Текст книги "Позывной «Крест»"

«Нет, нет. На сумасшедшего этот старик не похож, – продолжал думать Виктор. – Но как он здесь жил? Без воды, без пищи…»

– Обреченный на вечную муку не думает ни о какой пище, кроме духовной, – ответил старец вслух.

Виктору вдруг стало страшно за этого человека. Обреченный вечно жить ради чего? Ради того, чтобы дождаться? Сколько лет? Две тысячи? Нет страшнее наказания, чем быть гонимым самим собой, безразличным для окружающих, невидимым для мира, невостребованным в жизни…

– Не зови меня наверх. Меня тут же схватит полиция, а никому это не нужно.

– Никто и не поверит в человека-легенду, – согласился Виктор. – Мир сходит с ума от любой ерунды. От лазерного оружия, от новых смартфонов, от метеоритов, от новых ядерных ракет…

– От чего? – переспросил Агасфер.

– Мне жаль тебя, старик, – вздохнул Виктор. – Несмотря ни на что – жаль.

– Так помоги же мне! – вдруг воскликнул Агасфер. – Ты первый человек, который пожалел меня. Умоляю, помоги!

Старик рухнул в ноги Виктору и тихо затрясся в рыданиях.

– Я давно раскаялся. Еще до открытия континента с красными людьми.

«Это он об Америке?» – подумал Лавров.

– …еще до всех этих проклятых войн безбожников с крестами на своих железных хитонах.

«А это о крестовых походах… Ого, старик, как же тебя потрепала жизнь…»

– Я раскаялся и верую! – рыдал Агасфер. – Ты моя единственная надежда. У тебя есть то, что может спасти меня. Подголовный камень. Я поговорю с ним, я вымолю прощение. Сил моих нет… Нет сил жить! Он милосердный. Он простит. Прошу тебя…

– Встань, старик! – властно произнес Виктор. – Я помогу тебе!

Лавров чувствовал себя Галилеем, не меньше, а может быть, и Леонардо да Винчи. Он вынул из заплечной сумки заветную плинфу.

– Даже если у меня ничего не получится, – бормотал старик, – помни: ты обещал! Виктор… Виктор…

«…Виктор! Виктор!» – журналист почувствовал, как кто-то бьет его по щекам, но глаза не открывались. Вот он уже различил голос Светланы: «Витя! Очнись, милый, что с тобой?» Потом в сознание ворвался чей-то ломаный английский: «Он отравился. Я дам ему выпить верблюжьей мочи», затем: «Где моя фляга? Сейчас ему станет легче!»

Виктор открыл глаза. Он лежал у входа в пещеру. Над ним стояли испуганная Светлана и тот самый старик, хозяин козла.

– Агасфер? – удивился Виктор.

– Метушелах, если вам угодно, мистер, – ответил сириец.

Света бросилась к Лаврову на шею:

– Ну, слава богу, жив.

– В эту пещеру нельзя, – продолжал на ломаном английском старый Метушелах, – здесь гибнут люди от природного газа.

Солнце близилось к закату, будто хотело сказать: «И на этот раз тебе повезло, журналист!»

Глава 7
Хариши

1

Солнце садилось, окрашивая сирийскую пустыню во все оттенки красного, пока три всадника на верблюдах ехали все дальше на запад от автотрассы Эль-Кутейфа – Дамаск.

Старик Метушелах оказался своим парнем и любезно согласился одолжить двух своих дромадеров и быть проводником, причем всего за тысячу долларов.

– Ничего себе добряк, – ворчал Лавров.

– Прекрати! Если бы не он, я бы тебя никогда не нашла, – успокаивала Виктора Светлана.

Виктор только что узнал, как вернувшаяся из вынужденного вояжа Светлана не нашла своего спутника у входа. В стороне от дороги шло стадо верблюдов. Его гнал на водопой старый знакомый сириец, которого они встретили с козлом у караван-сарая Хан-аль-Рус. Он и сообщил Соломиной о «ядовитой» пещере, в которую отправился Виктор. Можно себе представить, чего стоило миниатюрной девушке, хоть и спортсменке, и восьмидесятилетнему старику вытащить стокилограммового мужчину в бессознательном состоянии из достаточно далекого ответвления пещеры. Им приходилось то и дело выбегать на воздух, чтобы не угореть самим.

И вот они уже были в пути.

Впереди на верблюде, богато украшенном бедуинскими коврами с тяжелыми кистями, ехал старик Метушелах. Верблюд управлялся чембуром, привязанным к недоуздку слева, и длинной палочкой-хлыстом, которой по его шее постукивали справа. За ним на таком же красавце-дромадере ехала Светлана. Благодаря праздным девицам из Эль-Кутейфы она была одета довольно пестро и ярко: в длинный халат цвета индиго, открытый спереди и демонстрирующий разноцветное платье, подвязанное поясом, дающим возможность укоротить длину одежды для удобства передвижения. Голову она замотала на манер бедуинских женщин – платком из плотной ткани, не слишком заботясь о том, чтобы волосы были закрыты полностью, и из-под него выбивались пряди. Однако она предпочла закрыть лицо, оставив только глаза. На третьем верблюде, ничуть не уступавшем первым двум, в спецназовской полевой форме «Бармица» и сирийской красно-клетчатой арафатке, намотанной на голову, ехал Виктор Лавров. Так что никто не замечал, как он дремал.

Виктор имел удивительную способность спать в любом положении, если того требовали обстоятельства. Этому еще в молодости обучали в школе разведки. Сколько раз их группа попадала в ситуации, когда на отдых были выделены лишь минуты. Иногда приходилось даже засыпать стоя, главное – найти точку опоры. Сейчас Лавров нашел точку опоры в высокой спинке своего седла. Он знал, что в ближайшее время полноценно отдохнуть не придется, поэтому использовал время с максимальной пользой. При этом его рука с палочкой-хлыстом машинально постукивала верблюда по шее, чтобы тот не остановился.

Подремав около часа, он почувствовал себя гораздо лучше.

– В пустыне ощущают себя в своей стихии лишь бедуины и боги, – сказал он, поравнявшись со Светланой. – Мы к ним не относимся. Поверь, для обычного человека это большая жаровня.

– Чуть меньше десяти градусов тепла, – возразила ему девушка. – Не так уж и жарко, надо заметить.

Тем не менее Лавров был прав: песок, который постоянно нес ветер, забивался во все щели и не позволял дышать иначе, как через ткань платка.

Девушка держалась стойко. Она смогла преодолеть свой страх перед «кораблем пустыни» и все ерзала, пытаясь устроиться, то свесив ноги по бокам, как на лошади, то сидя в слишком широком седле по-турецки.

– Правой ногой удерживай левую ногу, как всадница на картине Карла Брюллова, – посоветовал бывалый путешественник Лавров. – Когда захочешь ехать побыстрее, ударь ею и скажи: «Хат-хат!»

Девушка так и поступила, ее дромадер воспрянул, рванул во всю прыть и, обогнав проводника, скрылся за ближайшим гребнем бархана. Виктору, чтобы догнать их, пришлось «угостить» верблюда хлыстом по крупу. За барханом он увидел стоящего в ожидании дромадера и девушку, сидящую в похожем на пудру песке.

– Спасибо, посоветовал, – обиженно ворчала Светлана.

– Сегодня это сложно, – утешил ее Лавров, – завтра будет легко.

– Если вы будете так ездить, то зачем вам проводник? – недовольно сказал подоспевший старый сириец. – Я ваш проводник, а не гонщик на верблюдах. Не в том возрасте!

Виктор и Светлана хором извинились перед стариком. В конце концов он один знал дорогу, и не стоило его раздражать.

Соломина настояла на том, чтобы добираться обратно не через Турцию, как предлагал до этого Виктор, а через Израиль. Для этого нужно было всего лишь проехать на верблюдах по Сирийской пустыне до Голанских высот, а там пересечь почти прозрачную границу с Израилем.

С 1944 года Голанские высоты являлись частью Сирии. Затем две трети Голан были захвачены Израилем в ходе Шестидневной войны в июне 1967 года. Фактической линией размежевания между Сирией и Израилем, которые де-юре пребывают в состоянии войны, оставалась нейтральная демилитаризованная полоса, на которую из-за мин с 1967 года не ступала нога человека. Там не было ни израильских, ни, что особенно важно, сирийских пограничников. Развал Османской империи после Первой мировой войны стал крупным геополитическим катаклизмом, едва ли не большим, чем развал СССР. До сих пор на османской земле идут войны.

Лавров счел план Соломиной вполне реалистичным, но для пущей безопасности предложил ехать по ночам.

Путешественники совершили короткий привал, чтобы немного отдохнуть от непривычной езды на верблюдах. Виктор даже не стал разводить костер, да и, по правде говоря, дрова искать было негде.

– К утру мы должны добраться до колодца Мастура, там пересидим день, и до Голанских высот останется еще одна ночь, – тихо, словно самому себе, сказал старик Метушелах, достав из сумки, притороченной к его верблюду, несколько ячменных лепешек, бутылку козьего молока и несколько кусков вяленого мяса.

Он разложил все на плотном полосатом покрывале и пригласил гостей к столу.

– В пустыне без еды нельзя, – многозначительно сказал сириец.

«А где можно? – весело подумал Виктор и тут же сам себе ответил: – Не юродствуй, Лавров. Что он видел, кроме пустыни, этот старик? А сердце доброе… Мог бы и тайком все сожрать, прямо в пути».

Светлана и Виктор многозначительно переглянулись. Впору было расчувствоваться. Ведь с прошлого вечера у них не было и маковой росинки во рту.

– Сердечный старик, – сказал Виктор Светлане по-русски. – Ой, блин!

Вяленое мясо было настолько жестким, что Виктор чуть не сломал зубы. А Светлана, не успев надкусить лакомство, засмеялась. Метушелах же улыбнулся:

– Смотри, как надо!

Он взял кусок мяса и принялся его сосать, как ребенок соску, затем отправил в рот кусок лепешки и запил молоком.

– Ясно как? – засмеялась Светлана и последовала примеру старого сирийца.

– Мясо вприглядку. Такого я еще не видел, – вымолвил Лавров, хмыкнув от удивления, но все-таки больше есть это блюдо не пробовал даже таким способом. Поди знай, сколько раз это мясо до него уже жевали. Он ограничился куском лепешки и маленькой пиалой молока.

– О-о-о, а вкусно! – обрадовалась Светлана, размочив мясо до того состояния, когда его стало можно жевать.

– Да. Очень вкусно. Это верблюжатина, – подтвердил сириец и разоткровенничался: – Старый Али-Али уже не мог ходить в караване, пришлось забить.

Виктор едва сдержал смех, а Светлана, подскочив, убежала куда-то в темноту.

Вернувшись, она увидела, что Метушелах и Виктор уже собираются в путь.

– Если меня кто-то когда-нибудь еще раз заставит пойти в зоопарк, я прежде всего задам вопрос: а верблюды там будут? Ненавижу… – ворчала девушка. – Скорей бы эта, как ее… Кунейтра. Там отдадим верблюдов старику, и адью!

– Если он сам нас не съест до этого, – ответил Виктор, глядя, как старик собирает недоеденное мясо.

– Ну вот, ты уже и отошел, – обрадовалась девушка. – Я рада за тебя.

И правда, Виктор, который едва не погиб, достаточно легко справился с последствиями отравления. Но даже его железный организм в любую минуту мог дать сбой, поэтому, едва сев на своего дромадера и поймав темп маленького каравана, он опять уснул.

Белый песок под лунным светом был схож со снегом, словно зима сбежала со свадьбы и накрыла все вокруг подолом белоснежного платья. Птички на ветках саксаула напоминали подтаявшие леденцы. Ветер столетиями шлифовал известковые камни-останцы и за века превратил этих толстых «снеговиков» в стройных, подтянутых «снежных баб».

Колодец они нашли на рассвете. Это была полуметровая в диаметре дыра в земле, огороженная почти развалившимся поребриком. Чтобы напоить верблюдов, Метушелах на веревке опустил в колодец мягкое резиновое ведро, сделанное из секции автомобильной камеры.

Пока мужчина поил животных, девушка в его бинокль рассматривала столб пыли, появившийся на горизонте.

– Машина? – спросил у нее Лавров и взглянул вдаль.

На границе, где сливались бледно-желтые, почти белые пески и зыбь бледно-голубого неба, появился вертикальный черный столбик.

Испуганный Метушелах с прытью, достойной юноши, запрыгнул в седло и заорал:

– Хат-хат! – И что есть мочи пустился вдаль.

– Что? Куда? – вскрикнул Виктор.

Светлана в замешательстве посмотрела на спутника.

– Что это с нашим проводником?

Ответ не заставил себя долго ждать. Вскоре черный столбик на горизонте превратился во всадника на верблюде.

Под боками дромадера колыхались тяжелые кисти шерстяных украшений, не таких, как у верблюдов Метушелаха. Его хозяин был в черной накидке-абайе и черном платке-куфии. В двухстах метрах от колодца он снял с плеча карабин и выстрелил, Светлана взвизгнула.

– Спокойно, – обнял ее за плечи Виктор. – Если бы он хотел убить, убил бы. Просто пугает. Сейчас узнаем, что ему нужно.

Виктор успокаивал девушку, а сам держал руку на рукояти «Глока». Если что, он готов был выстрелить прямо из кармана.

Всадник не доехал до них метров пятнадцать. Верблюд остановился и аккуратно, будто оберегая хозяина, опустился на колени, затем стал приседать. Бедуин спешился и походкой хозяина направился к путешественникам. Подойдя к колодцу, он забавным жестом обхватил ведро одной рукой и сверкнул глазами.

– Это мой колодец! – заявил бедуин, на плече которого висел карабин.

«Эх, пальнуть, что ли? – подумал Виктор, вновь трогая «Глок» в правом кармане. – Ладно, не буду. Не бандит же…»

Бедуин левой рукой освободил кончик платка, закрывавший лицо, ткань повисла и обнажила усатую физиономию мужчины лет тридцати, весьма хищно улыбавшегося.

– Это мой колодец! – повторил он.

– Мы не пили из него! – заверила девушка.

– Можете пить на здоровье! – предложил бедуин, и его улыбка изменила оттенок. – Но верблюдам нельзя.

– Это почему? – поинтересовалась Светлана.

– Ваши верблюды в попонах хашимитов! – пояснил человек в черном.

Виктор и Светлана переглянулись.

– Видимо, дело в застарелой войне между кланами хашимитов и харишей, – вполголоса сказал Виктор Светлане по-русски. – Это у них свято.

– Ты русский? – с удивлением спросил боевик на русском же языке, но с приличным акцентом.

– Нет, украинец. Виктор Лавров, – представился журналист, отпустил пистолет, вынул руку из кармана и протянул ее незнакомцу.

– Ты прав, европеец. Ни хашимиты, ни их верблюды не будут пить из колодца харишей. Я Али ибн аль-Хариш! – ответил бедуин, не подавая Виктору руки.

«Почти Гассан Абдурахман ибн Хаттаб, – злился Виктор. – Врезать бы тебе».

На груди хариша красовался патронташ с патронами калибра 7,62 для самозарядного карабина Симонова, на левом боку в большой кобуре оттягивал ремень тульский пистолет системы Токарева.

– Ну, что здесь делают верблюды хашимитов? – спросил бедуин-хариш у Лаврова, заметив, как тот разглядывает его вооружение.

– Мы едем на них в Кунейтру, – ответил Виктор.

– Кунейтра контролируется силами ООН. Город необитаем, – сообщил хариш, продолжая говорить по-русски, и спросил: – Ты из Москвы?

– Из Киева.

– Я был в Москве, учился там, – объяснил бедуин. – Умею читать и писать по-русски.

Али дал ведро Виктору и на правах хозяина колодца обратился к девушке:

– Как твое имя?

– Мое имя для отца! – ответила Светлана и кивнула на Лаврова.

– Ты злая, женщина, – сказал бедуин и направился к своему дромадеру.

Животное неуклюже поднялось на ноги, когда бедуин взгромоздился в седло.

– Верблюдам хашимитов нельзя пить из этого колодца, – еще раз сказал по-русски хозяин колодца. – А вы можете пить. Салам!

Бедуин постучал хлыстиком по шее своего скакуна: «Хат-хат!»

– Али ибн аль-Хариш! – окликнула его Светлана. – Пока бедуины будут драться друг с другом, они навсегда останутся второсортным народом, глупым, жадным, варварским и жестоким! Как ты!

Услышав это, бедуин развернул верблюда обратно.

– С ума сошла? – зашипел на девушку Лавров.

– Извини, вырвалось, – оправдывалась Светлана.

Виктор зачерпнул воды из резинового ведра, плеснул себе в лицо и вытерся.

– Твоя дочь или глупа, или не знает страха, украин? – надменно спросил всадник, глядя сверху вниз на пешего Лаврова.

– Украинец, – поправил Виктор.

– Страх останется при мне, – гордо ответила Светлана. – Если идти, то до конца.

Бедуин хмыкнул и посмотрел на Виктора:

– Ты тоже не боишься меня?

– А чего тебя бояться? – улыбнувшись, спросил Виктор. – Ты же не убийца, чтобы стрелять в безоружного.

– Верно! Все верно… Едем со мной! – предложил хариш. – К нам на стойбище, мы кочуем на запад, в Израиль.

Виктор посмотрел на Светлану, как бы безмолвно советуясь с ней.

– До Кунейтры день пути, но вы не найдете проходы в минных полях, а значит, погибнете, – заверил их аль-Хариш.

– Поехали! – тряхнул головой Виктор.

– А как же старик? – прошептала Светлана.

– Никак. Остались бы с ним, погибли бы на минах, – ответил Лавров. – Приедем – найду, как отправить ему верблюдов обратно. У меня есть друзья в Израиле. Аль-Хариш! – обратился Виктор к черному бедуину. – Верблюдов бы напоить. Животные все-таки.

– Это верблюды хашимитов, – уперся Али.

– А если я с них поклажу сниму и седла хашимитские? – провокационно спросил Виктор.

– Ладно… пои, – немного подумав, сказал Али аль-Хариш. – Но только если кто-то спросит, скажешь, что ты в моем колодце хашимитских верблюдов не поил…

2

Пустыня была усеяна валунами, обломками кремния и известняка, гранитными плитами. Когда-то это было дно озера-моря, затем долина, подвергавшаяся мощным наводнениям, теперь же – необъятная пустыня, созданная солнцем и ветром. Вечно печальная равнина, на которой, казалось, выжжен всякий признак жизни. Но это только на первый взгляд. Как много теряют люди, не посмотрев более пристально! Это место, покой которого ничто не нарушает, но где идет постоянная борьба за существование.

– Пустыня – мой дом, – рассказывал Али, мерно покачиваясь на верблюде. – Здесь я родился, здесь вырос. В общей сложности я провел в пустыне двадцать пять лет. За исключением тех пяти, что учился в Москве.

– А что оканчивал? – попытался завязать контакт Виктор, но хариш, не услышав, увлеченно рассказывал:

– Я люблю пустыню той любовью, какой любит человек ту местность, где он родился.

Их верблюды неторопливо преодолевали участок, покрытый россыпью камней средней величины. Любой автомобиль в этом месте убил бы трансмиссию за полчаса.

Али продолжал свой рассказ о пустыне. Он говорил, что люди обычно не думают о том, чтобы переделать горы и океаны, но почему-то многие считают, что пустыни необходимо уничтожать и заполнять фермами и агропредприятиями.

– Конечно же, – говорил аль-Хариш, – мы должны бороться с расширением пустыни, созданной по вине человека, но необходимо беречь и сохранять настоящую пустыню, созданную природой. У вас есть пустыни?

– Да, самая большая в Европе, – отвечал Лавров. – Называется Алешковские пески, находится в низовьях реки Днепр.

– Большая?

– Более ста шестидесяти тысяч гектаров. Очень засекреченное место. Когда-то это была территория для отработки точности бомбометания летчиками стран Варшавского договора.

– Вот видишь, – грустно сказал Али, – и у вас пустыню уничтожают, как и у нас.

Большинство людей считают, что пустыня безжизненна, но это не так. Ранним утром три всадника на верблюдах слушали пение птиц. Повсюду деловито сновали насекомые. В зарослях саксаула путешественники заметили семейство ласок. Пустынная ласка – быстрый и ловкий хищник, наблюдать за которым одно удовольствие. Ласка – акробат пустыни. Бегает так, будто зверек работает на трамплине. Бывалые охотники рассказывали, что если ласка заметит человека, который в нее целится из ружья, в нее так просто не попасть – сбежит. Она успевает услышать, как курок срабатывает по бойку, и молниеносная реакция позволяет зверьку скрыться.

Самка выбирает прекрасное место для своего гнезда – побеги старого саксаула создают отличную защиту от зимнего ветра, а главное, летом дают густую тень.

После зарослей саксаула верблюды миновали колонию мышей-песчанок – охотничьи угодья ласок. Песчанки селятся в кустарниковых участках пустыни. Они роют в песке лабиринты там, где достаточно корма. Песчанка и ласка – самые мелкие из плотоядных животных, однако это кровожадные хищники. Или кровощедрые. Кому как нравится считать.

Но не только ласки полагают, что песчанки – это вкусная пища, так же думает и каракал. Он меньше обычной рыси, и его окрас больше соответствует цветовой гамме пустыни. Большинство местных хищных птиц, а также крупные пустынные змеи питаются песчанками. К счастью, песчанки весьма плодовиты и поддерживают пищевые запасы хищников на хорошем уровне.

Все выше поднималось солнце. Али, Виктор и Светлана уходили все дальше в пустыню, и к двум последним всадникам постепенно приходило понимание, как большинство существ, обитающих здесь, выживают на такой жаре. Пустынный еж, в отличие от своего европейского собрата, имеет длинные ноги, от перегрева его спасают крупные тонкие уши. Почти каждое животное пустыни находит способ избавиться от жары.

Самый легкий из них – глубоко закопаться в песок, куда не достигают солнечные лучи. Температура песка на поверхности может достигать восьмидесяти градусов, но она резко падает по мере погружения в песок. Например, пустынный таракан проводит в песке всю жизнь на глубине нескольких сантиметров. Скорпионы умеют закапываться в песок за считаные секунды. А песчаные муравьи собирают семена, листочки, веточки в своих обширных подземных кладовых, где трапезничают в прохладных и комфортабельных помещениях.

Находясь на спине верблюда, вы увидите значительно больше, чем двигаясь на каком-либо другом виде транспорта. Особенно рептилий. Пустыня – их собственное королевство. Самая элегантная из рептилий – палестинская гадюка. Когда эта змея, случайно потревоженная кем-то, поднимается в полный рост – а это больше метра, – она как раз может и ударить на это расстояние. В зависимости от подъема верхней части туловища возрастает ее агрессивность. Ее яд смертелен для человека, однако при встрече с верховыми верблюдами палестинские гадюки не проявляют агрессии и стараются уползти.

Варан – самая большая ящерица из всех, которые живут в Сирийской пустыне. Его крупные челюсти перемалывают все, что угодно. Он питается гадюками, ласками, обитающими на земле птицами, истребляет он также и злосчастных песчанок.

– Волк среди ящериц, – охарактеризовал его Али аль-Хариш.

– Я теперь понимаю, какой ты факультет окончил, – улыбнулся Виктор.

– Да, зоология мне всегда нравилась, но я лечу верблюдов, – ответил бедуин.

«Ну вот парень как парень, – думал Виктор. – А то: верблюдов поить не дам, хашимиты наши враги… Детский сад просто. А ведь ты его мог и хлопнуть, Лавров».

На гребнях песчаных барханов за всадниками следили крупные ушастые круглоголовки, которые при приближении верблюдов быстро зарывались в песок вибрирующими движениями тела. Когда агама обеспокоена, она скручивает колечком, а затем раскручивает хвост, а когда хочет отпугнуть врага, то ртом и темно-розовыми ушами имитирует огромную распахнутую окровавленную пасть.

Дюны в пустыне перемещаются под действием ветра, словно волны в океане. Но песчаные волны все же ненадолго застывают на месте, и всадники успевали прочесть оставшиеся на них следы. По ребристой поверхности бархана можно узнать направление ветра и сколько времени оно не менялось. А по цепочке следов легко угадать, кто пробегал здесь совсем недавно.

Больше всего следов оставляют на земле вездесущие жуки-навозники или, как их уважительно называют, скарабеи – один из самых почитаемых символов Древнего Египта. Это жуки-санитары, они содержат пустыню в образцовом порядке и чистоте. Самка должна отложить яйца точно в середине навозного шарика. Малыши появятся на свет среди обильной пищи, достаточной для их роста. Куча навоза, оставленная на краткосрочном привале одним из трех верблюдов, исчезла буквально на глазах. Жуки ожесточенно дрались за кусок верблюжьего кала. Самка, отбив себе кусок экскрементов, формирует шарик, чтобы укатить его прочь. Затем много усилий она тратит на то, чтобы найти подходящее место, дабы закопать навозный шарик.

– Интересно, они покопают немного, потом прекращают, потом опять роют, – комментировала вслух Светлана. – Может быть, песок для них слишком горячий?

– Если два жука катят дерьмо, значит, это супружеская пара, – счел нужным пояснить бедуин.

Для кого-то шарик навоза в лапках жука-скарабея – это кусок дерьма, а для кого-то – символ солнца. Древние египтяне считали, что даже тело умершего несет в себе зародыш новой жизни – бессмертную священную душу, которая после смерти тела освобождается и воскресает в другом мире, продолжая свое путешествие по небесным дорогам. Скарабей всегда считался символом импульса, который получает душа для небесного полета, для возрождения в мире духовном, после чего все материальное начинает умирать и разлагаться.

Скарабей олицетворял сокровенную силу сердца – ее человек должен был пробудить в себе, чтобы родиться, умереть и воскреснуть, одолев любые препятствия, ожидающие в жизни и после смерти.

Символ скарабея в Древнем Египте имел еще одно значение – этот беспокойный жук стал воплощением философа на его пути к мудрости. Подобно тому, как скарабей неустанно и настойчиво превращает бесформенную вязкую массу навоза в шарик, чтобы заложить в него семя жизни, философ, идущий путем мудрости, должен трансформировать бесформенную и вязкую массу своих мыслей в совершенную, как шар, систему, которая отображает устройство вселенной.

3

Страны бедуинов нет ни на одной карте, она никем не признана, даже ими самими, потому что им не нужна страна и не нужно государство. Они живут сегодняшним днем. Каждый день цивилизованного человека состоит из ожиданий – пока закипит чайник, подействует таблетка, освободится туалет, прогреется машина, придет лифт, переключится светофор, подойдет очередь, приедет курьер, перезагрузится компьютер, наберется ванна, закончится стирка, уснут дети, проснется вдохновение… Мы ждем благородных поступков и первых шагов, подходящих моментов и удачных поводов. Мы ждем новую жизнь и собственную радость. Бедуины ничего не ждут. Они живут здесь и сейчас.

Незамысловатый ландшафт сирийской пустыни усыплял, но дневная жара закончилась, и Лавров почувствовал, что вскоре они прибудут в конечную точку сегодняшнего перехода.

– Откуда знаешь? – удивился Али аль-Хариш.

– Не нужно быть зоологом, чтобы понимать, когда верблюд чувствует приближение своего дома, своих самок и знакомые запахи очага, пусть и кочующего, – скромно ответил Виктор.

– Но у вас верблюдов не держат, – надменно хмыкнул Али аль-Хариш.

– Зато у нас держат коров, – нашелся Лавров.

– Ладно, ладно, – снисходительно засмеялся бедуин. – Значит, так. Слушайте внимательно. У нас есть шейх Халаф Ахмед. Он настоящий хариш, настоящий воин! Все его чтят. И я вам советую делать то же, иначе вы просто умрете.

– Могу тебя успокоить, Али аль-Хариш, мы очень хотим жить, – с иронией ответил Виктор.

– Не перебивай! – рассердился Али, сверкнув глазами.

– Молчу, молчу, уважаемый, – кивнул Виктор, а Светлана недовольно взглянула на своего спутника.

– Еще есть достопочтенный кади аль-Бути. Это вообще, как у вас говорят, наше все, – продолжал Али аль-Хариш. – Утверждают, что ему открылся сам Аллах.

– Это как? – наигранно удивился Виктор, едва удержавшись от колкости, а Светлана, почувствовав это, подъехала ближе к Лаврову и пыталась схватить его за руку.

– Аль-Бути – наш вождь и учитель. Он долгое время бродил по пустыне один. Отшельником. И голодал, когда одна из его жен ждала первенца.

– Хм… чем-то не тем занимался, когда жена на сносях была, – проворчал Виктор.

– Что ты хочешь сказать, европеец? – заносчиво спросил бедуин.

– Нет-нет, ничего, уважаемый аль-Хариш. Просто подумалось: голодал человек так, что чуть с Аллахом не встретился…

Светлана накинула на лицо платок и отъехала в сторону.

– Ты просто невыносим, Лавров, – давясь от смеха, бросила она.

Аль-Хариш не заметил иронии Виктора.

– Да! Достопочтенный аль-Бути голодал полгода, прежде чем получил от Аллаха откровение…

– Сколько? – удивился Лавров.

– Полгода! – гордо заявил аль-Хариш.

Полгода голодания! Так не бывает. Виктор отлично знал функциональные особенности организма человека. Он кому угодно мог прочитать лекцию по выживанию и знал, что происходит с голодающим, от начала и до конца. В школе разведки Лавров когда-то проходил целый курс.

Пять дней голодания – еще ничего. Человек теряет вес без особого вреда для организма. Разве что могут возникнуть головная боль, нарушение режима сна и легкая слабость. Ну, у особо впечатлительных начинается нервное расстройство.

Но вот через десять дней, после уничтожения запасов глюкозы и жирных кислот, приходит время мобилизовать свои последние резервы. Белки – строительный материал человеческого тела. Их истощение ведет к разрушению зубов и ногтей, начинают ломаться волосы, которые не получают необходимого питания, скелетная мускулатура уменьшается в объеме и теряет былую силу сокращений.

Нарушается функция надпочечников и половых желез, прекращается синтез таких биологически активных веществ, как тестостерон и эстрогены. Функция репродуктивной системы угнетается полностью, а при голодании свыше двух недель полное ее восстановление становится практически невозможным.

На третьей неделе голодания происходят тяжелые нарушения со стороны желудочно-кишечного тракта, начинаются галлюцинации и помутнение рассудка.

На четвертой неделе наименее важные для поддержания жизни функции организма отключаются. Дыхание ослабевает, пульс на периферических артериях не прощупывается.

Атрофические изменения внутренних органов к этому времени становятся необратимыми даже при введении в организм питательных веществ. Голодовка же, длящаяся более 28 дней, нередко приводит к смерти.

– Двадцать восемь дней, Али! Двадцать восемь дней не поешь – и каюк! Запомни эту цифру. А ты говоришь – полгода голодания? Так не бывает, – повторил Лавров аль-Харишу. – И кому, как не тебе, зоологу с высшим образованием, этого не знать, Али? Не будь дикарем. Ты же лечишь верблюдов по науке, которую получил в Москве. Почему же веришь всякой чепухе?

– Ну, за эти слова меня могли бы и обезглавить, – задумчиво сказал Али Хариш.

– Во-о-от! Это уже ближе к истине, – понимающе и даже сочувственно произнес Виктор. – Ладно, не обидим мы твоего кади, не трясись. Пятна на тебя не бросим. Слово украинского казака.

Это имело особый смысл, и аль-Хариш приободрился.

А тем временем все трое подъехали к стойбищу.

Всадники не успели спешиться, как в нос им ударил резкий запах скота. В стойбище, помимо людей, жили овцы, козы, ослы, гуси и, разумеется, верблюды. Скотина обитала под брезентовыми навесами. Люди размещались в больших шатрах из черной шерсти.

Большинство бедуинов Сирии сторонятся населенных пунктов. Старики учат детей чтению Корана. Женщины занимаются хозяйством, мужчины пасут скот или охотятся, а днем сидят в тени под тентами без движения, размышляя. Не верилось, что за пределами пустыни наступила эпоха, когда человечество успешно запускает в космос огромные тяжелые ракеты, наблюдая за этим в прямом эфире.