Текст книги "Аспект дьявола"

Я принес с собой небольшой чемоданчик. Я всегда беру его с собой на дело. В него не так много влезает, но по мне – в самый раз. Представь, как бы это выглядело со стороны: посреди ночи фраерок тащит по улице огромный неподъемный чемодан… Да вся пражская полиция слетится, как мухи на дерьмо. Короче, к делу нужно подходить, как к сбору фруктов: даже если все плоды хороши, выбирай самые лучшие. Но было еще кое-что. Мне хотелось побыстрее выбраться оттуда. Как только я зашел в эту квартирку, у меня появилось очень плохое предчувствие.

– Что за предчувствие?

– Что там был еще кто-то. Я кожей чувствовал. Как ты понимаешь, работаю я в темноте, при мне только слабый фонарик, и нервы, бывает, подшучивают над тобой: тени, тени… кажется, что кто-то затаился в углу, и сердце прыгает в пятки. Но там… не знаю, тени по правде двигались, и у меня было такое чувство, будто за мной кто-то наблюдает, аж мурашки побежали.

Однако ж надо было шевелиться. В гостиной я открыл бюро и понял, что выиграл джек-пот. Наличные. Никакие чертовы скупщики краденого не нужны, если повезет наткнуться на такую кучу налички. Там была толстая пачка сотенных купюр, пять сотен одной бумажкой и даже несколько банкнот в тысячу крон. Как только я их увидел, то понял, что мне больше не нужно ничего брать. Это был мой лучший улов за всю жизнь.

– Но наличные лежали в бюро, когда тело было найдено. Почему ты не взял их?

Стоило Смолаку задать этот вопрос, как по всему тщедушному телу цыгана снова пробежал электрический разряд дикого страха. Страх был настолько силен и заразителен, что у детектива поднялись волоски на руках.

– Мне показалось, что одна из теней шевельнулась, и я очень быстро обернулся. Он был там. Он просто стоял там, в темноте, как будто он и есть тень, и следил за мной.

– Опиши его мне.

– Это был Бэнг. – Бихари снова начало трясти. – Как можно описать дьявола?

14

Лукаш Смолак встал, вынул сигарету из пачки и дал прикурить цыгану. Тобар жадно затянулся табачным дымом. Поскольку цыган был привязан к стулу и не мог держать сигарету, процесс курения требовал от него некоторой концентрации: пришлось откидывать голову назад, чтобы дым не попадал в глаза. Это возымело тот эффект, которого добивался Смолак: Бихари расслабился и отвлекся от своих страхов.

Докурив, цыган кивнул детективу, чтобы тот забрал окурок; тело еще потряхивало, но уже не так сильно.

– Послушай, Тобар, – продолжил Смолак, присаживаясь на край стола. – Я не знаю, кого ты видел на самом деле, но это точно не дьявол. Если в квартире действительно кто-то был, лучший способ спасти свою шею от веревки – описать его.

Бихари кивнул.

– Он был высокого роста. Я не мог разглядеть его одежду, потому что на нем был кожаный фартук и кожаные рукавицы до локтя. Фартук и рукавицы в пятнах, некоторые пятна были темнее других. Одни – черно-коричневые, другие – красно-коричневые. Было видно, что это пятна крови, въевшейся в кожу. Я чувствовал его запах: от него пахло засохшей кровью и смертью.

– Его лицо, Тобар. Опиши его лицо.

Цыгана вновь затрясло. На этот раз еще сильнее. По смуглой щеке пробежала слеза. Голос его превратился в жуткий шепот:

– Его лицо… Его лицо было лицом дьявола. Господи, помоги мне! Боже милостивый, помоги мне!

– Как он выглядел? – настойчиво повторил Смолак.

– Я же сказал! Это было лицо дьявола. Вытянутое темно-серое лицо с кошмарной усмешкой. Острые зубы, черные рога. Совсем как маски, которые немцы носят в ночь перед Рождеством.

– Перхтенмаскен?[12]12
  Perchtenmasken (нем.) – имеются в виду ряженые из Тироля. В средневековой Германии ватаги молодых людей с зачерненными лицами или в безобразных рогатых масках ходили по улицам в канун Самайна – праздника окончания урожая, изображая духов из свиты Перхты-Хольды, мчащейся по воздуху во время Дикой охоты.


[Закрыть]

– Да, они, – подтвердил Бихари. – Как Крампус[13]13
  Krampus (нем., чешск.) – легендарная фигура в фольклоре Альпийского региона, спутник и одновременно антипод Николая Чудотворца; также название обходного обряда в ночь с 5 на 6 декабря.


[Закрыть].

– Так он был в маске?

– В маске? – Бихари нахмурился. – Не знаю, может быть, это была и маска. Но я думаю, что это было его лицо.

– И что же случилось потом?

– Я замер, окаменел от страха. Попытался закричать, но ничего не вышло. Хотел убежать, но не смог даже шелохнуться. Он подошел ближе. Вышел из тени, но это было так, будто он сам и есть тень, и эта тень надвинулась на меня. Из-под фартука он вытащил нож, большой длинный нож, похожий на тот, который используют для разделки туш. Потом он схватил меня за горло. У него были длинные, очень тонкие и очень холодные пальцы, как будто это просто кости, без живой плоти. Он сжимал мое горло так крепко, что я начал задыхаться. Все же мне удалось в какой-то момент глотнуть немного воздуха: пахло давно запекшейся кровью, смертью – запах исходил от его кожаных перчаток и фартука. Он заглянул мне в глаза. Его взгляд пронизывал насквозь: он видел всего меня, мою суть. – Бихари остановился, пытаясь собраться с силами, руки его тряслись. – Острие ножа он воткнул мне в щеку, чуть пониже глаза. Я почувствовал, что кровь стекает к подбородку, как слезы. Он сказал, что был бы не прочь забрать мои глаза на память… Сказал, что у него уже неплохая коллекция глаз.

– Что случилось потом?

– Он отпустил меня и сказал, что сохранит мне глаза, чтобы я увидел нечто особенное, то, что запомню навсегда. Что я должен стать свидетелем чего-то важного… Что есть важное дело, за ходом которого я должен наблюдать. Мы пошли к спальне, туда, где была та женщина.

– Так ты просто пошел с ним?

– Вы не понимаете.

– Возможно, Тобар, возможно, не понимаю. Расскажи, что произошло потом.

– Вы и так знаете, вы видели, что он сделал с этой женщиной. – Голова цыгана безвольно повисла, плечи его сотрясались, он рыдал как дитя.

– Значит, ты утверждаешь, что убийца – не ты, а человек в маске дьявола? – уточнил Смолак. – Но при этом ты признаешь, что украл ключи у Марии Леманн, чтобы проникнуть в ее квартиру. Но, видишь ли, у нас нет никаких доказательств того, что кто-то еще находился в квартире, – мы нашли только твои «пальчики», никаких других там не обнаружено.

– Перчатки. Он заставил меня снять перчатки. Он заставил меня прикасаться к вещам в квартире. Он заставил меня встать у кровати и прикасаться к ней…

– Женщина, Мария Леманн, она была жива в этот момент?

– Она спала…

– Продолжай, Тобар.

– Бэнг наклонился ко мне и начал шептать на ухо всякие гадости. Он сказал, что она фотце[14]14
  Fotze (нем.) – на жаргоне – сука, женский половой орган.


[Закрыть]. Это немецкое слово. Плохое слово. Знаешь, что оно значит?

– Да, – кивнул Смолак.

– Он сказал, что она фотце и заслуживает всего, что с ней произойдет. Он описал мне, что собирается с ней сотворить, и я все это должен был увидеть. Он сказал, что мне предстоит узнать, каково это – захватить живую душу, – так он выразился, – предстоит наблюдать за тем, как потухает жизнь в глазах. Почувствовать запах, вкус, ощутить, каково это – разрезать тело и вытащить из него всё.

– Почему он так с ней? Он объяснил тебе?

– Он сказал, что она будет служить ему после смерти.

– Что это значит?

– Он сказал: «Так как никто не живет вечно, никто и не умирает навечно. Все повторяется снова и снова». Но он еще сказал, что есть место после смерти – место между жизнями. И там переступившие черту проводят очень много времени. В этом месте он собирает рабов – души, которые будут ему служить.

– И ты ничего не сделал, чтобы остановить его?

Плечи Бихари еще сильнее затряслись от захлестнувших его рыданий.

– Я пытался, вы должны мне поверить, пытался. Я снова и снова умолял его не делать этого. «Хорошо, – сказал он, – ты можешь спасти ее. Она проснется и будет жить своей жизнью. Но ты умрешь вместо нее». Он сказал, что убьет меня быстро и не станет ничего делать с моим телом. «Твоя жизнь была бесполезной, – сказал он, – но я могу придать ей смысл, если ты спасешь эту женщину».

– Но ты ее не спас.

Рыдания вновь охватили цыгана:

– Я не смог. Я испугался. Я не хотел умирать. И он заставил меня смотреть. Он сказал, что ценность моей жизни теперь будет заключаться в том, что мне посчастливилось увидеть, как он работает.

– Тобар, ты бы мог остановить его. Или, по крайней мере, попытаться. Ты мог попробовать сбежать или поднять тревогу.

– Я не мог, вы не понимаете. Я был беспомощен. У него была… власть, безграничная власть надо мной, меня как будто парализовало. Он заставил меня смотреть. Сказал, что это единственная причина, по которой он решил оставить мои глаза в целости: чтобы я мог быть свидетелем. Сказал, что если я отведу взгляд или закрою глаза, он отрежет мне веки.

– И ты смотрел?

– Он заставил меня смотреть! – У Бихари началась истерика. – Господи, помоги мне, Бэнг заставил меня смотреть! Дьявол заставил меня увидеть!

15

Виктор знал, что безумие подчас приобретает самые причудливые формы. Великая печаль… Если разум повреждается, если мы получаем травму, подсознание поспешно перебрасывает мостик к спасению; затем этот мостик превращается в надежную опору, а лучше сказать – в защитную стену. Такие стены можно обнаружить у каждого, без них мы не могли бы справиться с эмоциональными потрясениями.

Но бывает и так, что опоры рушатся, и это приводит к чудовищному уродству личности. Защита не срабатывает, и взгляд на мир в целом меняется.

Метафора с опорами была применима ко всем пациентам Орлиного замка. Каждый из «дьявольской шестерки» взрастил свое безумие вокруг какой-то травмы в далеком прошлом. Обрушение опор для них стало фатальным.

У каждого из пациентов было прозвище. После встречи с Вегетарианкой, госпожой Валентовой, Романек познакомил Виктора с остальными пациентами.

Под прозвищем Дровосек скрывался Павел Зелены из Чешской Силезии, который был лесником по профессии. Он совершал свои злодеяния с помощью своего рабочего инструмента – топора. Виктора предупредили, что Зелены склонен к непредсказуемым вспышкам агрессии, поэтому при посещении его палаты их сопровождали два санитара.

Следующий пациент, Леош Младек, по прозвищу Клоун, был маленьким человечком, более похожим на ребенка. Он казался мягким и безобидным, а в прошлом был успешным артистом цирка, много путешествовал по Чехословакии, Венгрии, Австрии, Южной Германии и Польше.

Четвертый из «дьявольской шестерки» носил прозвище Ученый – профессор Доминик Бартош, автор принципиальных новаторских разработок в области квантовой физики. Его могучий интеллект затерялся в лабиринте абстрактных идей, что привело к непоколебимому заблуждению: Бартош считал, что он может общаться с мертвыми.

Коллекционером Стекла называли Михала Мачачека, маньяка, известнейшего специалиста по богемскому стеклу, фаната своего дела.

Знакомство с каждым из них было кратким, пациенты соглашались с тем, что у них будет новый доктор, но сотрудничать не спешили.

Последняя встреча, однако, потребовала наивысших мер предосторожности.

Войтич Скала был шестым. Его называли Демон.

Скалу поместили в особый «люкс для пациента номер шесть», самую дальнюю палату за усиленной дверью.

– Изначально его содержали в изоляторе, – объяснил Романек. – Он страдает самой заразной формой безумия, и мы держим его как можно дальше от других.

Из личного дела Виктор знал, что Войтич Скала был человеком, обладавшим такой же несокрушимой верой, как у самого преданного служителя Церкви. Но вера Скалы заключалась в том, что он поклонялся силе чистого зла. Он был убежден, что зло – движитель всего во Вселенной, и воплощал в жизнь свои фантазии с предельной жестокостью.

Из всей «шестерки» именно Скала был подвержен самому глубокому и мрачному психозу. И именно по этой причине он представлял для Виктора особый интерес: с его помощью молодой доктор надеялся постичь то, к чему стремился в изучении бессознательного.

Аспект Дьявола.

– Вы уверены, что готовы? – спросил профессор Романек в коридоре перед дверью палаты.

– Да.

Казалось, Романек был недоволен стремлением коллеги ответить поскорее. Он по-отечески положил руку на его плечо.

– Скала не гений, но у него есть уникальные способности проникать в сознание других. И изгнать его оттуда не представляется возможным. Из всех преступников, заключенных у нас, – давайте уж без обиняков, – Скала является самым опасным. Поэтому спрошу еще раз: вы готовы к этому?

– Да, профессор Романек, я готов.

Это было совершенно не профессионально, поэтому Виктор корил себя за то чувство, которое испытывал. Как психиатр, он прекрасно понимал, что такого понятия, как «зло», не существует. За свою непродолжительную карьеру ему доводилось работать с извращенными и жестокими умами, но зло все равно оставалось социальной, но никак не медицинской концепцией, к тому же безнадежно устаревшей. Тем не менее, когда он столкнулся лицом к лицу с Войтичем Скалой, у него появилось неотступное ощущение, что в воздухе растворено подлинное вселенское зло.

Скалу надежно привязали перед их визитом. Огромный мужчина с буйной и темной, как у Виктора, шевелюрой. Грубо высеченные черты лица. Из-под тяжелых бровей зловещим блеском сверкали маленькие жестокие глазки.

Кресло, к которому был привязан Скала, в стенах старинного замка выглядело средневековым устройством для пыток. Оно было вырезано из массива дуба и оснащено стальными лентами и кожаными ремнями. Маленькие колесики с резиновыми покрышками под каждой ножкой позволяли бесшумно катать кресло по каменным плитам. Ноги пациента были зафиксированы на специальной подножке. Широкая стальная лента, скрепленная при помощи специального болта, охватывала грудь. Эта конструкция вызывала отдаленные ассоциации с рыцарскими доспехами. Запястья мужчины удерживали на подлокотниках стальные манжеты. Надежное переплетение прочных кожаных ремней связывало плечи, а голову удерживало специальное устройство из мягкого материала – все это не позволяло пациенту даже шелохнуться.

Романек представил Виктора и попросил его крат ко объяснить «мистеру Скале» основные методы лечения, которое он намерен использовать. Скала слушал молча, не сводя злобного взгляда с молодого доктора.

– У вас есть ко мне какие-то вопросы? – спросил Виктор, завершив свой рассказ.

– Вы знаете, чем я прославился? – голос Скалы был тихим и визгливым. Он так резко контрастировал с его физическими данными, что это внушало еще больший страх перед ним.

– Я знаком со всеми деталями вашего дела, Войтич.

– Вы думаете, я сошел с ума, и поэтому совершил все это?

– Я думаю, в вашей психике есть повреждения. А какие именно, я и хочу разобраться.

– Так вот, я насиловал, уродовал, пытал и ел людей. Мужчин, женщин, детей и младенцев. Животные тоже представляли для меня интерес. Я исследовал страх и боль каждого вида живых существ. Я срезал лица людей и надевал на себя, как маски, чтобы их глазами видеть то, что видели они, а они, в свою очередь, видели бы то, что видел я. Я демонстрировал им истинную, наичистейшую природу зла. – Скала злорадно ухмыльнулся. – И это, доктор Косарек, вы описываете как «повреждения»?!

– А как бы вы это назвали?

– Моя сила. Моя религия. Моя вера во всесильное зло.

– Что бы вы ни думали, – ответил Виктор, – это не что иное, как психоз. Я хочу докопаться до его сути и помочь вам победить болезнь. Я с нетерпением жду, когда мы с вами начнем работать.

Грузное тело Скалы застыло в кресле, на лице застыла маска презрения и ненависти.

– Вы очень красивый мужчина, доктор Косарек, – сказал он вслед уходящим докторам. Виктор ничего не ответил.

– Я уверен, вам не все обо мне рассказали, – продолжал говорить Скала. – Вы всегда должны оставаться начеку. Я тоже с нетерпением жду совместной работы с вами, доктор Косарек, потому что при первой же возможности я срежу красивое лицо с вашего черепа и, пока вы еще живы, примерю его как маску. Тогда все скажут, что я красавец. – Он засмеялся. – Это будет нечто!

16

– Позвольте дать вам совет, – сказал профессор Романек, выходя с Виктором из отделения для пациентов. – Было бы неплохо, если бы вы проводили свободное время за стенами замка. Прогулки по окрестностям принесут вам удовольствие, в деревне есть уютная гостиница, а Прага находится достаточно близко, так что можно уезжать на выходные.

– Я еще не думал о свободном времени.

– Так задумайтесь. В лечебных учреждениях нашего профиля можно обнаружить практически весь спектр психических заболеваний. Так вот… – профессор пытался подобрать слова, – наблюдаемые у нас пациенты поражены болезнью в крайней стадии: их безумие достигло своего апогея. Вы обнаружите, что некоторые из них обладают недюжинными интеллектуальными способностями, они способны рационализировать иррациональное. Они без труда могут убедить вас, что это у вас, а не у них искаженное видение реальности, а они же, напротив, наделены способностями особого понимания истины. Более того, они способны заразить своими иллюзиями. Поверьте мне, это хорошая идея – отвлекаться от происходящего здесь и регулярно восстанавливать связь с реальным миром и здоровыми умами.

– Уверен, что моих знаний достаточно…

– Я говорю это, опираясь на личный опыт, – не ожиданно резко прервал его Романек. – Много лет назад я позволил одному пациенту воздействовать на меня. Я слишком много времени проводил с ним и не заметил, как через некоторое время стал терять голову. Я начал сомневаться в истинности существующего порядка вещей.

– Что же случилось?

– Меня отстранили на несколько недель. На расстоянии силы его воздействия иссякли, и я понял, что расстройство моего пациента было более сложным, а бредовые идеи настолько убедительными, что даже мне не удалось сохранить рассудок.

– Этот пациент здесь? – поинтересовался Виктор.

На лицо доктора Романека легла тень.

– Нет, не здесь. Он давно умер. Туберкулез. В любом случае, эта история поучительна: внимательно изучайте сети, которые ткут здесь пациенты, но не подходите так близко, чтобы попасться в них. Найдите время, чтобы насладиться жизнью среди здравомыслящих. Вы влюблены в кого-нибудь?

– Нет. Была одна девушка, но… – Виктор не смог договорить.

– Так найдите себе другую. – Романек улыбнулся, привычное, по-доброму шутливое расположение духа вернулось к нему. Он похлопал Виктора по спине. – Наслаждайтесь жизнью.

Рабочий кабинет Виктора располагался в административном крыле замка. В кабинете, как, впрочем, и во всей этой части замка, интерьер был сохранен в своем первозданном виде, не считая, конечно, электропроводки и громоздких труб отопления, проложенных вдоль каменных стен. В просторной комнате было два высоких окна с каменными подоконниками шириной в полметра. Из жилых комнат замка открывался приятный вид на лес, извилистую дорогу к деревне и лоскутное одеяло возделанных полей, окна же рабочих кабинетов смотрели на уродливую черную скалу, которая своим видом напоминала горб, выросший на спине замка. Стоя у окна, Виктор вспомнил рассказ археолога Педерсена о сети пещер в этих скалах. Перед глазами предстала картина: темные, влажные коридоры среди мертвенно-холодного камня, наполненные спертым воздухом замогилья.

– Я принесла вам кое-что.

Виктор обернулся и увидел на пороге Юдиту Блохову с коробкой, заполненной канцелярскими мелочами.

– Извините, не хотела вас напугать, – сказала она и улыбнулась, как показалось Виктору, вполне приветливо. – У нас тут особо нечем любоваться, – кивнула она на окно.

– Да, вы правы. В другом крыле вид получше. Но, полагаю, при строительстве думали о безопасности, а не об эстетике. – Он взял у нее коробку и поставил на стол. – Спасибо. Должен признаться, не ожидал, что кабинет будет таким большим.

– Чувствуйте себя как дома, – снова улыбнулась она. – В вас есть… – Юдита на мгновение задумалась, – порода, простите уж за прямоту. Если вам понадобится моя помощь, обязательно скажите. Мы с вами еще должны сходить на склад, чтобы выбрать записывающее оборудование и все прочее, что вам понадобится для работы с пациентами.

– Спасибо, мисс Блохова.

Она и не думала уходить.

– Позвольте поинтересоваться, как вы оказались здесь, доктор Косарек?

– Профессор Романек прочитал статью, в которой я выдвинул мою теорию. Я называю ее «аспект дьявола». Он пригласил меня на собеседование. Когда я приехал, собеседование свелось к тому, что мы два часа проговорили о моей теории.

– Я что-то слышала об этом, – сказала Юдита. – Так вы верите в существование дьявола? – Ее тон не был ни насмешливым, ни серьезным, и это застало Виктора врасплох.

– Да, это факт. Я верю в дьявола и в то, что он несет ответственность за все зло в обществе, за безумие и склонность к насилию у некоторых людей. Но дьявол, в которого я верю, отнюдь не сверхъестественное существо: он – внутреннее явление, присущее каждому человеку, и наиболее ярко это явление раскрывается в крайних степенях безумия. А поскольку дьявол прячется в темных глубинах подсознания, его присутствие часто отрицают. Вот почему так много пациентов с психическими расстройствами не могут вспомнить, как совершали насильственные действия. – Виктор обвел взглядом кабинет. – И именно поэтому я здесь. Я верю, что смогу обнаружить, где скрывается дьявол, и что есть способ добраться до него и обезвредить.

– Так вы считаете, что этот аспект дьявола есть у каждого?

– Да. Как и Юнг, я считаю, что большинство наших суеверий происходит из общих архетипов. В подсознании каждого есть темная сторона, скрытая от нас самих. Эту сторону мы стремимся отрицать, но именно в ней зарождаются все наши страхи и ночные кошмары, и именно она отвечает за изменения в нашем поведении. Архетипы формируются через мифы и легенды, которые мы передаем из уст в уста. Миф о дьяволе – один из самых распространенных. Дьявол не существо – он просто одна из универсальных архетипических моделей. Дьявол скрывается во всех нас.

– И вы собираетесь отправиться на охоту на него в сознание убийц, вооружившись гипнотерапией и лекарствами?

– Я убежден, что смогу достичь дьявола посредством лекарственного синтеза, да. Использование седативных средств означает, что я могу на время подавить эго и проникнуть глубоко в бессознательное, в его теневую часть. Оказавшись там, я попробую направить пациента на противостояние внутреннему дьяволу. Дьявола можно обезвредить или, по крайней мере, ограничить. Если хотите, это хирургия души.

Во взгляде Юдиты Блоховой читались тревога и сочувствие.

– Может быть, будет лучше, – сказала она наконец, – если бы вы оставили дьявола в покое в его укрытии?

17

– У вас есть минутка? – обратился Смолак к доктору Бартошу. Доктор сидел за столом и курил, маленький и пухлощекий, в мятом, не у лучшего портного сшитом костюме. Смолака поразил контраст: на столе образцовый порядок, а доктор выглядит неопрятно. О нем некому позаботиться?

Склонившийся над бумагами Бартош выпрямился и улыбнулся.

– Минутку, конечно, найду, пора сделать перерыв. Присаживайтесь. Чем могу быть полезен?

Смолак принял предложение присесть, но отказался от сигареты, которую в ту же секунду протянул ему хозяин кабинета.

– Я знаю, доктор, что вы не психиатр по специальности, – продолжил он, – но у меня возник вопрос. Вы ведь знаете, что мы задержали подозреваемого по делу так называемого Кожаного Фартука?

– Да, я в курсе.

– Так вот, он рассказал очень странную историю. Я хотел бы услышать ваше мнение об этом.

Доктор завозился в кресле.

– Так-так, продолжайте, пожалуйста.

Смолак подробно пересказал все, что услышал от Тобара Бихари. О цыганском дьяволе Бэнге, о человеке, появившемся из тени, и о том, что Бихари, по его рассказу, чувствовал себя бессильным, как будто этот Бэнг в кожаном фартуке загипнотизировал его.

– Что бы ни говорил этот Бихари, я не верю, что на месте преступления был еще кто-то.

Когда Смолак замолчал, маленький неопрятный доктор продолжал сидеть и курить. Для него, полицейского врача, курение и размышление были неразрывно связаны.

– Полагаю, что вы, скорее всего, правы, – сказал он в конце концов. – Более того, я уверен, что вы правы. Крайне маловероятно, что убийца, который так ловко избегал ареста в течение нескольких месяцев, вдруг да решил позволить вашему цыгану быть свидетелем убийства, а затем дал ему уйти. Я думаю, что ваш подозреваемый выдумал этого Бэнга, а вся эта история – лишь способ отрицать собственную вину.

– Это я и надеялся услышать, – с облегчением вздохнул Смолак. – Возможно, был кто-то еще, человек, который подсказал ему мысль воровать ключи из сумок, но мне и это кажется крайне маловероятным. – Он задумался. – Вы слышали когда-нибудь о так называемом раздвоении личности, доктор Бартош? Видится мне, что именно с таким случаем мы и имеем сейчас дело.

Бартош пожал плечами.

– Да, я читал об этом, но в таких делах я не эксперт. Не думаю, что смогу чем-нибудь помочь. А в чем дело? Похоже, вы не очень-то рады, что поймали этого человека.

– Дело в том, что если у него раздвоение личности, если он болен, доказать это в суде будет не так-то просто. Присяжные не поймут.

– Но если вы правы, Бихари следует поместить в лечебницу. Я могу призвать на помощь психиатров. Они в таких вещах эксперты.

Смолак кивнул. Пока шел допрос, в нем крепло убеждение, что цыган совершенно безумен. В глазах карманника, мелкого воришки, кроме страха, проглядывало что-то темное и пугающее. Никакого загадочного незнакомца в маске цыганского демона, конечно же, не было, хотя Бихари утверждал обратное. Просто в Бихари обитала еще одна темная личность, которая руководила его поступками.

Разум не может принять и оправдать жуткие преступления и поэтому создает другую личность, несущую ответственность за совершенное зло.

– Спасибо, что уделили ваше драгоценное время, доктор.

– А почему вы обратились с этим вопросом именно ко мне? – вдруг спросил Бартош с подозрением.

– Потому что вы медик, потому что ваша заинтересованность и проницательность всегда приносила пользу в процессе расследований.

– Уж не думаете ли вы, что у меня есть какая-то личная выгода в этом деле?

– Личная заинтересованность… – Смолак вздохнул, осознав, о чем говорил доктор. – Нет, доктор Бартош, если вы имеете в виду, что я пришел к вам из-за того, что произошло с вашим братом, то нет. Нет, я и не думал об этом.

Бартош нахмурился и кивнул.

– Еще раз спасибо, доктор.

Пока Смолак шел обратно в свой кабинет, его не покидала мысль, что личная история доктора Бартоша и правда могла побудить обратиться к нему за советом. Безумный брат доктора был заключен в психиатрическую лечебницу.