Текст книги "Нормально"

Лиза. Анкета

Лиза решила устроиться в эту книжную сеть в момент, как увидела листовку, но сначала не нашла сил. Почти неделю носила в себе это желание: настраивалась, крутила по-разному фразу, с которой обратится к сотрудникам магазина. «Я хочу стать частью команды!»

«Я хочу стать частью команды?» – спрашивала у стен, пока соседок не было в комнате. «Я хочу стать частью команды!» – задорно выкрикивала в зеркало и сплёвывала в раковину зубную пасту. Наконец, шептала в метро по дороге в тот магазин, который выбрала для себя – в центре, подальше от университета и общежития.

В этом книжном ей хотелось заблудиться, причём желательно во времени. Читать на её филфаке надо было очень много и текстов, на которые просто не хватало сил, жалко было до слёз. Постепенно Лизу наполнило ощущение, что мозг слишком мал для всех нужных книг.

Побродив немного среди стеллажей, она столкнулась с девушкой-консультантом. Воскликнула выученное:

– Хочу стачастью кманды! – Фразу покорёжило волнением.

– Чего? – Девушка выдула жвачный пузырь и лопнула его, обдав Лизу мелкими брызгами.

Лиза приняла факт, что у неё нет никаких шансов ни на работу, ни на достаток, ни на счастливую жизнь. Расслабилась.

– Простите, я думала устроиться на работу.

– Передумала?

– Да вроде нет.

– Если рассчитываешь успевать здесь читать – зря. Пойдём, анкету дам.

Девушка направилась в сторону выхода. Все сотрудники одевались одинаково – в чёрные штаны и фирменные красные футболки, но у той, что вела Лизу, из-под коротких рукавов торчали ещё и длинные оранжевые – от толстовки. Лизу зачаровывали движения высокого хвоста на голове провожатой, что качался из стороны в сторону.

Рядом с дверью, отделённой «антикражной» рамкой, что-то перекладывали туда-сюда кассиры. Вокруг кассовых аппаратов пестрели конфетки «антистресс» в прозрачных банках, разноцветные ручки, жвачки «love is…». Лиза взяла протянутую анкету.

– Где учишься? – спросила её девушка.

– В Московском Университете. Филфак. – Лиза пыталась сосредоточиться, разговоры отвлекали.

– Поня-ятно. – Продавщица потянула второй гласный и принялась рассматривать свои ногти, иногда взглядывая на Лизу. – Здесь таких не любят.

– Кто не любит? – опешила Лиза, ей казалось, что это то единственное место, где её должны принять.

– Я не люблю!

Лиза окончательно отвлеклась от анкеты.

– Почему? Это же книжный!

– Такие, как ты. Вы считаете себя типа самыми умными. Для вас это, – она обвела глазами магазин, – временно.

– Ну так кто захочет работать продавцом всегда? – Лиза так и замерла с ручкой, упёртой в листочек анкеты, и рука уже провела предательскую линию к полям.

– Может, я захочу!

– А ты где учишься?

– Я нигде не учусь! Я работаю! – Девушка отвернулась и вышла из-за кассы. – Отдашь это кому-нибудь!

Уверенно качая бёдрами, она скрылась за стеллажами, но Лиза ещё пару минут смотрела в том направлении. Она не считала себя самой умной, но уж точно была поумнее некоторых.

Заполненную анкету отдала на соседнюю кассу, где что-то причитал о боге горбоносый господин. Этот день и желание работать в книжном Лиза постаралась выкинуть из головы.

Зарина. Новая звезда

Голова Зарины вот-вот должна была взорваться. Потому что всю информацию за первую неделю учёбы вместить оказалось невозможным. Труднее всего, на удивление, давалась психология – в каждом социальном взаимодействии виделся Айнур. Он что-то говорил, доказывал, что она не права, что ничего не понимает. А она молча стояла по колено в снегу напротив отцовского дачного дома, на котором местами ещё виднелась василькового цвета краска.

Иногда лето, в которое отец красил дом, всплывало в памяти. Последнее лето, когда отец не пил. Последнее лето, когда отец был папой. Несколько выходных подряд они втроём – папа, мама и Зара – ездили в Васильевку. А в последнюю, в тот год жаркую, неделю лета у всех был отпуск, и их маленькая семья поселилась в скрипучем домике. Границы участка невидимо проходили в джунглях малиновых кустов, внутрь которых было невозможно, да и не за чем забираться. Среди плодовых деревьев затерялась всего одна солнечная полянка, где часто располагалась четырёхлетняя Зара с двумя пучеглазыми куклами. Иногда она просто ложилась в траву и смотрела на то, как отец водит по бокам дома кисточкой в голубой краске. Кто-то стрекотал рядом, лезла в нос щекотливая травинка.

Зара поёжилась и проснулась в общежитии. Из окна снова поддувало. Психанула: вытащила из рукава куртки шарф – заткнула ближайшие к своей кровати дыры.

Вечер пятницы. В комнате никого. Из разных концов общаги раздавались звуки веселья: где-то просто разговор на повышенных, где-то гитарный бой. Зарине завтра на пары – она не могла подвести маму. И себя. Достала из-под подушки распечатки к завтрашнему семинару. «Поместив человека в категорию, мы приписываем ему свойства, заложенные в схемах, примерах и прототипах. Схема – совокупность свойств и связей между ними…» Отложила листочки, взяла компьютер – захотелось посмотреть, не выложил ли кто из одногруппников новые фотки. Пришло сообщение. Начала читать, прежде чем поняла, от кого оно.

«Знаешь, у нас сегодня такой день. Буран. Ничего не видно. Когда не видно, я чувствую, что ты – моя путеводная звезда».

Это было уже третье сообщение за неделю. И было оно не от Айнура.

«Добрый вечер! Неловко читать такие вещи от незнакомого человека. Лучше бы Вам прекратить».

Миша как будто ждал и ответил сразу:

«Здравствуйте! Но я не могу. Я пытался, но Вы (если Вам так приятнее, я могу и на Вы) не выходите у меня из головы. Только о Вас я могу думать».

Зарина покраснела, и искорки блеснули в её тёмно-карих глазах.

«Мне кажется, Вы преувеличиваете. В любом случае, у меня есть парень».

Она несколько раз переписывала последнее предложение, но решила оставить так, как хотела думать.

«Статус был для него?» – высветилось на экране, и сразу ещё: – «Выглядит, как будто он не ценит то, что имеет». – И ещё. – «Без обид. Просто думаю так».

Она стёрла тот статус на следующий день. Показалось, что Айнур не одобрит вынесения сора. И хоть обида никуда не делась, в среду Зарина ему написала. «Я подумаю. Но будет очень обидно, если так всё закончится».

Мише же отвечать было легче.

«Это уже в прошлом»

«Статус или парень?»

«Расскажите о себе. У вас – это где?»

«Я в командировке сейчас. В горах. Через несколько дней поеду дальше – в тепло. А вы долго с ним встречались?»

«Горы – круто! Какая разница сколько?» – Зарина прикусила губу: полгода – много, мало? Полгода в восемнадцать – три процента от прожитого. А если это на сто процентов самое сильное чувство за всю жизнь?

«Простите, не хотел обидеть, просто хочу помочь!»

«С чего вы взяли, что мне нужна помощь?»

Запиликал Нойзом Эмси телефон. Зарина вздрогнула и подняла голову. Темнота. Мир сузился до монитора ноутбука и экрана мобильника. Звонила мама. Зарина чертыхнулась – обычно она набирала сама.

– Привет, ани. Прости, что не позвонила – уснула после института. Да всё в порядке, как там школа?..

Зарина болтала с мамой и листала страничку Миши. Ни одна из трёх фотографий в его профиле не отличалась хорошим качеством. Восточный мужчина на фоне машины, на фоне мечети и на фоне новогодних городских огней. Из-за аккуратной бороды возраст не угадывался. Ноутбук пиликнул – пришло сообщение. Зарина не стала читать, мама жаловалась на дурные предчувствия.

– Мам, всё хорошо, мам. В этом семестре ещё больше курсов, но всё интересное, говорят, после второго семестра меньше отчисляют. Как тётя? – Мама говорила, что ей снился зверь, нападающий на Зару, снилось, что Зара не сопротивлялась, что сама шла ему в лапы. Зарина закрыла ноутбук, переложила телефон под другое ухо, рассмеялась. Она никогда не верила в мамины сны.

– Мам, так может, это чудовище, которое расколдовать надо? Ну то есть я, конечно, не красавица, зато умная, может, ему хватит? – Пошла в темноте на ощупь ставить чайник. – Да я знаю, что и красавица тоже, я шучу же!

Когда мама наконец успокоилась и отпустила зевающую в трубку Зарину, стало ясно, что звуки праздника вокруг усилились и, возможно, приближались к своему апогею. За время разговора Зарина выпила три чашки чая, съела припасённую на завтрак булку и отморозила руку. Читать что-то к парам не осталось никаких сил, и она решила лечь спать. Напоследок открыла крышку ноутбука. Шесть непрочитанных. И даже одно от Айнура. Но его оставила на закуску. Первые пять – от Миши.

«Потому что ты задаёшь вопрос, кем быть в жизни. Потому что твой парень тебя не ценит (прости за честность, но это правда). Потому что окружающие не понимают так, как могли бы, если бы прислушались к тебе!!!»

«Простите, что сорвался на ты – очень разволновался»

«Почему вы не отвечаете? Я вас обидел?»

«Прошу прощения, если я задел ваши чувства, почему-то я чувствую, что вы для меня сейчас – важнее всего на свете»

«Желаю вам, чтобы у вас всё было лучше всех, чтобы ты всегда была счастливой! Надеюсь, ты будешь прислушиваться к себе и следовать зову своего чуткого сердца. А я буду искать отблески твоей сияющей жизни на страничке Вконтакте и мечтать о несбыточном».

Зарина не собиралась отвечать, но к последнему сообщению она уже забыла о замёрзшей руке: наоборот, ладони, стопы и щёки горели, губы сами расползались в улыбке.

«Вы снова сорвались на ты. Но я думаю, что теперь мы достаточно знакомы))»

Оставалось только сообщение от Айнура, но она не торопилась его открывать. Ещё полистала страницу Миши, попробовала посмотреть на свой профиль его глазами, потом – глазами Айнура. Что там в этом сообщении? Куда же проще открыть, а не гадать, правда?

Зарина попыталась открыть аудиозаписи, но палец на тачпаде скользнул, и открылись сообщения.

«19 буду в Москве. С начальником на вечеринке. Адрес пришлю, жди».

Зарина. Узелок

Зара сжала зубы, и ямочка, обычно украшавшая левую щёку, скрылась.

Он разговаривал с ней, как будто со своей собственной. Когда она понимала, что ей это странным образом нравится, чувствовала себя жалкой и только сильнее злилась.

Подняла крышку захлопнутого в порыве ноутбука, открыла сообщения и уже начала писать «привет» Айнуру, как придумала вариант поинтересней.

«Ты спрашивал о моём парне. Теперь я готова рассказать, если тебе всё ещё интересно».

«Мне всё о тебе интересно!»

И она рассказала.

Впервые Зарина услышала об Айнуре от мамы в начале октября, когда приехала на выходные домой.

– Зарочка, ко мне завтра тётя Гуля с тётей Алей придут, мы посидим тихонько.

– Ани, это твой день рождения! Может, ещё кого позовём? – Они пили чай из любимых маминых чашечек из сервиза «Красный бутон». От красно-белого с золотой полосой кофейного набора остались только эти две чашки да потрёпанная сахарница с присохшими навеки жёлтыми наростами. Когда Зара спрашивала, откуда он взялся, мама только уводила глаза в пол.

Тогда она и сказала, что тётя Гуля придёт с сыном, чтобы Заре не было с ними скучно, раз она приехала.

– Ма, ну зачем! – засмеялась Зарина. – Мне и с вами интересно!

Она почувствовала себя совсем маленькой. Вспомнилось, как когда-то, когда был жив ещё отец, но уже жил отдельно в своём хлипком дачном доме, мамины подруги на каждого мальчика рядом спрашивали: «Зара, это твой жених? Молодец! Своего не упустишь!»

Он вошёл вслед за тётей Алей, сжавшись так, будто ему узковат дверной проём и вообще эти городские квартиры слишком тесные. Чёрные волосы блестели от дождинок, а крупные мужицкие руки он прятал за спину. Потом Зарина постоянно находила на них следы цементного раствора или штукатурки под ногтями, или трещины от абразивов. Эти руки и загорелая шея выглядели в квартире одинокой учительницы грязными, но манили взрослыми запахами и первобытной уверенностью.

Сидеть на одном месте не было сил, и Зара отпросилась проветриться. Молчаливый, суровый Айнур последовал за ней. Его крепкий торс облегала белая рубашка, но он то и дело поводил шеей, пытаясь вырваться из её плена. И выйдя на улицу, он расстегнул не одну, а две пуговицы.

Зарина усмехнулась на его смущение, на его животную неловкость и пошла к реке. Идти было недалеко – пять минут и ты на месте. Среди перевёрнутых на зиму лодок, жухлых листьев и запаха водяных. Волга отливала сталью. Зарина оглянулась разок на своего спутника и отправилась вдоль реки дальше на запад. Здесь Айнур расправил плечи. Теперь, даже не глядя на него, Зарина ощущала исходящую от него силу, чувствовала приценивающийся взгляд.

– Чем занимаешься? – спросила, потому что захотелось вдруг услышать его голос. Поняла, что ни разу не заговаривала с ним. Дома он на полутонах обменялся парой фраз с матерью, но не более. Теперь он заговорил громче.

– Я строю.

– Здорово! А что ты построил? Ну, за последнее время?

– Я пока больше на побегушках, – хохотнул, не смутился. – Вот на прошлой неделе дом сдали. Знаешь, стройка была на углу Карпова? – Зара кивнула. – Это мы там строили.

– А для себя чем занимаешься?

Они пришли на тайное Зарино место: здесь валялось несколько пеньков и чернело на влажной земле место для костра. Потыкала угли носком ботинка.

– Что значит для себя?

– Ну, помимо работы делаешь что-то? Музыку там, книжки. Музеи в конце концов. Я вот кино люблю!

– Ну, я маме помогаю иногда в магазине…

Зарина скорчила рожицу. Села на бревно лицом к реке:

– Это тоже больше на работу похоже.

Айнур садиться не стал – так и стоял слева, засунув руки в карманы чёрных потёртых джинсов, заправленных в берцы. В отличие от рубашки, берцы сидели отлично. Они приняли форму его ступней: где-то протёрлись, где-то напитались потом и грязью, прибавили в толщине. На шнурке левого ботинка торчал узелок. Как шрам, он придавал портрету определённость.

Повернувшись на голос Айнура, Зара могла увидеть только эти берцы.

– Я на участок коплю, – сказал он хрипло.

– В смысле?

– Участок. Я на нём дом построю, где с женой буду жить. – Одна нога притопнула по трещине в земле. Весной, отступая, река оставляла за собой пласты плодородного ила, который позже застывал замысловатыми пепельно-серыми плюхами. Здесь их очертания проступали и в октябре.

– У тебя жена есть? – Зарина взглянула на узелок шнурка.

– Пока нет. Но будет. Ей не придётся, как матери, в магазине горбатиться. Она будет за домом следить.

– Как будто за домом следить – это не горбатиться! – хмыкнула Зара, вспоминая бабушкин дом, который они попытались продать, как только его хозяйки не стало. Он представлялся ей старым больным котом, которого долго и безутешно пристраивают после смерти хозяйки. В конце концов его продали и купили Зарине первый компьютер. – Нет, не завидую твоей жене.

Бок одного ботинка стукнул по-другому.

– А чего же тебе нужно?

– Я в Московском Университете учусь. На менеджменте. Я буду управлять компаниями, а может, и не только! – Зара даже почувствовала, как ботинок скривился.

– А как же ты будешь успевать с детьми сидеть? – послышался голос Айнура. – За мужем ухаживать?

– А я не собираюсь замуж! – ясным колокольчиком разлился Зарин смех по Волге, долетел до другого берега и вернулся, немного подсветив начавший опускаться мрачный октябрьский вечер. Произнесённая вслух мечта всколыхнула Зарину, и она подскочила. Её кроссовки встретились носами с чёрными берцами.

– Чё, лесбиянка?

Кроссовки остановились.

– Дурак!

Зарина развернулась и ушла обратно по тропке вдоль Волги в сторону дома.

Зарина. Снег

Зарина чувствовала себя неловко, пересказывая всё это незнакомому Мише. И где-то на середине рассказа о встрече с Айнуром она спросила, не хочет ли Миша встретиться вживую. Он ответил, как всегда, мгновенно. И да, он очень хотел, но оставался в командировке, и хотя очень любил свою работу, теперь ему милее была бы Москва, потому что там Она. Он взял за правило писать о ней всегда с большой буквы, и Зара впитывала это отношение, как иссохший ил на берегу Волги воду.

На следующий день снова уставшая после пар, она продолжила свой рассказ об Айнуре. И с каждым сообщением, с каждой тактичной реакцией Миши, ей было легче – писать и жить.

Вернувшись со своего тайного места у реки, Зарина ещё почти час просидела у подъезда, давая возможность маме спокойно отпраздновать свой день рождения, не расстраивая тем, что они с Айнуром не оправдали надежд. Жалела, что место перестало быть тайным. И что понесло её с этим гопником именно туда? В школе она часто приходила туда в самые сложные дни. Разводила секретной зажигалкой костерок, грела об него руки и одинокую душу. Мечта, которая тянула её вперёд – через зависть к бОльшим возможностям других, через сонные февральские вечера за скучными учебниками – эта мечта холодила сердце, превращала его в камень, которому нельзя чувствовать лишнего. Нельзя сомневаться в мечте, потому что это мешает, нельзя делать что-то только для удовольствия, мечтать о чём-то ещё уже тоже не стоит – ты сама определила своё место, так будь же добра, работай. Или «пока ты спишь, твою мечту исполнят другие».

Когда поступила, мечта стала почему-то дальше, и Зара застыла ещё больше. Сейчас же очень хотелось согреться. Когда же наболтаются у мамы эти женщины? Делать им нечего! Уже в темноте в круге фонарного света появился Айнур. Он не смотрел на Зарину, только достал из-за спины охапку сухоцветов и положил рядом с ней на лавку. Сам отошёл к подъезду.

Зарина отодвинулась от «букета», но взглянула на уже знакомый узелок на шнурке и рассмеялась. Вышла его мама.

– Ну что, ребята, поладили? – понимающе и слепо улыбнулась она, и уже только сыну: – Сейчас, улым, такси приедет.

«Пойдёшь в музей со мной?» – прошептал он, пожимая ей руку на прощанье.

«И мы ходили в музей», – написала она Мише. – «И потом ещё гуляли. Потом я уехала в Москву, а он приезжал два раза. И переписывались в промежутках. И я приезжала домой. Последний раз я сказала, что отец оставил мне полуразрушенную дачу в Васильевке. Жалею».

«Почему?» – всё, что спросил Миша. Но ответить было не так просто, и Зарина замолчала на несколько дней.

Он не тревожил её. Он вообще поразительно чувствовал, что ей нужно в каждый конкретный момент. Она поначалу пыталась узнать что-то о нём, но он хотел говорить только о ней, и Зара расслабилась.

Когда в один из последних дней каникул она случайно упомянула, что умерший в августе отец оставил ей дачу с участком, Айнур изменился в лице. Они сидели на той же лавочке у подъезда, и она гладила перчаткой место, где когда-то лежали сухоцветы. Теперь там налип лёд.

Лёд покрывал и весь потрескавшийся фасад домика. Девять с половиной соток да и ещё и под уклон – Айнур не был в восторге. Он напоминал маньяка, осматривающего жертву.

– Смотри! – Зарина забегала по нетронутому снегу сразу, как Айнур снял с петель неоткрывавшуюся калитку. – Смотри! Вон там окошко – на чердаке. У меня там был угол. И когда было тепло, я там спала на одеялах. А однажды ко мне ласточка залетела! Металась по комнате, как угорелая. Мама очень испугалась, говорила, что к смерти.

– Кто-нибудь умер? – Айнур шёл следом, глубоко втаптывая следы неизменными берцами. Зимой он носил их на два носка. Айнур смотрел на кусты, которые надо вырубить. На колодец, который надо прочистить. На иссохшую с одной стороны яблоню.

– Что? – Зара обернулась, и он почти влетел в неё. – А, нет. Это ж приметы! Но если посчитать, что отец стал пить потом… Нет! Ласточка была хорошая!

– Дом снесём, конечно. Новый построим ближе к забору. Но забор тоже надо новый, вот там – повыше. – Они наконец стояли перед домом. Айнур упёр одну руку в бок, другой размахивал, придавая определённости своим планам. Зарина смотрела на него. Молча.

Он говорил ещё несколько минут, пока заметил, что она молчит. Наконец повернулся.

– Ты чего?

– А ты с чего мой дом сносить собрался?

Айнур сглотнул. Пока молчал, Зарина рассматривала его. Шапку после такси он не надел, и теперь снег припорошил его свежую стрижку. Уши порозовели и казались оттопыренными больше, чем обычно. Родинка под правым глазом выделилась сильнее на побледневшем от мороза лице. Он видел, что она расстроена, но не понимал, почему. Переводил взгляд с неё на дом и обратно. Моргал. Наконец выдавил:

– А где мы будем жить, когда поженимся?

– В смысле, поженимся?

«Мы даже не целовались. Понимаешь? Мы никогда не целовались! Я хотела, но он уклонялся. И смотрел на меня, как будто я чуть на панели не оказалось, а он меня спас».

Айнур смотрел на Зарину, как на дурочку. Она видела, что мешает ему. Что ему не терпится зайти в дом, заглянуть за него, рассмотреть потрёпанный сарайчик и его содержимое. А приходится объяснять очевидные вещи маленькой идиотке.

– Я не понимаю, – сказала она. – Объясни.

– Я считаю, что мы должны пожениться этим летом. – Он пытался смотреть на неё, но его взгляд соскальзывал. На участок ему было смотреть интереснее.

– Это что, предложение? – кокетливо улыбнулась. Надеялась, что можно ещё всё исправить, свести в шутку. Чтобы не было этого унижения, этого «я считаю» и «мы должны». Чтобы не было этой попытки от неё отделаться.

– Ну, если тебе это надо так называть… Что там за домом?

– Айнур! Айнур, мне ещё четыре года учиться. Какой «пожениться»?

На этот раз ей удалось привлечь его внимание.

– Естественно ты должна бросить учёбу. Больше она тебе не понадобится.

Она закашлялась – подавилась слюной, когда набирала в рот воздух для ответа. Наконец выдавила:

– Я завтра уезжаю.

Он ничего не ответил. Просто развернулся и ушёл.

А Зарина осталась стоять посреди заросшего и заледеневшего участка её отца. Дом в грязных голубых разводах нависал над ней, угрожая похоронить под собой. Она старалась помнить, как они приезжали сюда втроём. Как она играла на залитом солнцем лугу. Как отец покрывал пропитанное солнцем дерево свежей краской.

Но в плохие минуты просачивались воспоминания и о другом прошлом этого дома.

Зарине исполнилось пять или шесть, когда она приезжала сюда в последний раз. С утра она уговорила маму накрахмалить кружево на любимом зелёном платье. Это кружево мама позже, перед похоронами, сожгла утюгом. Но в тот, последний, день оно было белым, как снег, на который теперь капали её слёзы после ухода Айнура.

Тогда они приехали из-за звонка соседки по даче. Кто-то из гостей отца наложил кучу у неё на участке. Как она орала! Зара слышала её крик за тридцать километров через оранжевую трубку дискового телефона в руках у застывшей мамы. Мама только ахала, вставить слово у неё не было шансов. Мама тогда уже подала заявление на развод, но отец не явился, и их не развели. Он и не собирался. Пьяный, он всегда орал: «Пока смерть не разлучит! Помни, Радмила Гафаровна! Пока смерть не разлучит!» Обычно на этом этапе он начинал выдыхаться и, выплёвывая со слюной отдельные слова: «пока смерть!», «Радмила!», «помни же!», «Помни!», он затихал.

Когда они приехали с мамой на дачу по звонку соседки, летел пух. Они шли аккуратно, глядя под ноги – мало ли сколько куч успели навалить собутыльники отца.

Поначалу, после того как мама поменяла замок в квартире и отец переехал на дачу, он звал старых друзей. И вместе с ними жарил шашлычки, пил принесённый ими коньячок и водочку, перемывал кости супруге, рассказывая, что она перебесится, что без него не сможет, что он её научит. Мама отлёживалась дома со сломанным ребром, о ней заботилась тётя Света – кассирша из магазина.

Когда друзьям надоело с ним пить и поить его за свой счёт, он стал звать дачников: тех, кто жил постоянно, и тех, кто приезжал иногда. Он перешёл на самогон из соседнего посёлка. Мама замазывала пожелтевшие синяки на лице и ходила на работу.

Когда синяки прошли, отец звал пить уже всех, но шли с ним только бродяги, встречавшиеся у помойки, и бездомные же собаки.

Когда Зара с мамой приехали последний раз, лил дождь и отец давно пил один.

Всё вокруг было загажено мусором, кусты и деревья поломаны, в доме застоялся кислый воздух. На веранду, ещё в прошлом году застеклённую, а теперь скалящуюся дырами, зашли вместе. Но, почуяв дух, долетавший изнутри, мама отправила Зарину к соседке, отдав горсть шоколадных конфет – задобрить тётку.

Зара не видела отца в тот день и больше никогда. И в гроб не смогла заглянуть, потому что даже из него чувствовала неперебиваемый кислый запах перегара и неотмываемого тела. Но больше маму никто никогда не бил.

Зарине не понравилось рыдать на морозе, и уж точно она не собиралась идти домой пешком. Она вызвала такси и договорилась, что мама оплатит в конце поездки. Пообещала себе, что вернёт с лихвой.

На следующий день Айнур прислал СМС: «Тебе придётся выбрать: или я, или твой институт. Но помни, никто тебя не будет любить так, как я».

На сообщение с завершением истории об Айнуре Миша ответил не сразу, и Зарина испугалась, что рассказала слишком много, что не стоило выносить сор из избы, что он наверняка её осудит.

Ответ пришёл только через два дня и шесть с половиной часов.

«Прости, что долго не писал. Я не мог подобрать слов. Твой рассказ задел меня за живое. И даже моя собственная честь как мужчины, как мужчины-мусульманина, задета. Поведение этого Айнура недопустимо. Я бы хотел обнять тебя, чтобы ты почувствовала настоящую поддержку. Как никогда жалею, что я так далеко от Москвы. Я бы так хотел тебе помочь!».

«Спасибо, что написал это. Ты знаешь, я даже так чувствую твою поддержку. Теперь и я жалею, что ты далеко (ŏ◡̆o)»

После этого дышать стало легче и даже учебная нагрузка показалась не такой чудовищной.

Просила Мишу сделать фото с ним и горами. Он долго отнекивался, но потом всё же прислал. На зернистом телефонном фото темнела маленькая фигурка на фоне поражающих воображение склонов. Зарина долго вглядывалась в картинку. И хотя она могла найти тысячи более качественных и даже более впечатляющих изображений, это трогало особо. Оно было настоящим, живым, сиюминутным, как старые полароидные фотокарточки. Оно сделано специально для неё человеком, с которым её свела судьба. Или бог.

Посмотрев на Айнура Мишиными глазами, она даже застыдилась своих переживаний о нём – теперь стало ясно, что он совершенно этого не стоил. Перед глазами постоянно крутилось кино о том, в каких выражениях она его отошьёт на грядущей вечеринке. Представляла, как он будет умолять её передумать, отменять свои дурацкие условия и рассказывать о своей любви. А она скажет что-то вроде: «Не унижайся. Я знаю тебе цену. И себе цену знаю». Хорошая фраза. Потом придумывала что-то новенькое. А иногда просыпалась среди ночи и пугалась, что потеряет Айнура, и собиралась с утра же собирать вещи и ехать домой: потом как-нибудь заберёт документы.

Стало тяжело говорить с мамой. Рассказывать о Мише не хотелось – он у мамы связался с дурацким зверем из сна, и теперь она не хотела ничего о нём слышать. Об Айнуре тоже особо не расскажешь – ани обязательно будет обсуждать всё с его мамой, а Зара никого не хотела расстраивать, и уж точно не хотела, чтобы что-то дошло до него через третьи руки. Обсуждали учёбу. Мама чувствовала напряжённость, но напрямую ничего не спрашивала.