Текст книги "Бесшабашный. Книга 4. По серебряному следу. Дворец из стекла"

24
Охотники за сокровищами

Фаббро. Говоря о мучителе Джекоба, големы понижали голос до нервного шепота. Он тоже явно был ольховым эльфом, но в отличие от Игрока показывался на глаза таким уродом, что по сравнению с ним красавцами были даже одноглазые лешие, откусывающие носы ничего не подозревающим путникам в Лотарингии. Когда Фаббро вонзал в грудь Джекоба свои двенадцать пальцев, казалось, будто он ищет в шкатулке для рукоделия нужные нитки. Нет, Джекоб был не в лучшей форме, когда наконец нашел в себе силы открыть глаза.

– Я уж думал, ты собрался в царство мертвых, – прошептал Бастард. – Наши гостеприимные хозяева с тобой и правда неважно обращаются. Предлагаю с ними распрощаться.

– Да ну! И как мы это осуществим? – Джекоб сумел встать, перебирая руками по серебряной стене.

Бастард раскрыл ладонь. Их похитители не так умны, как кажется. Костяная кисть по-прежнему у него. Игрок сдерет с них глиняную кожу, если когда-нибудь об этом узнает.

– Погоди. – Это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как-никак перед ним Бастард, его заклятый враг. – Почему бы тебе не сбежать одному? Я вряд ли тебе помощник.

– Щенок меня убьет, если я оставлю его старшего брата в серебряной камере. – С ответом Бастард помедлил, но, может, ему просто было неловко показать, что мнение брата Джекоба для него что-то значит.

Джекоб искал у Бастарда в лице с прожилками подтверждение тому, что тот лжет, но читать в лицах гоилов он так и не научился. Даже в лице Уилла.

– И как моему брату удалось растопить твое каменное сердце?!

– Он не такой, как ты. Этого достаточно?

Для дальнейших расспросов Джекоб был чересчур измотан. Да и нечто похожее на внезапно забрезжившую надежду вызвало у него слишком большое облегчение, даже если в это с трудом верилось одурманенному болью рассудку.

Бастарду действительно удалось открыть камеру, и, едва оказавшись в коридоре, они уменьшились. Все прошло почти безболезненно, как гоил и предсказывал, но Джекоб помнил страдания Бастарда при возвращении в обычное состояние. Не важно. Перспектива вырваться из застенков Игрока компенсировала гнусное ощущение от того, что он стал мелким, как крысеныш. Как крысеныш, Джекоб? Да ты не больше мышонка! Между сеансами у Фаббро всегда проходили считаные часы. Значит, времени у них в обрез, но их глиняные охранники шустростью не отличались, и это давало надежду на то, что преследовать беглых пленников они будут с той же медлительностью.

Бастард привел Джекоба к решетчатым воротам, которые при их теперешнем росте не были для них препятствием, чего, к сожалению, нельзя было сказать о лестнице за ними. Чтобы преодолеть первую ступеньку, Джекоб взобрался на плечи гоила, а затем подтянул его к себе наверх, но уже через две ступени им пришлось поменяться ролями, потому что у Джекоба ноги дрожали от напряжения. Нет, помощи от него действительно никакой, и на каждой следующей ступени он морально готовился к тому, что Бастард передумает и отошлет его обратно, но они добрались до конца лестницы, хоть и длилось это целую вечность. Наверху их ожидала большая входная дверь, тяжелая и без всяких украшений. До ручки им при их мышином росте было не дотянуться, и Бастард, выругавшись, уже достал было костяную кисть, как дверь отворилась и оттуда вышел зеркалец. Он был как две капли воды похож на Семнадцатого, и Джекоб на мгновение решил, что брат Шестнадцатой вернулся, – пока не вспомнил, что Игрок, вероятно, часто давал своим детям из стекла и серебра одни и те же лица. Как только зеркалец прошел мимо, Бастард потянул Джекоба за собой, и они едва успели юркнуть в дверь до того, как она захлопнулась.

Повезло. Им действительно повезло. Только вот сил бы ему побольше. За дверью открывался огромный зал, его белый мраморный пол простирался перед ними замерзшим озером. Навстречу им раздавался стук молотков, а воздух был насыщен пылью. Она окутывала дымкой пространство между колоннами, увенчанными ветвями с хрустальными подвесками и подпирающими стеклянный потолок. Очевидно, Игроку перестала нравиться эта роскошь. На строительных лесах вдоль высоких стен десятки рабочих с такими же глиняными лицами, как у тюремных охранников, сбивали штукатурку. Грохот надежно перекрывал любой звук от их мышиного размера сапог, но из-за падающей со всех сторон отбитой штукатурки им несколько раз пришлось прятаться под лесами.

В конце зала было три двери. Бастард с Джекобом переглянулись, и у обоих во взглядах читалось одинаковое любопытство, непременно пробуждавшееся в них при виде запертых дверей. О да, они сделаны из одного теста, хоть и не выносят друг друга.

– Средняя, – шепнул Бастард. – С серебряными розами. Окаменелая древесина… выглядит многообещающе.

Он явно имел в виду не самый короткий путь для побега. Но как же можно в таком зале не думать об охоте за сокровищами?!

– Я за правую. С зеркалами по углам и буквой «И», по имени Игрока, в центре.

Пожав плечами, Бастард вынул из кармана Костяную кисть.

– Полагаю, ты не собираешься ждать, пока кто-нибудь нам ее откроет?

Нет.

Охотники за сокровищами.

25
Родное лицо

Во дворце Игрока было множество дверей, и с каждым следующим залом, куда они прокрадывались, Джекобу все острее не хватало рядом Лисы. Ей ничто не угрожает, Джекоб, пока Игрок велит пытать тебя, чтобы узнать, где она. Он повторял это себе вновь и вновь. Ему бы еще поверить в это!

Фаббро отнял у него все силы. И все же, несмотря на то что ему чересчур часто приходилось прислоняться к какой-нибудь из колонн, он, как и Бастард, не мог просто искать кратчайший путь к спасению, не замечая окружающие их сокровища.

Гоил вовсю пользовался тем, что руки у Джекоба после пыток действовали не так проворно. За некоторые из тех предметов, что Бастард запихивал в свой бездонный кисет, Джекоб, не раздумывая, пожертвовал бы пальцем, но сокровищ вокруг оставалось предостаточно. В каких-то залах на их пути шел ремонт, но до опасного много попадалось и таких, где среди завешенной простынями мебели можно было спокойно рыться во всяких сундуках, коробках и корзинах, которые големы доверху набили сокровищами Игрока.

Джекоб, ты в бегах! Забудь про сокровища.

Те считаные часы между пытками наверняка давно прошли, но всегда находился еще один, последний коридор, куда им хотелось прокрасться. Может, каждый из них ждал, что к осторожности призовет другой? Может, они забыли о времени из-за отсутствия дня и ночи? Весь дворец освещался фосфоресцирующим камнем. Окна были закрыты серебряными ставнями – могло показаться, что внешнего мира не существует, и, кроме стука молотков, они слышали только собственные шаги. А вдруг Игрок заколдовал дворец и никому, кто в него вошел, его уже не покинуть? Возможно. Серебряное яблоко, которое Бастард вытянул из одного ящика, свечи, зажигающиеся от хлопка в ладоши, павлинье перо, которое, когда Джекоб провел им вдоль рукава, превратило ткань в сине-зеленые перья… Как же тут устоять?!

В конце концов слабость – дело шестипалых рук Фаббро – заставила его образумиться. Ему приходилось все дольше отдыхать, прислонясь к колоннам, и его затуманенный видом сокровищ разум наконец осознал, что нужно немедленно покинуть дворец, если они не хотят вновь очутиться в своей темнице.

Джекоб с усилием открыл один из серебряных ставней, и стало очевидно, как сложно будет это сделать. От увиденного у него, без преувеличения, перехватило дыхание. К усеянному стеклянными сталактитами своду бесконечной пещеры вздымался лес серебряных башен, а глубоко под ним стены главного дворца терялись в темных водах озера – если это было озеро, а не подземное море. Берегов Джекоб не разглядел. Над поверхностью висели клочья бледно-желтого тумана, и нигде не наблюдалось ни одного моста.

– Мы называем эти озера Плотоядными. – Бастард встал рядом с ним. – Они на этой глубине не редкость. Думаю, название объяснять не нужно?

Слова Бастарда не оставляли никаких сомнений: сейчас они на его территории, и, глядя на воду в сернистой дымке, Джекоб чересчур ясно осознал, что без гоила у него нет ни малейших шансов выбраться наверх.

– У гоилов любой правитель сделал бы доступ к такому дворцу только сверху: через скрытый среди сталактитов туннель в пещерном своде, по выдвижному мосту, ведущему наверх вон с той, самой высокой башни… – Открыв окно, Бастард выглянул наружу. Внутрь проник горячий воздух с запахом серы. – Уверен, что где-то такой путь наверх есть, – пробормотал он. – Но отсюда не все башни видны. Чаще всего мост спрятан так хорошо, что его замечаешь только вблизи.

Бастард высунулся дальше, но Джекоб втащил его обратно и закрыл окно. Охранники действовали еще медленнее, чем ожидалось, но теперь они были на подходе. Их шаги коварно долго заглушал стук молотков. Джекоб слышал их голоса, охранники о чем-то перекрикивались. Беглецы наверняка оставили множество следов.

Они прошли в очередную дверь. На этот раз без выбора. Проход за ней был очень незатейливым и, по-видимому, предназначался для прислуги. Вскоре они наткнулись на узкую лестницу наверх.

– Самая высокая башня – слева от нас, – шепнул Бастард, когда они поднимались по ступеням. Господи, ноги у Джекоба как у старика, и уже через пять ступеней он запыхался. Гоил тянул его дальше. – Даже если мы не найдем дорогу наверх, мы сможем оттуда добраться к одному из сталактитов.

– И каким же образом? – прохрипел Джекоб. – У тебя с недавних пор растут крылья?

Гоил вытащил из бездонного кисета маленькую жестянку, где лежала волшебная вещица, прекрасно знакомая Джекобу. Волос Рапунцель. Да, он перенесет их через любую пропасть. Свой такой же он потерял в крепости короля гоилов. И высмеял бы любого, кто тогда рассказал бы ему, что в один прекрасный день волос Рапунцель освободит его из темницы.

– Да, Бастард владеет искусством открывать нужные ящики. – Гоил вернул жестянку в кисет. – Вот выберемся отсюда и сравним добычу. Может, поспорим, кто победит?

Нет, в этом соревновании Бастард уже победил. Гоилу так часто приходилось помогать Джекобу на крутой лестнице, что того мутило от стыда. В окно они увидели, что многие башни соединяются с главным дворцом крытыми мостами. Лестница вела к одному из них. Полностью из стекла, этот мост не предоставлял возможности укрыться, зато позволял лучше рассмотреть озеро вокруг дворца Игрока. Да, это было озеро. На этот раз им удалось издали разглядеть берег, но не было ни мостов, ни лодок, которые помогли бы туда перебраться.

По мосту они перешли в башню, где ремонтом и не пахло, и вся роскошь там не была складирована в коробки или задрапирована простынями. Никогда прежде Джекоб не видел ничего подобного. Красота ослепляла. Стены и потолки покрывал мерцающий слой творений ювелирного искусства из золота и серебра: листья, цветы, плоды и животные, воспроизведенные с тем же совершенством, что и розы, цветущие на рамах зеркал Игрока. Охотник за сокровищами в Джекобе вновь забыл, что он в бегах. В серебряных ветвях он обнаруживал мифических существ, лица, выглядывающие из-под мерцающих листьев… А потом…

Джекоб остановился столь внезапно, что гоил огляделся в растерянности. На закругленных стенах башни висело более двух десятков картин. Может, это воспоминания Игрока? Вот картина с изображением Венеции, вероятно в этом мире, а там – Нью-Йорк, тот самый, где Джекоб вырос, на некоторых – сплошь темные леса или волны, из которых на зрителя глядели русалки. Но большую часть составляли портреты. Зачастую поблекшие краски, одежда изображенных на портретах людей – все свидетельствовало о том, что это воспоминания Игрока. Два портрета были в особенно дорогих серебряных рамах, покрытых листьями, цветами и ветвями, а в ветвях пели соловьи. На одном художник изобразил Уилла в возрасте семи-восьми лет, а второй был портретом их матери. Лицо у нее было задумчивое, каким его помнил Джекоб, но еще не такое печальное, как в ее последние годы. Одежда обоих мало соответствовала как роскошным рамам, так и дворцу, со стен которого они взирали на Джекоба: на Уилле была футболка с эмблемой баскетбольной команды, на матери – черные джинсы и голубая блузка – на ней частенько оставались следы пальцев и губ маленького Джекоба.

– Бесшабашный! Корни пускаешь? – Бастард нетерпеливо махал ему рукой, призывая двигаться дальше, но ноги Джекоба просто отказывались идти.

Значит, Игрок не соврал. Его мать и ольховый эльф…

– Странная одежда. – Бастард встал с ним рядом. – Дай угадаю. Она напоминает тебе какую-нибудь бывшую любовь. Если хочешь знать мое мнение – Лиска куда привлекательнее.

– Это моя мать.

Надо же! При этом слове каменное лицо Бастарда смягчилось. Выражение его лица с прожилками малахита говорило о нежности и любви, а не о чувстве вины, которое тут же возникало при слове «мать» у Джекоба. И он впервые позавидовал гоилу. Нет, неправда. Из-за теплых отношений с его братом он Бастарду тоже завидовал.

Гоил только сейчас заметил портрет Уилла:

– Что, черт побери… Это…

– Да.

Джекобу что-то послышалось за спиной.

Когда он обернулся, в дверях, через которые они вошли, стоял голем. Несмотря на свою неуклюжесть, двигались эти существа поразительно бесшумно. Этот возвышался над беглецами почти на целую голову, очень мускулистый, как большинство из них. Детская неоформленность их лиц была обманчивой. Они были далеко не кроткими. Охранники в тюрьме, когда ссорились, лупили друг друга почем зря.

– Я Дзета, страж этой башни. Полагаю, передо мной охотник за сокровищами, которого взял в плен мой господин? И каменный человек, неожиданно угодивший в наши камеры в придачу? – Голем с большим интересом разглядывал кожу Бастарда. – Мне всегда было любопытно, как ты выглядишь. Лучше бы наш господин дал нам такую кожу, как у тебя. Она, похоже, куда более долговечна. Но дело не в тебе. – Он обернулся к Джекобу. – А вот за твой побег охранники заплатят минимум одним пальцем. Вот эти Фаббро отрубил мне за то, что я разбил одно из его зеркал. Он делал это с большим удовольствием. – Голем поднял левую руку. Там остались только большой и указательный пальцы и обрубки вместо остальных. Он улыбнулся. – Фаббро не нравится, что голему мой господин позволяет входить в эту башню, а ему – нет. Фаббро очень гордится своим злодейством, но боится магии моего господина.

Его безгубый рот выглядел щелью в глиняной коже.

– Кто знает, что мой господин с ним сделает, услышав про ваш побег, – прибавил он. – Признаться, жду не дождусь. И мне нужно-то всего лишь показать вам, как сбежать из этого дворца. Этот день щедр на неожиданные радости.

Бастард недоверчиво взглянул на Джекоба. Да, это, пожалуй, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Голем, желающий поквитаться с Фаббро. Это желание Джекоб хорошо понимал, но могут ли они доверять голему? Для Бастарда ответ на этот вопрос был, похоже, так же неочевиден.

Освободив проход к ведущей на мост двери, Дзета подошел к портрету матери Джекоба:

– Розамунда. Так ее звали… Розамунда Бесшабашная, урожденная Земмельвайс. Мой господин был очень влюблен в нее. Влюблен и по сей день.

Бастард посмотрел на дверь. Может, голем хочет проверить, не попытаются ли они бежать? Или страж видит, что портреты матери и брата приковывают Джекоба к этому месту надежнее любых кандалов?

– Ты ее старший сын, так? – Дзета смахнул налет пыли на раме картины, с которой на них смотрела Розамунда Бесшабашная. – Мы однажды уже встречались: на острове, где мой господин жил в другом мире. Ты, конечно же, не помнишь. Для вас мы все на одно лицо.

Джекоб попытался вспомнить его, но Дзета был прав. Глядя на слуг Игрока, он видел лишь, что это големы, и никогда не допускал, что они могут отличаться друг от друга.

– Мой господин был очень счастлив, когда родился твой брат. Он всегда надеялся, что сын, которого они с твоей матерью произвели на свет, в один прекрасный день завершит его изгнание. Именно так и случилось. Мой господин любит, чтобы все шло по плану. Однако даже для него оказалось неожиданностью, что одна из предков вашей матери родом из этого мира.

Сын, которого они с твоей матерью произвели на свет. Джекоб не отрываясь смотрел на портрет брата. Что одна из предков вашей матери родом из этого мира… Эти слова голема превращали всю жизнь Джекоба в глину и лепили ее заново, придавая ей новый вид.

– Знаешь, почему мой господин тебя не любит? – спросил Дзета. – Ты слишком похож на его соперника – Джона Бесшабашного, смертного, которого так и не смогла забыть Розамунда. Мой господин очень ревновал к нему. Но потом родился твой брат, лицом он был в Розамунду – и с его бессмертной кровью в жилах. Даже Фаббро не смог бы выковать для него лучшего оружия против фей.

Дзета подошел к Джекобу. Он был таким высоким, что Бесшабашному, когда тот остановился перед ним, приходилось смотреть на него снизу вверх.

– Мой господин связывает с твоим братом большие надежды. Но ты… ты всегда был у него как кость в горле. Думаю, ты еще жив лишь потому, что тоже ее сын.

Он развернулся:

– Пойдемте. Когда-нибудь они начнут искать вас и в этой башне.

Он призывно махнул рукой, но Джекоб по-прежнему был не в состоянии двинуться с места.

Мой господин связывает с твоим братом большие надежды. Этот портрет Уилла очень удался. Игрушку, которую он держал в руках, принес ему Джекоб, из мира, открытого им по ту сторону зеркала их отца. Их? Его отца. И это было зеркало Игрока. …что одна из предков вашей матери родом из этого мира. Не потому ли он сразу почувствовал себя здесь как дома? Нет. Нет, все это ложь. Ведь он во дворце Игрока! Чего он ожидал? Но почему его сердце верит голему? Оно верило каждому его слову.

Джекоб почувствовал, что Бастард схватил его за руку.

– Ну, давай уже! – сказал тот. – Позже все обмозгуешь! Ведь новости не так уж плохи! Ладно, с любовниками твоей матери не повезло, но не вздумай рассказать брату, что ольховый эльф его отец! Он – нефритовый гоил! Это все, что ему нужно знать о себе! Черт, теперь-то понятно, почему вы двое такие разные.

И он потащил Джекоба с собой.

Вслед за големом.

26
Гонец

Кожа Шестнадцатой заживала быстрее, чем предполагал Игрок, а улыбки, которые посылала ему Клара, теплели с каждым днем. Удивительное время. Казалось, Воин и остальные где-то очень далеко. Его почти не волновал продолжавшийся зуд кожи. Даже легкую панику, охватывающую его порой из-за того, что ворона до сих пор не нашла следов Лиски, унять было не трудно: он же хорошо помнил, сколько у людей длится беременность. На самом деле его интересовала только Клара.

Все действительно было как тогда, и нет, он не хотел углубляться в размышления о том, чем это закончилось. Но лицо сына Розамунды не давало ему забыть. За их совместным ужином Уилл по-прежнему был очень молчалив, и Игрок часто ловил на себе его настороженный взгляд. Но теперь Уилла удавалось иногда уговорить вместе покататься верхом, и он не мог скрыть, как благодарен за исцеление Шестнадцатой. Младшенький Розамунды, совсем как его мать, плохо умел скрывать, что творится у него на душе, разве что в те моменты, когда кожа становилась нефритовой. Поэтому Игрок велел големам подмешивать ему в еду траву, которая пока надежно препятствовала прорастанию нефрита. Она действовала против многих видов магии фей, почему же не против этого?

Да, возможно, Уиллу пора заглянуть в зеркало. Он уже много раз проходил мимо него, даже не предполагая, кого встретит за прикрывающей зеркало тканью. Возможно.

– Мой господин. – В дверях стоял Тета. – Простите за беспокойство.

Войти он не решался. Все слуги знали, что в теплице, где Игрок выращивал некоторые из редчайших своих растений, он хотел быть один. Кроме того, все наверняка слышали, что упустивших Джекоба охранников он велел сбросить в озеро. Они растворились там как мыло. Вероятно, с кем-то из них Тета был знаком.

Старшенький Розамунды сбежал. Оно и понятно. Как же часто он вынужден был выслушивать их с матерью бурные дискуссии! В погоню за ним Игрок послал пару зеркальцев, но те все еще слишком восприимчивы к чарам этого мира, а из големов ищейки поистине никакие. Нет, ворона найдет Лиску. Только это и важно. Это положит конец всему – феям, их заклятьям и ребенку, которого не должно быть. Чтоб этого Джекоба вараны сожрали! А может, его прибьет гоил. Эти двое, говорят, враги. Гоил… По крайней мере, на фронте все шло по плану. После того как Игрок добился, чтобы нефритовый гоил убил возлюбленную Кмена, тот никогда уже не потерпит его рядом с собой, и сказочке о его непобедимости конец.

О да, никто так виртуозно не играет мирами, как он.

– Серебряный господин, к вам посетитель. – Тета стоял, склонив голову, как все они делали, обращаясь к нему. – Он говорит, что пришел издалека. Как посланник от… простите, у него странное имя. – Он заглянул в зажатую в руке бумажку. – То-си́-ро?

Игрок почувствовал, что на долю секунды теряет лицо. В самом прямом смысле слова. Из-под того, которое он предпочитал носить, проглянуло другое, но прежде, чем голем его увидел, Игрок вновь взял себя в руки.

– Тосиро́, – поправил он. – Его имя произносят с ударением на последнем слоге. Чего ждешь? Впусти его посланника.

Едва Тета немного приоткрыл дверь в теплицу, как что-то прошмыгнуло мимо него внутрь. На мгновение Игрок подумал, что это Лиска пришла к нему по доброй воле, не зная, что ее дражайший сбежал. А потом он увидел девять хвостов.

Кицунэ выпрямился в полный рост. Он постоял на задних лапах, словно для таких, как он, нет ничего более естественного, а затем превратился в нихонского юношу.

Юноша поклонился Игроку, но в этом почтительном жесте было больше издевки. Он не боялся Игрока. Похоже, он ничего не боялся, что не всегда свидетельствует о наличии ума, хотя дураком посетитель вовсе не выглядел.

– У Тосиро, Вечно Юного, следующее сообщение для Игрока Ненасытного: «Мне известны домыслы, которые ты обо мне распространял. Будь уверен, я этого не прощу. То, что ты ищешь, Лиска оставила под моей защитой. Ты играешь свою последнюю игру».

Вот он и закончился – мир. Иллюзия новых начинаний, надежда на то, что все старые призраки мертвы.

– Интересно. – Хорошо хоть голос звучит спокойно. – Передай своему господину…

– У кицунэ нет господина, – перебил его человек-лис. – Я посланник Тосиро, потому что мне нравится его запах. Твой запах, ольховый эльф, мне не нравится.

Его лисья магия наполняла комнату, как ржавый лунный свет, по которому в другом мире он вовсе не скучал.

– Где он?

– Не там, где был, и не там, где ты будешь его искать.

Кицунэ преобразился так быстро, что Игрок понял его намерения, только когда острые лисьи зубы глубоко впились в его левую руку. После этого он выпрыгнул сквозь стекло теплицы, будто оно не более чем оцепеневший воздух, и исчез под растущими позади теплиц деревьями.

Игрок уставился на залитую кровью руку.

На ней осталось всего пять пальцев.

Кицунэ сделал его руку рукой смертного.