Текст книги "Антошка. История одной жизни"

Глава 20

В этот вечер «граф», несмотря на дьявольский холод, не очень-то располагающий людей к благотворительности, «работал» довольно недурно.

Какой-то студент, к которому «граф» обратился с просьбой «ссудить его гривенником», взглянув при свете фонаря на страшно изможденное лицо «графа» с лихорадочно блестевшими глазами, как-то торопливо опустил руку в карман своего теплого пальто и, кладя в руку «графа» несколько серебряных монеток, участливо проговорил:

– Вы бы в больницу пошли…

– Вы полагаете, молодой человек? Очень благодарен за помощь и за совет. Очень!..

И, приложившись к цилиндру, «граф» побрел далее.

«В самом деле, этот студент, пожалуй, и прав!» – горько усмехнулся он, чувствуя, как холод прохватывает его всего, как ноет грудь и ломит все тело.

«Неужто машина окончательно испорчена?!» – с тоской думал он и, пересиливая боль, продолжал свой путь, озирая зорким взглядом проходящих.

– Madame! Quelques sous, s’il vous plaоt2020
  Мадам! Всего несколько грошей, будьте добры (франц.).


[Закрыть], – произнес он, нагоняя какую-то даму.

И та, взглянув на «графа», торопливо вынула из портмоне двугривенный и подала ему.

Через два часа прогулки на морозе в костюме, который согревал очень мало, «граф» имел полтора рубля и поспешил домой.

Продрогший и посиневший от холода, чувствуя себя очень скверно, он вошел в свою комнатку и, кивнув Антошке, снял с себя пальто, разделся и лег на постель.

– Вы нездоровы, граф? – тревожно спрашивал Антошка.

– Нет, ничего… Прозяб немного… За ночь все пройдет… Накрой-ка меня, Антошка, моим пальто… Вот так, хорошо…

– Сейчас я самовар подам… Чаем согреетесь…

Ни чай, ни несколько стаканов горячей малины, предложенной Анисьей Ивановной, ни полушубок, которым Антошка заботливо накрыл «графа», не согревали иззябшего тела. «Графа» жестоко трясло в ознобе.

Озабоченный Антошка выбежал к хозяйке:

– Страх как трясет графа, Анисья Ивановна… Нет ли у вас, чем бы накрыть его.

Добрая женщина предложила свою шубейку и промолвила:

– Простудился наш Александр Иваныч… Теперь его лихорадка и бьет…

– А она пройдет, эта самая лихорадка? – испуганно спрашивал Антошка.

– Как Бог даст… Больной он… Ишь ведь, вышел в какую погоду!

– А я, Анисья Ивановна, еще печку стоплю… Можно?

– Топи, Антошка.

Антошка сбегал за водой и присел на табуретке около «графа».

– А ежели завтра графу не станет лучше, надо бы за доктором… Как вы думаете?

– То-то, лучше бы за доктором…

– Дорого, поди, стоит?

– Ничего не стоит… Тут недалеко барышня-докторша квартирует… казенная, значит… от города… Завтра сбегаешь за ней, Антошка… Она раз лечила меня… Славная такая, – прибавила она.

Антошка вернулся в комнату «графа» несколько успокоенный. Он еще накрыл «графа» и не пожалел дров, растапливая печку.

К ночи озноб прошел, и все тело «графа» пылало.

– Согрелись, граф? – обрадовался Антошка, заметивший, что «граф» сбрасывает с себя все, чем был накрыт.

– Согрелся, Антошка… Слишком даже согрелся! – промолвил, тяжело дыша, «граф» и улыбнулся. – А ты чего не спишь?.. Ложись спать, Антошка… Только принеси холодной воды… Пить хочется…

Антошка сбегал за водой и присел на табуретке около «графа».

«Граф» с трудом приподнялся и жадно отпил воды. Только теперь, при слабом свете свечки, Антошка разглядел осунувшееся лицо «графа» и его страдальческое выражение.

– Граф! Где же у вас болит? – спросил он испуганным голосом. – Верно, очень болит?

– Порядочно… Грудь болит, и спина болит… А ты спи, Антошка. Завтра мне лучше будет… Меня, брат, не скоро проберешь… Мы, Опольевы, живучие… Спи, добрый мой мальчик… И я засну…

Антошка лег на свою кровать, но заснуть не мог, прислушиваясь к прерывистому дыханию «графа». Сухой резкий кашель заставлял его вскакивать с постели и подходить к больному.

«Граф», казалось, не узнавал Антошку, хотя и смотрел на него блестящими глазами. Он временами стонал, схватываясь за грудь, и просил пить.

Антошка подавал «графу» воды и испуганно поглядывал на него. Он никогда близко не видел больных, и ему казалось, что «граф» непременно помрет… И слезы текли по щекам мальчика…

– Ты что ж не спишь, Антошка? И чего плачешь, мой голубчик?.. Не беспокойся… Спи… спи… Еще как мы с тобой заживем… Отлично заживем… Уж я больше не буду ходить на работу! – возбужденно, в полубреду говорил «граф». – Не буду. Совершенно достаточно… Quelques sous, s’il vous plait…2121
  Всего несколько грошей, будьте добры… (франц.)


[Закрыть]И так всю жизнь… И умирать не желаю с тех пор, как ты… со мной… А ты не плачь… Я тебя в приют не отдам… Княгиня останется с носом… Ох, как болит грудь… Ах, как жарко… Пить, пить…

Антошка не отходил от графа весь остаток ночи, и когда в окно заглянул серенький свет петербургского утра, «граф» увидел Антошку, спавшего на полу у его кровати.

Вошедшая вскоре Анисья Ивановна разбудила Антошку.

– Ночью ухаживал за мной! – проговорил растроганный «граф».

– Ему что – отоспится днем! – промолвила Анисья Ивановна. – Ну, а ваше здоровье как, Александр Иваныч?..

– Отлежусь, Анисья Ивановна!..

– Малинки не дать ли?

– Ничего не хочется… Вот деньги, – проговорил «граф», указывая на стол, – мальчика накормите…

– И так накормлю… Бог с вами, Александр Иваныч… Теперь вам самим понадобится, а после сочтемся…

– Ну, спасибо… Добрая вы…

«Граф» снова погрузился в дремоту. От него так и дышало жаром.

Анисья Ивановна вызвала Антошку и приказала ему идти к докторше.

Через четверть часа Антошка уже вбегал в третий этаж и вошел в отворенную дверь квартиры думского врача. В прихожей дожидалось несколько человек бедного люда. Это был час приема больных…

Прошло несколько минут. Из кабинета вышла какая-то баба, а вслед за нею на пороге показалась небольшого роста брюнетка с умным и выразительным лицом и живыми блестящими черными глазами. Вся ее маленькая фигурка в белом балахоне, одетом поверх черного платья, дышала какою-то вызывающею энергией.

– Смотрите же… Не забудьте, что я вам сказала, – говорила она решительным голосом. – Три раза в день по чайной ложке и мазь… Чья очередь?.. Пожалуйте…

В эту минуту Антошка подбежал к ней и проговорил взволнованным голосом:

– Госпожа докторша, будьте добреньки, зайдите поскорей к графу… Он опасно заболел…

– К какому графу? – изумилась докторша, взглядывая на взволнованного Антошку. – Граф может позвать другого врача…

Антошка поспешил объяснить, что заболевший не граф, а только так прозывается. Он Александр Иванович Опольев, и бедный, совсем бедный… Вчера выходил в одном пальтеце и вернулся весь заколевши… А всю ночь горел… И сейчас горит… Грудь болит, и ломит спину.

– Помогите, госпожа докторша, а то не ровён час помрет! – прибавил Антошка упавшим голосом.

Докторша записала адрес и обещала прийти тотчас же, как окончит прием больных.

– В десять часов буду! – прибавила она.

– Спаси вас Бог! – воскликнул полный благодарности Антошка и побежал домой.

В десять часов явилась докторша. Ее встретила Анисья Ивановна и сочла почему-то нужным сообщить ей, кто такой ее жилец, как он оставлен богатыми своими родственниками и принужден побираться. Не преминула Анисья Ивановна рассказать и о том, как Александр Иванович пригрел такого же нищенку-сиротку Антошку…

Только после этого предисловия Анисья Ивановна ввела докторшу в комнату жильца и, подойдя к его кровати, сказала:

– А я вам, Александр Иванович… докторшу привела… «Граф» недовольно поднял глаза на вошедшую. Его несколько смущало появление женщины-врача, и он натянул на себя одеяло.

– Напрасно вы беспокоили, Анисья Ивановна, госпожу докторшу… У меня, собственно говоря, ничего серьезного…

«Граф» храбрился нарочно, несколько стесняясь осмотра женщиной, а сам хорошо сознавал серьезность болезни и жаждал помощи.

– Я и не сомневаюсь в этом. А все-таки не позволите ли вас выслушать?

Докторша сказала это так просто, так участливо, и ее живые умные глаза смотрели с такой ласковой серьезностью, что «граф» проговорил:

– Что ж… Если вы находите нужным…

И расстегнул ворот сорочки.

Докторша долго и внимательно выслушивала и выстукивала все еще богатырскую грудь «графа» и, предложив ему поставить термометр, проговорила:

– Болезнь ваша серьезнее, чем вы думаете… Конечно, опасности нет, но вам придется некоторое время пролежать в постели.

«Граф» пристально посмотрел на докторшу.

Его ввалившиеся большие черные глаза горели лихорадочным блеском, в них было выражение какой-то грустной насмешливости.

– Вы полагаете… опасности нет? – прошептал он и, заметив, что Антошка жадно и испуганно прислушивается, прибавил: – Вы говорите по-немецки?

– Говорю! – ответила докторша, несколько смущенная этим взглядом и ироническим тоном его слов.

И «граф» продолжил по-немецки:

– Не скрывайте от меня правду. Я знаю, что моя болезнь опасна… Я бывал в руках докторов… Воспаление легких в мои годы и при такой обстановке… Finita la comedia?2222
  Представление окончено? (итал.)


[Закрыть]Не правда ли?.. Если так, то не лучше ли меня отвезти в больницу, чтобы не стеснять мою добрую хозяйку… И кроме того, мне надо распорядиться насчет мальчика… Он – единственное существо на свете, ради которого я еще хотел бы жить…

Докторша заметила, что в настоящее время было бы опасно перевозить его в больницу, и снова повторила, что не отчаивается относительно его выздоровления…

– Ну, спасибо вам… Спасибо! – проронил по-русски усталым голосом «граф». – Я жить все-таки хочу! – прибавил он…

Докторша прописала рецепт и оставила термометр, чтобы три раза в день измерять температуру.

– А вы будете записывать ее! Сумеете? – обратилась она к Антошке.

– Он сумеет! – не без горделивого чувства вставил «граф».

– Ну, до свидания… Вечером я опять зайду.

– Благодарю вас…

Она протянула ему руку и, ласково кивнув головой, вышла из комнаты больного и, сделав Анисье Ивановне соответствующие наставления, проговорила, вынимая из портмоне деньги:

– Вот возьмите десять рублей… Понадобятся… Купите больному вина… мадеры… Давайте понемногу…

Но Анисья Ивановна горячо протестовала… У нее есть деньги… Она сама купит, что нужно… И, наконец, можно дать знать родственникам графа… Они помогут…

Взволнованная, вышла докторша из этой квартиры. Этот нищий больной, заботившийся о таком же нищем приемыше… Эта добрая женщина, отказывающаяся от денег… Все это произвело на чуткую, отзывчивую докторшу сильное впечатление…

Она спускалась по лестнице, когда ее нагнал Антошка и спросил:

– Госпожа докторша… Как граф?.. Не помрет?..

– С чего вы взяли?.. Надеюсь, что он поправится…

– О, вылечите его… вылечите его, добренькая барыня!.. Если б вы знали только, какой он добрый… Мне вот справил полушубок, а сам…

И с этими словами Антошка бегом побежал в аптеку за лекарствами и в лавку за вином.

Глава 21

«Граф» оказался действительно живучим, он пережил воспаление легких. Через несколько дней острый период болезни миновал, и докторша Елизавета Марковна, навещавшая больного ежедневно по два раза и сама привозившая ему лекарства, радостная и веселая, объявила, что теперь он вне опасности.

Когда она ушла, «граф» в первый раз с аппетитом поел бульона и, присаживаясь на кровати, сказал:

– Ну, теперь, Антошка, надо и о делах подумать… Небось, много мы задолжали Анисье Ивановне?.. Дай-ка мне сюда перо и бумаги… Напишу-ка племяннице… Она добрая, не откажет… А ты отнесешь ей письмо… Только смотри, по черному ходу неси… А то на парадной швейцар – большая бестия, не пустит тебя. Постарайся отдать письмо самой барышне в руки…

– Будьте спокойны, граф! Все как следует обделаю! – не без гордости ответил Антошка.

«Граф» принялся за письмо, но тут в комнату вошла Анисья Ивановна и смущенно проговорила:

– Александр Иванович… Околоточный2323
  Околóточный (надзиратель) – чиновник городской полиции, ведавший небольшой частью территории – околотком.


[Закрыть]зачем-то хочет вас видеть… Уж он два раза приходил… Тогда я упросила его подождать… Говорю: совсем вы больны… Ну а теперь… настоятельно требует…

– Околоточный?.. Что ему нужно?.. Попросите его сюда, Анисья Ивановна.

При упоминании околоточного Антошка струхнул. Через минуту в комнату вошел молодой, довольно представительный и чистенький околоточный и, бросая взгляд на Антошку, вежливо поклонился «графу» и проговорил:

– Насчет вас бумага из участка… Не угодно ли прочесть…

– Удивляюсь, что нужно от меня полиции? – промолвил «граф», растягивая для важности слова и щуря глаза. – Дайте, пожалуйста, эту бумагу.

Околоточный вынул ее из портфеля и подал «графу». Тот пробежал ее и изменился в лице.

В этом предписании частному приставу2424
  Ча́стный при́став – полицейский чиновник, в ведении которого находилась одна из частей города.


[Закрыть]предлагалось объявить отставному гвардии штабс-ротмистру Александру Опольеву о том, чтобы он немедленно отправил проживающего у него незаконно крестьянского сына Антона Щигрова, четырнадцати лет, в приют общества «Помогай ближнему!». В случае же оказания названным Опольевым какого-либо препятствия отобрать от него Антона Щигрова, объявить Опольеву, что за уклонение от распоряжений начальства он будет подвергнут строжайшему взысканию.

– Но по какому же это праву?! – воскликнул «граф», бросая тоскливый взгляд на Антошку. – Если он не желает в приют…

Антошка понял, что околоточный пришел из-за него, и стал белее рубашки…

– Извините-с… Я ничего не знаю… Я подчиненный чин… Потрудитесь расписаться…

Но вместо того «граф» снова воскликнул:

– Эта дура княгиня… моя двоюродная сестра хочет насильно тащить в приют мальчика, о котором я просил… Это она затеяла всю эту подлую… историю… Но я… я не позволю… Слышишь, Антошка?.. Мы не позволим… Ты не будешь в приюте!.. Экие мерзавцы эти благотворители! – кипятился возмущенный «граф».

И, обращаясь к околоточному, проговорил:

– Послушайте… Прошу вас повременить день-другой… Даю вам слово, что мальчик не убежит, а я сейчас же напишу этой княгине и еще одной родственнице… Попрошу их, чтобы они немедленно просили об отмене этого нелепого распоряжения… Если на то пошло, я усыновлю этого мальчика, и, надеюсь, тогда никто не посмеет взять его у меня… Послушайте, господин околоточный, вы молоды, у вас, вероятно, еще не заглохли чувства… Умоляю вас, повремените деньдругой…

– Повремените! – просила и Анисья Ивановна.

– Что ж… я… пожалуй… доложу, что вы еще больны и находитесь в бессознательном состоянии.

– Благодарю вас… Вы – человек! – промолвил «граф», протягивая околоточному руку.

Через несколько минут Антошка бежал в дом Опольева с письмом к Нине, передав другое письмо к княгине Моравской через посыльного.

Ах, какими красноречивыми были эти письма горемычного «графа»!

Глава 22

Появившись в большой кухне Опольевых, Антошка на этот раз не интересовался наблюдениями. Он был поглощен одною мыслью – передать как можно скорее письмо по назначению. Голос Антошки дрожал тревожным нетерпением, когда он спросил молодого парня, который недалеко от дверей перемывал в жестяной лохани тарелки:

– Скажите, пожалуйста, барышня дома?

– Барышня? А тебе зачем барышня?

– Письмо им есть… Передать бы.

– Обожди. Кто-нибудь из комнат придет и возьмет… И дома ли, нет ли барышня – скажет…

– Должно быть, дома: еще не завтракали, – заметил, отворачиваясь от плиты, повар, довольно благообразный старик с седыми кудреватыми волосами, выбивавшимися из-под белого колпака.

И, оглядев Антошку своими добродушными и в то же время любопытными небольшими глазками, спросил:

– А ты от кого с письмом, мальчик?

– От одного бедного их сродственника… Оне знают… – На бедность, значит, просит?

– Очень даже нуждаются…

Повар подумал и сказал:

– Верно, это тот самый сродственник, которого генерал приказал не пускать и писем от него не принимать…

– От него-то и письмо к барышне.

– А он кем же доводится генералу?.. Ты не знаешь? – любопытно допрашивал старик.

– Родной брат…

– Родной брат? – воскликнул старик повар, необыкновенно изумленный. – Ты это верно знаешь?

– Очень даже верно…

– А мы полагали, что так, какой-нибудь дальний… Однако! Родной брат такого важного генерала, а швейцар говорил, что ходит вроде нищего в самом последнем костюме…

– И вовсе даже нищие… Из-за своей легкой одежи чуть не умерли! – пояснил Антошка, заметив, что повар, видимо, не сочувствует такому бессовестному отрицанию кровных уз.

– Нищий… брат генерала Опольева!.. Видно, на братца не надеется, если к племяннице пишет?

– Уж какая надежда, – с сердцем проговорил Антошка, – ежели ваш генерал вовсе отказался от родного брата… Пропадай, мол, как собака, а мне наплевать… И сколько горя принял Александр Иваныч, генеральский-то брат… Такого, можно сказать, важного звания господин, офицером в уланах служил и по улицам милостыню собирал… И все сродственники от него отреклись за родным братом… Допустили, чтобы человек терпел… А еще все графы да князья! – возмущенно закончил Антошка.

– Д-д-да… времена!.. Родного брата и… в шею! Очень даже просто! – протянул, ни к кому не обращаясь, старик и вздохнул, покачав головой.

Он снова стал мешать в кастрюле, черпнул ложкой и, попробовав соус, спросил:

– А ты как же знаешь генеральского брата?

Антошка в коротких словах рассказал свою историю. Повар, видимо, удивленный и тронутый, промолвил раздумчиво:

– Ишь ведь, какие бывают на свете дела!.. Нищий, а призрел сироту… Богатый – и родного брата в шею… Ловко!

– Жалостливый! – вставил и кухонный мужик, необыкновенно сосредоточенно и словно бы сердито слушавший рассказ Антошки.

– А ты вот что, Афанасий, – обратился к мужику повар, – возьми-ка от мальчика письмо да снеси Дуняше, пусть, мол, самой барышне передаст, да у ней в комнате… Чтобы, значит, генерал не проведал… Да оботри прежде руки-то… Письмо замараешь… Вот так… неси теперь Дуняше… И лакеям не показывай…

Когда Афанасий ушел, повар ласково сказал Антошке:

– Пока присядь, мальчик. Бог даст, барышня не откажет помочь горемычному дяденьке… Она у нас добрая… не похожа на отца… Тот вовсе как будто каменный! – прибавил, понижая голос, повар.

– Беспременно поможет! – уверенно подтвердил Антошка.

– Ты почему же полагаешь?

– Она раз прислала двадцать пять рублей, будто от отца… И велела в письме, ежели что, к ней писать, а не к отцу…

– Ишь ты! Папеньку своего не захотела оконфузить! – промолвил повар.

В скором времени вслед за кухонным мужиком в кухню вошла молодая горничная Дуняша и велела Антошке идти за собой.

– Барышня хочет тебя видеть! – приветливо сказала она.

Нина дожидалась Антошку в маленькой комнате Дуняши. Необыкновенно участливо и внимательно, несколько смущенная и точно чувствуя себя в чем-то виноватой, слушала эта худощавая молодая девушка с большими глазами возбужденный рассказ Антошки о «графе», о его болезни, о его доброте. И когда Антошка окончил рассказ мольбой о том, чтобы его не отдавали в приют и не разлучали с «графом», который всеми брошен, молодая девушка, потрясенная и возмущенная, обещала непременно сегодня же поехать к княгине и просить ее отменить свое распоряжение.

Она торопливо отдала Антошке конверт с двадцатью пятью рублями и проговорила:

– Кланяйся от меня дяде. Извинись, что мало посылаю… Скоро еще пришлю… Успокой его… Скажи, что я буду просить княгиню… Она не возьмет тебя в приют… я уверена… ты останешься при дяде… Ты ведь так его любишь…

– Еще бы не любить!.. – воскликнул Антошка.

– И дядя, и ты – оба вы хорошие! – возбужденно произнесла девушка. – И я сделаю для вас все, что могу…

– Спаси вас Бог, добрая барышня… Как граф-то обрадуется, что вы жалеете его… А то… ведь он чуть было не умер…

– Отчего же он не написал мне?

– Шибко болен был… Без памяти лежал, барышня…

– Бедный!.. Ну, иди же к нему, Антоша… Кланяйся… Вот и тебе… возьми, возьми! – говорила она, доставая из портмоне последний рубль, бывший там, и отдавая его Антошке. – Что-нибудь себе купишь…

Антошка вышел благодарный и обрадованный.

«Теперь граф не пропадет. Племянница его не чета всем этим княгиням и графиням. Сейчас видно, какая она простая да жалостливая!» – думал Антошка, торопливо возвращаясь домой…

Рубль, полученный им, заставил его задуматься о том, что бы такое купить «графу» на эти деньги, что доставило бы ему удовольствие. Долго он ломал над этим вопросом голову и, наконец, решил, что вино очень полезно «графу», тем более что и докторша во время болезни приказывала давать вина и сама его привозила, и Антошка, войдя в погреб, потребовал самой лучшей мадеры на рубль.

Глава 23

Рассказ Антошки произвел на молодую девушку сильное впечатление.

Первый раз в жизни она непосредственно узнала об ужасах нищеты и горя несчастных, обездоленных людей. До этого она, случалось, читала об этом в книгах или слышала мимоходом в разговорах, но никогда не задумывалась над этим вопросом. Выросшая в богатом доме, она не могла себе представить, что на свете существуют люди, не имеющие ни пищи, ни платья, ни крова, нуждающиеся в простом куске хлеба.

А теперь эти мысли бродили в ее голове, находили отклик в добром сердце девушки, и ей непременно хотелось помочь и этому несчастному дяде, и этому мальчику.

Как ни тяжело ей было осуждать отца, но она осудила его в душе за то, что тот так жестоко отнесся к родному брату, и она припомнила те ужасные слова отца, которые он говорил по поводу письма, полученного месяц назад от дяди, в котором он молил о помощи для мальчика. Тогда она почувствовала правдивость этого письма. И она подумала, что отец неправ, считая своего брата лжецом… И тогда она находила поведение отца жестоким, и, полная стыда за него, послала свои двадцать пять рублей. А теперь, услышав трогательную историю двух горемычных существ, молодая девушка невольно еще строже судила отца, и слова его казались ей теперь бессердечными.

О, как бы хотелось ей помирить отца с дядей… Откуда такое озлобление? Ужели отец недоступен жалости и не может отнестись к нему тепло и сердечно, ободрить его, помочь ему?..

Но при мысли об этом ей становилось жутко, и невольные сомнения закрадывались в ее голову. Отец непреклонен и, что раз решил, не меняет. И смеет ли она учить отца? И станет ли он ее слушать?

Но если отец не исполняет то, что велят долг и любовь, – она сама исполнит. Она не допустит, чтобы родной брат отца нищенствовал, собирая милостыню на улицах, и чтобы у него отняли этого мальчика, которого он так любит. Это безжалостно, возмутительно!

Возбужденная и радостная, что и у нее, скучающей и неудовлетворенной тою жизнью, которую ее заставляли вести, нашлось вдруг дело, что и она может быть полезной двум существам, молодая девушка вышла из своей комнаты и прошла в кабинет к матери.

Нина рассказала ей то, что слышала от Антошки, и проговорила:

– Мама! Ведь необходимо помочь дяде и этому мальчику!

Госпожа Опольева, женщина добродушная, но благоговевшая перед мужем, хотя и согласилась с дочерью, что этот «несчастный дядя» заслуживает помощи и что он всегда возбуждал в ней жалость, но прибавила:

– А что скажет отец, Нина?

– Но разве, мама, мы-то сами не можем помочь помимо папы его родному брату?.. И наконец, ведь он вовсе не такой дурной… Напротив, эта история с мальчиком… эти заботы о нем…

– Но почему дядя обратился к тебе, Нина?.. Он тебя совсем не знает… Видел маленькой девочкой…

Нина призналась матери, что раньше послала дяде от имени отца деньги и теперь послала.

– Видишь, какая ты! – растроганно произнесла мать и нежно потрепала дочь по щеке своей белой пухлой рукой в кольцах. – А если папа узнает об этом? Ведь он будет недоволен… Ты ведь знаешь его мнение о дяде?

– И пусть узнает… Я тогда сама расскажу папе, что он ошибается… И папа, быть может, убедится и… помирится с дядей.

Опольева сделала отрицательный жест.

– Этого никогда не будет! – произнесла она грустным тоном.

– Но за что же такая ненависть?.. Что такого сделал дядя, что от него все отшатнулись и довели его до нищенства? – воскликнула Нина. – Расскажи мне, мама…

Мать рассказала известную читателю историю «графа».

– Что ж тут такого ужасного, мама?.. Разве дядя не мог исправиться? И разве многие молодые люди не делают то же самое?.. Однако их не изгоняют из общества…

– Положим, с дядей сурово обошлись… не спорю, – заметила мать, – но все-таки так опуститься, сделаться пьяницей, нищим…

– Но кто же в этом виноват? Разве родные поддержали его тогда? Напротив, все, как ты говоришь, его оставили и сами же обвиняют его. Ах, мама, мама, как это несправедливо и безжалостно! – воскликнула молодая девушка. – Нет, мама, голубчик, милая, добрая, ты уж позволь мне помогать дяде… я буду давать ему в месяц свои двадцать пять рублей… И непременно… Мне на булавки и остальных денег за глаза довольно… И не нужно папе говорить… Пусть дядя будет думать, что это он посылает… Не правда ли?..

– Ну что ж, делай как хочешь, добрая моя девочка, возьми и от меня маленькую лепту… Пошли ему еще десять рублей… Я буду давать каждый месяц.

– Спасибо за дядю и за мальчика, мамочка… Теперь они по крайней мере не будут нищенствовать… А за этого мальчика я буду просить тетю Мари… Я после завтрака к ней поеду… Можно?

– Поезжай… только вряд ли ее застанешь после завтрака… Ведь Мари, ты знаешь, всегда занята… Время у нее распределено…

– Я сейчас же поеду…

– А завтракать?..

– Бог с ним, с завтраком… Потом позавтракаю…

– Так прикажи закладывать карету…

– Нет, я лучше в санях, мамочка…

И с этими словами Нина вышла из кабинета матери и попросила Дуняшу приказать запрячь сани.

Через полчаса она уже ехала к княгине Моравской. Дорогой у нее явилась мысль после визита к Моравской поехать к дяде. То-то он обрадуется! Непременно надо навестить его. Мама, наверное, не рассердится! А отец не будет знать об этом!

– Дома княгиня?

– Дома, пожалуйте!

Молодая девушка быстро поднялась по лестнице.

Лакей встретил ее у дверей почтительным поклоном и, проводив до гостиной, пошел докладывать княгине.