Текст книги "Аспект дьявола"

– Хорошо, Леош, – сказал Виктор. – Наш сеанс подходит к концу. Мне нужно, чтобы ты вынырнул на поверхность океана. Вернулся в настоящее.

Молодой доктор открыл папку из толстой кожи, лежащую перед ним на столе, и вытащил желтоватый лист, на котором большими буквами было набрано: «ЦИРК ПЕЛИНЕК», ниже были фотографии и текст помельче. Он подошел к Младеку и поднес лист к его лицу так, чтобы тот мог прочитать написанное.

– Вы можете сказать мне, что это такое, Леош?

– Это цирковая афиша.

– Совершенно верно. Можете ли вы сказать мне, что здесь написано?

Пациент кивнул и сфокусировал на листочке взгляд.

– Здесь говорится, что я исполняю роль Пьеро, а Манфред Тойффель исполняет роль Арлекина. Две звезды цирковой арены.

– Посмотрите еще раз, Леош. Посмотрите внимательно. Здесь написано, что вы единственный клоун в цирке. Самый знаменитый клоун в Европе. Вы видите фотографии? Это… – Виктор указал на снимок. – Это вы в роли Пьеро. А это… – Он указал на второй снимок. – Вы можете сказать мне, кто это, Леош?

– Это он. Я уже столько раз повторял: это Тойффель. Это Тойффель в роли Арлекина.

– Нет, это не так, Леош, – решительно отрезал Виктор. – Это вы. Не было никогда никакого Манфреда Тойффеля. Вы выступали и как Арлекин, и как Пьеро. Вы играли обе эти роли. Это были вы, и всегда были только вы.

– Это неправда, – воскликнул пациент яростно. – Да, мне говорили об этом и раньше. Когда меня арестовали, мне говорили, что я сотворил с бедной девочкой и с другими детьми. Их всех попутал дьявол!

– Как же так, Леош. Я вижу фотографию одного клоуна. Леош Младек в роли Пьеро и Леош Младек в роли Арлекина. Это вы пугали детей. На самом деле это вы были Пьеро под маской Арлекина. Это была другая часть вас, и она была Арлекином.

Младек устало покачал непропорционально большой головой, теперь из-за действия транквилизатора его клонило в сон.

– Вы не правы, – тихо проговорил он. – Это дьявол, понимаете. Дьявол морочит вам голову, он обманывает вас, как и всех остальных…

4

Стояло ясное утро. Они шли по лесной тропинке, ведущей из замка в сторону деревни. Осень и не собиралась заканчиваться – сияла яркими красками листвы в кронах деревьев, напоминала о себе паутинками, летающими в воздухе. Полупрозрачную завесу облаков ветер разметал на клочки, и вырвавшееся из плена лучи солнца напомнили о не так давно ушедшем тепле. Но тень замка все равно висела над ними, и Виктору было не по себе.

Ему хотелось побольше узнать о жизни Юдиты, и он нашел способ, как сделать это. Профессор Блох. Они говорили о профессоре Блохе. Виктор рассказывал о нем, как о наставнике, Юдита – как об отце. Болтали также о жизни в замке, о мечтах и надеждах. Виктор деликатно не расспрашивал о той части жизни Юдиты, которая была далека от ее работы. Какое-то время они шли в полной тишине. И вдруг Виктор осознал, что ему невероятно легко молчать с ней, так еще ни с кем и никогда не было.

– Разве это не прекрасно? – спросила Юдита, первой прервав молчание; она огляделась и набрала полные легкие вкусного осеннего воздуха.

Виктор улыбнулся.

– Да, действительно. Но я, признаться, всегда немного неуютно чувствую себя в лесу.

– Почему? – Она взглянула на него с удивлением.

– Не знаю. Возможно, ощущаю нечто очень юнгианское. Как бы сказать… леса напоминают мне бессознательное, темное и полное тайн. – Виктор был не готов рассказать о том, как двенадцатилетним ребенком нашел в лесу повесившуюся мать. Даже сейчас тени между деревьями могли пробудить воспоминания о ее покачивающемся теле, о потемневшем лице… Это событие определило для него выбор профессии психиатра. – Правда, однако, в том, что я рад ненадолго покинуть стены замка, – сказал он. – Профессор Романек прав, это действительно помогает восстанавливать связь с внешним миром.

– Ондрей Романек сказал это? – изумилась Юдита.

– Да, а что-то не так?

– О нет, ничего. Просто он сам, кажется, не слишком прислушивается к собственным советам. Почти все время доктор Романек проводит в замке. Более того, у него есть обыкновение подолгу запираться в своем кабинете.

– В самом деле?

– Представьте. И он дает строгое указание, чтобы его не беспокоили. Бедный, бедный Ондрей…

– Почему вы так говорите?

– Все, что у него есть, это работа. Видите ли, он вдовец. Детей нет. Очевидно, он был искренне предан жене, но она умерла сравнительно молодой. Я не так много знаю об этом… Профессор Романек, на мой взгляд, один из тех людей, про которых с первого знакомства становится ясно, что они – достойнейшие люди. Знаете, он очень глубокий человек. Его шутливый нрав не должен вводить вас в то же заблуждение, в котором пребывают все. И на него время от времени находят тучи меланхолических настроений. Вот поэтому он и запирается. Во всяком случае, я так думаю.

– Вы говорите, его жена умерла?

– Да.

– А не от туберкулеза ли она умерла?

Юдита остановилась и внимательно посмотрела на Виктора.

– Да, насколько можно верить слухам. А откуда вы знаете?

Ему отчаянно хотелось рассказать ей, как в минуту откровенности профессор признался, что когда-то почти полностью погряз в безумии пациента. Выходит, это был не просто пациент – это была его жена.

– Да как-то доктор Платнер вскользь упомянул об этом, – соврал он.

Им потребовалось полчаса, чтобы спуститься в деревню. Это было место исключительной красоты. Вряд ли здесь что-нибудь изменилось за пару столетий. В Чехословакии полным-полно деревушек и маленьких городков, дышащих историей. Расположенные в самом сердце Европы, они надежно укрыты от мира плотным одеялом традиций и устоев. Как говорил профессор Романек, люди в этих краях жили поколение за поколением, и имена их прародителей терялись в таком далеком прошлом, что при одной мысли об этом начинала кружиться голова. На Виктора это давило, он чувствовал смутную панику – нечто похожее на клаустрофобию, ведь он привык к шуму и суете Праги. Была и еще одна причина для паники – в Прагу он приехал из такой же деревушки, как эта. Да, находилась она на другом краю страны, но была – один в один.

Молодые люди зашли в трактир. Сидевшие там местные жители, человек пять, наблюдали за ними с неприкрытым любопытством. Никакой враждебности, но и никакой приветливости. Просто смотрели и всё. Виктор обратил внимание, что Юдита привлекла гораздо больше внимания, чем он сам. Он никак не мог решить, причиной тому ее красота, или же они почувствовали в ней чужую: Юдита со своей яркой внешностью была чужой в родной стране.

– Сегодня чудный день, – сказал он. – Может, сядем за столик на улице?

Юдита кивнула, и они вышли. От столика у дверей открывался вид на деревенскую улицу и гору, с которой они только что спустились. Над ними нависал замок, чуть в стороне виднелся горб черной скалы. Виктор снова почувствовал, что находится во власти замка, как будто его навеки осудили к заточению в этих стенах.

Трактирщик, крепкий дружелюбный мужчина лет пятидесяти с лихо подкрученными усами, вышел и принял заказ. Очень скоро он принес тарелку с ватрушками. Виктор пытался возразить, что они их не заказывали, но мужчина широко улыбнулся:

– Возьмете с собой.

Виктор всегда удивлялся, как сильно отличается выговор у тех, кто вроде бы живет неподалеку от Праги. Мужчина говорил провинциально.

– Вы же из замка? – поинтересовался усач.

– Да, – ответил Виктор, представился сам, а затем представил Юдиту.

– Вы должны извинить местных жителей за их косые взгляды. У нас не часто бывают такие красивые гости, – он вежливо поклонился Юдите. – Да и вообще, чужие сюда редко заглядывают. Мне стыдно признаться, но у нас не склонны доверять тому, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к замку. Это понятно, ведь там заперты сумасшедшие. Да еще и легенды ходят всякие об этом месте…

– Легенды?

– Я вам все расскажу, – перебила Юдита. – Это долгая история.

– Да, это долгая история, – подтвердил трактирщик. – Ладно, я оставляю вас, и вы сможете побеседовать об этом. Наслаждайтесь кофе и выпечкой. И, пожалуйста, запомните, мы рады вас видеть в любое время. – Он снова поклонился и ушел.

– Как ваш сеанс с Леошем Младеком? – спросила Юдита, приподняв воротник пальто, прежде чем сделать глоток кофе.

– Начало положено… Да вы сами все услышите, когда будете расшифровывать запись. Все, что мне удалось вытащить, – нежный клоун Пьеро, который считает себя невиновным в ужасных преступлениях. Леош отказывается признавать, что его личность обрела две разные формы. Но человек, с которым я действительно хочу поговорить, это Арлекин, или Манфред Тойффель, как Младек называет вторую часть своей личности.

– Вы думаете, что, общаясь с ним, сможете найти аспект дьявола?

– Если мне это удастся и если я смогу удалить его из сознания Младека, то у меня есть шанс вылечить его. Как просто звучит: выселить Манфреда Тойффеля и разрешить Леошу Младеку быть Леошем Младеком, цельной личностью.

– Больше похоже на средневековый экзорцизм, чем на психиатрию двадцатого века, – заметила Юдита.

– Может быть, это и есть то, от чего отталкивался средневековый экзорцизм: признание дьявольского аспекта. Но это было признание без понимания и без капли сочувствия, за что и сегодня мы должны испытывать угрызения совести.

– Вы похожи на средневекового знахаря, – усмехнулась она. – Может быть, это судьба, что вы оказались здесь.

– Правда? Ваши намеки, как и намеки трактирщика, разожгли мое любопытство. Вы обещали рассказать мне мрачные легенды…

– Виктор, вы знаете, как местные жители называют замок?

Он улыбнулся и поставил локти на стол.

– Просветите меня.

– Град з Чародеек[22]22
  Hrad z Čarodějek (чешск.) – Замок колдунов.


[Закрыть].

– Правда? – Виктор взглянул на нависающее над горой строение. – Почему Замок колдунов?

– Темные дела и тайные знания. А еще человек, чье сердце было полно тьмы. – Она сделала пару глотков кофе, наблюдая за Виктором. – Традиционно история повествует нам о том, что везде, где бы ни воцарялось христианство, местные языческие культы уничтожались огнем и мечом, – продолжила она, вернув чашку на блюдце. – Аристократия была в авангарде этой борьбы – создание христианской церкви стало еще одним средством порабощения крестьян и укрепления власти знати. Конечно же, приверженцы традиционных религий были заклеймены как колдуны. Как вы понимаете, никто из этих людей не был носителем чародейского знания. Однако это не останавливало тех, кто продолжал жечь на кострах каждого, на кого падало хоть малейшее подозрение.

– По-моему, вы очень осведомлены в этом вопросе.

– Мне интересна история, это помогает понять настоящее. В те времена простой деревенский народ был вовсе не против, когда сжигали не таких, как они. Но правда заключается в том, что чехи никогда не увлекались охотой на ведьм, не считая, конечно, Боблига из Северной Моравии[23]23
  Генрих Франц Боблиг фон Эдельштадт (1612–1698) – инквизитор, возглавлял судебные процессы над «ведьмами» и «колдунами» в XVII веке. Ответственен за более чем сто сожжений; по его указанию также предали казни двух священников, пытавшихся остановить судебные процессы.


[Закрыть]. Преимущественно это было связано с тем, что католическая Австрия подавляла протестантов, предавая их казни по ложным обвинениям. Охота на ведьм была завезена в Чехию немцами. Как я уже говорила, история помогает понять настоящее.

– Замок назвали так, потому что он стал прибежищем колдунов? – с воодушевлением спросил Виктор, пытаясь увести Юдиту от мрачных мыслей о дне сегодняшнем. – Потому что в этих краях было много язычников?

– Может быть. Местная аристократия не пыталась сплотить чернь с помощью веры. Правителем здесь был Ян Черне Срдче, то есть Ян Черное Сердце…

– О, археолог, которого я встретил в поезде, говорил о нем, да и профессор Романек упоминал его имя. Но я понял только одно: что он когда-то был хозяином замка. – Виктор улыбнулся, любуясь красотой собеседницы. – Я весь в предвкушении, очевидно, меня ждет захватывающая история о темных временах.

– Вы даже и представить не можете, что это за история, – сказала Юдита. – Тени воспоминаний все еще висят над замком, как сказал трактирщик. Ян Черное Сердце был сыном местного герцога; не единственным сыном, у него было два старших брата. Говорят, что Ян продал свою душу дьяволу еще в раннем детстве, поэтому он и был настолько злым, тщеславным и безжалостным. Оба его брата умерли, прежде чем смогли унаследовать титул отца. Один утонул, купаясь в неглубоком озере за деревней, другой погиб: несчастный случай на охоте. – Она кивнула в сторону замка. – Видите ли, этот замок не был родовым гнездом герцога, здесь находились его охотничьи угодья. И в той, и в другой смерти подозревали причастность дьявола, но правда заключалась в том, что Ян был единственным свидетелем гибели братьев. Но как бы там ни было, он унаследовал титул и проводил в этих стенах больше времени, чем в замке, где жили его жена и дети, можно сказать, брошенные на произвол судьбы.

– И почему же этот демонический герцог предпочитал обитать здесь?

– Эти места и сейчас глушь, а тогда и подавно. Здесь был девственный уголок, рай для любителя охоты. Говорят, герцог управлял принадлежавшими ему территориями, как истинный тиран. Тотальная власть и абсолютная вседозволенность. Все боялись и тайно ненавидели его. О нем ходили всевозможные слухи, их передавали из уст в уста, и со временем они превратились в легенды. Достаточно сказать, что и сейчас никто из местных не отважится даже подойти к замку. Почти весь персонал, медицинские работники и служащие хозяйственной части, приезжают на пятидневные смены из Млада-Болеслава.

– У легенд обычно есть историческое основание, – сказал Виктор.

– Конечно, Ян Черное Сердце был страшным человеком. Он занимался оккультным практиками в замке, собрав ведьм и колдунов со всей Чехии. Поговаривали, что ему удалось вызвать то ли Чернобоха – Черного Бога, славянского дьявола, то ли Велеса, темного властелина преисподней. Ходили слухи о черных мессах и тому подобных обрядах, совершаемых в окрестных лесах и в самом замке. Правда это или нет – неизвестно, но факты остаются фактами: Ян похищал и убивал женщин и девушек из местных деревень. Сколько их было? Неизвестно, но, определенно больше ста.

– Почему вы называете эту часть легенды фактом?

– Это подтверждается историческими документами. Король распорядился отправить комиссию для расследования, и вина Яна Черное Сердце была доказана. Но его, конечно же, не казнили. Если бы он был простым крестьянином, его бы повесили или колесовали за совершенные преступления. Но вместо этого его замуровали в замке: обычное в те времена наказание для преступников знатного происхождения. Вместо того, чтобы сгноить в тюрьме или предать казни, его заточили в комнате без окон и дверей, оставив в стене небольшую щель для подачи еды и воды. Так можно было прожить годами, и даже десятилетиями. В зависимости от того, какая версия легенды вам больше по душе, слуга, приставленный к замурованному Яну Черное Сердце, был то ли глухонемым от рождения, то ли ему залили в уши свинец, а язык отрезали.

– Зачем? – ужаснулся Виктор.

– Считалось, что герцог может уговорить кого угодно подчиниться его приказам и убедить даже самого благочестивейшего человека прислуживать сатане. Многие считали, что он вовсе не был учеником дьявола, а был самим дьяволом, что Ян Черное Сердце – это Ян Черный Бог, сатана, которого навсегда заточили в замке. Так что слуга должен был быть глух к его просьбам и мольбам об освобождении. – Юдита наклонилась поближе к Виктору и, понизив голос, почти зашептала насмешливым заговорщическим тоном. – Может быть, повинуясь голосу Яна Черное Сердце, вы проводите с пациентами в башне свои сеансы черной магии? Говорят, что замуровали его именно в этой башне, потому что в ней самые толстые стены, но комнату, где он закончил свои дни, так до сих пор никто и не смог найти.

– Не припомню, чтобы слышал голоса извне, – сказал Виктор. – Мне достаточно вполне реальных демонов, с которыми я сражаюсь. Изгоняю, как вы говорите.

– Думаю, еще услышите. Одна из легенд гласит, что по ночам откуда-то доносится стук – это Ян бьет кулаками по каменным стенам и призывает своего господина, сатану, освободить его. – Юдита рассмеялась. – Возможно, именно вы и освободите его. Возможно, Ян Черное Сердце – это и есть тот самый аспект дьявола, который вы ищете. Не исключено, что он сам придет за вами. Есть еще одна легенда. Она гласит, что каменщик, замуровавший комнату, был колдуном и соратником герцога в его развратных играх. Так вот, он сделал потайную дверь, за которой скрывался проход в сеть пещер в горе под замком. Еще говорят, что призрак Яна все еще обитает в башне, но всякий раз, когда на небе появляется полная луна, он через пещеры пробирается в лес в поисках жертв, чтобы утолить жажду крови. – Она злорадно ухмыльнулась, ее темные брови насмешливо выгнулись.

В Юдите Блоховой сосуществовали и слабость, и сила, это очаровывало Виктора все больше.

– Археолог, которого я встретил в поезде, рассказывал, что пещеры под замком ведут к вратам ада, и замок был построен, чтобы запечатать доступ к ним. Вы слышали об этом?

Юдита засмеялась.

– Да уж, приходилось слышать. Местные жители называют замок и так: Пекелна Брана, что в переводе означает «Врата ада». Да, действительно, стены главной башни прочные и толстые, но функционально замок никогда не был стратегически важным форпостом, способным выстоять в случае нападения. Но в качестве тюрьмы он идеален.

– А что было раньше в комнате для сеансов? Зерновой склад? – спросил Виктор.

– Возможно, там и был склад, но поговаривают, Ян Черное Сердце использовал это помещение для своих грязных делишек. Легенда гласит, что он развлекался там со своими жертвами, по-видимому, потому что стены в этом помещении способны сдерживать любые крики. И, конечно же, именно там, как говорят местные жители, проходили всевозможные оккультные обряды, черные мессы… Там он вызывал дьявола. А теперь и вы в той же самой комнате занимаетесь тем же: вызываете дьявола.

– Подозреваю, что вы слишком долго переписывали истории болезни, – засмеялся Виктор, но стои ло ему через плечо Юдиты взглянуть на замок, он снова почувствовал себя в плену мертвенно холодных каменных стен. – Мне кажется, нам пора возвращаться…

5

Он так и не признался. И не признается. Смолак допрашивал Тобара Бихари несколько раз, но показания цыгана оставались прежними. Вернее, так было первые три или четыре раза; после этого Бихари, казалось, ушел в себя. Вопросы Смолака повисали в воздухе без ответа не потому, что Тобар игнорировал их, а потому, что не слышал их. Он смотрел куда-то прямо перед собой, смотрел так, будто видел какую-то отдаленную точку в другом измерении. Никакими уговорами, никакими предложениями не удавалось выжать из него еще хоть словечко о случившемся, кроме сказанного на первом допросе.

День за днем все меньше Тобара Бихари оставалось в этом мире. Во время допросов его уже не связывали. Тщедушный цыган как автомат садился, как автомат вставал, когда его брали за локоть, чтобы поднять со стула.

Смолак с горечью осознал, что ему никогда не заставить подозреваемого рассказать о других убийствах, которые он, возможно, совершил. Квартиру, где жил цыган, тщательно обыскали, но не нашли ни окровавленного кожаного фартука, ни предполагаемого орудия убийства, ни стеклянных бусин, подобных той, что Смолак нашел на месте преступления. Оставалось только наблюдать, как Тобар Бихари все глубже погружается в свое безмолвное безумие.

Смолак решил еще раз поговорить об этом деле с доктором Бартошем, и даже попросить его принять участие в одном из допросов, чтобы тот высказал свое мнение о психическом состоянии Бихари.

– Я же говорил вам, капитан, – сказал Бартош, когда они со Смолаком курили после допроса в коридоре полицейского участка. – Вам действительно следует обратиться за помощью к специалистам. Например, к профессору Романеку из клиники «Орлиный замок». Увы, я не компетентен…

– Все, о чем я прошу, это высказать ваше мнение, доктор. Ума не приложу, что делать с этим Бихари. Он ведет себя не так, как обычно ведут себя виновные. Он ушел в себя. Иногда кажется, что он и не подозревает, что в комнате, кроме него, есть еще кто-то.

– Да, я тоже это заметил, – кивнул Бартош. – Он двигается, только когда его коснутся. Послушно сидит, когда его сажают на стул. Такое поведение называют «восковой гибкостью», и это предшествует полномасштабной кататонии[24]24
  Здесь имеется в виду кататоническая шизофрения – редкий вид шизофрении, основным клиническим проявлением которого являются двигательные расстройства.


[Закрыть]. Судя по тому, что мне довелось увидеть, он проявляет также признаки онейрофрении[25]25
  Онейрофрения – острое психотическое расстройство, в котором больной пребывает в «состоянии спутанности», сноподобном состоянии, галлюцинирует. Автор неточен: это заболевание описано только в 1950-м году. Доктор Бартош не мог его так назвать.


[Закрыть], то есть видит сны во время бодрствования. Боюсь, он вскоре перестанет говорить, перестанет двигаться, перестанет реагировать на раздражители.

– Как вы думаете, в чем причина этого расстройства?

Бартош стряхнул сигаретный пепел со своего изрядно помятого костюма и пожал плечами.

– Он пребывает в состоянии сильного шока. Это шок от встречи лицом к лицу с дьяволом. Я имею в виду, что он противостоит какой-то чудовищной части себя, своему внутреннему дьяволу. Но можно также допустить, что тем вечером с ним действительно был кто-то, и этот кто-то – настоящий Кожаный Фартук, воля и дух которого намного сильнее, чем у Бихари. Думаю, наш единственный шанс узнать, кто он на самом деле – Кожаный Фартук или нет, это привлечь к работе психиатров.

– Хорошо, доктор, я попробую позвонить профессору Романеку. Посмотрим, что он скажет.

Дверь открылась, и полицейский вывел в коридор из комнаты для допросов Тобара Бихари, лицо цыгана ничего не выражало.

Смолак и Бартош молча проводили его взглядами.

– Звоните профессору как можно скорее, – вздохнул Бартош, – пока несчастный не покинул этот мир.

Смолак кивнул.

Вдруг из-за угла коридора раздался крик, и детектив сорвался с места – сработал профессиональный инстинкт. Доктор Бартош побежал за ним.

Конвоир Бихари лежал на полу со сломанным носом; цыган наклонился над ним и вытаскивал из кобуры пистолет. По кровавому пятну на стене, выкрашенной кремовой краской, было понятно, что произошло: Бихари припечатал полицейского лицом об стену.

Смолак замер и протянул руку, чтобы остановить Бартоша.

– Вернитесь за угол, доктор, – сказал он глухо и спокойно.

– Но…

– Делайте, что вам говорят, доктор, сейчас же вернитесь за угол, – повторил Смолак, не отрывая глаз от Тобара Бихари и табельного пистолета у него в руках. – Тобар… – Смолак протянул руку. – Тобар, давай договоримся не делать глупости. Отдай мне пистолет.

В ответ Бихари прицелился в лицо детектива.

– Стой на месте, – проговорил он спокойно.

Казалось, перед Смолаком был другой человек. Не запуганный до смерти, не вялый и пассивный, как в последние дни, а уверенный в себе. У Смолака мелькнула мысль, что сумасшествие Бихари было хитрой уловкой расчетливого, организованного ума, способного на жестокие, тщательно продуманные убийства.

Детектив мысленно измерил расстояние между собой и цыганом и мгновенно подсчитал, как быстро сможет его преодолеть и сколько пуль выпустит за это время в него цыган.

– Стой, где стоишь, – повторил Бихари. – Я не хочу делать тебе больно, Смолак. Я никого не хочу обижать.

– Тогда отдай мне пистолет, Тобар.

– Я верну тебе пистолет, но хочу, чтобы сначала ты пообещал мне кое-что.

– Тобар, я не имею права заключать сделки. Я полицейский.

– Речь не о сделке. У тебя нет ничего такого, что ты можешь мне предложить. Я хочу, чтобы ты дал мне обещание.

– Обещание? Какое?

– Я не могу жить с ним в голове. То, что он сделал со мной… Я не могу с этим жить.

Смолак слышал, как по коридору бегут полицейские, которых, вероятно, позвал доктор Бартош.

– Отдай мне пистолет, Тобар. Сейчас же!

– Выполни обещание.

– Да какое же?!

– Бэнг – дьявол, – продолжил Бихари. – Он дьявол, и его нужно остановить. Я хочу, чтобы ты пообещал мне остановить его.

– Обещаю, – ответил Смолак.

– Спасибо…

Раздался оглушительный хлопок выстрела. Каждая мышца в теле Смолака напряглась, готовясь к удару пули. Но вместо этого он увидел, как череп цыгана взорвался фонтаном крови. Нижняя челюсть в том месте, куда тщедушный Бихари мгновение назад приставил дуло пистолета, стала черно-серой от пороха. Ноги цыгана подкосились, и он, как тяжелый мешок, рухнул на пол. Ничтожная жизнь оборвалась.

Смолака окружили полицейские. Доктор Бартош наклонился, чтобы осмотреть безжизненное тело. Вокруг головы цыгана на каменном полу образовался темно-алый ореол.

Смолак никак не мог понять, были ли последние слова Тобари Бихари признанием или нет.

6

Начинало смеркаться. Они поднимались к замку. Вокруг крыш, напоминавших колпаки ведьм, собирались облака, и тени в лесу сгустились.

Они прошли только полпути. Серо-голубое небо становилось все темнее. Внезапно по листве деревьев забарабанил каплями проливной дождь, вымочивший одежду насквозь буквально за несколько минут.

– Идемте! – Юдита схватила Виктора за запястье и потянула на узкую тропинку в стороне от дороги.

– Куда вы меня тащите?

– Не задавайте лишних вопросов, – отрезала она. – Там, по крайней мере, сухо.

Они побежали. Тонкие, холодные от дождя пальцы Юдиты сжимали его руку. Темная чаща смыкалась вокруг тропы. Виктор ощутил, как его охватывает иррациональный страх клаустрофобии.

– Вперед! Вперед! – подбадривала Юдита, почувствовавшая его смятение.

Вскоре плотная чаща начала редеть, и они оказались на поляне, посреди которой стояло деревянное здание. Над покатой крышей высился остроконечный шпиль, на вершине которого был шар, а над шаром – православный крест с нижним косым подножием и двумя верхними горизонтальными поперечинами. Стены были покрыты замысловатой резьбой, вход обрамляли колонны из темной древесины.

Древняя славянская часовня. По стилю и резьбе Виктор догадался, что она была построена примерно в XVI веке. Для человека, имеющего представление об истории Богемии, о бесконечных сменах политических и религиозных влияний, эта часовенка, запрятанная подальше от любопытных глаз, не была чем-то удивительным. Виктора изумило другое: несмотря на почтенный возраст, здание было в отличном состоянии; очевидно, кто-то из деревни поддерживал здесь порядок.

Юдита потянула его за руку.

– Идемте, – скомандовала она.

Они поднялись по узкому крыльцу. Виктор отодвинул тяжелый засов и толкнул массивную дубовую дверь, но дверь так и не сдвинулась с места.

– Я и раньше пыталась попасть сюда, – сказала Юдита, – но тут всегда заперто. Полагаю, должен быть какой-то потайной замок. Но и на крыльце можно спрятаться от дождя.

Они стояли и молчали, засмотревшись на потоки ливня, пронизывающие чащу. Виктор отметил, что чувствует небывалую легкость – ни тени беспокойства, обычно охватывающего его в лесу.

«Наверно, дело в Юдите», – подумал он.

– Как вы узнали об этом месте? – спросил он.

– Я часто гуляю по лесу. Вы ведь говорили, что иногда нужно проводить время вне замка. Ах да, это говорил профессор Романек… В общем, мне кто-то рассказал, что по пути из замка в деревню когда-та была часовня, и я решила, что обязательно найду ее. Этой часовне, должно быть, несколько сотен лет.

Виктор осмотрелся. Казалось бы, мрачноватому на вид зданию самое место в лесу, но оно почему-то выглядело здесь инородным.

– А вдруг именно в этой часовенке ваш Ян Черное Сердце проводил свои жуткие ритуалы? – усмехнулся молодой доктор и, гримасничая, наклонился к Юдите. Их лица сблизились так, как если бы они собрались обменяться поцелуем.

– Кажется, дождь утих, – неловко сказала Юдита. – Нам нужно успеть вернуться в замок, пока он снова не пошел.

Виктор не сводил с нее глаз.

– Да, нужно успеть…

Юдита начала было спускаться по ступенькам, как вдруг остановилась, заметив что-то на деревянной колонне крыльца. Она подошла поближе, нахмурилась и провела пальцем по древесине.

– Странно, я раньше этого не видела…

– Чего – «этого»? – спросил Виктор.

– Здесь что-то вырезано на колонне.

Виктор засмеялся.

– Да вся часовня покрыта резьбой.

– Нет, посмотрите. – Она отодвинулась, позволив Виктору наклониться, чтобы рассмотреть так заинтересовавший ее фрагмент.

– Все понятно, – сказал он. – Здесь что-то написано, вырезано ножом.

– Что это за алфавит? Это не латиница и не кириллица. Это глаголица?

– Именно она, – подтвердил ее догадку Виктор.

Буквы были вырезаны на темной от времени древесине с особым прилежанием, ясно просматривались четыре строчки, но понять их было невозможно.

– Хм, странно… – сказал он.

– Что странно?

– Учитывая глаголицу, разумно было бы предположить, что эту надпись сделали несколько столетий назад. Но она появилась сравнительно недавно.

Юдита еще раз осмотрела загадочные строки и пожала плечами.

– Вы правы. Уверена, что в последний раз, когда я была здесь, этой надписи не было. Похоже, орудовал вандал.

– Ну, это довольно изощренный вандал, если он вырезает письмена на старославянском. Интересно, что это значит… – Виктор достал из кармана блокнот и ручку и тщательно перерисовал буквы. – У меня есть друг. Тот, о котором я вам рассказывал, Филип Староста, он специалист в таких вопросах. При встрече я обязательно спрошу у него, может ли он перевести это.

7

Всю неделю Виктор готовился к следующему сеансу с Клоуном, а также к беседам с остальными пациентами замка. Частью его метода было общение с больным на поверхности психоза, без использования сильнодействующих транквилизаторов.

На таком «облегченном» сеансе Леош Младек практически слово в слово повторил все, что Виктор уже слышал. На следующем сеансе молодой доктор, наоборот, собирался ввести более мощную дозу препаратов. Его целью было подавить личность Младека и поговорить напрямую с Арлекином. Если получится, у него будет возможность обнаружить аспект дьявола в чистом виде и доказать свою теорию.

Результаты бесед с пациентами очень разнились. Несмотря на общую для всех паталогическую склонность к насилию, они были совершенно разными людьми, как и представители любой другой случайной группы. Даже их отношение к болезни и заключению в клинику было разным. Некоторые из них, как, например, Леош Младек или дровосек Павел Зелены, никак не могли понять, за что их заперли в сумасшедшем доме, в чем их обвиняют и почему считают безумными. Такие случаи Виктор именовал «эгоистичными», считая, что преступления, совершенные пациентами, были настолько чужды их личности, что они отказывались от ответственности за них.

Грубоватая и резкая Хедвика Валентова и коллекционер стекла Михал Мачачек утверждали, что их напрасно заточили в лечебницу, так как они совершили вполне объяснимые, оправданные акты насилия. Их болезненное сознание скорректировало заблуждения так, чтобы подстроить их под истинные ожидания. То есть они считали, что сделали то, что должны были сделать, то, что мир ожидал от них. Таких пациентов Виктор называл «эгосинтонными»; их лечение оказывалось особенно трудным, потому что они видели в окружающих душевнобольных и извращенцев, в то время как себя считали разумными людьми, подчиняющими свою жизнь и свои поступки неоспоримой логике и взвешенному анализу.