Текст книги "Стихи на снегу"

Хитровка

 
Отмерив семечки стаканом,
А сапоги с лаптями в ряд
Стоит артель под балаганом,
Стоит и смолит самосад.
 
 
Стоит кондовая Рассея,
Стоит на площадной грязи.
А тут подрядчик – Елисеев
Задумал строить магазин.
 
 
И особняк княжны Волконской
Оденут плотные леса.
Гремит брусчаткой топот конский,
Да стаи галок в небесах.
 
 
Москва отстроена Хитровкой —
Тем самым знаменитым дном,
Где воры славятся сноровкой,
Боясь попасть в работный дом.
 
 
Им честным заниматься делом
Всегда, конечно, не с руки.
Торгуют бабы пьяным телом,
И иногда и мужики.
 
 
Они не топят за свободу,
За демократию – да ну.
Он свои пропили годы,
Свободны в слабости к вину.
 
 
Промоют летом площадь струи,
Засыплет снегом новый год-
Трудяга пашет, вор ворует,
А кто-то беспробудно пьет.
 
 
Такое вот хмельное братство,
Такой неписанный закон —
Вернуться, чтобы попрощаться
И уползти за Рубикон.
 

Наперсток

 
Ни в одну не попадая ноту,
И совсем не следуя манерам —
По ночлежкам, словно на работу,
Пел, таскаясь на потеху, тенор.
 
 
Он не пел – скорее кукарекал,
Был смешон, высокомерен, жалок-
И ведь похмелиться человеку
Не дадут, дать могут только палок.
 
 
Впрочем, водки выпить можно просто —
Получив за пение копейку,
Тенор гордо покупал наперсток,
Нес ко рту – смотри-ка, не пролей-ка!
 
 
Мог бы наорать до опьяненья,
Веселя ущербных, пьяных, сирых —
Он же, демонстрируя презренье
Уходил в соседнюю квартиру.
 

Христарадники

 
Все гудит на площади шарманка,
За стеною шум и суета —
Чтобы встать на паперть спозаранку
Рано спать ложиться нищета.
 
 
Надо в пять слоев надеть рванину,
Чтоб не мерзнуть на нечистом льду —
Надо сесть, согнуть покорно спину,
Мимо люди точно не пройдут.
 
 
Через час – карман наполнен медью,
Через три – рабочий кончен день.
Можно, прикупив дешевой снеди,
Пить и шляться – шапка набекрень.
 
 
Хруст французской булки? Что за диво,
Покупай, сосед – полушка фунт.
Нищие живут вполне счастливо,
И счастливо – пьяные – помрут.
 
 
Розовеет за окошком солнце,
Даль слепит, морозна и чиста
А у христарадника найдется
Тысяча на банковских счетах.
 

Качуча

 
Зажигательный танец – качуча,
Ворох юбок и стук каблучков,
Так плясала, виляя по-сучьи,
Шлюха юная между столов.
 
 
Как взмывали визгливые скрипки,
Балалаек журчал перелив —
И блестела хмельною улыбкой
Каблуками дробила врассыпку
Жажду парой глотков утолив.
 
 
У хивинцев же нравы простые —
Что не так – так с размаху по щам.
Или лапой за кудри густые,
Я, мол, и не таких укрощал.
 
 
А нетрезвый сотрудник газеты —
Его слово секло, словно плеть-
Враз увесистым, добрым кастетом
Объяснил, что не надо наглеть.
 
 
Будь ты трезвый, тем более пьяный
Но в руках себя, братец, держи.
Кот ее и клиент из «иванов»
Сплюнув зубы, схватили ножи.
 
 
С визгом в угол танцорка забилась
От греха к стенам ринулась рвань —
Чтобы выбраться, то, сделай милость,
Ты кроши, разноси и тарань,
 
 
Когти рви поскорей из подвала,
Следом визг, грохот ругань и вой-
И неспешно – спешить не пристало
Приближается городовой.
 
 
Зажигательный танец– качуча,
И танцорку ты лучше не трожь-
И коту через день, вот так случай,
Под лопатку задвинули нож.
 
 
И упал он, не крикнув, не охнув,
Смерть такая в миру не красна —
Тем же вечером пропил Болдоха
Свой червонец и меру сукна.
Бас Императорской оперы.
 
 
Давно ты к водке стал нестойкий,
А вспомнить – очень далеки
И миллионные попойки
И тысячные рысаки.
 
 
Ночлежка дышит перегаром
Храпит и возится впотьмах…
А было дело – в залу Яра
Тебя вносили на руках.
 
 
Вокруг полно таких историй —
Кого ты убеждаешь, пьян,
Что, мол, с Шаляпиным поспорив
Сам басом разбивал стакан.
 
 
Пока не расползлись по норам
Пришли средь прочей нищеты
Актерки и антрепренеры
Такие ж бывшие, как ты.
 
 
И радости теперь негусто —
Коль слышать хочет люд простой
Над хлебом, мискою с капустой
Плывет твой бас, еще густой.
 

Газета

 
Много ли развлечений у черни?
Что сказать – их практически нет.
Может чернь только ежевечерне
Развлекать себя чтеньем газет.
 
 
Желтым ногтем проводит по строчкам,
Произносит с усилием чтец —
Ша, рванина… «Минувшею ночью
Был ограблен Васильев, купец…»
 
 
Одноухий кидает банкноты,
Поит, кормит случайный народ,
И подробностей ждет злая рота-
Все свои и никто не лягнет.
 
 
И подробности будут, конечно,
Развалившись в дыму папирос
Одноухий расскажет неспешно —
Как ломал, нагружал и унес.
 
 
И могила таких не излечит,
Вот тебя бы скрутить, подлеца-
Усмехается дюжий газетчик,
Скорлупу колупая с яйца.
 
 
Он умеет задеть словом метким,
И шумит одобрительно зал —
А в газетку вот эту заметку
Он вчера на ходу набросал.
 

Софья

 
Хороша жена красой цыганскою,
Говорят, талантлива во всем —
Но, хотя вниманием обласкана
Как-то скучно с доктором вдвоем.
 
 
Гомонят художники, писатели
Здоровенный журналист хмельной-
Только муж —вот кстати иль некстати ли —
В шахматы играет за стеной.
 
 
Гости – что дано, то не украдено —
Выпьют все наливки, даже чай.
Если старше ты и зауряднее
То терпи, прощай, не замечай
 
 
И врачуют души изумительно
Клавиши под пальцами в тиши
А его работа – трупы, вскрытия
Тиф, холера, язвы, раны, вши.
 
 
Голова седа, а сам осанистый,
И усы желты от табака —
В городе весною не останется,
Ведь не знает промаха рука.
 
 
И замрет собака нервной стойкою,
И дуплетом полыхнут стволы —
Нет здесь баб, родящих за помойкою,
Нет здесь нищих, что пьяны и злы.
 
 
Нету бедноты, которой служит он —
Добровольно попросив Хитров.
А жена… пускай жена жемчужиной
Украшает мир. А мир суров.
 

Городовой Лохматкин

 
Мыши шмыгают украдкой,
Пляшут тени по стене —
Спит городовой Лохматкин
На дощатом топчане.
 
 
Бравым храпом грудь грохочет,
К полу свесился кулак —
Сладко после штофа. Впрочем,
Он бы сладко спал и так.
 
 
Он вчера ходил облавой,
И с размаху, да с плеча
Двум громилам – левой, правой —
Вышиб зубы невзначай.
 
 
Нищету швырял со шконок
Он за шкирку, как щенят,
Матерящихся спросонок,
Строил для этапа в ряд.
 
 
Пусть Хива колотит дрожью,
Прячется по кабакам —
В день ненастный, день погожий
Липнут денежки к рукам.
 
 
Вот они – комком измятым
Между рюмкой и ножом,
За графинчиком пузатым
Что давно опустошен.
 

Ванька Кулаков

 
На перстнях его брильянт светом брызгает,
Цепь с брелками, часы – все из золота,
Скатерть на его столе не измызгана,
И колода у него не наколота.
 
 
И закуска у него не вчерашняя,
Над детьми он назначен куратором
И в мундире, лозою украшенном
Едет в дом к генерал – губернатору
 
 
Не забыл, как работал буфетчиком,
Каторжан укрывал в тайной комнате —
И на Страшном суде будет нечего
Показать – ох, добра и не вспомните.
 
 
Как меж пьяных рыл сам не выл, не пил,
Из рубах ни одной нет сатиновой…
У Ромейко он дом себе выкупил
И рязанское сельцо – Константиново.
 
 
Он был хуже порой, чем кисетники
Угождал, доносил но с оглядкою.
Спать ложась, он обтягивал сеткою
Череп свой, чтоб вихры стали гладкими.
 
 
Чтоб лежали волосья по-модному,
Срам мундиром прикрыть, а не робою
А что Богу дела не угодные —
В Подкопаях отмолит, попробует.
 
 
Как с марух собирал по целковому,
Как крестьянский кожух, сердцем выдублен —
И уряднику, сиречь – участковому
Клал в карман, чтоб смотрел да не видел он.
 
 
Подметалы выносят опившихся,
У крестов воронье реет-каркает,
И Газетчику лакомо пишется
Как Иван двадцать лет правил Каторгой.
 

С крыши

 
Копейки звякают по донцу-
К обедне кружка вся полна.
Пробилось через тучи солнце,
Капелью вымокла стена,
 
 
Чернеет грязь весенним снегом,
Кидают барышни гроши-
И брызнут огольцы разбегом
Чужой товар распотрошив.
 
 
Хромает битый вор с Толкучки,
Держась руками за бока-
Зря понадеялся на случай,
Что случай – знал наверняка.
 
 
Что будет бит до полусмерти,
Коли барыги засекут —
Воров на рынке ловят, черти,
На месте же вершат свой суд.
 
 
Городовой усы развесил,
Свой подпирая особняк,
Глядит, как нищий, пьян и весел,
С добычей тащиться в кабак.
 
 
Стоят артели под навесом,
Свободны волею царя,
Газетчик– только ради пьесы-
Ведет артистов к писарям,
 
 
Толпа пестрит, горланит, спорит
Пыхтит махорочным дымком,
Озолотишься тут – и вскоре
Все спустишь до порток легко,
 
 
И, по-монашески одета,
Среди людей и нелюдей
Идет княжна Елизавета
Спасти хотя б чуть-чуть детей.
 
 
Мастырит фармазон Соломка
Копченым стеклышком печать-
Над всем, надтреснуто и ломко
Церквей колокола звучат.
 
 
Должно быть, польза есть для веры —
Что будет, то и суждено.
И создает миллионеров
Хитровка – золотое дно.
 

Княжна (Барыня)

 
И ничем из себя не великая,
Никому ничего не должна
Обитала в харчевне у Брыкова
Проститутка по кличке Княжна.
 
 
Внешне вроде старуха – старухою,
С просмоленною трубкой во рту.
К ней несли, убежавши от ухарей
Тетки боль свою и маету.
 
 
И она помогала советами,
И любила их, как дочерей —
Точно так же в рванину одетая,
Но держалась – как будто карета
Заждалась ее возле дверей.
 
 
Добродушная и незлобивая,
Хоть до самых волос пропита —
Даже кот не решался, не бил ее,
А не то бы – убили б кота.
 
 
Кость была, без сомнения, белая,
Кровь была у нее голубой —
Что судьба с этой женщиной сделала,
Или кто это сделал с судьбой?
 

Папиросы

 
На голых грязных досках
Рассыпан наш табак
И крутим папироски —
Десяток за пятак.
 
 
Машинка щелкает, и вот
По будням и субботам
Завален простенький народ
Простейшею работой.
 
 
«Заря» – не самокрутка,
«Заря» – почти что шик,
Конечно, пахнет жутко,
Но кто к чему привык.
 
 
Хоть у мальчишек на лотках,
И на толкучке, в чайных
Все в этих созданы руках,
Проворных чрезвычайно.
 
 
Вон пачки золоченый край,
Здесь россыпь за копейку
Кури, бери и выбирай-
Желтеет табака гора
Для трубки – носогрейки.
 

Клюква

 
Какие рассветы пылали над красною клюквой,
Разбрызганной кровью по рыхлости желтого мха.
Теперь только пальцы желающих водочки клюкнуть —
Они не желают не сеять, ни жать, ни пахать.
 
 
Чадит керосинка. И в чайнике медном пузатом
Разбавлена водка, и ящики с пивом у стен.
За окнами виден Утюг да закат розоватый,
И хлопает дверь, пропуская случайных гостей.
 
 
Насыпана клюква до края надтреснутой чашки —
Корявой щепотью хватай да закидывай в пасть,
И станет легко так без груза грехов наших тяжких,
Так станет легко, что плевать – хоть напасть, хоть
пропасть.
 
 
В каморке у съемщика тлеют лампады. Иконы
Глядят равнодушно на жирный загривка бугор.
Кряхтит он, крестясь и ломая земные поклоны,
И дым от махорки, как ладан, плывет в коридор.
 

Тетки

 
Кулак кота – не лапка мягкая,
И по растраченной красе
Он бьет. Ты терпишь, глухо ахая.
Он бьет один. А били б все.
 
 
Ты не ханжа, ханжой налитая,
Берешь не гривенник – алтын,
А получаешь от кредитного,
Так что же – бьют всегда коты.
 
 
И так сладко твое падение,
Из ночи в ночь сплошной загул,
Что, получив под настроение,
Орешь – Убили! Караул!
 
 
Чего орать? Никто не вступится,
Прибоем дымным бьется гам,
Визжит смычок колесной ступицей,
Кот бьет с фартовым по рукам.
 
 
И ты, смеясь, тоской ужалена,
Шарахнув кружечку ханжи,
На нары тянешь каторжанина.
Раз есть клиент – то будешь жить.
 

Нищеброды

 
Если голод жмет в тисках,
То не ной, а помни
– К нищете щедра Москва,
Нищету накормит.
 
 
Поминальный ли обед,
Или за здравье мясо-
Жаль, в столовых водки нет,
Но хватает кваса.
 
 
Ну какая тут тоска,
Это рай для черни,
Как услышат три свистка —
Так бегом к харчевням.
*
Каждый вечер водку пьют,
Вид косматый, дикий,
Но с утра идут на труд
Божьи забулдыги.
 
 
Босиком скользят по льду,
Перегаром душат —
Но, глядишь, и приведут
Ко спасенью душу.
 
 
Отзовется каждый чих
Людям на том свете —
И копейка для купчих
Словно в рай билетик.
*
С гривою седой, как мел,
С жалкою гримасой
Здесь стрелял на опохмел
Сам старик Саврасов.
 
 
И навар рекой течет
С площади под крыши —
За могилу – пятачок,
На пропой – что выше.
 
 
Клянчят, ноют и гундят,
Тянут руки дети —
Без подачки сущий ад
Им в ночлежке светит.
 
 
Бродит хмурый зимогор,
Колотясь в обносках —
И сквозит в глазах укор —
Он не кот, не стрюк, не вор —
Дай хоть папироску…
 

ЖУРАВЛЬ

 
Птица голенаста, тонконога,
С желтым и пронзительным райком —
Повидал ты очень, очень много
В комнатах под самым чердаком.
 
 
В комнатах под каланчею самой,
Где на окнах сеть, рыбачья сеть —
Водевиль едва не вышел драмой
Ты же мог, конечно, лишь смотреть.
 
 
Вечерами у Мясницкой части
Той что над Москвой на высоте —
Регулярно, да скорее часто
Привозили лихачи гостей.
 
 
Где-то клином журавли над Волгой,
От церквушки тень лежит креста —
Привозили гости кривотолки,
Что этюды – это неспроста.
 
 
Да подумай сам-то разве лгу я?
Но не знал, шушукаясь, народ
Что, как доктор Дымов, попрыгунья
Заразится тифом и умрет.
 

Лиза– Голенькая (Е. М. Хитрово)

 
Сегодня разленилась по-московски
– Вчера вернулась поздно с именин —
Тот канапе облюбовал Жуковский,
А этот пуфик – сам П. П. Свиньин.
 
 
Не завита я, ни румян, ни мушки,
Не стойте, стену взглядом пепеля.
Не надо в кресло – кресло любит Пушкин,
А тот диванчик – Гоголь Николя.
 
 
Ах, вы такой приятный посетитель,
Вас в свете, несомненно, ждет успех-
Не стойте там, чего вы там стоите —
Идите на кровать, она для всех!
 

Раки

 
Пропахла затхлостью дыра,
И коль не пьян – нишкни.
Я просто рак, я голый рак
С иглой вместо клешни.
 
 
Плевать – дырявы, коротки,
Зато им сноса нет
На пятерых одни портки,
На пятерых – жилет.
 
 
Барышник – гад, барышник – клещ,
Но коль нутро горит
Берем – в крови порою – вещь
И превращаем в три.
 
 
Мы – символ дна, мы – дно само,
Мы даже ниже дна.
И тем, кто дни ведет с умом
Жизнь наша не видна.
 
 
Ее, быть может, вовсе нет —
Но видим с глубины
Мы форточек неяркий свет,
Бесплатный порченый обед
И нары у стены.
 

Болдоха

 
Если будет сильно плохо,
То, топя печаль в вине,
Перебей-ка, друг Болдоха,
Становую жилу мне.
 
 
В портерной мы сядем чинно,
Из окна на площадь вид.
Ты мужчина, я мужчина,
Я писатель, ты бандит.
 
 
Ты живешь совсем не сладко,
Фартом брошена блесна —
Я даю тебе десятку
И еще отрез сукна.
 
 
А захочешь – дам я лишку,
Только делай, не виляй.
Про тебя напишет в книжке
Тот кабан. Да-да, Гиляй.
 
 
День летит, минуты – длинны.
Не скажу, что в этот год
Попадешь ты с Сахалина
Прямо в твердый переплет.
 
 
Что-то шумно стало, слышишь?
Беготня и суета —
Каторга сигает с крыши,
Рядом хлопнули «кота»,
 
 
Наведя на стойку глянец,
Зырит Ванька Кулаков —
Действуй, рыжий хитрованец,
И бесшумно и легко.