Текст книги "Воспитать ребенка как?"

О силе и слабости характеров

Врожденная сила стремлений, особенно телесных, и обильная практическая жизнь чувства и воли могут выработать сильный характер, т. е. обширные и сильные массы чувственных следов; но в то же самое время массы будут действовать каждая отдельно, и сильный характер представит собою отсутствие единства. Это самые опасные и самые несчастные характеры. В данный момент они чувствуют, желают и действуют сильно; но никак нельзя поручиться, что через несколько времени они не будут также чувствовать, желать и действовать в совершенно противоположном направлении.

Такие характеры очень часто образуются у людей, с детства окруженных раболепством и угодливостью, которые мешали болезненному действию опытов жизни, а потому и спасительному действию раскаяния; ибо одно только раскаяние, т. е. полное и чистосердечное недовольство своим прежним образом действий, могло бы привести к единству такие сильные, но разрозненные характеры, которые по всей справедливости можно назвать дикими. В умственной сфере такой дичи характеров соответствует, как мы видели, обилие фактов, дурно переработанных и дурно связанных, которыми затрудняется ход мышления не в одной ученой голове.

Обратное явление, т. е. общая слабость характера и при хорошей его организации, может быть по разным причинам. Оно может быть от малой памятливости нервного организма; от недостатка в нем той крепости, о которой мы говорили выше. Такой человек переживает много; но следы пережитого остаются в нем слабо. То же может быть от чрезмерной раздражительности нервного организма, причем порождающееся чувство быстро охватывает всю нервную систему человека и мешает полному совершению процесса обдумывания, оставляя незамеченным множество противоборствующих представлений и желаний. Случается и так, что сильная умственная жизнь оставляет вообще мало времени и случая для практической жизни чувства и воли, отчего характер вообще слабо разовьется, так что массы чувственных следов будут вообще слабы и необширны; но в то же самое время такой вообще слабый характер может представлять большую степень единства.

Лучшим условием для успешной и быстрой организации характера является такая среда, которая не была бы слишком узка для дитяти, но за границами которой стояла бы крепкая, неподатливая жизнь, бесцеремонно отталкивающая дитя, когда оно хочет переступить отмежеванный ему предел. Тогда характер дитяти, окрепнув и организовавшись внутри отведенной ему сферы, будет не без труда расширять ее пределы. Такая жизнь представит множество опытов удачи, неудачи, успеха и неуспеха, зависящих от самого дитяти, а это лучшие средства, чтобы сосредоточить чувственные массы представлений в один сильный характер.

Сильный и хорошо организованный характер не значит еще нравственный характер. Характер может быть силен и весь сосредоточен в одном направлении, так что человек хочет сильно и знает, чего хочет, но самое это направление может быть положительно дурным. Таковы очень часто характеры у закоренелых злодеев, но таковы же они и у великих практических благодетелей человечества. Такой могучий характер – меч обоюдоострый, годный как для того, чтобы губить, так и для того, чтобы защищать. Такие характеры образуются под двумя влияниями: или под влиянием сильно разросшейся одной страсти, или под влиянием сильной и долгой внутренней борьбы, вызываемою деятельною практическою жизнью, часто крутыми положениями, вынуждавшею человека подводить итоги своим желаниям и нежеланиям: давать себе точный и чистосердечный отчет в том, чего он действительно хочет, какими желаниями он должен поступиться и какие нежелания должен вынести, чтобы достичь того, чего он действительно и более всего добивается. В первом случае могучий характер, образовавшийся под влиянием какой-либо страсти, будет в то же время бессознательный или малосознательный характер: весь сосредоточенный в одной данной страсти, он не может отнестись к этой страсти как к явлению объективному. Во втором случае мы получаем тоже могучий характер, но тем более надежный, что человек, обладающий им, сам его знает.

Но если между образованием ума и образованием характера есть полная аналогия, если как тот, так и другой суть произведения нервной организации и жизни души, то тем не менее эти два явления совершенно различны. Самое высокое развитие ума, как мы уже заметили, может соединяться с самым ничтожным и вполне разрозненным характером, и наоборот, самое посредственное развитие ума не мешает человеку иметь сильный и хорошо организованный характер.

Очень часто случается, что характер человека остался слабым и неразвитым и что элементы характера находятся в полном беспорядке именно потому, что человек этот жил преимущественно в умственной сфере. Живя по преимуществу умом, он не только мало жил сердцем и волею, но мало и думал о том, как он жил ими. Он знает многое обо всем, но о самом себе почти ничего. Результаты его сердечной жизни были немногочисленны и слабы, да и о тех ему некогда было хорошенько подумать. Правда, и ему случалось раскаиваться в своих поступках; но он тотчас же забывал свое раскаяние, да и не придавал ему никогда большого значения, так как главный интерес его жизни был в умственной сфере. Там же у него выработался и сильный характер, но односторонний, узкий, удовлетворяющий только потребностям умственной жизни, там он твердо помнит удачные и неудачные опыты: нравственную же жизнь свою он никогда не ценил высоко, не трудился над ее разработкою, и потому неудивительно, что характер его остался в диком и неразвившемся виде. Отсюда возможность тонко и широко развитого ума с диким цинизмом в поступках и чувствах. Такое нравственное неряшество встречается, к сожалению, очень часто у людей ученых и даже необыкновенно умных.

Нас удивляет, что мы встречаем более смысла в характере простого работника, чем в характере такого умного человека; но мы не удивлялись бы этому, если бы сознали, что этот работник гораздо более трудился над выработкой своего характера, чем этот, иногда замечательный, мыслитель и ученый. Кто над чем потрудился, тот то и имеет.

Глава 13
Большие и малые ленивцы

Есть такое животное – ленивец. Может висеть на своей ветке месяцами, большую часть времени проводит в приятной дремоте. Наблюдать, ожидая, пока оно пошевельнется, можно часами – сам за это время заснешь. Поэтому, дабы не обижать ребенка, когда он был маленьким и не хотел чего-то делать, я его называла не лентяем, а ленивцем. Как-то гуманнее – сразу представляешь не Емелю на печке, а симпатичное заморское существо.

Дети, по большей части, все ленивы. В той или иной степени. И ничего в этом дурного нет. Лень, на самом деле, двигатель прогресса. Цивилизацию с ее техническими изобретениями создали лентяи. Человеку, занятому трудом, и в голову не пришло бы как-то этот труд изменить. А вот лентяю, не желавшему напрасно тратить силы, – еще как. И если ребенок не хочет чего-то делать, это еще не значит, что он лентяй. Может, он знает, как можно все, что вы от него требуете, сделать быстрее или же вовсе не делать, потому что это никому не нужно.

– Ну сколько раз повторять, читай по складам: бе…

Молчание.

– Бе…

Молчание.

– Повторяй, не ленись. Бе…

– Мам, можно я сразу прочту? Бегемот.

А мы-то думали: он не умеет читать.

Так что не всякий раз, когда он или она говорит «отстань» или «не хочу», это проявление лени. Иногда это проявление здравого смысла.

Не всегда «лень что-то сделать» означает, что это на самом деле лень. Часто это просто лень сделать то, что вам хочется прямо сейчас. Дайте время – и все сделается само собой, без напоминаний.

– Приберись в комнате!

– Потом.

– Немедленно!

– Потом.

Оставьте его в покое: приберется, когда захочет. Вот если через день не приберется, вот тогда и возмущайтесь.

Хуже, когда это лень школьная, то есть лень выполнять домашние задания. Но и это бывает по разным причинам. Самая простая: либо уроки слишком трудны, либо слишком легки. Тут уж вопросы к преподавателям, что они вам посоветуют.

Ушинского, который советовал детей не сечь, возмущала только одна форма лени – когда паршивец смотрит на вас и полностью игнорирует, будто учитель ему не наставник, а дерево или вообще пустое место. Вот тут ему даже педагогический такт вкупе с выдержкой изменяли. Таковыхлентяев он рекомендовал… бить. На пользу дитяти, как он говорил. Натерпелся, видимо, от ленивых наглецов с состоятельными папашами.

В годы, когда мы учились, детей уже бить никак не рекомендовали. Но, помнится, однажды завуч моей школы умолял родителя одного невыносимо наглого лентяя: да высеките вы его хоть раз, так чтоб неделю сесть не мог.

И немудрено. Вызванный в директорский кабинет паршивец тут же разваливался на стуле против стола, где лежал журнал, куда записывались прегрешения учеников, совал в рот леденец и начинал с причмокиванием демонстративно его сосать. А на приказ «выплюнь немедленно» тут же отвечал сквозь чмоканье – «влом, хотите – сами выньте». Перевоспитать его так и не удалось. Ни взыванием к разуму, ни порками, ни беседами на педсовете. Но он отлично устроился в жизни – пошел по родительским стопам и стал директором курсов по переподготовке каких-то специалистов…

Ушинского тоже интересовала причина детской лени, он пытался разобраться, что вызывает лень и как с этим быть воспитателям.

О причинах лени

Физические причины лени скрываются, без сомнения, в самом организме, в силе совершения его процессов и их направления в ту или другую сторону. Чем сильнее направлены процессы тела, например, к росту и развитию организма, тем труднее для души извлекать оттуда силы из запаса сил физических и направлять их на избранные ею душевные работы или на произвольные движения. Вот почему дети тучные и сильно растущие очень часто оказываются ленивыми. Вот почему также всякий воспитатель, без сомнения, замечал, что иногда прилежное дитя вдруг становится ленивым, и что это именно случается в то время, когда по неизвестной для физиологии причине развитие тела, вначале замедлившееся, вдруг идет опять быстрее.

В эти периоды детства, которые у немцев носят даже особое название, дитя не только выказывает леность, которой прежде в нем не замечалось, но и наклонность к шалостям, что одно другому не противоречит, ибо шалости эти происходят не от стремления души к деятельности, но от избытка вырабатываемых сил, которые уже по самому требованию природы должны идти на развитие мускулов, для чего необходимо их движение.

Это, если можно так выразиться, шалости рефлективные, которых требует организм и которым всего лучше удовлетворяет правильная гимнастика. Заметив, что у дитяти начался такой период физического развития, не должно бросать занятий с ним, но должно при своих требованиях всегда принимать в расчет и особенное, временное требование физической природы. Такое сильное и обширное совершение и направление органических процессов не ограничивается часто одним периодом детства, но продолжается и долее, остается иногда и на всю жизнь. Между людьми тучными более встречается людей, расположенных к лени, чем между худощавыми.

Но если особенно сильное развитие организма ведет за собою лень, то и особенная слабость его может повести к тому же, если душа не завязала предварительно своих сильных работ. Дитя слабое, для здоровья которого необходимы все физические силы, вырабатываемые из пищи, может также оказаться ленивым именно по своей физической слабости. Для такого дитяти труднее, чем для здорового, отнимать у физических процессов часть сил для своих душевных работ. Там обширность и сила органических процессов, а здесь недостаток сил для необходимых процессов жизни вызывают одно и то же явление.

Конечно, в последнем случае воспитатель еще более, чем в первом, должен с большою осторожностью требовать душевной деятельности от ребенка и даже должен иногда совершенно прекращать эти требования. Но при этом следует всегда опасаться, что ребенок, и поправившись, окажется уже привыкшим к лени. Продолжительные болезни часто имеют своим результатом леность и капризы в ребенке. Вот почему с больным дитятею воспитатель должен быть очень осторожен, чтобы не передать ни в ту, ни в другую сторону: не повредить ни физическому, ни душевному здоровью дитяти.

По тем же самым физическим причинам человек испытывает временное расположение к лени всякий раз после сытного обеда: во время переварки пищи человеку становится труднее отвлекать органические силы из этого физико-химического процесса. Вот почему сытный обед влечет человека к неподвижности и сну. По окончании же переварки пищи, когда физические силы уже готовы, деятельность становится для человека легкою. Отсюда понятно, почему чрезмерно обильное кормление детей влечет за собою наклонность к лени, а если слишком растянутый желудок требует потом и постоянно большого количества пищи, то человек становится ленивым на всю жизнь. По этой-то причине наше домашнее воспитание у достаточных классов, помещиков и купцов, часто создавало положительных лентяев: страшно подумать, что съедало в день иное помещичье или купеческое дитя! Оно жевало и переваривало эту жвачку почти целый день. Отсюда понятно, почему леность была весьма заметною и отличительною чертою нашего зажиточного класса.

К психофизическим причинам лени следует отнести особенное обилие и разнообразие следов приятных телесных ощущений всякого рода. Если в детстве человека ему доставляли в обилии разнообразные телесные наслаждения, то самое разнообразие следов этих наслаждений даст уже ему возможность удовлетворять в них своей потребности душевной деятельности.

Но, конечно, если первые ассоциации представлений человека будут взяты, главным образом, из мира чувственных наслаждений, то они могут сильно условить всю дальнейшую деятельность его души. К таким чувственным наслаждениям Бенеке совершенно верно относит не одно лакомство, но вообще всякую телесную негу и даже шалости как удовлетворение телесной потребности движений. Если дитя слишком сильно погрузится в сферу телесной жизни, если в душе его завяжутся обширные и сильные ассоциации, содержание которых взято из этой сферы, то тогда трудно пробудить в нем жажду жизни духовной. Но при этом следует заметить, что обжорство происходит не столько от обилия лакомств, сколько от резких перемен в отношении пищи. Обжоры воспитываются скорее всего в тех заведениях, где голодом заставляют детей постоянно думать о пище, тогда как дома родители пичкают тех же детей чем попало.

Психические причины лени должны уже заключаться в самих опытах деятельности, в том или другом исходе этих опытов. Дитя от природы не имеет душевной лени, что легко мы заметим, наблюдая, как оно любит не только деятельность вообще, что могло бы быть еще объяснено обилием выработки физических сил, но как оно любит самостоятельность деятельности. Оно хочет все делать само, и это стремление должно беречь в нем как самое драгоценное, жертвуя для него и приличиями, для которых нередко матери и няни подавляют первое проявление самостоятельной душевной деятельности, не зная, конечно, какой вред приносят они ребенку.

Если дитя останавливать или наказывать за все его порывы к самостоятельной деятельности, то это значит прибавлять к ней еще новую внешнюю трудность, кроме той, которую представляет уже сам физический организм, почему и понятно, что дитя может, наконец, отступить перед этою слишком большою для него трудностью. Эта же внешняя причина душевной лени действует и тогда, если наставник требует от дитяти непосильных трудов. Неудача попыток удовлетворить этому требованию, слишком тяжелое и неприятное чувство, сопровождающее эти попытки, могут запугать дитя, и оно станет смотреть лениво уже на всякий труд. Вот почему чрезмерно требовательное учение, хотя бы оно даже давало вначале блестящие результаты, скажется потом отвращением к труду и наклонностью к лени.

Та же наклонность к лени развивается и от совершенно противоположной причины, а именно если дитя беспрерывно занимают, забавляют и развлекают, так что почти одна пассивная деятельность наполняет жизнь его души и удовлетворяет ее требованиям деятельности. При этом, правда, воспитывается жажда деятельности, и дитя скучает, если ничто его не развлекает; но не развиваются смелость и уверенность, необходимые для того, чтобы преодолевать трудности самостоятельной душевной деятельности. По этой причине детские сады, как бы ни рациональны были принятые в них занятия и игры детей, могут подействовать вредно на ребенка, если он проводит в них большую часть своего дня. Как ни умно то занятие или та игра, которым выучат дитя в детском саду; но они уже потому дурны, что дитя не само им выучилось, и чем навязчивее детский сад в этом отношении, тем он вреднее. Нельзя вести на поводке волю ребенка, а надо дать ей простор самой расти и усиливаться. Если же детей посылают в сад потому, что их некуда девать, то следует в самых садах давать детям как можно более свободного времени, в которое предоставлять им делать что им угодно. Даже шумное общество детей, если ребенок находится в нем с утра до вечера, должно действовать вредно.

Уединение по временам так же необходимо ребенку, как и взрослому. Совершенно уединенные и самостоятельные попытки той или другой детской деятельности, но вызываемой подражанием другим детям или наставникам, совершенно необходимы и чрезвычайно плодотворны, как бы ни казалась для взрослого мелка эта деятельность. Нет сомнения, что дети более всего учатся, подражая, но ошибочно было бы думать, что из подражания сама собою вырастет самостоятельная деятельность. Подражание дает много материала для самостоятельной деятельности, но если бы не было самостоятельной деятельности, независимой от подражания, то нечему было бы и подражать.

От действительного стремления к лени следует отличать кажущееся стремление к ней. Человек очень может выказать замечательную лень к какой-нибудь деятельности именно потому, что душа его поглощена уже другою деятельностью, сфера которой, сравнительно с тою, которую теперь ей предлагают, гораздо обширнее. Так, развитое дитя именно потому, что оно уже хорошо развито и что у него завязались сильные душевные работы, может оказаться ленивым к скучным и узким начаткам какой-нибудь новой для него науки. Этим объясняется, почему многие гениальные люди и великие писатели были лентяями в гимназиях и университетах, но, конечно, это только кажущаяся лень.

Глава 14
Завяжи мне шнурки

Совсем не всякий ребенок хочет быть самостоятельным. Или даже не всякий ребенок хочет быть самостоятельным во всем.

Вечер. Мать возвращается со своим пятилетним мальчиком с прогулки. Он совершенно привычно заходит в магазин, покупает там сдобу к вечернему чаю, расплачивается, проверяет сдачу (!), пока она стоит у входа с младшей сестренкой, спящей в коляске, выходит на улицу и тут же дергает ее за рукав: завяжи мне шнурки! Что скажете? Поход в магазин для пятилетки – верх самостоятельности. И тут же – верх несамостоятельности: шнурки завязать ему сложнее, чем сосчитать сдачу…

Дети, они на то и дети: в чем-то им хочется самостоятельности, в чем-то приятнее, удобнее и выгоднее быть несамостоятельными. По большому счету, они хотят быть несамостоятельными тогда, когда им лениво или неинтересно что-то делать самим. Вот и получайте: причеши меня, найди мою игрушку, завяжи шнурки…

В школьном возрасте зона несамостоятельности становится синонимом образовательных трудностей – помоги мне выучить стихотворение, помоги мне решить задачу, проверь мои упражнения и т. д., причем родители охотно сами вторгаются в эту зону: давай я проверю твое задание; давай помогу тебе решить примеры; давай мы выучим стихотворение…

Редкий ребенок скажет: я сам. Если ему собираются облегчить жизнь, какое тут «я сам», что я сам себе враг?!

Пусть битый час твердят со мной стихи (сам бы я выучил быстрее, но все равно ведь не отстанут), пусть проверяют мои задания (исправят ошибки, которые я пропустил, лучше оценка), пусть решают за меня задачи (я могу, но совсем не хочется). А в результате мы получаем тот кошмар, который называется: он все может, но почему-то ничего не желает делать. А что ему желать? Зачем за что-то самому отвечать? Вы ведь сами его приучили избегать ответственности – за невыученный урок, за ошибки в письменных работах, за нерешенные задачи… Вот и получите результат.

Конечно, дети желают быть самостоятельными, вопрос только – в чем. Они готовы подражать всему, что им нравится, – если книжный герой стреляет из лука, они сами сделают себе лук; если соседский мальчишка свистит как соловей, они спать не будут, но научатся свистеть; если кто-то все время побеждает в любимую им игру, они будут до посинения сидеть за компьютером, но пройдут все уровни и добьются победы. Проявят в этом деле полнейшую заинтересованность и самостоятельность. А в остальном, в бытовом или учебном плане… Если у них есть верный бескорыстный раб, то зачем тратить силы, которые можно разумнее употребить на что-то более приятное.

Один мой знакомый мальчик научился завязывать шнурки только к десяти годам (!), а другой мне известный молодой человек так и не научился и покупает обувь с застежкой на молнии.

Так что не все дети стремятся быть самостоятельными или стремятся к выборочной самостоятельности, зато все стремятся подражать старшим, особенно старшим детям. Ушинский очень советовал использовать их тягу перенимать примеры со старших и к воспитанию самостоятельности. А что? Все правильно: сначала подражание, потом самостоятельность. И в наши дни тут ничего не изменилось. Найдите ребенку хороший пример для подражания из детей постарше – и увидите, как быстро ваше чадо научиться всему тому, что вы безуспешно пытались ему навязать. Одна только деталь: пример этот вашему ребенку должен нравиться…