заглянуть внутрь. Но как только она это сделала, из контейнера вырвались помещенные туда генетические чары – и нос ее, вдохнувший их малую толику, стал огромным, как арбуз. Любопытство Бабетты сыграло злую шутку не только с ней. Запертые в контейнере геночары расползлись далеко окрест, превратившись в целое сонмище генетических болезней и проклятий. Гензель подозревал, что история это выдуманная, но чувствовал также и то, что его собственное любопытство может принести не меньше горя. Тут, пожалуй, и оторванным носом не отделаешься…

Гензель выглянул из кустов. Ложбина, поросшая по краю зарослями, и в самом деле оказалась велика. Пожалуй, вместила бы в себя половину городского квартала. Этакая чаша, утопленная в чреве Железного леса. Но чтобы найти источник звука, Гензелю не потребовалось долго ее рассматривать. Потому что источник этот находился прямо у него перед глазами. И не заметить его он не мог, даже если бы глаз и вовсе не было.

То, что он увидел, оказалось невообразимо.

Невозможно.

Он услышал, как клацнули его собственные зубы – судя по всему, мышцы челюсти рефлекторно сократились. Хорошо еще, язык не откусил… Не в силах оторваться от открывшегося зрелища, Гензель попятился. Это было… Чарующе и необычно. Жутковато и прекрасно. Проще говоря, это было нереально – нереально, как и все остальное в этом лесу. Но нереальность того, что находилось в ложбине, была особенного рода. Это была самая странная нереальность на свете.

Может, это творение солнцеликих альвов?.. Но те не избрали бы сумрачный Ярнвид, сочащийся генетическим грехом, местом своего обитания.

Почувствовав, что глаза начинают слезиться оттого, что он долго не моргал, Гензель наконец нашел в себе силы оторваться от необыкновенного зрелища и нырнуть в кусты.

7

Обратный путь он преодолел за считаные минуты. Бежалось на удивление легко, возбуждение подгоняло короткими электрическими разрядами, от которых мышцы наполнялись позабытой уже силой. И даже голод как будто бы сделался не таким уж и досаждающим.

Гретель сидела там, где он ее оставил, и в прежней позе. Ссутулившись, мертвым взглядом смотрела в землю, и глаза ее, прежде напоминавшие прозрачные горные родники, выглядели пустыми стеклышками. На миг Гензелю показалось, что сестра мертва – просто тихо испустила дух, сидя здесь, на поляне леса, – и сердце от испуга хрустнуло, как попавший под колесо осколок льда. Но Гретель была жива, пусть и обессиленна. Услышав шумное дыхание брата, она с трудом подняла голову и даже улыбнулась. Улыбка была слабой, вымученной, но и такая заставила свалиться с души Гензеля многотонный валун.

– Сестрица! – Он торопливо присел рядом. – Слушай, что расскажу! Не поверишь, что я в лесу нашел.

– Что? – спросила она беззвучно, одними губами.

– Это… – столкнувшись с необходимостью описать ей то, что видел сам, Гензель только теперь сообразил, что даже не представляет, с чего начать. – Это… Штука, в общем. Сумасшедшая штука. Но особенная, понимаешь? Я такого прежде… В общем, это как бы мясо.

– Мясо? – В прозрачных глазах Гретель не возникло удивления. Должно быть, даже удивление требует наличия у организма каких-то сил, а их у нее уже не было. – Ты нашел мясо?..

– Мясо. Плоть.

– В лесу?.. На земле?

– На земле, но как бы… О Человечество, ну как тут объяснишь… В общем, это целая гора мяса. Огромная, как трехэтажный дом. Только, видишь ли, это не совсем мясо. Оно как бы… живое.

Вот теперь он увидел в ее глазах удивление. Гретель нахмурилась – так, как обычно хмурилась, встречая в книге сложную страницу, от количества мудреных знаков на которой у Гензеля обыкновенно темнело в глазах. Гретель никогда не перелистывала такой страницы. Она хмурилась и смотрела на нее до тех пор, пока в конце концов лоб ее не разглаживался и она не улыбалась. Тогда она переворачивала ее и читала следующую.

– Живая гора плоти! – выпалил наконец Гензель. – Я не знаю, что это за чертова геномагия, но само по себе такое появиться не могло. Это куча плоти, которая…. Кхм… В общем, оно живет. Дышит. Я видел его вблизи. Это как бесформенная куча, в которой все вместе, как в теле, только тело это не человеческое и не звериное. Каркас там из огромных костей, которые удерживают все вместе. А между ними – мышцы, хрящи, вены, артерии… Оно дышит, сестрица! И кровь в нем бегает.

– Это какое-то животное, должно быть, братец.

– Нет! – сказал Гензель с уверенностью, которая взялась в нем непонятно откуда. – И вовсе это не животное. У него ни головы нет, ни рук, ни ног. Ничего, одним словом, кроме внутренностей. Просто огромный живой ком мяса с гору размером. Представляешь себе? У меня аж дух перехватило…

Гретель думала недолго.

– Пошли туда, – сказала она, вставая. Покачнулась, едва не лишившись равновесия, но осталась стоять на ногах. Туфли ее были сбиты и едва держались, чулки давно висели лохмотьями, но, судя по всему, она действительно была готова идти.

– Зачем? – не понял Гензель. – Ты что, сестрица? Я сам туда сунуться не решился, а тебя-то вести… Я не знаю, что это за штуковина такая и как она тут появилась, только вот рисковать и соваться к ней в пасть я не хочу.

– Ты же сказал, что нету головы?.. Какая же пасть?

– И знать не хочу, где у нее пасть! Не наше это дело, Гретель. Уйти бы нам по-хорошему и забыть про эту штуку.

– Нет. – Она мотнула головой. – Идем к ней.

– Да зачем?!

Она взглянула на него так, что он почувствовал себя не старшим, а младшим братом. Трудно глядеть в такие прозрачные глаза, особенно когда в них выражение легкой досады на чужую несообразительность.

– Разве ты не понял, братец?.. – проговорила Гретель с трудом, еле слышно. – Сам же сказал… Мышцы, кости…

– Ну сказал…

– Ты ведь сразу понял, что это мышцы и кости?

– Ну конечно, сразу! Что я, дурак, что ли, мяса от соломы не отличу?

– А у животных из леса здешнего ты что-то похожее видел?

Тут до него дошло. О Человечество, какой остолоп! Оставь его отец меж трех сосен – и то заблудился бы, пожалуй.

– Ты имеешь в виду, сестрица… Ух!

– Да, – устало улыбнулась Гретель, – Если это мясо похоже на наше мясо, мы, наверно, можем его есть. Оно может быть совместимо с нашим метаболизмом.

– Но оно лежит посередке леса! Откуда оно здесь взялось? И как выросло до таких размеров?

– Это мы узнаем потом, братец. Пока мы знаем только то, что тут, в лесу, может жить что-то, что генетически как-то связано с нами. Если может оно, сможем и мы.

«Она права, – подумал Гензель. – Волосы белые – вот и голова светлая. Откуда бы здесь ни оказался этот шмат дышащего мяса, он нам почти родственник. Ну, по сравнению со здешней нечистью. Он, если подумать, нам больше чем родственник…»

Он молча протянул Гретель руку и больше не проронил ни слова, пока они не оказались у окаймлявших ложбину зарослей. Они потратили на этот путь в пять раз больше времени, чем он в одиночку, но эта трата времени никому из них не казалась напрасной.

– Здесь придется продираться, – предупредил он. – Давай за мной, я тут просеку соорудил…