Текст книги "Золотая пряжа"

Вопреки всему

Когда Джекоб вечером явился к Хануте попрощаться, тот все еще дулся. При этом, правда, необыкновенно расчувствовался, но последнее лишь свидетельствовало о том, что ему опять худо. Впрочем, о нем есть кому позаботиться. Джекоб все еще злился на Сильвена, однако его радовало, что старик остается не один. Чтобы хоть как-то отплатить хозяину за стол и крышу над головой, Сильвен собрался было помогать Венцелю на кухне, однако Ханута великодушно отклонил это предложение, объявив, что с друзей денег не берет. Последнее оказалось для Джекоба новостью. Впрочем, Венцель уговорил хозяина переменить свое мнение, после того как Сильвен остановил драку в пивом зале и одного за другим повышвыривал за дверь восьмерых зачинщиков.

Похоже, Сильвен Калеб Фаулер пришелся в Шванштайне ко двору и вписался в жизнь Зазеркалья, как имбирный пряник в стену деткоежкиного дома.

Джекоб не смотрел на визитку Игрока с тех самых пор, как прочитал его последнее послание, однако, следуя за Лиской на конюшню, не смог устоять перед искушением.

Эльф откликнулся на его решение незамедлительно.

Ты объявил мне войну?

Джекоб уже рассказал Лиске о предыдущем послании. Она должна знать, какой опасности он подвергает их обоих, игнорируя предупреждение эльфа.

– Он Игрок, – отозвалась Лиска, разглядывая прямоугольный кусочек картона. – Разве он сам не сказал тебе, что имя означает род занятий? Он нарочно отводит тебе глаза от самого важного. Что он задумал? Давай найдем Уилла и выясним.

Но тут на карточке проступили новые зеленые буквы, и Джекоб пожалел, что дал ее в руки Лиске.

За вами должок. Он рассказал тебе, Лиса?

Лиска сунула визитку в карман куртки Джекоба.

– Какой должок, о чем он?

Джекоб побагровел от ярости. Неизвестно, что было бы для Лисы больнее – напоминание о Синей Бороде или новость о его сделке с эльфом.

– Он помог мне – вот все, что я могу сказать.

– Когда?

«Не ври», – предупреждали ее глаза.

– В лабиринте.

Уточнять было излишне.

– Ты заключил магическую сделку, чтобы выбраться оттуда? – Лицо Лисы стало бледным, как цветы, отнимавшие память у жертв Синей Бороды. – Ну конечно… как я сразу этого не поняла.

– Я тогда ни о чем таком не думал.

Конечно, кто думает в замке Синей Бороды? Джекоб потянулся приобнять Лиску за плечи, но она увернулась.

– И чего он хочет?

– Не сейчас, нам пора ехать.

– Чего он хочет, Джекоб?

– К тебе это не имеет никакого отношения.

Он поклялся себе, что так оно и будет. Прозвучало, однако, неубедительно.

– Что же это может быть? Все, что имеет отношение к тебе, касается и меня.

Она права. Лгать ни к чему.

– Что они обычно требуют…

Ведьмы, гномы, водяные, Темные Феи… Но разве могло такое прийти в голову Джекобу даже в этом чертовом лабиринте? Страх за Лиску – вот все, что он тогда чувствовал.

– Нынче пеку, завтра пиво варю, у королевы первенца отберу… – как в полусне, проговорила Лиса.

Те же слова, что и в его мире, только здесь они гораздо весомее.

Лиска повернулась к нему спиной, но он успел увидеть ужас на ее лице.

Им приходилось встречать женщин, заключивших такие сделки и пытавшихся потом спасти своих детей. Среди них была кружевница, которой принесли дочь только затем, чтобы девочка с криком отвернулась от матери. А другой ребенок превратился в уродливого карлика на руках отца и расплавился, как восковая кукла.

Джекоб сжал ладонь Лиски и заглянул ей в глаза.

– Это моя вина. И никому не придется платить, кроме меня. Тебе и подавно.

Она хотела что-то возразить, но он приложил к ее губам пальцы.

– Останемся друзьями, как это было до сих пор. Не так уж мало, правда?

Она тряхнула головой и отвернулась, чтобы не показывать ему своих слез.

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, – продолжал Джекоб, – вот все, что мне нужно. Чтобы ты произвела на свет ребенка, не опасаясь его потерять. Он бессмертный, Лиска. Он может ждать сколько угодно, ты – нет. Найди себе кого-нибудь.

Джекоб смахнул слезы с ее ресниц, провел пальцами по щеке, поборов почти непреодолимое желание ее поцеловать. Ради нее. Он все делал ради нее, но до сих пор не было ничего тяжелее этого.

– Мне все равно, – отозвалась Лиска.

– Нет.

Он ответил и ей, и себе.

Нет, Джекоб.

Лиска молча вскочила на лошадь. За весь оставшийся день она не произнесла ни слова.

Дупляк

К руинам Альма выехала, как всегда, засветло. На крышах Шванштайна лежал утренний туман, и все вокруг дышало первозданной свежестью. Джекоб и Лиса вот уже два дня как покинули город. Отправились искать Бесшабашного-младшего, как выразился Ханута.

Уилла Альма видела один раз, да и то мельком. Джекоб говорил, что его брат вечно что-то ищет, хотя и сам толком не знает что. Уилл не очень-то доверял людям, зато был открыт миру. Как двенадцатилетний подросток, он с любопытством заглядывал под каждый камень, и никакие людоеды не могли остановить его неустанные поиски.

Джекоб не придавал всему этому большого значения, зато у Альмы сложилось другое мнение. Ей казалось, что Уилл, напротив, прекрасно представляет себе то, что должен найти, но этот предмет его пугает. Если бы она ближе знала Уилла, возможно, постаралась бы ему объяснить, что прятаться от судьбы бессмысленно. Будь ты зверь, человек или дерево – жизнь заставит тебя дорасти до самого себя. Всяк пройдет предначертанный ему путь, сворачивать с него – лишь без толку осложнять себе жизнь.

Огород близ башни все еще окружал каменный забор, хотя от замковой стены осталась лишь груда обломков. На заросших бурьяном дорожках валялись лопаты и мотыги – лишнее доказательство того, что пламя застало врасплох не только господ, но и работников. На бывших грядках кое-где торчали полусгнившие колышки, но Альма знала, что здешние травы обладают удивительной целебной силой. Такие прячутся разве в непроходимых лесных чащах.

Альма склонилась над цветами редкого сорта чертополоха, когда ей почудилось, будто рядом кто-то плачет. Приглядевшись, она увидела на земле под листьями женщину ростом с палец, стоявшую на коленях.

В руинах гнездились сотни дупляков. Альме нередко приходилось вправлять им сломанные конечности и врачевать крысиные и осиные укусы, смертельно опасные для крохотных телец. Дупляки доверяли ей больше, чем собственному лекарю. Были у них и свой пастор, и бургомистр, и два школьных учителя. Домики дупляков прятались в зелени среди развалин замковой стены и на заброшенном кладбище возле часовни. Дупляки одевались как люди и перенимали человеческие обычаи, но бюргеры Шванштайна презирали их за то, что те бесплатно на них работали и так стремились жить под защитой человека, что даже позволяли порой продавать себя на рынке.

Альма сразу узнала эту малышку, из пятки которой всего пару недель назад извлекла занозу. Стоило дуплячке заметить старую ведьму, во взгляде ее затеплилась надежда, однако Альма содрогнулась при виде крохотного тельца у нее на руках. Такое впечатление, что некий искусный кузнец выковал ребенка из серебра. С крепостной стены, каркнув, слетел золотой ворон, и первые дупляки, осмелев, стали выползать из своих убежищ. Им стоило усилий убедить свою соплеменницу позволить знахарке забрать дитя с собой. Получив согласие матери, Альма сунула дуплячонка в карман.

Дверь в башню все еще была завалена камнями, но рядом со следами сапог, несколько дней тому назад оставленными Джекобом, Лиской и Сильвеном, Альма обнаружила странные отпечатки, словно выдавленные в земле горлышком одного из стеклянных сосудов, в которых она хранила свои снадобья. Альма с облегчением отметила, что они намного старше следов Джекоба и его спутников и принадлежат, судя по всему, двум существам.

Старуха заглянула в карман. Дуплячонок не шевелился, но достаточно было коснуться пальцем микроскопического ротика, чтобы убедиться в том, что он дышит. Серебро. Пленку с глаз Бесшабашного Альма согнала при помощи настоев, которые обычно применяла против действия заколдованных металлов. Собственно, о серебряной пленке не было ничего даже в самых древних магических справочниках. Равно как и о том, с чем она столкнулась сегодня.

Альма склонилась над странными следами. Такие ровные, закругленные края получаются, если вдавить стакан во влажную почву. Старуха подняла глаза к башне. Когда-то она собиралась разбить чертово зеркало, но потом появился Джекоб. Жаль, конечно, что она не расспросила его как следует о тех, кто посеребрил ему глаза, но везде не успеешь. Гномы, деткоежки, ночные духи, да еще Фея со своими проклятиями… Где уж тут вспомнить о давно исчезнувшем народе. К тому же, пока Джекоб рассказывал, Альма занималась больным ребенком и видела перед собой только его раскрасневшееся от лихорадки личико. Поэтому слушала она плохо.

Просто ты стареешь, Альма. Четыреста двадцать три года – возраст, согласись.

В это время начало накрапывать и небо помрачнело, словно желая напомнить о тех, кому эльфы объявили войну.

Вода и земля принадлежат феям, но есть еще и другие стихии – воздух, огонь. Феи погубили свою силу, когда стали заводить себе поклонников из человеческой породы. Так говорят деткоежки.

Феям некого винить, кроме самих себя.

Альма потрогала землю в круглой вмятине. Их двое, кто бы они ни были. Древняя сила возвращается в Зазеркалье, но эти, похоже, молоды. Или это мир Джекоба вселил в них новую жизнь? Они изменились… Ведьма выпрямила спину. Дуплячонок оттягивал карман. Но если их никто не помнит, как узнать этих посланцев? Скольких таких они уже переправили и, главное, зачем?

Ветер раскачивал над ее головой ветку бука. Тень листвы, цвета ржавчины в утреннем свете, пятнами играла на коже ведьмы, придавая ей сходство с другими деревьями, до ближайшего из которых отсюда день пути.

Но от них деревенеет язык.

Что, если найти более безопасное средство?

Восемь столетий в стволе дерева… Бедняги, должно быть, соскучились по хорошей беседе. А Альме удавалось разговорить даже камни.

Но пару серебряных ложек прихватить все-таки стоит.

Свет мой, зеркальце

Она уже в Лотарингии… Околдовала во Фландрии целую деревню…

Она собирает армию человекогоилов… Она превратилась в ядовитый пар… в воду… в стаю мотыльков…

Темной Фее не было необходимости скрываться. Они сами направляли друг друга по ложному следу – кучера почтовых карет, журналисты всех мастей, скучающая деревенщина. Где только не видели ее бродяги, нанюхавшиеся эльфовой пыльцы! Но Неррон, к счастью, располагал более надежными источниками. Им доверяла не только разведка Кмена, но и секретные службы князя Оникса. И это несмотря на неудачу с арбалетом – лишнее доказательство того, что в качестве двойного агента Неррон был непревзойден.

Один кучер, развозивший пивную бочку, слышал, что пятьюдесятью милями ниже по течению какая-то карета переправилась через реку, проехав по воде, аки посуху. А состоявший на службе Оникса дупляк – эти маленькие воришки давно зарекомендовали себя отличными шпионами – рассказывал, что на западной украинской границе двое солдат превратились в кусты боярышника, после того как заступили дорогу карете, запряженной парой зеленых лошадей.

Неррон уже не сомневался в том, что не только генералы Кмена, но и Горбун, и даже Уилфред Альбийский мучились этими ночами бессонницей.

Потому что Фея двигалась на восток.

Зачем? Ответ на этот вопрос Неррон предоставил искать профессиональным шпионам. Арбалет – вот все, что ему было нужно. Доказательство того, что нет и не может быть на свете охотника за сокровищами лучше Бастарда. Кмен и его яшмовый пес получат об этой операции самую исчерпывающую информацию, об этом он позаботится.

Кто же мог знать, что поездка в захолустный городишко принесет ему такую добычу? Разумеется, не без ложки дегтя: с местью придется подождать. А ведь с тех самых пор, как Бесшабашный ушел от него сквозь зеркало с арбалетом, Бастард только о мести и думал. Сколько разных сценариев прокручивал он в голове, сколько пыток напридумывал для изворотливого сопляка! Поистине этот щенок – подарок судьбы. Схватить брата Бесшабашного – даже самый изощренный из его планов не предусматривал столь совершенной мести.

В первые часы Бастарду хотелось связать себя, наложить на себя оковы – так сильно руки чесались двинуть в это невинное личико, выместить на щенке хотя бы часть той злобы, что распирала Неррона после Мертвого Города. Выбить его из седла, втоптать в пыль конскими копытами, написать братцу послание на его окровавленной коже и передать через одноногого повара из «Людоеда». Закатать мягкую плоть в стеклянные банки, заполнить предсмертным криком бутылки, закупорить…

Уфф… Но самого себя гоил обрек на куда более страшные муки, взяв этого агнца в попутчики. Чего стоило выносить нежности, которыми тот буквально осыпал всякую попадавшуюся на их пути тварь, его придурковатую невинность. И он еще утверждает, что когда-то носил нефритовую кожу! Все сплетни. Только человек с больным воображением мог поверить, что младший брат Бесшабашного и есть нефритовый гоил.

Черт! Неррон продаст щенка ближайшему людоеду.

Неделя, самое большее две, потом они отыщут эту Фею. А после щенок проведет его к брату, и Неррон снова получит свой арбалет. Вот тогда и настанет час расплаты.

Терпение, Неррон… Ты – кошка возле мышиной норки. Утешайся мечтами до поры.

Первое время ночевали прямо в лесу, но на третью ночь разбудили дрекавака, огласившего окрестности жуткими криками, и Неррон перенес стоянку в заброшенную избушку лесоруба.

У Щенка не хватало духу освежевать кролика, которого пристрелил Неррон, зато получалось развести огонь. Гоил заметил, что парень внимательно наблюдает за ним, стараясь, чтобы это не особенно бросалось в глаза, однако не увидел в его взгляде и намека на то, что без труда читалось на лице его старшего брата: отвращения к каменной коже, неприязни, непреодолимой пропастью разделяющей их расы. Ничего удивительного, если Щенок сам побыл гоилом.

Но заставить себя поверить в это Неррон не мог, как ни старался. Небесно-голубые глаза, мягкий женственный рот, прямые светлые волосы… Какой принц этого мира не мечтал иметь внешность Уилла Бесшабашного, а принцесса – видеть такого поклонника под окнами своих покоев? Сколько слащавости в одном только взмахе длинных девичьих ресниц! Неррона давно тошнило от бесконечных извинений и изъявлений благодарности. «Большое спасибо, Неррон», «доброе утро», «позволь мне тебя сменить»… Так хотелось двинуть кулаком в этот чистый лоб и бить, пока он не станет темнее оникса. Черти подземные и кислотные саламандры! Щенок кинулся вытаскивать из костра жука, чтобы спасти его! Он делал привал, когда уставала лошадь, и расседлывал ее, не успев глотнуть воды. И на каждую перепелку, которую приносил с охоты Неррон, смотрел с такой болью в глазах, что разве что не умирал вместе с ней.

– Ты помнишь Кровавую Свадьбу?

Они сидели у костра и ели добытого гоилом зайца. Уилл уронил кусок горячего мяса прямо в огонь – метко!

– Твой брат очень гордится тем, что снова сделал тебя человеком, разве не так? Он любит корчить из себя героя, но он и представить себе не может, как злятся феи на тех, кто вмешивается в их планы. Сам услышишь, как он будет кричать, когда у него в груди закопошится черная моль.

Каким взглядом одарил его Щенок!

Конечно, ведь об этом старший брат ничего ему не рассказывал. Хотя он и не спрашивал. Уилл Бесшабашный предпочитал держать свои мысли и вопросы при себе.

– А ты знаешь, что лейб-гвардия Кмена до сих пор тебя вспоминает? – продолжал Неррон. – Они признаются, что любой из них не стоит и когтя нефритового гоила. – На какое-то мгновение Бастарду почудилось, что Щенок усмехается. – Думаю, они все-таки преувеличивают. Или как?

Уилл рассеянно посмотрел на свои руки.

– Я не помню.

Ложь. Неумелая ложь – глаза выдают его. Ему знакомо упоение боя. И общего у него со старшим братом гораздо больше, чем он думает. Хотя Неррон никогда не понимал, что за удовольствие можно получать от драки. Что хорошего в том, чтобы подставлять свою голову под пули? Сам он всегда отдавал предпочтение тщательно спланированной засаде или ловушке вроде той, куда однажды заманил Джекоба Бесшабашного. Вот только зря Неррон оставил его тогда волкам. Глупо было на них полагаться.

– Ты видел ее? – снова подал голос Щенок.

Ее. Прекраснейшую Фею. Старший брат мог бы спеть ему целую балладу о том, как опасно хранить в памяти ее имя.

– Только издали.

И каждый раз она казалась ему краше прежнего, и он думал: какой же дурак Кмен, если предпочел ей кукольное личико.

– Говорят, мотыльки – ее мертвые поклонники.

О небо, он даже этого не знает!

Щенок так бы и пялился в огонь до утра, если бы Неррон не отправил его спать. Тот едва держался на ногах, возвращаясь в избушку. Очевидно, парень не привык проводить в седле столько времени. Черт, где братец прятал его до сих пор?

Не в этом мире, Неррон.

Интересно, каково оно там? Если бы воображение Неррона не было занято картинами грядущих мук Джекоба Бесшабашного, он попытался бы себе представить.

Убедившись, что Щенок спит, Неррон обыскал его заплечную сумку. Гоил давно заприметил при парне мешочек, который тот так часто ощупывал пальцами, словно хранил там особенно дорогую для себя вещицу. Неррон подозревал какую-нибудь сентиментальную чушь, вроде засушенного цветка или локона любимой. Поначалу Бесшабашный-младший носил свое сокровище под рубахой, однако, промокнув пару раз под дождем, тайком переложил в рюкзак.

Компас, нож, пара талеров, смена белья – поначалу не удавалось извлечь ничего интересного. Однако потом пальцы добрались до мешочка… Бездонный кисет! Вот так-так… Запустив руку вовнутрь, Неррон нащупал деревянную рукоять в металлической обшивке, гладкую, будто стеклянную, тетиву и… сам застыдился охватившего его щенячьего восторга.

Такого не могло быть, но факт оставался фактом: бездонный кисет с могущественнейшим оружием этого мира лежал у него на коленях.

Неррон прикрыл глаза. Где теперь те бессонные ночи, беспомощные фантазии, клятвы живьем содрать кожу с плута Бесшабашного… Неужели Щенок стащил арбалет у братца? Кого это интересует, Неррон? Как они насмехались над ним, когда он вернулся из Мертвого Города с пустыми руками! Теперь-то он им припомнит. Ониксам, Кмену, Горбуну, Моржу – всем высокородным разбойникам. Сам Хентцау будет ползать перед ним на брюхе. О, он еще пустит их по миру! Они заплатят за все – золотом, замками, дочерьми… А потом он положит арбалет к ногам Кмена, чтобы ни Морж, ни Горбун отныне не смели ставить условий королю гоилов. Ни тем более ониксовый самозванец. Они уже мертвы. Все.

Неррон оглянулся на избушку. Невероятно, но он действительно сорвал с Щенка маску невинности. Игра окончена. Никакой пощады Бесшабашному-младшему! И к черту нефритового гоила, Кмен больше не нуждается в лейб-гвардии.

Неррон засунул арбалет в бездонный кисет. Бывал ли он когда-нибудь счастливее? Нет, счастье – не то слово. Он вознагражден – да. Он у цели. Про нефритового гвардейца можно забыть. «Бастард лучший» – вот что будет теперь шептать каждый гоил во сне.

Историю о том, как арбалет попал ему в руки, нужно, разумеется, доработать. Почему бы не отомстить сопляку прямо сейчас? Заманить дрекавака в хижину запахом крови, а потом послать одноногому повару обглоданные косточки Бесшабашного-младшего. Пусть передаст брату.

По поляне прошелестел ветерок, слишком теплый для такой прохладной ночи. Неррон кожей почувствовал, как оживилось пламя костра. Он спрятал бездонный кисет за пазуху и нащупал пистолет.

Так и есть. Там, за деревьями. Словно кто-то держал зеркальце, от которого отражался огонь. Потом в мерцающем свете костра нарисовались два силуэта. Их очертания были едва различимы даже для зорких глаз гоила. Прозрачные тела отражали листву, деревья, коней, костер и темноту ночи. Однако постепенно проступила кожа, волосы и одежда.

Что за чертовщина, Неррон? Хватай арбалет и беги. Но насколько благоразумно подставлять этим существам спину?

Кто бы они ни были, они никак не могли решить, с каким лицом перед ним предстать. Похоже, оба располагали богатым выбором. Как же они уставились на него своими зеркалками! Как будто это не они, а Неррон только что соткался из воздуха у них на глазах.

К нему приближалась девушка, красивая, как оса или плотоядное растение. Руки до сих пор оставались прозрачными, только ногти были из серебра.

– Где он? – В ее голосе звучало вполне человеческое беспокойство.

Неррон показал на избушку. Что бы там ни искали эти двое, Щенок отвлечет их, и Бастард выиграет время. Черт с ней, с местью. Неррон осторожно попятился. Лошади стояли всего в нескольких метрах. И все-таки что за странная парочка? Люди из стекла – какая-нибудь местная нечисть?

Девушка скрылась в избушке. Ее спутник, к сожалению, не выказывал намерения последовать за ней. Напротив, он так и пожирал глазами Неррона.

Чего только не повидал Бастард на своем веку! Приходилось ему и пробираться в пряничные домики деткоежек, и воровать янтарь, на котором спали падкие на мясо гоилов саламандры. Но фигура юноши, который сейчас надвигался на него, медленно, как гипнотизирующая добычу кобра, буквально дышала невиданной доселе жутью. Вероятно, ужас исходил из глаз, слишком напоминающих цветное стекло. Одежда юноши поначалу походила на ту, что была на Щенке во время их первой встречи в Шванштайне, однако по мере приближения менялась, пока не превратилась в точную копию куртки и штанов самого Неррона. Ящеричная кожа, только из стекла!

Когда Нечто, Что-бы-это-ни-было, встало перед ним, зрачки Неррона отразили его собственное лицо.

– Отдай кисет.

Проклятье. Откуда им известно про арбалет? Существо требовательно протянуло руку. Теперь его лицо стало человеческим, с кожей понежней, чем у Бесшабашного-младшего. Черт с ним, если бы только не глаза… и не стеклянные руки.

– Ты получишь его, – ответил Неррон. – Но содержимое принадлежит мне.

Нечто так и расплылось в улыбке.

Оно придвинулось к Неррону и коснулось щекой его лица. Кожа существа оказалась на ощупь теплой и гладкой, как нагретое стекло.

– Я могу сделать из твоего сердца кусочек серебра, – прошептало Что-бы-это-ни-было гоилу на ухо. – Или стекла, если тебе так больше нравится. Я не раз проделывал такое и с человеческой кожей, и со звериной шкурой, и с панцирем насекомого, но никогда с камнем в прожилках. Я просто сгораю от нетерпения.

С этими словами Что-бы-это-ни-было залезло ему под куртку и вытащило кисет. Ящеричная шкура подернулась серебром, словно изморозью, которая растаяла, стоило существу убрать руку.

– Кто вы?

Неррон удивился, что еще может шевелить языком. Сердце тоже пока билось, хотя, пожалуй, слишком быстро.

– Об этом тебе лучше спросить того, кто нас сделал, – отвечало существо. – Он называет меня Семнадцатым.

– Сделал? – пробормотал Неррон, не в силах оторвать глаз от кисета.

Еще один владыка вселенной, а Бастард снова остался ни с чем. Он сжал кулаки. Ему захотелось сорвать с Семнадцатого все его лица, одно за другим, словно кожуру, однако дело могло кончиться серебряными руками. Дважды найти и дважды потерять!

– Он же создал и этот арбалет, – добавило существо.

Что за чушь? Эльфийское оружие! Сейчас Что-бы-это-ни-было расскажет ему о возвращении великанов и драконов.

К удивлению Неррона, существо снова засунуло кисет в рюкзак Уилла, а потом так пристально посмотрело на гоила, словно захотело, помимо его одежды, скопировать и душу.

– Думаю, тебя следует убить. Он терпеть не может воров.

Он?.. Боги огненной лавы… Неррон попятился, почувствовав на лице серебряные ногти существа.

– Подожди! – закричал гоил. – А как же послание для Феи? Это ведь от него, правда? От того, кто вас сделал… Передай ему, что без Бастарда ничего не получится. Или вы всерьез полагаете, что Щенок сам ее отыщет?

Семнадцатый оглядел Неррона с головы до ног, словно прикидывая, как тот будет выглядеть посеребренным, однако руку от его лица отнял.

Неррон перевел дыхание, все еще чувствуя на щеке его смертельное прикосновение.

– Согласен. Почему бы и нет? – рассудило Что-бы-это-ни-было. – Убить тебя мы всегда успеем, а с твоей помощью он доберется до Феи быстрее. В конце концов, это не наш мир.

Неррон понятия не имел, о чем говорило существо. Он не хотел иметь вместо сердца кусок серебра, не говоря о стекле, – вот все, что его сейчас волновало.

Семнадцатый внимательно осмотрел свои пальцы, будто искал на них следы оникса.

– Среди моих лиц нет похожего на твое. Ты тоже не такой внутри?

Хороший вопрос. Семнадцатый был по-своему забавен. Как дрессированная гадюка, Неррон.

– Не такой, как кто? – переспросил он. – Как мягкокожие, за которых вы себя выдаете? Да, я совсем другой.

Семнадцатый снова сменил лицо. Похоже, он часто это делал, когда задумывался. Он продемонстрировал Неррону впечатляющую коллекцию, пока разглядывал две полные луны в ночном небе, – не особенно, впрочем, удивляясь.

– Не могу понять, почему они так хотят сюда вернуться?

Они? Вернуться? Очевидно, существо имело в виду исчезнувших эльфов. Тех, что построили покинутые серебряные дворцы так глубоко под землей, что там плавится даже каменная гоильская кожа. Это единственное, что знал о них Неррон.

– Вернуться откуда?

Оставь, Неррон. Но существо все равно его не слушало. Оно разглядывало избушку, в которой спал Уилл, с откровенным презрением на лице.

– Только посмотри, какое убожество! И какая грязь кругом! Нет, тот мир гораздо приятнее.

– Какой тот? – Неррон тут же забыл и об арбалете, и о Щенке, и о мести.

– Разве ты там никогда не был?

Существо смахнуло со лба муху, словно слизало языком.

– Проведи меня туда, а я проведу тебя к Фее, – сказал Неррон и сам устыдился своего заговорщического шепота.

Это было его сокровенное желание, его слабое место. Затаившийся в душе щенячий восторг – вот что позволило тогда сопляку Бесшабашному взять над ним верх.

Что-бы-это-ни-было внимательно вгляделось в его лицо. Соберись, Неррон!

– Это ведь за зеркалом, так?

По крайней мере, ему удалось взять себя в руки, не выдать своих чувств.

– Да. – Семнадцатый разжал пальцы, на его ладони лежала серебряная муха. – Вот ты говоришь, что другой внутри. Ты имеешь в виду душу? Шестнадцатая боится, что у нас ее нет. А у тебя?

Час от часу не легче.

– Признайся, тебе нечего ответить. – Семнадцатый повернул ладонь, и муха упала в траву. – Потому что никакой души нет. Я всегда это знал, но Шестнадцатая не верит.

Семнадцатый прислушался, словно пытался разобрать какие-то слова в шепоте ветра, а потом его лицо превратилось в маску из черного стекла.

– Я удалюсь ненадолго, – сказал он. – Берегись Шестнадцатой, она несдержанна.

И тут же как сквозь землю провалился. Неррон напрасно вглядывался в ночь. Он нагнулся, чтобы подобрать муху. Застывшее насекомое превратилось в ювелирное изделие столь совершенной работы, что любой мастер от зависти изгрыз бы себе локти.

Неррон бросил ее подальше в траву.

Берегись Шестнадцатой…

Он помедлил, однако потом направился к избушке.

Неррон привык к тому, что ночной мрак делает его невидимым, однако Шестнадцатая оглянулась сразу, стоило ему только проскользнуть в дверь. Она стояла на коленях перед Уиллом.

– Я думала, мой брат убил тебя, – удивилась она. – Он любит это делать.

Брат. Неррон сомневался в существовании породившей их обоих матери.

Шестнадцатая трогала лицо Уилла. Теперь она прятала руки под кожаными перчатками.

И только глаза оставались стеклянными.

Когда она взглянула на Неррона, тому показалось, что он разговаривает с ножом. С кинжалом тонкой ювелирной работы в ножнах из цветного стекла.

Она склонилась над Бесшабашным и долго смотрела на него, как кошка на миску с молоком.

– Какая глупость, что я должна показывать ему только ее лицо. У меня ведь есть и другие, намного лучше.

Но лицо, которое она повернула к Неррону, было настолько красивым, что на время заставило его забыть про стеклянные руки.

– Уйди, – прошептала девушка. – Я хочу остаться с ним наедине.

Неррон решил проявить благоразумие. Когда у самой двери он оглянулся, Шестнадцатая целовала Уилла в лоб. Должно быть, Щенку виделись приятные сны.