Текст книги "Содом и Гоморра. Города окрестности сей"

– Так вот того самого и хочет.

– И ты, стало быть, думаешь, он добьется, чтобы этот конь ходил за ним хвостиком, как собака?

– Ага. Думаю, да.

– Поверю, только если сам увижу.

– Может, на деньги заложимся?

Трой вытряхнул из пачки сигарету, вставил в рот и щелкнул зажигалкой.

– Нет, не хочу отбирать у тебя деньги.

– Да ладно, будешь тут еще за мои деньги переживать.

– Нет, я, пожалуй, пас. На костылях-то ему, поди, кисло будет.

– А то нет.

– И долго ему на них скакать теперь?

– Не знаю. Пару недель. Доктор сказал ему, что вывих бывает хуже перелома.

– Вот спорим, он их не вытерпит и недели.

– Да что тут спорить, я и сам того же мнения.

Заяц выскочил на дорогу и застыл. Его глаза светились красным.

– Дави дурня, – сказал Билли.

Грузовик, глухо шмякнув, переехал зайца. Трой вынул из-под приборной доски зажигалку, прикурил и сунул зажигалку обратно в гнездо.

– После армии я подался в Амарилло к Джину Эдмондсу – в родео выступать, помогать на всяких выставках скотины… Он распределял кому куда и когда – всякое такое. Нам полагалось ждать дома, в десять утра он заезжал, а из Эль-Пасо мы выбирались только после полуночи. У Джина был новенький «олдс – восемьдесят восемь»{6}6
  …новенький «олдс – восемьдесят восемь»… – Серия моделей легковых автомобилей, выпускавшаяся с 1949 по 1999 г. подразделением «Олдсмобиль» компании «Дженерал моторс». Напоминает нашу «победу», но большего размера. «Олдс-88-ракета» 1949 г. выпуска имел предельную скорость 156 км/ч.


[Закрыть]; бывало, подхожу, а он этак кинет мне ключи, – дескать, садись за руль. А когда вырулим на восьмидесятое шоссе{7}7
  …восьмидесятое шоссе… – Проложенное в 1926 г., это шоссе было первой всепогодной дорогой через весь континент, от океана до океана. В те годы оно начиналось в Сан-Диего (Калифорния) и вело в Нью-Джерси.


[Закрыть], посмотрит хитрым глазом и говорит: шуруй. А мне и самому – на таком-то аппарате! Ну я и давай: сто тридцать, сто сорок километров в час. При этом педаль еще в метре от полика. Он опять этак глянет. Я говорю: может, надо быстрей? Он говорит, жми, как душа просит. Ч-черт! Ну, мне чего? Я как дуну под сто восемьдесят, и вперед. Дорога ровная – хоть куда. А впереди у нас ее тышша километров… Ну, всякие эти зайцы, конечно, по дороге попадались. Сядет и замрет в свете фар. Бац. Бац. Я говорю: тебе как, ничего, что я их таким манером – ну то есть зайцев? А он только глазом на меня косит: зайцев? Это я к тому, что если ты там какие чувства к ним питаешь, так Джину все вообще было пофиг веники. Нежности были не по нем, цену им он полагал тридцать центов за весь пучок… Ну вот. Как-то раз зарулили мы на заправку в Диммитте{8}8
  Диммитт – городок в Техасе, центр округа Кастро.


[Закрыть], Техас. Светало. Подъехали к колонкам, движок вырубили, сидим. А по ту сторону колонок стоит машина с пистолетом в баке, пацан-заправщик у ней лобовое стекло протирает. В машине тетка. Ейный мужик, который за рулем был, куда-то отошел – типа отлить или еще чего. Мы так были подъехавши, что передом стоим к той машине, а я смотрел назад: когда ж пацан нас заправлять начнет, о бабе той я и думать не думал, но заметил ее. А она сидит, вроде как окрестности озирает. Вдруг подскочила и давай орать будто резаная. То есть прямо благим матом. Я голову поднял, никак понять не могу, что с ей такое. А она визжит, а смотрит на нас, так что я подумал: может, ей Джин что сделал? Расстегнулся перед ей и показал или еще чего. Он такой был – никогда наперед не знаешь, какой фортель выкинет. Я оглядываюсь на Джина, но тот и сам без понятия. Тут как раз ейный мужик из сортира вышел, а здоровенный такой, прям бугай. Я выхожу, огибаю машину спереди, и тут… Просто спятить можно. У «олдсмобиля» спереди решетка – такая мощная, из трех загнутых дугами железяк, а я как глянул на нее – мать родная! – она была вся по всем щелям забита заячьими башками. Не меньше сотни их туда набилось, и весь передок машины – бампер и все вокруг – покрыт кровью и кишками этих зайцев, а зайцы-то – они, видать, перед ударом вроде как отворачивались – ну типа видели же что-то! – так что все головы, все как одна, смотрят в сторону и глаза совершенно безумные. И зубы набекрень. Будто ухмыляются. Не могу даже передать, что за видок был. Я сам чуть было не заорал. Я по прибору видел, что мотор вроде как перегревается, но списывал это на скорость. Тот мужик даже хотел в драку с нами полезть из-за этого. А я говорю: охолони, Сэм! Ну, зайцы. Ну и что. Делов-то. Тут Джин вышел, давай орать на него, а я ему: слышь, сунь зад в машину и заткнись. Тут бугай стал на бабу свою орать, успокаивать, чтобы, значит, сопли не распускала и всякое такое, но до конца, чувствую, не утихомирился. Ладно, пришлось подойти, врезать разок мудаку здоровенному. На том дело и кончилось.

Билли сидел, глядя, как ночь несется мимо. Придорожный чапараль на фоне плоского черного задника из горных отрогов, вписанных в полное звезд небо пустыни. Трой закурил. Потянулся к виски, отвинтил крышечку и продолжал рулить с бутылкой в руке.

– Дембельнулся я в Сан-Диего. И первым же автобусом оттуда сдриснул. В автобусе мы еще с одним таким же обормотом напились, и нас из него выкинули. В общем, оказался я в Тусоне, там пошел в магазин, купил себе костюм и башмаки с джадсоновскими застежками{9}9
  …башмаки с джадсоновскими застежками. – Уиткомб Л. Джадсон (1844–1909) – изобретатель застежки-молнии (1890).


[Закрыть]. За каким хреном я костюм купил, понятия не имею. Считал, что у мужчины должен быть костюм. Сел на другой автобус, доехал до Эль-Пасо, в тот же вечер отправился в Аламогордо: там у меня были лошади. Потом всю страну изъездил. В Колорадо работал. В Техасе. Как-то раз в тюрягу попал в каком-то богом забытом городишке, сейчас уж и не вспомню его названия. Помню только, что в Техасе. Причем ничего я такого особенного не сделал. Просто оказался не в том месте и не в то время. Думал, никогда оттуда не выйду. Нарвался на драку с каким-то мексиканцем и вроде как убил его. В той тюрьме я просидел день в день девять месяцев. Домой не писал – о чем было писать? Когда выпустили, пошел проведать своих лошадей, а их продали: за корм-то я за ихний задолжал. На одного коня мне плевать было, а на другого нет: привык к нему, долго он мне служил. Но я понимал, что, если на продавшего наеду, снова в чертовой тюряге окажусь. Но так, вообще, поспрашивал. В конце концов кто-то мне сказал, что моих лошадей продали в другой штат. Покупатель был то ли из Алабамы, то ли еще откуда. А у меня тот конь был лет с тринадцати.

– Я тоже потерял в Мексике коня, к которому был очень привязан, – сказал Билли. – У меня он был с девяти лет.

– Да это проще простого.

– Что – потерять коня?

Трой поднял бутылку, отпил, опустил ее, завинтил крышечку и, вытерев губы тыльной стороной ладони, положил бутылку на сиденье.

– Нет, – сказал он. – Привязаться к нему.

Полчаса спустя они съехали с шоссе и, прогромыхав через бревенчатый мостик, оказались на грунтовой подъездной дорожке. Милю проехали – усадьба, ранчо. На веранде свет, откуда-то выскочили три австралийские овчарки, с лаем затрусили рядом с грузовиком. На крыльцо вышел Элтон, остановился, надвинув шляпу и заложив руки в задние карманы штанов.

Ели за длинным столом на кухне, передавая друг другу миски с мамалыгой и окрой и широкую тарелку с жареным мясом и крекерами.

– Все очень вкусно, мэм, – сказал Билли.

Жена Элтона подняла взгляд:

– А не могли бы вы не называть меня «мэм»?

– Могу, мэм.

– Когда меня так называют, я чувствую себя старухой.

– Да, мэм.

– У него это помимо воли выходит, – сказал Трой.

– Ну тогда ладно, – сказала женщина.

– Меня небось никогда с такой легкостью не прощаешь!

– Да тебе, поди, не очень-то это и надо, – сказала женщина.

– Я постараюсь больше так не говорить, – сказал Билли.

За столом с ними сидела семилетняя девочка, смотрела на всех широко распахнутыми глазами. Сидят едят. Вдруг она говорит:

– А что тут плохого?

– Что плохого где?

– В том, что он говорит «мэм».

Элтон озадаченно поднял брови:

– Ничего плохого в этом нет, моя хорошая. Твоя мама просто из этих, ну… современных женщин.

– Каких современных женщин?

– Ты ешь давай, – сказала ее мать. – Если бы мы во всем слушали папу, так и жили бы, не зная колеса.

Потом сидели на веранде в старых плетеных креслах, Элтон поставил себе под ноги на пол три высоких стакана, свинтил с бутылки крышечку, налил понемногу в каждый, навинтил крышку обратно и, поставив бутылку на пол, передал гостям стаканы и откинулся в кресле-качалке.

– Salud[4]4
  Ваше здоровье! (исп.)


[Закрыть], – сказал он.

Потом выключил на веранде электричество, и они остались сидеть в прямоугольнике мягкого света, падающего из окна. Он поднял стакан к свету и поглядел сквозь него, будто химик.

– А вот не угадаете, кто теперь снова вернулся к виски «Беллс», – сказал он.

– Только не называй по имени.

– Ну вот, догадался.

– Да кто же, как не она?

Откинувшись, Элтон покачивался в кресле. У самых ступенек крыльца во дворе стояли собаки, смотрели на него.

– И что? – спросил Трой. – Муж-то ее в конце концов не выгнал?

– Не знаю. Предполагалось, что она будет приходить в гости. Но в гостях она так засиживалась…

– Н-да.

– Если в этом можно найти какое-то утешение.

– Да при чем тут утешение!

Элтон кивнул.

– Ты прав, – сказал он. – Чего нет, того нет.

Билли отхлебнул виски и посмотрел на силуэты гор. Повсюду падали звезды.

– Рейчел носом к носу столкнулась с ней в Алпайне, что в округе Брюстер, – сказал Элтон. – Так эта милашка тогда только улыбнулась, вся расплылась, будто масло во рту.

Трой сидел, склонясь вперед и опираясь локтями в колени, стакан держал перед собой в обеих руках. Элтон продолжал покачиваться в кресле:

– А помнишь, как мы ездили на христианские слеты ковбоев в Форт-Дэвис{10}10
  …на христианские слеты ковбоев в Форт-Дэвис… – Праздники веры всех христианских направлений, первый из которых неподалеку от Форт-Дэвиса в 1890 г. провел преподобный Уильям Бенджамин Блуаз (1847–1917).


[Закрыть], клеить девчонок? Вот там он с ней и познакомился. На одном из этих слетов. Вот и думай, каковы они – пути Господни. Он предложил ей пойти погулять вместе, а она говорит, нет, не будет она гулять с пьяницей. Тогда он честно глянул ей в глаза и сказал, что не пьет. Причем она от выхлопа чуть было на спину не повалилась. Думаю, главным для нее шоком было встретить вруна еще большего, чем она сама. А он ведь истинную правду говорил. Но она-то его мигом раскусила. Говорит, точно знаю, мол, что ты пьешь. А он и глазом не моргнул. Сказал, что раньше – было дело, пил, да завязал. Она спрашивает когда? А он отвечает: вот прямо сейчас. Ну, она с ним и пошла. И насколько я знаю, он никогда больше не пил. Ну, до тех пор, пока она его не бросила, конечно. И уж тогда ему пришлось вовсю наверстывать. Не надо только мне втирать о вреде алкоголя. Алкоголь – это ерунда. Но с того дня он сильно изменился.

– А она до сих пор миленькая?

– Не знаю. Я ее давно не видел. Но была – вот, Рейчел подтвердит – о-го-го. Тут, может, где-то побывал и дьявол; дьявол властен облечься в милый образ{11}11
  Тут, может, где-то побывал и дьявол; дьявол властен облечься в милый образ. – В. Шекспир. Гамлет. Акт II, сц. 2. Перев. М. Лозинского.


[Закрыть]. Невинные такие голубенькие глазки. Вскружить мужику голову умела лучше любой ведьмачки. И где только они этому научаются? Ч-черт, а ведь ей тогда не было и семнадцати!

– У них это от рождения, – объяснил Трой. – Этому им не надо и учиться.

– Ну, тебе лучше знать.

– А вот чему они, похоже, никогда не научаются, так это не водить за нос бедных обормотов ради дурацкой своей забавы.

Билли отхлебнул еще виски.

– Дай-ка мне твой стакан, – сказал Элтон.

Поставил его на пол у своих ног, плеснул туда виски, закупорил бутылку, поднял стакан и передал его.

– Спасибо, – сказал Билли.

– Ты на войне был? – спросил Элтон.

– Нет. У меня белый билет.

Элтон кивнул.

– Три раза я пытался записаться добровольцем, но меня не взяли.

– Верю. Я тоже хотел попасть на фронт, но так и просидел всю войну в Кэмп-Пендлтоне{12}12
  …так и просидел всю войну в Кэмп-Пендлтоне. – База морской пехоты в Калифорнии.


[Закрыть]. Вот Джонни, того кидало по всему Тихому океану. Бывало, из всей роты один в живых оставался. И ни царапины. Ему за это тоже, наверное, было совестно.

Трой передал Элтону свой стакан, Элтон поставил его на пол, плеснул туда и передал обратно. Потом налил себе. Снова откинулся в кресле.

– На что это ты все смотришь? – спросил он пса.

Пес отвернулся.

– Но вот за что я действительно себя корю – сейчас скажу, и все, конец, сменим тему, – так это за то, что мы в то утро дико рассорились и мне так и не представилось случая помириться. Я ему тогда в лицо сказал, что он идиот (а он и в самом деле идиот был) и что ничего хуже, чем позволить парню на ней жениться, сделать было невозможно. И это действительно так. Я к тому времени уже все знал о ней. У нас тогда аж до драки дошло. Я этого раньше не рассказывал. Кошмар. И больше я его живым не видел. Не надо было мне вообще в это соваться. Но с людьми в таком состоянии, в каком был он, разговаривать невозможно. Нечего даже и пытаться.

Трой поднял взгляд.

– Ты мне рассказывал, – проговорил он.

– А, да. Наверное. Теперь он мне больше не снится. А раньше – всю дорогу. Будто мы все говорим, спорим.

– Ты же обещал съехать с темы.

– Хорошо, хорошо. Хотя другой-то темы для меня как будто бы и нету. Вот ведь как.

Он тяжело поднялся с кресла с бутылкой и стаканом в руке:

– Давайте-ка сходим в конюшню. Покажу вам жеребенка, которым разродилась кобыла Джонса. И откуда только что взялось! Вы, главное, стаканы с собой возьмите. Бутылку я захватил.

Все утро они ехали верхом по широкой можжевеловой пустоши в сторону хребтов с каменными осыпями. Собиралась гроза, тучи шли широким фронтом, стояли уже над горами Сьерра-Вьехас на западе и над всей широкой равниной, протянувшейся с севера на юг от гор Гваделупес, вдоль хребтика Кеста-дель-Бурро и дальше, до городка Пресидио и границы. В полдень в самых верховьях перебрались через реку и остановились, сели на желтую опавшую листву и, глядя, как листья плавают и кружатся в заводи, стали есть то, что Рейчел им припасла с собой.

– Эвона, глянь-кося! – изумился Трой.

– А что это?

– Скатерть!

– Йо-о!

Он налил кофе из термоса в чашки. Бутерброды с индюшатиной, которые они ели, были завернуты каждый в отдельную тряпочку.

– А что в другом термосе?

– Суп.

– Суп?

– Суп.

– Йо-о!

Сидят едят.

– А он давно здесь в начальниках?

– Да года два.

Билли кивнул.

– А раньше он тебе не предлагал идти работать к нему?

– Предлагал. Но я ему сказал, что работать с ним я не против, а вот насчет того, чтобы работать на него, не знаю.

– А почему ты передумал?

– Я не передумал. Я еще думаю.

Сидят едят. Кивком Трой указал куда-то вдаль:

– Говорят, где-то в миле от этой лощины какой-то белый человек попал в засаду.

Билли бросил взгляд в ту сторону.

– Теперь, похоже, до них дошло, что здесь лучше не баловать.

Когда наелись, Трой разлил остатки кофе по чашкам, навинтил на термос крышку и положил его рядом с суповым термосом, обертками от сэндвичей и скатертью, в которую они все были завернуты, собираясь положить потом обратно в седельные сумки. Сидят пьют кофе. Лошади, стоявшие в воде, пили из реки и оглядывались. На носах – прилипшие мокрые листья.

– На то, что произошло, у Элтона свой взгляд, – сказал Трой. – Если бы Джонни не нарвался на ту девчонку, нарвался бы на что-нибудь еще. Он никогда никого не слушал. Элтон говорит, он тогда изменился. Да ни черта он не изменился. Он был четырьмя годами меня старше. Не так уж это и много. Но он бывал в местах, которых я не увижу никогда. И рад, что не увижу. О нем всегда говорили, что он упрямый, но он был не просто упрямый. Когда ему не было и пятнадцати, подрался с отцом. Кулаками дрались. Он просто заставил отца драться. Сказал ему прямо в лицо, что уважает его и все прочее, но не собирается делать того, что велит отец. В общем, что-то такое сказал, чего старик спустить ему не мог. Я плакал как ребенок. А он – нет. Падал, но каждый раз вставал. Нос разбит и так далее. Старик ему говорит, лежи. Криком кричит: хватит, лежи, тебе говорят. Надеюсь, никогда мне не придется увидеть ничего подобного. Думать об этом я сейчас могу, но все равно дурно делается. И ни один смертный человек не был бы в силах это прекратить.

– И чем кончилось?

– Старик в конце концов просто ушел. Он был побежден и понимал это. Джонни остался. Уже и на ногах-то еле-еле держится. А кричит, вызывает продолжить. Старик даже не обернулся. Ушел в дом, да и все тут.

Трой заглянул в свою чашку. Выплеснул гущу на палые листья.

– Дело не только в ней. Есть такой сорт мужчин, которые, если не могут получить то, чего хотят, берут не то, что чуть хуже, а самое худшее из возможного. Элтон полагает, Джонни был из таких; может, так оно и есть. Но я думаю, он просто любил ту девчонку. Мне кажется, он знал, что она собой представляет, но ему это было пофиг. Думаю, слеп он был только насчет собственной сущности. И потерял себя. Этот мир не по его мерке скроен. Он вырос из него прежде, чем научился ходить. Жениться! Хм… Он со шнурками на ботинках и то не мог справиться.

– Однако тебе он все же нравился.

Трой поглядел туда, где ниже по склону росли деревья.

– Н-да, – сказал он. – Не думаю, что слово «нравился» сюда подходит. Мне не хотелось бы об этом говорить. Я хотел быть как он. Но не мог. Хотя пытался.

– Наверное, он был любимчиком отца.

– О да. Но ничего худого в этом ни для кого не было. Просто все это знали. И принимали. Ч-черт. Тут просто не о чем было спорить. Ты готов?

– Готов.

Трой встал. Упер ладонь себе пониже поясницы и потянулся. Глянул на Билли.

– Я так любил его, – сказал он. – Да и Элтон тоже. Его нельзя было не любить. В этом-то все и дело.

Сложив тряпки, он сунул их себе под мышку вместе с термосами. Они даже не поинтересовались, что в термосе за суп. Он обернулся, бросил взгляд на Билли:

– Как тебе эти места нравятся?

– Очень нравятся.

– Мне тоже. Всегда нравились.

– Так что? Будешь сюда перебираться?

– Нет.

В Форт-Дэвис въехали в сумерках. Над старым плацем для парадов уже кружили козодои, небо над горами позади было кроваво-красным. Перед гостиницей «Лимпия»[5]5
  Limpia (исп.) – чистая.


[Закрыть] их ждал Элтон с пикапом и прицепным фургоном для лошадей. На вымощенной гравием парковке расседлали коней, положили седла в кузов пикапа, почистили и обтерли коней и загрузили их в трейлер. Кончив дело, пошли в гостиницу, а там из вестибюля сразу в кофейню.

– И как тебе этот коняшка? – спросил Элтон.

– Да очень даже хорош, – сказал Билли. – Мы с ним нашли общий язык.

Сели, изучили меню.

– Ну, что вам глянется? – спросил Элтон.

Билли с Троем вышли часов в десять. Элтон стоял во дворе, сунув руки в задние карманы. Он все еще стоял в этой позе, видимый как силуэт на фоне лампочки над крыльцом, когда они, обогнув клумбу в конце подъездной дорожки, выруливали на шоссе.

Машину вел Билли. Покосился на Троя:

– Спать ты вообще не собираешься?

– Да ну. Какой там сон.

– Твердо решил?

– Ну, в общем, да.

– А ведь нам придется кое-куда съездить.

– Ну да. Я знаю.

– Ты меня даже не спросил, что я по этому поводу думаю.

– Так ведь… Если бы я спросил, ты бы не поехал, вот я и не спрашиваю. Зачем зря спрашивать?

Билли не ответил.

Помолчав, Трой сказал:

– Ч-черт, а ведь я понимал, что обратной дороги нету.

– Угу.

– Возвращаешься домой, а там все, что ты хотел бы изменить, остается по-прежнему, а все, что тебе хотелось оставить как было, изменилось.

– Я тебя понимаю.

– И особенно когда ты младший. Ты у родителей не был младшим?

– Нет. Я был старшим.

– Не пожелал бы я тебе быть младшим. Прямо сразу говорю. Никакой в этом выгоды нет.

Едут дальше, вокруг горы. Примерно через милю после пересечения с шоссе номер 166 встретили съехавший на траву грузовик, везший полный кузов мексиканцев. Они чуть не выскакивали на дорогу, размахивая шляпами. Билли притормозил.

– Да ну их к черту, – сказал Трой.

Билли проехал мимо. Глянул в зеркальце заднего обзора, но не увидел там ничего – только ночную дорогу и глубокую тьму пустыни.

Поехал медленнее, медленнее, остановился.

– Да брось ты, Парэм! – сказал Трой.

– Да как бросишь? Надо помочь.

– Так ты добьешься, что мы к утру домой не попадем.

– Я понимаю.

Он включил заднюю передачу и начал медленно сдавать по шоссе назад, ориентируясь по белой полосе, выползающей из-под передка машины. Когда в поле зрения появился грузовик мексиканцев, заметил, что правая передняя шина у него спущена.

Мексиканцы обступили кабину.

– Punchada, punchada, – повторяли они. – Tenemos una llanta punchada[6]6
  Прокол, прокол… Проткнули, у нас шина сдулась (исп.).


[Закрыть].

– Puedo verlo[7]7
  Да вижу, вижу (исп.).


[Закрыть], – сказал Билли.

Съехал с дороги и вышел из машины.

Покачав головой, Трой закурил сигарету.

Им нужен был домкрат.

– А запаска у вас есть?

– Sí. Por supuesto[8]8
  Да. Конечно (исп.).


[Закрыть].

Он достал из кузова домкрат, его подставили под грузовик и стали поднимать передний мост. Запасок у мексиканцев имелось две, но ни одна из них не держала давление. Сменяя друг друга, они пытались их накачивать допотопным насосом. Потом свои попытки бросили и обратили взгляды на Билли.

Он выгреб из кузова шиномонтажные инструменты, обошел грузовик, из-под сиденья в кабине достал шинную аптечку и карманный фонарик. Одну из запасок выкатили на дорогу, положили набок; один на нее встал ногами и начал на ней прыгать, чтобы оторвать прикипевшую к ободу кромку покрышки, а потом тот, которому Билли передал инструменты, вышел вперед и под взглядами остальных длинной монтировкой стал сковыривать шину, выводя ее кромку за обод. Камера, которую он в конце концов выпростал из полости покрышки, была из красной резины и вся сплошь облеплена заплатками. Он разложил ее на гудроне, Билли направил туда свет фонарика.

– Hay parches sobre los parches[9]9
  Заплатка на заплатке (исп.).


[Закрыть], – сказал Билли.

– Es verdad[10]10
  Да уж (исп.).


[Закрыть], – отозвался мексиканец.

– La otra?[11]11
  А другая? (исп.)


[Закрыть]

– Esta peor[12]12
  Та еще хуже (исп.).


[Закрыть].

Один из парней помоложе слегка подкачал камеру насосом, она раздулась и зашипела. Встав на колени, парень стал прикладывать ухо к местам, где обнаруживались течи. Билли тем временем откинул крышку жестяной коробки с аптечкой и стал перебирать в ней заготовки заплаток. Из кабины вылез Трой, стал позади всех и, покуривая, принялся наблюдать за манипуляциями мексиканцев с камерой и покрышкой.

Тут мексиканцы взялись за только что снятое колесо. Обкатили его вокруг грузовика, и Билли направил на него луч света. В боковине зияла огромная рваная дыра такого вида, будто резину грызли бульдоги. Трой молча сплюнул на дорогу. Мексиканцы забросили колесо в кузов.

Из аптечки Билли достал кусочек мела, обвел им дырки в камере, после чего из соска выкрутили ниппель и сперва посидели на камере, потом походили по ней ногами, сделав ее совершенно плоской. Потом уселись посреди дороги рядом с белой полосой под небом пустыни, празднично сияющим мириадами созвездий, неисследимо плывущих в черноте, будто морской светящийся планктон, и, положив круг красной резины на колени, принялись работать над ним, похожие на портных или рыбаков, которые чинят сети. Пошаркали по резине маленькой жестяной теркой, приклепанной к крышке аптечки, наложили заплатки и одну за другой стали греть их зажженными спичками, завершая процесс вулканизации, пока все как следует не прилипли. Снова накачав камеру, сели в тихой пустынной тьме и стали слушать.

– Oye algo?[13]13
  Что-нибудь слышно? (исп.)


[Закрыть] – спросил Билли.

– Nada[14]14
  Ничего (исп.).


[Закрыть].

Еще послушали.

Он опять вывинтил ниппель, и, когда камера стала плоской, мексиканец заправил ее в полость покрышки, затем перевалил покрышку через борт внутрь диска, подошел малый с насосом и начал накачивать колесо. Долго накачивал. Когда кромка, оглушительно выстрелив, встала на место, качать перестал, шланг насоса от соска камеры отвинтили, и мексиканец, вынув изо рта ниппель, вкрутил его в сосок камеры, перекрыв ток со свистом вырывающегося оттуда воздуха, после чего все, отступив, устремили взгляды на Билли. Он сплюнул, повернулся и пошел к пикапу за манометром.

Трой, сидя в кабине, спал. Билли вынул из бардачка манометр, принес, мексиканцы измерили давление в колесе, затем подкатили его к грузовику, надели на ступицу и завинтили колесные гайки ключом из торцовой головки, приваренной к куску толстой стальной трубы. Опустили домкрат, вытащили его из-под машины и отдали Билли.

Он взял домкрат и инструменты, убрал коробку с аптечкой и манометр в карман рубашки, а фонарик в задний карман джинсов. Потом все по очереди пожали ему руку.

– Adonde van?[15]15
  Куда едете? (исп.)


[Закрыть] – спросил Билли.

Мексиканец передернул плечами. Сказал, что они едут в Сандерсон, штат Техас. Обернувшись, бросил взгляд на темные возвышенности на востоке. Парни помоложе стояли вокруг.

– Hay trabajo alla?[16]16
  А там что – есть работа? (исп.)


[Закрыть]

Мексиканец снова пожал плечами. В стране vaquero[17]17
  Ковбоев (исп.).


[Закрыть] чужие трудности никого не заботят, так что – к чему слова. Они опять пожали друг другу руки, и мексиканцы забрались в кузов; поскрежетав стартером, грузовик кашлянул, завелся и медленно выполз на дорогу. Молодые парни и мужчины постарше встали в кузове и прощально замахали руками. За возвышением кабины они были отчетливо видны на жженом кобальте неба. Лампочка единственного стоп-сигнала плохо контачила, мигала, словно передавая что-то морзянкой, пока грузовик не исчез за поворотом шоссе.

Билли уложил домкрат и инструменты в кузов пикапа, отворил дверцу и тычком в бок разбудил Троя:

– Поехали, ковбой.

Трой вскинулся, оглядел пустую дорогу. Обернулся назад:

– Куда они делись?

– Уже уехали.

– А который теперь час, как думаешь?

– Понятия не имею.

– Ну ты уже закончил свою миссию? Самаритянин хренов.

– Закончил.

Потянувшись вправо, Билли открыл дверцу бардачка, положил туда аптечку, манометр и фонарик, закрыл, захлопнул дверцу кабины и завел мотор.

– А куда они ехали? – спросил Трой.

– В Сандерсон.

– В Сандерсон?

– Ага.

– А откуда?

– Без понятия. Они не сказали.

– Бьюсь об заклад, что едут они вовсе не в Сандерсон, – сказал Трой.

– А куда, по-твоему, они едут?

– Да хрен-то их знает.

– А зачем кому-то врать, будто он едет в Сандерсон, штат Техас?

– Откуда я знаю.

Едут дальше. На повороте, когда справа от дороги шел крутой обрыв, Билли вдруг увидел белую вспышку, и тут же что-то тяжело бахнуло по машине. Руль дернулся, грузовик занесло, взвизгнули шины. Когда остановились, обнаружили, что машина наполовину съехала с дороги в кювет.

– Что за чертовщина, – сказал Трой. – Этого еще не хватало.

На водительской половине лобового стекла, распластавшись, лежала огромная сова. От удара трехслойное стекло глубоко вмялось, раскинутые крылья накрывали сетку трещин – концентрических и радиальных, будто это бабочка, попавшаяся в паутину.

Билли выключил двигатель. Сидят смотрят. У совы задергалась лапа, конвульсивно сжалась и медленно расслабилась, потом сова чуть повернула голову, будто пытаясь разглядеть их получше, и испустила дух.

Трой открыл дверцу, вышел. Билли сидел, глядел на сову. Потом выключил фары и тоже вышел из машины.

Сова была мягкой и пушистой. Ее голова обвисла и болталась. На ощупь мягкая и теплая, внутри оперения птица была как бескостная. Он снял ее со стекла, отнес к изгороди, подвесил к проволоке и вернулся. Сел в грузовик и включил фары, чтобы понять, сможет ли он с таким лобовым стеклом вести машину, или придется его полностью вынимать. Прозрачное место оставалось только в правом нижнем углу, и он решил, что, если выйдет этак сгорбиться и скособочиться, можно попробовать. Трой отошел по дороге чуть дальше отлить.

Билли завел машину и задним ходом выехал на шоссе. Трой подошел ближе, сел в придорожный бурьян. Билли подъехал к нему, опустил стекло бокового окошка, выглянул:

– Ты чего это? Что с тобой?

– Ничего, – отозвался Трой.

– Ехать готов?

– Ага.

Он встал, обошел спереди грузовик, взобрался в кабину. Билли смотрел удивленно:

– Ты в порядке?

– Ага. Я в порядке.

– Это же всего лишь сова.

– Знаю. Дело не в этом.

– Тогда в чем же?

Трой не ответил.

Билли перевел рукоять переключения передач в положение «первая» и отпустил сцепление. Видно было вполне нормально. Перегнувшись, он мог смотреть в пассажирскую половину стекла.

– Что с тобой? – не унимался он. – В чем проблема?

Трой, отвернувшись, смотрел в боковое окно на проносящуюся тьму:

– Да во всем. Одна сплошная проблема. Черт! Не обращай на меня внимания. Не надо мне было виски пить.

Въехали в Ван-Хорн и остановились: пора было заправиться и выпить кофе; к этому времени родные для Троя места, где он жил в детстве, где была могила его брата и куда он подумывал когда-нибудь вернуться, остались позади. Времени было два ночи.

– Представляю, что скажет Мэк, когда увидит грузовик.

Билли кивнул:

– С утра, может, успеем заехать в город, починимся.

– И во сколько, ты думаешь, это обойдется?

– Не знаю.

– Хочешь, войду в долю?

– Не откажусь.

– Хорошо.

– С тобой правда все в порядке?

– Да. Все нормально. Меня тут просто кое-какие думы одолели.

– А-а.

– Но ведь с них – толку-то.

– Да уж.

Сидят пьют кофе. Трой вытряхнул из пачки сигарету, прикурил, выложил сигареты и зажигалку «Зиппо» на стол.

– Слушай, а все-таки за каким хреном ты там остановился?

– Остановился, да и все тут.

– Ты ж говорил, не мог не остановиться.

– Угу.

– А почему? Что-то связанное с религией?

– Нет. Религия – не моя тема. Просто был такой день, худший день в моей жизни… Мне тогда было семнадцать, мы с напарником, который был моим родным братом, уносили ноги, его ранили, а тут вдруг грузовик, полный мексиканцев – точь-в-точь таких же, как эти, – появился прямо будто из ниоткуда, и они сняли наши задницы с огня. Я тогда даже усомнился, сможет ли их старая колымага удрать от всадника, но ничего, удрали. Им не было никакой нужды останавливаться, помогать нам. Но они остановились. Я даже думаю, им бы и в голову не пришло этого не сделать. Вот и все.

Трой посидел молча, глядя в окно.

– Да, – наконец сказал он. – Вполне себе веская причина.

– Угу. Какая-то нужна же. Ты готов?

– Ага. – Трой допил остатки кофе. – Готов.

У ворот он заплатил положенные два цента, протиснулся через турникет и пошел по мосту. На речном береговом откосе суетились мальчишки, вздымали вверх приколоченные к палкам жестянки, просили денег. Перейдя мост, окунулся в море торговцев, пытающихся хоть кому-нибудь продать кто дешевую бижутерию, кто изделия из кожи, кто одеяла. Некоторое время каждый из них упорно шел за ним, затем в сутолоке сплошного базара, с Хуарес-авеню распространившегося на улицы Игнасио Мехиа и Сантоса Дегольядо{13}13
  …улицы… Сантоса Дегольядо… – Хосе Сантос Дегольядо (1811–1861) – мексиканский политик и военный, соратник Бенито Хуареса.


[Закрыть], его сменяли другие, тогда как прежние отставали, провожая взглядами.

Встав у конца стойки бара, он заказал виски, оперся сапогом на нижнюю перекладину и оглядел помещение и проституток.

– Donde estan sus companeros?[18]18
  А где же ваши друзья-приятели? (исп.)


[Закрыть] – спросил бармен.

Подняв стопку виски, он повертел ее в пальцах.

– En el campo[19]19
  В поле (исп.).


[Закрыть], – сказал он. И выпил.

Так он простоял два часа. Одна за другой к нему подходили проститутки, приставали и одна за другой возвращались. О ней он не спрашивал. За это время выпил пять виски, заплатил за них доллар и еще один доллар дал бармену сверху. Перейдя Хуарес-авеню, прихрамывая, направился дальше по Мехиа к «Наполеону», сел за столик на улице и заказал стейк. В ожидании обеда сидел пил кофе, наблюдая уличную жизнь. Подошел какой-то мужчина, пытался продать ему сигареты. Другой попробовал продать изображение Мадонны на раскрашенном целлулоиде. Еще какой-то человек с непонятным устройством, снабженным циферблатами и рычажками, спросил, не хочет ли он сам себе устроить электрический стул. Наконец принесли стейк.

Следующим вечером пришел снова. В баре сидели человек шесть солдат из Форт-Блисса{14}14
  …солдат из Форт-Блисса… – Форт-Блисс – это огромный (4400 кв. км) испытательный полигон армии США, расположенный на территории двух штатов – Техаса и Нью-Мексико.


[Закрыть], скорей всего новобранцев, судя по тому, что их головы были острижены под ноль. Они пьяно на него поглядывали, с особым интересом таращились на ноги. Стоя у бара, он медленно выпил три виски. Она так и не появилась.