Текст книги "Лауреаты российских литературных премий"

2014 Владимир Шаров «Возвращение в Египет» (2013)

У бедных содержанием людей нет своей судьбы. Им приходится жить чужими думами. Они стремятся к осуществлению кем-то уже достигнутого или заново пережить никак не связанную с ними жизнь. Зачем это людям? Только из-за бедности их содержания. Ещё беднее то выглядит в попытках писателей дать представление о собратьях по перу, выставляя их замыслы на обозрение читателя. Чего не осуществили сами – на то толкают придуманных персонажей. Главный герой эпистолярного романа Владимира Шарова взялся за переосмысление творчества Николая Гоголя, воссоздав содержание второго тома «Мёртвых душ», заново измыслив оставшуюся в задумках последующую третью часть. По воле автора героя зовут Николаем Гоголем, он – ещё одна жертва советского режима.

Как ранее переписывались люди? Они передавали друг другу многостраничные послания. Это было больше, нежели обмен сообщениями. Потому потомки с удовольствием погружаются в чтение тех писем. Думается, жители Советского Союза оставались верными прошлому, отправляя на нескольких листах выжимку из эмоций, увязанную с переживаниями за происходящее с ними в определённый момент. Ныне переписка выглядит иначе, точнее – она превратилась в обмен короткими сообщениями. Собственно, действующие лица произведения Шарова редко прибегают к словословию, заменяя его немного расширенными телеграммами. Поток их дум стремителен, но всё-таки остаётся зацикленным на одном и том же, словно всё их существование – плач по утраченному величию предка.

Привязывать одно к другому допустимо в различных сочетаниях. Исход евреев из Египта, прочие исторические события – легко увязываются, стоит задаться такой целью. Увидеть в работах Гоголя отражение трудов иных писателей – ещё проще. Читатель лишён интерактивности, поэтому обязан принять единственную точку зрения на происходящее. Достаточно сказать: – Позвольте! Зачем ослу уши, лапы и хвост зайца? Разве нельзя обойтись без пополнения бестиария очередным составным существом? Коли взялся поделиться задумкой «Мёртвых душ», то пиши «Мёртвые души». Не надо проводить параллели с «Божественной комедией» Данте, ибо получится не оригинальная работа русского классика, а произведение по мотивам где-то уже использованных мотивов.

У Шарова нет «Мёртвых душ», есть Николай Гоголь с собственной оригинальной судьбой. Это единственная важная деталь «Возвращения в Египет». Перед читателем проходит жизнь человека, зачатого где-то в начале XX века и умершего где-то в конце того же века. Он испил горечь репрессий, неся в душе груз решения оторванной от реальности проблемы. Всюду, куда ему не приходилось идти, ему встречались отсылки к творчеству полного тёзки. О том он без устали говорит в переписке, не подозревая, что все послания попадут в архив, откуда их изымет для собственных нужд Владимир Шаров или его альтер-эго, с последующей публикацией для нас с вами.

«Возвращение в Египет» нельзя считать критикой Советского Союза. Скорее это гимн тем, кто умел жить и не обращать внимание на представленные ему для существования условия. Николай Гоголь Владимира Шарова поднимал хозяйство, улучшал быт людей и со своей стороны вёл страну к процветанию. Случайно читателю становится известным более общеизвестного – тайные мысли, нашедшие отражение в переписке с родственниками. Человеку требуется заниматься отличным от повседневности делом – для главного героя таковым стало увлечение наследием того, кто в сонме боковых линий считался его собственным предком. Поскольку мысли человека хаотичны и постоянно претерпевают изменения, читателю осталось проследить за их эволюцией. Да не живёт человек единой мыслью, имея множество иных, порою становящихся важнее – это разительное отличие от действительности и выдаёт искусственность в представленной Шаровым переписке.

2015 Александр Снегирёв «Вера» (2015)

Разве женщина может быть тряпкой? Александр Снегирёв считает именно так. Главная героиня его произведения «Вера» постоянно унижается окружением и особого дискомфорта от этого не испытывает. Ей необходимо как-то жить, отчего она готова терпеть любые издевательства, сама же им потворствуя. Читателя обязательно должно подташнивать во время ознакомления с данной книгой, поскольку рвотный рефлекс всегда возникает, если человеку предлагается нечто тошнотворное. И мутить может много от чего. Хорошо то, что автор не сильно старался перегибать палку с извращениями.

Повёрнутых на чём-то людей полно – так думаешь, когда в твои руки попадает современная беллетристика или ты смотришь телевизор. Удивительно, ничего подобного в жизни человека при этом не происходит. Откуда тогда такое засилье замороченных? Может писателю хочется отразить на страницах произведения сразу всё, дабы читатель в очередной раз убедился в беспросветности жизни? Коли другим плохо, а мне хорошо, то отчего не порадоваться за себя, взгрустнув печальной участи выдуманных персонажей?

Проблема в том и заключается – человека окружает кем-то выдуманный мир. Реальность в нём очевидна, но при этом она настолько скучна, что требуется наличие экстраординарного. Вот и главная героиня «Веры» рождена при неблагоприятных обстоятельствах, при них же выросла и с ними продолжает жить дальше. Она уж точно ничего не придумала – для неё реальность такова, какой её принято воспринимать искателями редких проявлений продуктивности воспалённого ума.

Снегирёв потворствует желаниям читателя, вследствие чего у него получился продукт потребного массам качества. А массы любят сходить с ума от лишённой моральных предрассудков продукции. Будут в сюжете фетишисты всех мастей – значит автор в тренде. Ныне принято унижать женщин в культуре, да и сами женщины рады унижаться, хотя это не является реальным отражением действительности. Однако для середины первого десятилетия XXI века данное явление является трендом. Главной героине остаётся это принимать без возражений – не ей спорить с точкой зрения писателя, давшего ей возможность существовать хотя бы на страницах его произведения.

Впрочем, повествование начинается задолго до рождения главной героини. Снегирёв умеет интриговать, строя предпосылки для развития сюжета издалека. Читатель подробно узнает о родителях Веры, особенностях её появления на свет и тяжёлого детства. Далее всё только усугубляется. Тут большая часть зависела уже от желания автора направить её жизнь по пути прозябания в пустоте. Это и жизнью-то не назовёшь – главная героиня лишь существует. И хорошо, что существует она только на бумаге.

Каждый шаг на страницах книги – это насилие над понимаем значения индивидуума для общества. Психически здоровых в сюжете читатель на найдёт. Все действующие лица имеют отклонения. Причём отклонения касаются сугубо психических расстройств. Снегирёв это обставляет пониманием нормального хода вещей. Ведь не может начальник быть самым обыкновенным человеком, дожидающимся конца рабочего дня и отправляющимся домой к жене и детям – он обязан быть извращенцем. Не может любовник банально любить – у него должно быть с головой не в порядке.

Всю книгу читателя не покидает ощущение, будто главная героиня самостоятельно анализирует прожитые годы, применяя для этого изрядную долю фантазии. А может и не было ничего, она всего лишь фантазирует в настоящий момент. Читатель сам решит – верить ему или наконец-то пойти дать волю разбушевавшимся стенкам желудка.

Удручает другое – литература сама себя уничтожает, всё более погружаясь в художественность вымысла ради вымысла.

2016 Пётр Алешковский «Крепость» (2015)

Археологи отвергают необходимость создавать историю, предпочитая сохранять дошедшее до них. Их позиция понятна – в силу специфики профессии им нет нужды думать о будущем. На месте старых поселений всегда возводились новые, теперь же такое воспринимается попранием памяти. У истории никогда не будет прошлого: всегда будут существовать только домыслы. Предположения современных археологов останутся предположениями, порождая череду идей от последующих поколений. Правда навсегда останется скрытой в веках. Силу имеют летописные источники, но и они полнятся предвзятостью, некогда кому-то выгодной.

Подходить к чтению произведения Петра Алешковского «Крепость» нужно с осознанием, что автор предлагает набор историй, увязанных под одной обложкой. У читателя обязательно сложится мнение, будто Алешковский хотел написать исторический роман, но так и не сумел довести ни один из сюжетов до требуемого объёма. Спасением стало написание книги о честном археологе, который болеет за своё дело и не умеет находить общий язык с людьми, предпочитая отдаваться сугубо ему понятным устремлениям, имея целью желание сохранить развалины в имеющемся виде.

Главного героя не понимают на работе, даже близкие люди имеют склонность снисходить до уничижительных оскорблений. А ведь он хочет быть полезным, чтобы помочь людям разобраться в понимании прошлого. Сам герой сетует на новгородцев, умело откупавшихся от всех завоевателей, покуда московские князья не нашли на них управу. А что происходит сейчас? Деньги в приоритете: с их помощью улучшаются условия жизни, вплоть до выплаты зарплат археологам. Истина в том и заключается, что всё должно себя обеспечивать самостоятельно, иначе оно не имеет права на существование. Главный герой этого понимать не желает, предпочитая уповать на благоразумие и общественное осуждения для считающих иначе.

Алешковский разбавляет археологические будни историческими вставками, преподнося их под видом беллетризации прошлого. На страницах «Крепости» оживают события времён монгольских завоеваний и междоусобных войн. Читатель принимает участие в ханских походах, чаще наблюдая за передвижениями по местности к определённой конечной цели. Сюжетных особенностей при этом не происходит. Алешковский не сообщает желаемого, скорее отображая ему известные факты тех дней, отягощая повествование излишними описательными моментами. Подобные вставки больше придутся по душе юношеской аудитории, если бы «Крепость» подавалась именно в духе приключений, а не под видом попытки доказать постоянство человеческих желаний обогатиться.

Исторические вставки могут иметь собственное значение при должном желании обосновать то или иное включение в повествование. Они скорее дополняют текст, придавая «Крепости» объём. Алешковский более озадачен удручающим положением археологии, нуждающейся в субсидировании. Петру обидно за низкие зарплаты и за остальные аспекты, не позволяющие археологам чувствовать себя полноценными, когда они действительно трудятся согласно призванию. От этого и проистекают все те неурядицы, не позволяющие главному герою работать с полной отдачей. Алешковский его ставит перед пропастью, лишая опоры и толкая вперёд, обрекая на самый печальный из исходов, словно ставя крест на археологии вообще.

В России любят возводить потёмкинские деревни. И людям на краткий миг становится легче. Пусть всё потом будет разрушено едва ли не моментально. Тогда останется жить воспоминаниями. Алешковский предлагает не обманывать себя и не надеяться на улучшение имеющихся условий, в том числе и не тратить время на возведение иллюзий благополучия. Не требуется преображать разрушенное, нет нужды придавать лоск остову, можно обойтись без крыши над головой. Нужно иметь чистую душу и пламенное сердце – это морально возвысит и очистит кровь. И, само собой, не забыть про пряники на чёрный день для поддержания нужд телесной оболочки.

2017 Александра Николаенко «Убить Бобрыкина» (2015)

Лепет юродивых истину никогда не отражал. Он давал представление о мысли из тёмных закоулков подсознания сошедших с ума людей, чем позволял писателям будто бы открывать глаза на очевидность. Главный герой из произведения Александры Николаенко высокими материями не мыслит, он просто страдает от неспособности принять действительность, вследствие чего постоянно желает залезть в петлю, либо убить кого-то из ближайшего окружения, хоть соседа по подъезду, хоть собственную мать. Дабы понять мотивацию его мышления, нужно быть похожим на него. Но тогда будет ещё труднее разобраться в совершаемых им поступках, ибо он сам не способен адекватно воспринимать происходящее. Почему же Александра взялась представить внутренний мир подобного человека?

А дело в том, что главный герой всем безразличен. Он служит только в качестве объекта для издевательств. Мать морально над ним потешается, прочие не считают зазорным унизить физически. Мудрено ли, создаваемый на страницах персонаж стремится купить в хозяйственном магазине мыло и верёвку, дабы скорее повеситься. Данная идея вскоре сходит на нет, ведь главный герой быстро переключается. Пять минут назад он пытался повеситься, вот уже представляет план убийства соседа, а вот ему мнится воткнутый в бок матери нож. Диагноз кажется очевидным – шизофрения.

И не скажешь, чтобы главный герой любил кого-то, пусть даже самого себя. Не представляет интереса следить за происходящей внутри его головы драмой. Он оказывается зацикленным на определённых представлениях, никак не желая с ними расставаться. Александра могла предложить читателю некое социальное значение представляемого ею поведения. Даже могла разработать философию, в позитивном ключе отразив обыденность таких людей. Ничего этого за автором не отмечено. Есть действующее лицо, оно желает исполнения определённого замысла, более ничего ему не надо.

Чем глубже Александра погружалась в описываемое, тем меньше слов после мог усвоить читатель. Связь содержания распадается на составляющие, будто бы никак не связанные друг с другом. Общая картина оставалась неизменной, но словно представленная отличной от той, где прописаны исходные данные о главном герое и воображаемые мысли о должном быть совершённом убийстве. На выходе – намазанный толстым слоем мрак, в котором, как ни пытайся всмотреться, разглядеть ничего не сможешь.

Стоит говорить об авторской манере повествования. Изначально придуманное действие моментально исчерпывает отведённый ему ресурс, заменяясь стремлением Александры дорисовать обстоятельства, тогда как требовалось развивать событийность, вместо чего читатель вынужден проникать глубже в миропонимание главного героя. Только зачем желать понять человека, поставившего перед собой ряд задач, считаемые им обязательными к исполнению? Объяснение его порядка мыслей, в любом случае, будет трактоваться через данное ему автором заболевание.

Портит произведение Александры её желание очернять действительность, пользуясь представившимся случаем. Уж где-где, а в книге про психически неполноценного члена общества кажется лишним встречать унижение власти и сетование на плохие условия жизни. Получается, проблемы объясняются желанием трактовать их с больной головы на здоровую. Во всём виноват кто-то там наверху, а не конечный потребитель сообщаемых вертикалью услуг. Так может думать главный герой произведения, представленный душевно больным человеком: да ему то никогда не будет интересно.

В стране могут быть плохие дороги, низкая заработная плата, удручающее образование и многое прочее. Об этом всегда думает адекватный человек, желающий существовать в здоровом социуме. У Александры главный герой желает убить себя, соседа или мать, а то и всех вместе, потому он погружается в мир собственных страстей, отключившись от всех внешних воздействий. Но сам автор психически здоров, он желает говорить на злободневные темы, каким бы по содержанию не являлось его произведение.

2018—20 премия не вручалась

Национальный бестселлер

О премии

Премия «Национальный бестселлер» предлагает писателям проснуться знаменитыми, а читателям – иметь приятное знакомство со ставшими именитыми деятелями от литературы. Так в идеале. На деле всё много хуже. Родившийся в 2001 году, «Национальный бестселлер» сделал выбор в пользу мнимой художественности, определяя в качестве лауреатов авторов, описывавших не совсем действительную реальность, чаще основанную на домыслах. Оспаривать подобный подход к изложению никто не станет, учитывая издревле существовавшую необходимость отделять жизнь настоящую от описываемой сочинителями. Но «Национальный бестселлер» старался не уступать выбору произведений из заранее определённых в должные считаться его лауреатами. Поэтому нужно всё взвесить, прежде чем довериться мнению. Второе десятилетие существования премии усугубило тенденцию к иллюзорному, а не к действительному.

Исключения всегда существуют. Если они происходили, в дальнейшем принималось решение подобного не допускать. Так было решено отказать биографиям в праве считаться достойными быть даже номинированными. Стоило получить премию известному писателю, как усиливался крен в сторону необходимости позаботиться о новых именах. Так оказался действенным слоган «Проснуться знаменитым». Только насколько писатели оказывались способными пожать славу? Практически никак. Они уходили в тень, либо творили в прежнем духе, который и до того никого из читателей не воодушевлял на продолжение знакомства. И всё же снова случались исключения, так как «Национальный бестселлер» объединён общим духом, но стремящимся придерживаться своеобразной культурной элитарности.

«Национальный бестселлер» не представляет интересы писателей и читателей, он формирует мнение приглашённых деятелей от культуры. Каждый год жюри выбирается заново. В его состав могут входить актёры, художники, искусствоведы, журналисты, музыканты, кинорежиссёры, певцы и многие прочие, кто необязательно является активным писателем или читателем. Из этого следует, что «Национальный бестселлер» в качестве именно литературной премии считать нельзя, скорее это узкопрофильный выбор ряда лиц от культуры, обязавшихся выбрать лучшую книгу прошедшего календарного года, согласно их внутреннему ощущению. В жюри приглашают в том числе и писателей, чаще выступающих на равных с другими, ещё чаще те писатели сами прежде оказывались лауреатами «Национального бестселлера»: получается замкнутый круг, из которого премия не может вырваться.

Обязательным условием выбора лауреата является его личное присутствие (или его представителя) на церемонии оглашения результатов. То есть «Национальный бестселлер» так и не сумел преодолеть слабое к нему внимание со стороны читающей публики. Требуется создавать определённые рамки, которых все должны придерживаться. Оттого и название премии выбрано наиболее громко звучащим, хотя ничего и не обозначающим. Произведение-лауреат не обязано хорошо продаваться до вручения премии, ему скорее всего не суждено лучше продаваться и после. Видимо, не из простых побуждений чаще обычного название сокращают до «Нацбеста» – совершенно нейтрального для читателя.

Интересной особенностью «Национального бестселлера» является распределение денежной награды – определённая её часть достаётся человеку, выдвинувшему произведение на соискание. Это побуждает предлагать лучшее из возможного, вместе с тем и отражает первоначальную заинтересованность. Но и, как прежде, снова замыкает круг, побуждая жюри отметить премией заранее сформированный список, всё тех же писателей, тяготеющих к вымещению действительности иллюзорным восприятием.

Всё-таки, как читателю относиться к «Нацбесту»? Это действительно премия, определяющая направление в литературе? Она способна помочь выбрать для чтения действительно важные художественные произведения? Отнюдь! Значимости произведения лауреатов практически не имеют (за исключением трёх). Скорее следует говорить о домысливании обыденности. Писатели специально искажают реальность, показывая фантазийность текущего дня, где больше вымысла, нежели мельчайшего намёка на правду.

2001 Леонид Юзефович «Князь ветра» (2000)

Крестьяне без земли – князья ветра. Вольные страны без независимости – княжества пустых ожиданий. Однажды, когда Китай находился на пороге отказа от тысячелетних традиций, своё слово сказала Монголия, пойдя по пути обретения самостоятельности от государства, некогда ставшего её же частью. Иное время сломало людей, изменив их мировоззрение, дав миру вместо воинственно настроенных поработителей – стремящихся к обретению мира людей. Дабы закрепить право на собственное мнение, один из монголов решил заключить сделку с дьяволом, для чего сперва ему требовалось принять христианство. И его убили. Кто и зачем это сделал? Леонид Юзефович пытался в том разобраться.

Стиль повествования привычный. Берётся некий источник и передаётся далее своими словами. Изначально «Князь ветра» переполнен фактами и особенностями монгольского понимания жизни. Даётся представление, как получается отстаивать точку зрению, не имея желания за неё держаться. Всё должно происходить своим чередом, чему не надо помогать или противодействовать. Пример Монголии – яркое тому доказательство. Ничего не делая, монголы добились независимости. Этому суждено было случиться, поэтому дополнительных размышлений не требуется.

«Князь ветра» оказался наполненным байками о монголах разных периодов их существования, разбавленными бытом ряда личностей младого советского государства. Читатель вскоре поймёт, исторический фон служит приманкой для другой истории, должной стать интересной, но оной не являющейся. Разбираться с загадочными обстоятельствами лучше не рассуждениями обо всём на свете, до чего дотянулись руки, а разбираться конкретно и по существу, чётко обозначая ход мысли и подводя к тому выводу, который и будет в итоге сделан автором.

Леонид не стал проявлять заботу о внимающих его рассказу. Он делился занимательными случаями, создавая впечатление уникального труда. В самом деле, где ещё так много узнаешь о монголах, если о том узнавать никогда прежде не стремился. Увидишь нерадивых людей, забывших об адекватном восприятии реальности. Монголы у Юзефовича склонны к бравированию, но трусливы до невозможности, они сбегают с поля боя, предпочитают постоянно молиться и окропляют оружие водой, нисколько не волнуясь за последствия. Кроме того, монголы не выполняют приказы, находя для того важные отговорки. Допустим, в их календаре может энное количество раз повторяться одно число, лишь бы оно не было тем, на которое назначено мероприятие.

И всё же, чему более следует уделить внимание при знакомстве с «Князем ветра»? Неужели та история с убийством монгола, принимавшим христианство, достойна столь широкого освещения? Леонида почему-то не смущается тот факт, что монголы знали о христианстве с давних пор, даже когда их взоры не устремлялись в сторону Европы. То и не имеет значения, как и многое из представленного на страницах. Читатель помнит – перед ним авантюрный роман, рассказывающий о событиях, которые могли быть, но случились только в воображении сочинившего их писателя.

Отклонившись от темы, Леонид снова возвращался к особенностям монгольского восприятия жизни. Произведение превратилось в набор любопытных фактов, в полезности которых каждый раз сомневаешься. Даже если всему в истории отведено именно это, остаётся утрировать и не придавать большого значения. Чем дальше от понимания читателя, тем автору лучше: меньше критики он встретит, чаще получая хвалебные отзывы благодарных за сделанные для них открытия.

Станет ли Монголия восприниматься иначе после знакомства с «Князем ветра»? А как она вообще воспринимается и задумывается ли кто-нибудь о нуждах современных ему монголов? Всему внимание не уделишь, остаётся верить беллетристам. Хорошо, если они не обманули, рассказав о приближенных к правде реалиях.