Текст книги "Шорох"

Ароматная бухта[1]1
  Гонконг – пер. с китайского, кантонский диалект (прим. автора).


[Закрыть]

* * *

Мне сорок три года, я работаю в крупной государственной фармацевтической компании, и у меня заканчивается отпуск. Последний год был непростым: неприятности большие и маленькие сыпались на меня как из рога изобилия. За последние три года это было мое третье место работы, и опасаюсь, что не последнее. Дошло до того, что я, будучи по природе человеком очень деятельным, устав от безрезультатной борьбы за свое светлое сегодняшнее и завтрашнее, смирился с неизбежностью предначертанного и, уверовав в фатализм, отдался на волю «жизненного течения». Сейчас оно вынесло меня к небольшому островку в виде отпуска, поэтому получив долгожданный отдых, я с удовольствием защелкнул упругий замок туго набитого дорожного кофра и умчался в Китай. Двухнедельное турне по Поднебесной подходило к концу, и вот теперь я, наконец, спустившись по трапу аэробуса, ступил на отвоеванную людьми у океана землю гонконгского аэропорта.

Насладившись в Пекине гармонией древних императорских садов, дворцов и гробниц, вволю прожарившись под горячим солнцем курортного Хайнаня – «китайских Гавайев», как рекламируют туроператоры этот гостеприимный остров в Тихом океане, теперь я намеревался совершить прыжок в будущее, в город высоких технологий и высочайшего комфорта, и прожить в нем последние два дня своего дальневосточного дерби.

Встретившая меня представительница туриндустрии – Елена, привлекательная женщина лет тридцати, русская, без лишних разговоров довезла меня на такси до отеля, пожелала спокойной ночи, так как по местному времени уже был вечер, и, посоветовав хорошо отдохнуть перед завтрашней насыщенной экскурсионной программой, упорхнула через стеклянную вертушку дверей, напоследок, однако, чисто по-женски успев заинтриговать:

– В восемь лазерное шоу на набережной бухты… Очень красиво!

Через пятнадцать минут на балконе своего люкса на двадцать восьмом, далеко еще не последнем этаже отеля, я вдыхал теплый, влажный воздух этого тихоокеанского Вавилона, рассматривал маленькие немногочисленные фигурки купальщиков в подсвеченной голубой воде бассейна внизу, на крыше самой широкой – нижней части отеля, и одновременно любовался яркой, разноцветной панорамой ночного мегаполиса.

«Вот ведь зараза!», – подумал я про себя, в очередной раз безуспешно пытаясь отогнать мысль о лазерном шоу в бухте. – Ох уж эти женщины, умеют ведь… когда хотят… мертвого из могилы… – ворчал я уже вслух, приняв соблазнительное, но рискованное решение идти в ночной чужой экзотический город на поиски впечатлений… и приключений. – Дома отосплюсь, – поставил я окончательную точку в споре с самим собой.

* * *

Вооружившись подробной картой Гонконга, о чем побеспокоился мой туроператор еще в Москве, и отметив для себя ориентир – Аллею Звезд, непосредственно примыкавшую к бухте, я двинулся к ней по ярко освещенным неоновой рекламой улицам города. Поражаясь теплому, но не душному и не загазованному воздуху и обилию прохожих на улицах в это позднее время суток, я скоро достиг конечной точки своего маршрута. Возбуждение и радость царили на лицах людей в этой многоликой и многоязычной толпе. Я сам невольно предался разлитой в воздухе радостной лихорадке и с наслаждением, словно трехлетний мальчишка, впервые получивший в подарок большую красную пожарную машину, забылся в созерцании поистине восхитительного шоу.

Через несколько минут от усталости после сегодняшнего четырехчасового перелета в Гонконг, дорожных хлопот и треволнений не осталось и следа, и я решил в этот вечер не ограничиваться только светомузыкальным шоу. Мое внимание привлек корабль, слегка покачивающийся на волнах у причала. Судно было небольшим, наверное, как шхуна. Очертания корпуса кораблика и его паруса были типичными китайскими: жестко натянутые на перекладинах мачты трапециевидной формы – такие можно увидеть на многочисленных картинах и гравюрах средневековья. Необычным был только цвет парусов. Он был ярко-красный. В памяти тут же всплыла романтическая история о верившей в чудо девушке по имени Ассоль, дождавшейся своего принца на прекрасном корабле с алыми парусами.

Недолго раздумывая, я пробился сквозь толпу зевак и оказался на причале. Еще полминуты, и, заплатив несколько долларов, я оказался на борту шхуны в числе двух десятков таких же беспокойных туристов – кораблик катал нашего брата по бухте, развлекая чудными видами этого океанского города, раскинувшегося по ее берегам.

Мы плавно отчалили, и я, к сожалению, очень скоро убедился в тщетности рассмотреть что-либо: в темноте тропической ночи вода казалась непроглядно-черным эфиром, по которому почти беззвучно и мягко двигалась шхуна. Океанские лайнеры, яхты, рыбацкие баркасы и лодки, теснившиеся на рейде и вдоль берега, вызывавшие у меня – сугубо сухопутного жителя огромной материковой страны, бессознательный интерес, также были трудноразличимы в темноте. Так что оставалось любоваться всполохами разноцветных лучей на ночном небе и громоздившимися по берегам черным в темноте башням небоскребов, обильно разукрашенных самой немыслимой неоновой рекламой.

Утром выяснилось, что после вечерних развлечений в памяти почему-то ярче всего запечатлелись две картины. Первая: большой, метра три в высоту, черный, во всяком случае, таким он казался в густой темноте, валун на самой кромке берега недалеко от причала. Мы уже возвращались после «кругосветки» по бухте, светомузыкальное шоу к этому времени закончилось, и в свои права на сразу потемневшем небе в полную силу вступило ночное светило. Мне показалось странным, что Луна вчера ночью была какой-то маленькой, как десятикопеечная монета. Дома, на Европейском Севере России я привык видеть ее совсем другой – близкой и большой. Здесь же она выглядела так, как будто находилась гораздо дальше от Земли. Я не сведущ в астрономии, поэтому все отнес к тому, что нахожусь в тропическом поясе; на Дальнем Востоке и ночное небо должно выглядеть как-то по другому, чем у нас, на северо-востоке Европы. Тем не менее, силы света, который отражала Луна в эту точку земного шара, хватило для того, чтобы осветить часть берега, выхватить из темноты этот прибрежный валун и… застывшую на самой его вершине… крупную белую цаплю.

Птица стояла на тонких и длинных ногах неподвижно, голова и клюв были направлены вниз, словно она высматривала что-то там, в черных, всепоглощающих волнах океана. От всей ее, застывшей в напряжении, со склоненной вниз головой фигуры веяло невыносимой безысходностью и тоской. Меня передернуло от этого видения.

«Если они так охотятся, то… им не позавидуешь. Чего только в жизни не бывает. Не хотел бы я быть цаплей…», – пронеслось в моей голове.

Подобные мысли, только совсем с другой – радостной, эмоциональной окраской всякий раз посещали меня, когда я с восхищением наблюдал по телевидению, а случалось что и вживую, за эпизодами из жизни некоторых представителей фауны: львов и тигриц, медведей, волков. Мне всегда нравились крупные животные. А из птиц – или разноцветные тропические пичуги, или величественные хищники, как орлы, ястребы, беркуты. Но цаплей, теперь я это точно знал, в следующих моих воплощениях, если же, конечно, реинкарнация существует, я бы не хотел быть, ни при каких обстоятельствах.

И вторая картина из вчерашних воспоминаний: это могильно холодный, сырой и смертельно опасный эфир, по которому двигалась шхуна. В тот момент у меня пронеслось в голове: окажись я по какой-то причине за бортом кораблика, ну мало ли, зазевался, вертел головой, рассматривая разноцветное небо и берега, слишком близко подошел к борту, качнуло, не удержался… эти тяжелые и безжалостные волны проглотят меня в тот же миг. Я даже пикнуть не успею, никто и искать меня не будет. Не будут, потому что не успеют. Все произойдет мгновенно – быстро и безмолвно. Забортная чернота просто замкнется над головой непредусмотрительной жертвы. А у меня не будет сил и желания барахтаться в воде – бездонность океанской пучины и черное покрывало ночи, раскинутое над ней, уже парализовали мою волю. Жертва уже готова к закланию.

* * *

День пролетел незаметно. В сопровождении Елены, выполнявшей одновременно две функции – гида и переводчика, я посетил лишь малую часть из того, что так красочно расписывают туристические сайты: и величественный пик Виктория, и аутентичную деревню Аббердин, и живописнейшую Бухту Отпора, а также многочисленные монастыри и храмы, торговые кварталы и рынки, парки и знаменитые на весь мир небоскребы. От массы нахлынувших впечатлений во второй половине дня я почувствовал усталость и решил несколько сбить темп своего знакомства с городом, тем более что завтра у меня для этого оставался еще целый день.

Мое намерение изменить свою сегодняшнюю туристическую программу Елена встретила с пониманием: «Желание клиента за его деньги – закон!» и на прощанье, следуя своей, по всей видимости, всегдашней иезуитской привычке, снова заинтриговала меня:

– Обязательно поужинайте в «Джамбо»!

– …«Джамбо», это что? Ресторан? Где… – выкрикнул я несколько запоздало, высунувшись из номера в коридор. Однако за бывшей соотечественницей уже мягко сомкнулись позолоченные створки лифта.

«Твою мать! Не успел… Ну вот, вечер будет испорчен, пока я не разберусь с этим чертовым… слоном. Интересно, есть ли что-нибудь о нем в проспектах?»

Странно, но в моих рекламных буклетах о «джамбе» я ничего не нашел, поэтому решил действовать по самому надежному и многократно проверенному алгоритму: «Язык до Киева доведет», благо, что в этой части света на языке бывшей метрополии худо-бедно разговаривали все.

Выйдя из отеля, я двинулся вчерашним, уже хорошо знакомым мне маршрутом.

«В порту всегда многолюдно: туристы, местные. Будет кого расспросить», – рассуждал я, подспудно отдавая себе отчет в том, что с успехом мог выяснить все у портье, без этих блужданий по городу наугад. Спустившись в подземный переход, я, остановившись у карты-схемы подземной развязки, включавшей в себя и станцию метро, сделал вид, что внимательно ее изучаю. На самом деле я настойчиво искал причины, чтобы не идти в порт, чтобы погасить в себе пока еще нарождающееся, тлеющее желание снова оказаться на набережной.

«Зачем?», – раз за разом задавал я себе один и тот же вопрос. И каждый раз честно отвечал на него, как шелуху с луковицы снимая ненужные, наносные и фальшивые ассоциации, пока отчетливо не осознал: «Я снова хочу оказаться на воде, совершить прогулку по бухте. Мне нужно днем, при ярком солнечном свете увидеть волны бухты, рассмотреть ее обитателей, развеять ледяной страх, поселившийся в душе. Нет черного, холодного и смертельно опасного эфира. Есть только спокойные, величественные, наполненные глубиной темно-синие, теплые, а может быть, даже и ласковые волны». Вдохнув полной грудью и медленно выдохнув, отчетливо представляя свои последующие действия, я решительно зашагал к набережной.

На вчерашнем причале корабля с алыми парусами не было – его место занимало несколько рыбацких баркасов, с увешенными автомобильными покрышками бортами. Два из них уже были заполнены туристами, а один еще пустовал. Пока я соображал, можно ли на этом баркасе совершить экскурсию по бухте, оба кораблика один за другим неуклюже развернулись носом в сторону противоположного берега и, негромко тарахтя слабыми моторами, медленно отплыли. Я огляделся в растерянности: на причале никого кроме меня не осталось. Приветливо улыбаясь, я нерешительно направился к последней оставшейся у причала лодке. Нерешительность моя объяснялась двумя причинами: могу ли я на целом баркасе покататься в одиночестве и насколько безопасно вообще в него садиться, когда им управляет… женщина. Да к тому же не просто женщина, а пожилая, или, если честно – то совсем старуха!

«Как она своими слабыми ручонками будет руль держать и лодкой управлять?», – опасался я, тем не менее не останавливаясь и приближаясь к лодке.

К моему удивлению, на мой предельно вежливый вопрос о возможности экскурсии по бухте, старуха, заметно помедлив, ответила утвердительно и назвала плату.

Поразительным было не столько даже ее согласие совершить вояж по бухте для одного единственного туриста, сколько… сам ее голос, которым она произнесла несколько коротких слов. Я ожидал от нее услышать свойственное старости: что-то трескучее, дребезжащее, слабое и нечленораздельное, может быть, быстро-отрывистое, однако был шокирован ее глубоким и низким голосом. Его звук и тембр был очень похож на горловое пение наших российских северных шаманов, однако в отличие от них, моя собеседница говорила замедленно, с явным усилием выталкивая слова.

Сомнение в ее способности безопасно провести баркас по водному маршруту вновь на мгновение овладело мной, но, переборов нерешительность, я, протянув хозяйке лодки десятидолларовую купюру, неловко с непривычки перешагнул на борт баркаса. Под моим почти стокилограммовым весом баркас заметно качнулся, отчего я случайно коснулся рукой кисти женщины. Она была неожиданно холодной! Я испытал крайне неприятное ощущение, сходное с тем, когда трогаешь лягушку или змею. Непроизвольно потерев, словно стараясь очистить, руку о штанину своих парусиновых шорт, я подумал: «Наверное, кровь от старости совсем ее уже не греет…».

* * *

Для устойчивости широко раздвинув ноги, я уселся на скамье спиной к носу баркаса в двух метрах прямо напротив хозяйки лодки. Старуха сидела на корме, управляя лодкой. Находясь вблизи, я смог внимательно рассмотреть эту, вызывающую все большее любопытство, колоритную во всех отношениях фигуру. Возраст китаянки я не смог определить, ей могло быть как пятьдесят лет, так и все сто. Ее волосы были густыми и черными. «Не седеют, не стареют? Что за чертовщина?», – пронеслось в голове. Одета женщина была в просторную блузку с коротким рукавом черного же цвета в крупных кровавого цвета розах и черные просторные бриджи. На ногах я заметил кожаные сандалии тоже черного цвета. Вообще, во всем облике хозяйки лодки доминировали всего два цвета: черный и красный. Исключение составляли лишь бусы из ярко-белого жемчуга, украшавшие ее шею. Они вступали со всем обликом пожилой китаянки в такой острый диссонанс, что не заметить этого было невозможно. «Они бы классно смотрелись на изящной шее какой-нибудь молодой девушки…», – машинально отметил я отсутствие вкуса у старой рыбачки.

Вблизи хозяйке баркаса можно было бы дать не больше пятидесяти лет, но… все портила кожа. Вернее ее серый, землистый цвет без всяких следов загара жаркого тропического солнца. Как такое могло быть – я не мог понять. Так же как и разгадать загадку ее странного тембра голоса. Последнее, что заставило меня не на шутку встревожиться, это были ее глаза. Неподвижные, выцветшие, как-будто водянистые. Никогда не встречал таких раньше! Уставившись этими глазами прямо в меня, китаянка что-то незаметно тронула сбоку от себя рукой и лодка, плавно покачиваясь на воде, мягко отошла от причала. Старуха, надо отдать ей должное, ловко управляла суденышком, держа одной рукой руль. В другой руке она держала большую, объемом не меньше литра цилиндрическую, серебристого металла кружку, из которой что-то отхлебывала. Что было в кружке, мне разглядеть не удалось, так как за время моего недолгого пребывания на баркасе, старуха лишь один раз отставила ее вниз к ногам, предварительно тщательно закрыв такой же серебристой рельефной крышкой. Но капля чего-то темного, застывшая в правом углу ее рта, заставила меня невольно содрогнуться.

Решив вести себя как можно более естественно, чтобы никак не спровоцировать неизвестно на что эту странную женщину, при этом внимательно за ней наблюдая, я принялся осматривать бухту. Первое, на что наткнулся мой рассеянный взгляд, это был вчерашний валун. Сегодня при свете солнца он не выглядел зловещим. Это был обычный крупный, серого цвета камень, с округлыми, отшлифованными ветром и водой краями. Одно только кольнуло прямо в мозг – он был каким-то другим, осиротевшим что-ли… Еще мгновение-другое, и пришло озарение – цапли на его верхушке сейчас не было!

Как я и предполагал, вчерашние видения черного гибельного эфира, расстилавшегося кругом, были рассеяны безжалостными, ослепительными солнечными лучами и, на его месте предстали безобидные прозрачные, местами обезображенные кучками бытового мусора волны. Его щедро сбрасывали с многочисленных кораблей, яхт, шхун и лодок всех мастей, мирно покачивающихся тут же. Многие из них имели ржавые, неприглядные корпуса, обезображенные какими-то бытовыми постройками на палубах, натянутыми веревками с бельем, хаотично торчащими телевизионными антеннами. Но были и такие, наподобие яхты, мимо которой мы проплывали сейчас, не залюбоваться которыми было просто невозможно! Приземистый, сильно наклоненный назад корпус яхты, выглядел настолько стремительным, что даже сейчас, неподвижная, она выглядела так, словно неслась со скоростью реактивного самолета-истребителя. Наглухо тонированные иллюминаторы и матово-черная окраска корабля придавали ему совсем футуристический вид. Две большие буквы «ОМ» на корме, несомненно, обозначали что-то важное для ее владельца, но что, я даже предположить не мог.

Разглядывание чуда морской техники несколько снизило мою бдительность и отвлекло от хозяйки баркаса. И эта оплошность чуть не стала для меня роковой!

Старуха все так же сидевшая на корме и смотревшая прямо на меня, чуть шевельнула сухими бледными губами, как будто собиралась свистеть, и моего слуха коснулась неизвестная мне мелодия. «Плюти-плюти-плют, – лились приятные, нежные звуки – плю-ти-плю-ти-плют…». Я впал в истому. Неизвестно, сколько бы я находился в сладостном оцепенении, если бы не произошедшее вслед за этим: старуха пошевелила ногой, что-то внизу себя толкнула или нажала, и я мгновенно провалился вниз. Я не успел сообразить: «Что произошло!?», как вдруг добротный пол лодки под моими ногами раскрылся, куда-то исчез, и я рухнул вниз, вмиг оказавшись в воде под дном баркаса. Люк над моей головой тотчас же закрылся, включились насосы, откачивая попавшую воду, и баркас, как ни в чем не бывало, продолжил свое мерное движение, ни на секунду не обратив на происшедшее чьего-либо внимания.

* * *

Вчерашние ужасные видения сейчас превращались для меня в жуткую реальность. Как я и опасался – никто не кинулся мне на помощь – слишком быстрой была развязка. Оставалось надеяться только на самого себя. Может быть, благодаря яркому солнечному свету, без следа разогнавшему прежнюю зловещую темноту сливавшихся воедино воды и неба, но моя воля не была парализована. Открыв глаза, я осмотрелся в мутной серо-зеленой воде и с ужасом для себя обнаружил, что нахожусь в нескольких метрах под лодкой – ее темный силуэт отчетливо прорисовывался на светлом фоне воды. Ужасным оказалось то, что я, словно пойманная рыба, беспомощно барахтался в большом мешке из рыболовной сети, прикрепленной к днищу баркаса. Волна отчаяния, захлестнувшего мое сознание, была настолько сильной, что я чуть было не открыл рот и не глотнул полной грудью соленую океанскую воду: «Зачем мучатся, когда шансов на спасение ни-ка-ких! Еще полминуты, и я задохнусь, или… захлебнусь, или… какая разница как правильно!? Сдохну одним словом…». Несколько раз дернув тонкую и крепкую сеть, я убедился в тщетности своих усилий. Ради интереса посмотрел вниз, однако видимость заканчивалась через несколько метров, а может быть, десятков метров. Какая разница? Что-то там темнело, безотчетно враждебное. Я всегда боялся этой бездонной глубины и всякий раз, безудержно работая руками и ногами, стремительно выныривал на поверхность. Но только не в этот раз. Опять захотелось взвыть от отчаяния и горького сожаления от такой нелепой кончины, да и прожитой жизни тоже. Сколько нужно было сделать по-другому! Как глупо…

Как ни странно, но готовясь принять смерть, я расслабился, правильнее сказать, смирился, и последние секунды жизни провожал с олимпийским спокойствием, прощаясь и прося прощение у родных и близких. Затем, вынув из-под рубашки нательный православный крестик, поцеловал его, намереваясь прочитать молитву, как вдруг меня… осенило! Одну сторону нижней части креста, всего какой-то сантиметр металла, я шутки ради несколько лет назад собственноручно, словно бритву, заточил мелким надфильком. Не знаю, зачем я тогда это сделал… Вот уж воистину непостижим нам Промысел Божий! Сейчас я уже точно знал, что спасусь, и это знание придало мне сил.

Едва сдерживая дыхание и сорвав с шеи серебряную цепочку, я принялся быстро надрезать крестом одну за другой тонкие путы сетки, окончательно разрывая их руками с невесть откуда взявшейся во мне нечеловеческой силой. Прошло не больше десятка секунд, как проделав в сети достаточную брешь, я, сунув крестик в карман шорт, освободился из ее плена и стремительно, словно пробка, вынырнул в нескольких метрах от лодки. В тот миг я меньше всего думал о баркасе и старухе, главным было оказаться на поверхности и вдохнуть живительного воздуха! Начать дышать…

* * *

Повернув лицо к небу, я жадно хватал ртом воздух, по неосторожности несколько раз глотнул соленую воду, потом отплевывался и откашливался. Шум, который я производил не остался незамеченным для старухи, остановившей баркас и чего-то выжидавшей. Наверное, так она топила не первую свою жертву и, не торопясь, ждала, когда даже самый выносливый и живучий человек умрет. Неожиданно, я увидел ее лицо над бортом лодки. Хозяйка баркаса перебралась с кормы лодки и уставилась на меня. Ее лицо ничего не выражало: ни удивления, ни досады, на радости, ни злобы – ничего! Это была серо-землистая неподвижная маска с мертвыми остекленевшими глазами и бледной узкой полоской рта. Прошло несколько мгновений, маска над бортом оставалась неподвижной. Нас разделяли всего несколько метров.

«Пока она медлит, надо отсюда смываться!», – подумал я, и ободренный своей первой победой и тем, что остался жив, с новыми силами заработал руками. Я плыл так, словно ставил олимпийский рекорд. Надо сказать, что я неплохо плаваю. Любой мальчишка, выросший на Севере, с его многочисленными озерами и полноводными стремительными реками, до конца жизни остается хорошим пловцом. Сейчас же я несся по водной глади, чему немало способствовал полный штиль, так, что в первые минуты мне самому казалось, что я временами взлетаю над поверхностью. Я крепкий парень, ростом сто восемьдесят четыре сантиметра, в молодости активно занимался боксом, потом легкой атлетикой, и к своим сорока трем годам сохранил неплохую физическую форму. К тому же, я уже четыре года как не курил и не злоупотреблял алкоголем. Желание жить было таким сильным и так передавалось моему телу и мышцам, что от сильных гребков торс заметно поднимался из воды. Я несколько умерил свой пыл, так как понимал, что от такого темпа скоро выдохнусь, и перешел к более размеренным движениям. Я не оглядывался назад, надеясь, что мне удалось выиграть время и на несколько десятков метров оторваться от преследовательницы. Но я понимал, что эта фора будет недолгой – соперничать с двигателем ее баркаса в несколько десятков лошадиных сил, я, конечно же, был не в силах, и рано или поздно она меня догонит.

«Лучше поздно!», – твердо решил я и устремился к какому-то разноцветному строению, высившемуся над водой всего в ста метрах от меня.

«Далеко! Не успею!», – понимал я, но продолжал упрямо двигаться к спасительному кораблю, надеясь, что меня заметят и придут на помощь. «Даже если она меня сейчас настигнет, хотя, может быть, передумает, не станет поднимать переполох на глазах многих свидетелей и отстанет от меня, я не сдамся, а подниму как можно больше шума. Привлечь чужое внимание – единственное спасение для меня…», – так, рассуждая, я методично продвигался метр за метром к своей цели.

* * *

Владелец плавучего ресторана «Джамбо» стоял на последнем этаже своего многоярусного ресторана и наслаждался видом гавани. Это была редкая минута отдыха, во время которой ресторатор выпивал чашку своего любимого чая сорта «Алеющий Восток». В это время его нельзя было беспокоить никому. Его ресторан был одним из самых роскошных, дорогих и престижных заведений подобного рода в Гонконге и насчитывал целых три этажа, где для посетителей были созданы интерьеры настоящего дворца, щедро украшенные кантонской позолотой. Выбор блюд соответствовал самому взыскательному вкусу как восточной, так и европейской кухни.

Над тремя основными этажами высились еще два, но совсем небольших, увенчанных традиционными, плавно изогнутыми кверху, «взлетающими» крышами – это были личные покои и офис самого владельца. Ресторатор отхлебнул горячей, но не обжигающей ароматной жидкости, задержал ее во рту и проглотил, ожидая послевкусия. Оно тут же пришло, заставив его прослезиться от наслаждения. Бизнесмен пил свой любимый чай только из посуды восемнадцатого века, когда китайское искусство ее производства достигло наивысшего расцвета. Невесомая чашка тончайшего фарфора, покрытого «пламенеющей глазурью», как нельзя лучше соответствовала энергетике его любимого «алеющего» сорта чая, в этом он был убежден.

Внезапно бизнесмен почувствовал, что гармония, мгновение до этого царившая в бухте, нарушена. Его внимание привлекло какое-то, пока не совсем понятное движение на воде, совсем рядом с его рестораном. Сощурив глаза, ресторатор впился взглядом в водную гладь в ста метрах от «Джамбо» и отчетливо разглядел пловца, энергично, выбиваясь изо всех сил, плывшего в его сторону. Отличное зрение помогло китайскому бизнесмену разглядеть, что это мужчина, достаточно еще молодой, европейской внешности. Он даже увидел небольшую лысину на голове пловца, слипшиеся от воды волосы, крупный нос и квадратный подбородок, которые тот всякий раз, хватая ртом воздух, выставлял над водой. В небольшом отдалении сзади от пловца двигался небольшой рыбацкий баркас, на каких местные жители катают туристов по гавани. Расстояние между ними сокращалось, и чем дольше бизнесмен наблюдал за ними, тем быстрее. Очевидно, что лодка настигала пловца, а тот почему-то, во что бы то ни стало, пытался от нее удрать.

«Надо помочь европейцу… со своими потом разберемся», – решил ресторатор и бросил несколько фраз в позолоченный «Верту». Не успел он опустить телефон в карман льняного (эту ткань в жарком и влажном климате он предпочитал всем другим) светло-кремового пиджака, как внизу что-то взревело и от ресторана на бешеной скорости, извергая на несколько метров вверх упругую струю воды, к пловцу устремился скутер.

«Странно, на баркасе отчетливо видят мой скутер, но преследование не прекращают?! Что же там такое произошло?!», – бизнесмен почувствовал, что сильно заинтригован. И еще, его проверенное чутье подсказывало, что он стоит на пороге какой-то тайны, и что он, может быть, сопричастен к ее разгадке. Если только правильно поведет себя, оценит ситуацию. Ресторатор, услышав свой внутренний голос, только одобрительно хмыкнул: «Что-что, а оценить ситуацию и действовать с максимальной выгодой для себя, за свою жизнь, я научился».

* * *

Я слышал, как сзади монотонно тарахтит мотор баркаса. «Не форсирует движок, значит, тоже не хочет лишнего шума. Я так и думал, мне это на руку…», – соображал я, размеренно перемалывая руками кубометры воды и толкая свое тело вперед. «Только не останавливаться, только не останавливаться!», – заклинал я себя, чувствуя, что если остановлюсь, то потом уже не смогу плыть. Руки постепенно налились свинцом и уже с трудом поднимались из воды для очередного гребка. У меня почти не осталось сил, поэтому я просто бросал их в воду. Моих усилий едва хватало, чтобы снова и снова попеременно толкать руки вверх и вперед. Голова начала кружиться. Шум воды перекатывался из одного уха в другое. Я закрыл глаза. Сначала стало легче, но потом я испугался, что собьюсь с кратчайшей траектории, и едва успел открыть глаза, промаргиваясь от попавшей в них воды, как мой слух разорвал новый звук – визг работающего на высоких оборотах малолитражного двигателя. Этот новый звук совершенно заглушил слабое тарахтение баркаса сзади, однако, я, сколько ни вертел головой, ничего пока не видел. Заметил только, что лодка со старухой продолжила приближаться и практически настигла меня. Самой хозяйки баркаса не было видно, видимо сидела у руля на корме, направляя лодку.

Вдруг, из-за заметно приблизившегося многоэтажного строения, к которому я плыл, показался скутер и, описав короткую дугу, стремительно понесся прямо на меня. «Спасение близко! Еще пару секунд, и он будет здесь!», – не знаю, как и что произошло, но я четко осознал, что кто-то решил мне помочь. Иначе, зачем бы этот скутер летел сюда в самую последнюю, критическую минуту для меня? Я уже не плыл, а просто держался на воде. Баркас шел прямо на меня, еще чуть-чуть, и он меня утопит. Резким, насколько хватило оставшихся сил, движением, я сдвинулся с траектории лодки и оказался по ее правому борту, всего в нескольких сантиметрах от него. Баркас взревел двигателем и остановился. «Дал обратную тягу… Что она попытается сделать?», – не дожидаясь ответа на свой вопрос, я, вяло перебирая почти онемевшими от усталости руками и ногами, медленно отплыл от баркаса на расстояние вытянутой руки и продолжал отодвигаться. И как вовремя!

Над бортом внезапно появилось лицо старухи. Но сейчас оно перестало быть неподвижной маской мумии. Оно было искажено нечеловеческой злобой, нижняя челюсть выдвинулась на несколько сантиметров вперед, и с нее прочной нитью на дерево борта стекала гнилостного, темно-зеленого цвета слюна. Издав низкий, горловой вопль старуха с какой-то механической заторможенностью выкинула правую руку вниз. В пергаментной, землистой коже ладони был крепко зажат длинный кривой нож с сужающимся к концу лезвием.

«Точно как у пиратов в древности!», – некстати мелькнули в моей голове кадры исторических фильмов, прежде чем мне удалось отчаянным движением мышц шеи еще на пару сантиметром отодвинуть лицо от борта. В этот миг рука старухи с зажатым в ней клинком описала дугообразное движение. Ничего кроме воды и воздуха не задев своим оружием, старая рыбачка повторила попытку, потом еще, но безуспешно – я находился уже почти на метр от опасной лодки. В пылу схватки я не заметил, как скутер оказался позади, и чьи-то сильные руки рывком вытянули меня из воды, уложив животом вниз поперек сиденья.

– Держись крепче! – выкрикнул мой спаситель, и едва я уселся за его спиной, обхватив руками, скутер взревел и понесся вперед. Я обернулся назад – баркас нас не преследовал, а оставался на том же месте. По центру лодки стояла фигура хозяйки с поблескивающим ножом в руке.