Текст книги "Убить Хемингуэя"

Крейг Макдоналд
Убить Хемингуэя. Криминально-литературная история в стиле Квентина Тарантино

Посвящается Бетти и Джеймсу Макдональдам

Не бывает удачных самоубийств.

Эрнест Хемингуэй

2 июля, 1961

Он встал вместе с солнцем, как делал каждое утро с детства.

Было воскресенье, и старик остался дома один со своей женой Мэри.

Джордж, его приятель, бывший боксер, находился рядом, в гостевом домике из шлакобетона. Во всяком случае, так подсказывала ему поврежденная память.

Старик набросил свой «императорский халат», который повис на его отощавшей фигуре подобно красному цирковому шатру. Он с трудом узнал свое лицо в зеркале в ванной комнате – редкие, легкие седые волосы торчали в разные стороны, а улыбку, которой он сам себе улыбнулся, трудно было вынести. Когда-то страстные карие глаза, которые все его четыре жены считали у него самой привлекательной чертой, сейчас были пустыми и мертвыми, как у тех голов убитых им животных, что сейчас собирали пыль в брошенном им доме в Финке, на Кубе.

Он было потянулся трясущейся рукой за зубной щеткой, но передумал: возможно, гадкий утренний вкус во рту замаскирует запах смазанного маслом дула.

Мэри заперла все его ружья в кладовке. А ключ от нее оставила на полочке над раковиной в кухне. Он видел его там вчера вечером… по-видимому, на это она и рассчитывала… оставила там ключ на виду сразу после его возвращения из больницы Майо. Старик собрал свои разбегающиеся мысли, стараясь понять, зачем Мэри спрятала ключ на видном месте.

Дразнила – или подталкивала?

Ее обычная треклятая доброта?

Он фыркнул, раздумывая над мотивом, побудившим его последнюю жену облегчить ему то, что он собирался сделать, скривился и на цыпочках начал спускаться по ступенькам в кладовку.

Старик выбрал инкрустированную двустволку 12-го калибра, которую купил много лет назад у «Аберкромби и Фитча». Осторожно переломил свое бережно хранимое ружье и пристроил его на сгибе локтя. Открыл ящик, выбрал коробку патронов. Руки у старика тряслись так сильно, что он не мог достать патроны из коробки. Он в раздражении высыпал все патроны в ящик, схватил большую горсть и попытался сунуть их в карман халата. Большая часть посыпалась на пол и раскатилась по углам, но два все-таки оказались в кармане – вполне достаточно для того, что он задумал.

«Бывший писатель», как он сам себя называл, в этот ранний час должен был заняться утренним сочинительством, но то было в другой стране, с горечью подумал старик, а теперь его муза мертва.

Он с трудом поднялся вверх по ступенькам, волоча за собой сделанное в Англии ружье. Он подумал об отце, который так же поднимался в последний раз по ступенькам, решив положить кровавый конец своей невыносимой полужизни. Теперь он знал ответ на вопрос, который поставил много лет назад в рассказе, навеянном воспоминаниями об отце:

– Умирать тяжело, папа?

Теперь он знал, как легко это может быть, если тебя лишили желаний и того, к чему ты худо-бедно стремился.

Он прошел через гостиную в холл, который располагался прямо под спальней Мэри, помедлив у окна, чтобы посмотреть на безоблачное небо и встающее июльское солнце, отражающееся на ряби реки Вуд там, где больше всего лежало камней на дне. Сейчас из реки пили два оленя.

Мошкара крутилась в водяных брызгах, становясь легкой добычей форели, устроившей на нее охоту.

По покрытой утренней росой траве скользили бурундуки, не замечая затаившихся котов старика.

Лысые сарычи летали низко над землей.

Хорошим будет утро для других – тех, кто пойдет на охоту, погулять или порыбачить.

Повернувшись, он вздрогнул, заметив отражение в висящем на стене зеркале, – ему показалось, что он увидел знакомое ненавистное лицо, заглядывающее в окно. Он даже прошептал:

– Криди? Криди, это ты? – Повернулся, но за окном уже никого не было. Он покачал головой. Какая разница, там они или нет? Он так устал оглядываться через плечо. Так устал…

Сеппуку с помощью ружья. Если бы он мог подождать девятнадцать дней, он бы отпраздновал свой шестьдесят второй день рождения.

Дрожащая рука старика опустилась в карман красного халата за первым патроном. Лишенный своих собственных слов, он обратился к другому писателю, с которым его однажды несправедливо сравнили. Он все бормотал и бормотал любимую цитату себе под нос:

– Умереть человек может только раз… тот, кто умрет в этом году, уже не сможет это сделать в следующем.

Август, 1961

Фидель Кастро стоял за Финка Вихия, «Дозорной фермой» Хемингуэя, наблюдая, как вдова писателя хлопочет вокруг коробок, набитых бумагами и рукописями ее мужа, за которые она отдала дом и практически все вещи освободителям.

Молодая ирландка, сопровождавшая вдову, развела костер за теннисным кортом и жгла некоторые бумаги – отдельные письма и старые журналы, отобранные миссис Хемингуэй.

Какой же странной маленькой женщиной была эта вдова.

Кастро пытался примерить Мэри Хемингуэй к тому человеку, каким он представлял себе ее мужа, прочитав «По ком звонит колокол» (эта книга всерьез поддержала его в партизанской войне, которую он так успешно вел против Батисты), а затем к тому веселому мужику, с которым он встретился во время рыболовного соревнования, устроенного Хемингуэем.

Мэри показалась Кастро суматошной бабенкой, которая совсем не подходила великому Папе.

Почувствовав за спиной движение, Кастро обернулся. Улыбнувшись иностранцу, закурил новую сигару и махнул ею в сторону маленькой блондинки, суетившейся вокруг драгоценных коробок, присматривая за их погрузкой и сожжением бумаг своего мужа.

– Полагаю, у вас тоже есть планы на эти ящики, не так ли, товарищ?

Человек, этот «Криди», улыбнулся и сказал:

– Со временем, обязательно, Jefe[1]1
  Начальник, вождь, господин (исп.).


[Закрыть]. Папа очень любил твою страну. Поэтому будет справедливо, если его читатели увидят некоторые из произведений, сейчас спрятанных в этих коробках, и поймут, как сильно Папа любил Кубу. И как он высоко ценил тебя, Jefe. – Мысленно Криди проклинал себя. Если бы он добрался до этого дома раньше, он бы первым получил доступ ко всем этим рукописям, рассованным по разным кубинским сейфам.

Кастро ухмыльнулся и приподнял инкрустированную винтовку, которую подарила ему Мэри Хемингуэй. Сказал:

– Милая штучка, si[2]2
  Да (исп).


[Закрыть]?

Криди вообще-то в винтовках не разбирался, предпочитал другое оружие. Он подмигнул и взял предложенную сигару. Наклонился, чтобы прикурить от зажигалки, поднесенной одним из вшивых приспешников Кастро. Противно было подлизываться к этому сыну богатого плантатора, теперь играющему роль революционера, но Криди заставил себя сказать:

– Великолепная, Jefe.

Стоя на бетонированной площадке в аэропорту Майами, Криди вытер выступивший на лбу пот. Как и на Кубе, в южной Флориде было жарко. Криди чертыхнулся и отослал своих людей.

Аэропорты постоянно присутствовали в его жизни. Многие интриги и планы были успешно завершены, благодаря быстрому перелету из одного места в другое, или повержены в прах на бетоне аэропортов, взлетно-посадочных дорожках и переходах с одного уровня на другой. Всего и не перечислишь. Казалось, ему навеки суждено проверять зеркала и оглядываться через плечо всякий раз, как он пересекает границу, с замиранием ожидая, что контроллер скажет: «Прошу прощения, мистер Криди, но тут, похоже, возникла проблема…»

И сколько убегающих от него людей Криди удалось перехватить у стойки паспортного контроля или возле билетного контролера? По меньшей мере несколько десятков. И будут еще десятки, он в этом не сомневался.

На этот раз система работала против Криди, грозила отнести это дело к числу его аэропортовских неудач.

Криди надеялся остаться наедине с коробками с рукописями Хемингуэя по прибытии в Майами, но эта упорная маленькая вдова охраняла их, подобно часовому, командуя служащими аэропорта и постоянно находясь вблизи драгоценных ящиков, когда их грузили в самолет.

Мэри, сама того не зная, обошла его на Кубе, потом обставила в Майами, но даже этот червяк Гувер[3]3
  Здесь и далее имеется в виду Джон Эдгар Гувер, с 1924 по 1972 год директор ФБР.


[Закрыть] попался на хитрости Криди, и можно не сомневаться, что он ее еще переиграет. Ведь, если подумать, какие шансы могут быть у этой нахальной вдовы, если ей придется столкнуться с человеком его возможностей и мрачного воображения?

Дозорный дом был засыпан первым в этом сезоне горным снегом.

Стоя в кладовке их дома в Айдахо, где Папа нашел винтовку, из которой застрелился, Мэри смотрела на коробки и пакеты, полные бесценных рукописей, собранные вокруг нее.

Она потрогала ключ от кладовки, который теперь носила на цепочке вокруг шеи, где он всегда был в сохранности. Мэри оглядела маленькую комнату, замки которой были заменены на более прочные, еще когда она пыталась не допустить своего мужа, склонного к самоубийству, до его ружей.

Это было хорошее, надежное место.

Мэри снова посмотрела на рукописи, думая о том, какая большая работа ее ожидает и какая ответственность ложится на ее плечи. Надо будет заняться этим всерьез, подумала она и улыбнулась: она готовилась к этому долгие годы.

Книга первая
Иметь и не иметь
(Айдахо, 1965)

1. Ханна

Видит Бог, люди, которым платят за их мнение о чем-то, профессиональные критики, выводят меня из себя: это примазавшиеся к литературе евнухи. Они даже не занимаются проституцией. Они все из себя порядочные и стерильные. Крайне доброжелательные и одержимые высокими мыслями. Но они все равно примазавшиеся к армии бездари.

Эрнест Хемингуэй

Дом, в котором он умер. Назовем его местом преступления.

Ученый и его беременная молодая жена-шотландка шли по тропинке, распугивая ворон, клевавших распухший труп черной собаки, убитой при попытке перейти шоссе 75.

Падальщики разлетелись, подняв сумятицу крыльев, теней и пронзительных визгливых криков. Из их клювов свисали остатки гниющей плоти с шерстью, покрытой засохшей кровью. Большие черно-синие вороны расселись на проволоке, хлопая крыльями и покрикивая на ученого и его новоиспеченную жену, которые разглядывали дом.

Ричард Полсон показал на коричневый дом с тремя зелеными гаражными дверями. Дом, который когда-то звался Дозорным, был окружен соснами и фасадом выходил на голый холм и еще один, густо заросший соснами.

– Симпатично, – сказала Ханна Полсон низким, хрипловатым голосом. Подняла солнцезащитные очки высоко на лоб. – Вполне ему подходит. Грубоватый и красивый, построен из того, что попалось под руку.

Ричард покачал головой, услышав мнение жены:

– Отсюда он хорошо выглядит, это так. Но все меняется, если подойти поближе.

Дом Хема, который выглядел деревянным альпийским строением, на самом деле был построен из бетона, покрашенного в коричневый цвет, и отлитого так, чтобы походить на дерево. Подобным образом строили и Сан-Вэлли-Лодж, где Полсоны обедали. Один из сыновей Хема, Грегори, с горечью описал бетонный дом как крепость для заточения его отца-параноика, каким он якобы стал в конце жизни.

Последняя жена Хема, Мэри, вскоре после того как они туда перебрались в октябре 1959 года, жаловалась, что дом вызывает у нее депрессию.

– Говорят, Мэри скоро переедет, – заметил Ричард. – После того как он умер, она тут живет наездами. Аарон говорит, она собирается переехать в Нью-Йорк. Поговаривают, что она сейчас частенько выпивает. Думает передать это поместье Природному заповеднику. Если Мэри так поступит, тогда дом и четырнадцать акров земли объявят заповедником, которому будет присвоено имя Папы.

Ханна заправила белокурые волосы за уши и наморщила нос:

– Как может Мэри жить здесь, после того как… Перешагивать через место, где он выстрелил себе в голову, каждый раз, как она пользуется этим выходом? Об этом даже подумать страшно.

– Тебе, разумеется. Ты судишь о Мэри по себе. Но у вас нет ничего общего.

Ричард сжал руку жены, и два маленьких бриллиантика на обручальном кольце Ханны – четвертое кольцо, которое он покупал в своей жизни, – непривычно впились в его ладонь.

– Просто поверить невозможно, что никто до меня не догадался, что же на самом деле произошло, – сказал Ричард. – Что на это понадобилось так много времени.

– И что же на самом деле произошло, Ричард? Ты все время что-то скрываешь. Что ты задумал? Готов поделиться?

Ричард потрогал пальцем лежащий в кармане пузырек – таинственное лекарство, которое дал ему тот человек. Как же ему не хотелось делиться своими находками. Против этого восставали его дух и интеллект. Но ради правого дела…

На этот раз наконец Ричард выступал за правое дело. Сейчас он не колебался. Цель, утешил он себя, вполне оправдывает эти сомнительные средства.

– Знаменитое самоубийство – всего лишь миф, Ханна, – сказал он. Я в этом уверен. Думаю, старая сука убила своего мужа. Думаю, Мэри убила старого больного Папу. Выстрелила в больного старика из его же собственного ружья.

Отрывок из программы IV ежегодной конференции в Сан-Вэлли, посвященной Хемингуэю

Главный оратор: Гектор Мейсон Ласситер (1900)

Биография. Выдающийся сценарист и автор детективных романов Гектор Ласситер широко известен как «человек, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает» и во многих отношениях сегодня признается «последним, кто остался из Потерянного поколения»[4]4
  Потерянное поколение (термин приписывают Гертруде Стайн) – молодые люди, призванные на фронт (Первую мировую войну) и не сумевшие затем адаптироваться к мирной жизни. Как литературное течение «Потерянное поколение» объединяет целый ряд писателей: Э. Хемингуэя, Э. М. Ремарка, А. Барбюса, Ф. С. Фицджеральда, Э. Паунда, Д. Дос Пассоса, Т. Вулфа и др.


[Закрыть].

Как писатель, Гектор Ласситер – представитель исчезающего племени воинствующих литераторов, автор того типа, наиболее ярким образчиком которого был Эрнест Хемингуэй. Именно длительная и легендарная связь с Хемингуэем делает его центральной фигурой нашей Четвертой ежегодной конференции, которая проводится здесь, в горах Сотус.

Гектор Ласситер и Хемингуэй познакомились, когда служили водителями санитарных машин на итальянском фронте. Хемингуэй вскоре последовал за Ласситером в Париж, где эмигранты-писатели шлифовали свой особенный, сперва подвергнувшийся нападкам, а затем ставший культовым, лаконичный стиль прозы.

Позднее Папа подался за Ласситером в Ки-Уэст, где они пережили Великую депрессию, писали, ловили рыбу и, по слухам, спасали кубинских беженцев в перерывах между романами, публицистикой и сценариями.

Они вместе принимали участие в начале гражданской войны в Испании и конфликтовали с властями во время Второй мировой войны из-за того, что якобы превышали свои полномочия военных корреспондентов и организовывали собственные партизанские отряды…

2. Гектор

Спрашивать у пишущего писателя, что он думает о критиках, все равно что спрашивать у фонарного столба, что он думает о собаках.

Кристофер Хэмптон[5]5
  Кристофер Хэмптон (р. 1946), британский сценарист, режиссер и продюсер.


[Закрыть]

Всего пять минут, мистер Ласситер. Больше я ничего у вас не прошу.

– Вам всем нужно пять минут, – сказал Гектор.

Она нахмурилась:

– Нам всем?

– Вы далеко не первая, солнышко. – Гектор отпил глоток апельсинового сока и затушил окурок сигареты. – Скажите, сколько тут вас, «ученых», собралось в Сан-Вэлли на эту конференцию Хемингуэя?

Она пожала плечами.

– Сотни две?

– И я думаю, что каждый из них обязательно обратится ко мне, – сказал Гектор. – Как вас зовут, солнышко?

– Ребекка. Ребекка Стюарт.

Ребекке на вид было двадцать три или двадцать четыре года. Светлые волосы высоко подняты и закручены в осиное гнездо, в котором наверняка застряла бы пуля. Голубые глаза постоянно бегают.

– Сначала я решила, что вы, скорее всего, актер. Знаете – Уильям Холден? Затем посмотрела внимательнее и сверилась с фото в буклете, которые раздают на конференции. Вот тогда я вас узнала. – Она улыбнулась слегка кокетливо. – Гектор Ласситер – последний из писателей «Черной маски». «Последний, кто остался из Потерянного поколения». Привлекательный мужчина, автор романов, сценарист и путешественник. «Человек, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Вы почти так же знамениты, как и Папа, мистер Ласситер.

Гектор выдавил улыбку: ее последнее высказывание сильно его задело.

– Видимо, мне повезло. Вы самая хорошенькая поклонница Хемингуэя, которая заинтересовалась и моим творчеством, Бекки. Однако я интервью не даю. Даже таким симпатичным молоденьким девушкам, как вы.

Она надула губки:

– Но вы же единственный, кто знал Папу еще в те далекие дни, в Париже и Италии. Говорят, что вы единственный, кого принимает миссис Хемингуэй. – Ее слегка косенькие глазки расширились. – Вы же главный оратор!

В былые времена Гектора в самом деле многие считали «человеком, который проживает то, что пишет, и пишет то, что проживает». Это был ошейник, который повесил на Гектора Энтони Бучер[6]6
  Энтони Бучер (1911–1968) – американский писатель-фантаст, рецензент, критик, редактор.


[Закрыть] в начале тридцатых годов, он прижился, потому что оказался слишком близок к правде.

Гектор не мог отрицать, что события его жизни всегда ложились в основу его художественных произведений. Эта тенденция с годами углублялась и становилась более сложной. Это делало воспоминания не только утомительным занятием для Гектора, но даже опасным для его работы, поскольку слишком обнажало сам костяк, на котором был основан его художественный вклад.

А Гектор любил оставаться в курсе дела: какими бы вялыми и недалекими ни были их беседы, ему все равно было интересно слышать этих так называемых ученых и молодых интеллектуалов. Ему куда занимательнее было раскрывать их и использовать в своих произведениях, чем копаться в памяти для поддержки их эфемерной учености.

Гектор вытряхнул из пачки «Пэлл Мэлл» еще одну сигарету. Он поколебался, глядя на голубой огонек своей зажигалки «Зиппо».

– Вы правы, милая, – сказал он. – Я согласен выступить перед всеми вами сразу, а не беседовать с каждым по очереди. Хотя вы бы наверняка стали одной из избранных, если бы у меня было такое желание. Но у меня его нет. Простите, солнышко.

– Но, мистер Ласситер, вы ведь там были!

– Вот что я вам скажу, Бекки: приходите послушать мой доклад. Я сделаю все возможное, чтобы заставить вас почувствовать, что вы тоже там были. Все вы.

Гектор собрал бумаги, разложенные перед ним, и сунул их назад, в папку. Он не мог отвести от нее глаз. Эта стопка бумаг занимала его мысли уже несколько дней, подминая под себя все на пути, подобно катящемуся камню.

Рукопись в папке была настоящей причиной его появления в Айдахо.

Несколько недель назад с Гектором связался задыхающийся от волнения торговец книгами. Он заявил, что наткнулся на старую рукопись Гектора, относящуюся к началу двадцатых годов. Торговец книгами жаждал получить дополнительную информацию относительно своей удивительной находки и действительного автора этого рукописного творения, дабы содрать побольше драгоценных долларов с какого-нибудь клятого коллекционера.

Когда торговец передал ему содержание рассказа, Гектор похолодел. Слишком хорошо он помнил это произведение.

И уже давно смирился с его потерей.

Гектор отдал написанный от руки набросок вместе с другими драгоценными работами Хемингуэю в Париже много лет назад. Папка затерялась среди бумаг самого Хемингуэя, когда их упаковывала его первая жена Хэдли, и затем была безвозвратно утеряна, когда Хэдли оставила чемодан со всеми бумагами без присмотра на Лионском вокзале в 1922 году.

Потеря рукописей Хемингуэя поссорила его с женой и привела к их разрыву. Много лет спустя Хэдли все еще извинялась перед Гектором за утрату его работ вместе с рукописями мужа.

Когда рассказ, который канул в неизвестность, вдруг появился несколько недель назад, причем передавался из одних загребущих рук в другие, Гектор не знал, что и подумать.

Сначала он прикинул – не соврал ли Хемингуэй относительно кражи чемодана много лет назад? У Хема всегла имелась склонность приукрасить, расцветить… рассказывать невероятные истории о себе и о других. В те давние годы Гектор прощал Хемингуэю эти недостатки, хотя никому другому он бы их не простил. Ведь в конечном итоге Хем был собратом по перу, поэтому грань реального и того, что появлялось на страницах, стиралась. Гектору также довелось читать многое из того, что у Хемингуэя якобы украли. И то были вовсе не первосортные произведения Хема. Но миф о том, что всю его прозу сперли? Что же, это был милый трагический эпизод в биографии молодого писателя. Кое-что возбуждающее для публицистов и даже биографов. Задумка с дальним прицелом.

Но все же Гектор не смог поверить, что Хем мог пойти так далеко.

Тогда он начал думать, а не была ли вруньей Хэдли Хемингуэй?

Он выследил Хэдли, нашел ее в доме в Чокоруа, лесистой и гористой местности в Нью-Гемпшире, где она теперь жила со своим вторым мужем, ушедшим на пенсию журналистом, превратившимся в поэта. Гектор полчаса проговорил по телефону с Хэш, как он ее ласково называл в старые времена в Париже. Бывшая первая жена Хемингуэя сумела убедить Гектора, что чемодан был действительно украден, что все было точно так, как она рассказывала несколько десятилетий назад. Она даже снова поплакала – обида оставалась такой же горькой, как и раньше.

Хэдли снова бесконечно извинялась перед Гектором за то, что потеряла его рукописи сорок три года назад. Гектор повесил трубку после того, как несколько раз уверил Хэдли, что давно ее простил. И возненавидел себя за то, что разбередил старую рану.

Если Хем и Хэдли не лгали, значит, тут замешан кто-то третий, и есть надежда, что другие утерянные работы Гектора – и Хема – могут быть найдены.

Попытки Гектора проследить, откуда появилась рукопись, через продавца редких книг не принесли успеха: все проделывалось через посредников. И это тоже вызывало недоумение.

И все же должен же быть какой-то путь…

Гектор покачал головой и взглянул на Бекки. Перед ним сидела так называемая специалистка по Хемингуэю, и тем не менее она ничем не могла ему помочь.

Он мысленно улыбнулся: если посвятит ее хотя бы в малую толику своих мыслей, бедняжка наверняка впадет в столбняк в профессорской вариации. Допил виски. Закрыл блокнот и надел колпачок на ручку. Похлопал молодую женщину по руке:

– Вам не стоит заниматься изучением умерших писателей, Бекки. Я знаю, Хем фигура значительная – самая значительная из всех нас, наверное, – но перестаньте гоняться за призраками. Прекратите суетиться по поводу произведений других людей. Идите и напишите свой собственный роман.

Бекки изумилась:

– Нет, я не смогу это сделать.

Гектор улыбнулся, сдвинул брови:

– Почему же, черт возьми?

– Разве вы не слышали, мистер Ласситер? Роман умер.