Текст книги "Розыгрыш. Файл №220"

Она сдала шаг вперед и решительно раздернула полы рубахи Лэйни. Его ладони немощно дрогнули – но не решились ей помешать.

– Господи… – с ужасом пробормотал Молдер.

Ужасная рана зияла на левой верхней части живота неподвижного Лэйни. Такую же, точно такую и на том же самом месте они видели и у Глэйсбрука, и у Руля-Всезнайки, и у мистера Ната…

С одной лишь разницей.

Рана Лэйни не кровоточила.

– Близнеца извлекли… – потрясенно проговорил шериф.

– Нет, – ответила Скалли. Лэйни перевел дух и заскулил снова, уже совсем безнадежно и тоскливо. – Никто его не извлекал. Он сам.

– Вы что, – шериф озадаченно почесал лысину, – хотите сказать, что этот безголовый недомерок по ночам вылезает из проспиртованного брюха Лэйни и носится по городу, как Аль Капоне?

– Думаю, что голова у него все-таки есть, – проговорила Скалли. – И это вот – ее гнездо. Посмотрите на расположение раны. Рот Леонардо придется как раз напротив пищевода Лэйни, – она запнулась. Помедлила. – Вот так, по-братски, они делили пищу.

– Господи… – повторил Молдер. Искуси меня, Господи, вспомнилось ему вдруг, и испытай меня; расплавь внутренности мои и сердце мое…

– Лэйни, – мягко позвала Скалли. – Лэйни. Ты меня слышишь?

Глаза Лэйни открылись.

– Да.

Четыре человека, полукругом стоявшие возле его койки, молчали. Никто не ведал, что сказать.

– Как? – простонал, тяжело и хрипло дыша, Лэйни. – Как я мог донести на него? Он такой маленький… такой маленький…

– Лэйни, – спросила Скалли. – Мы все понимаем. Никто тебя не винит. Но скажи, почему… – у нее перехватило горло. – Почему он нападает на людей?

– Он не нападает… – бескровные губы Лэйни дрогнули в беспомощной улыбке. – Он, наверное, и не знает, что наносит вред. Он просто ищет другого брата.

Он со свистом втянул воздух – и опять завыл.

– Тебе очень больно, Лэйни? – тихонько спросил шериф.

– Больно… – едва разлепляя губы, пролепетал Лэйни. – Больно, когда тебя не хочет твой самый… самый близкий… Я ему давно надоел. Ну почему он так меня ненавидит? Я заботился о нем… всю нашу жизнь я заботился о нем. А он только и знал… только и знал…

– Лэйни, как долго он может оставаться один?

Лэйни приподнял голову и посмотрел на Скалли. Медленно поднял бессильную руку и выставил палец.

– Достаточно долго, чтобы понять: нельзя сделаться иным, чем родился. Нельзя изменить свою природу… – он уронил руку и откинулся головой снова. – Не бойтесь, он вернется… Он всегда возвращается. Я все еще единственный его брат.

Одной ногой Скалли встала на край койки и, опираясь ладонью на стену, выглянула в высокое, узкое оконце кутузки.

– Шериф, – сказал Молдер. – Нам нужен врач.

Шериф кивнул и молча вышел.

– Скалли, как ты думаешь, этот Леонардо… насколько он в своем автономном состоянии подвижен?

Скалли пристально смотрела наружу. Потом спрыгнула вниз.

– Слишком подвижен, – сказала она и поспешно вышла из камеры. Не спрашивая больше ни о чем, Молдер устремился за ней.

Доктор Лоб подошел к Лэйни поближе. Его глаза горели.

– Так этот твой, ты говоришь, близнец, действительно может… – он сделал рукой движение наружу. – А потом… – он сделал рукой движение внутрь. – Да?

Лэйни чуть кивнул.

Доктор Лоб восхищенно качнул головой.

– Вот это был бы номер!

04.20

Погоня была такой же безумной, как и все это расследование. Вначале они, грозя снятыми с предохранителей пистолетами каждой тени, тщательно обошли подсобки и гаражи, потому что, когда Скалли выглядывала из кутузки наружу, ей показалось, будто нечто приземистое шустро проползло к ним с площадки перед управлением, колыхнув створку патриархально незапертых ворот. Потом им услышался странный, надсадный гортанный писк, такого не могло бы издать ни одно из известных им обоим существ – и они наискось бросились через улицу к площадке аттракционов, замерших в ночной тишине. При полном безветрии, в мертвом предрассветном безмолвии чуть поскрипывали, непонятно покачиваясь, качели. Скалли била дрожь. Молдер лишь стискивал зубы от бессильного остервенения; желваки намертво вздулись на его скулах, словно два глубинных нарыва.

Потом вдруг отчетливо, протяжно и, казалось, оглушительно завизжала дверь Кровавого лабиринта – и они, так и не обменявшись ни словом, опрометью рванулись туда. Темный проем приоткрытой двери с фальшивым радушием намекал им на то, что цель близка.

Они двинулись внутрь.

Это была ошибка. Лабиринт действительно был лабиринтом. Они даже не заметили, как потеряли друг друга.

В скупом свете дежурных ламп Молдер с четверть часа блуждал по каким-то заляпанным фальшивыми пятнами крови узостям, плотно населенным внезапно прыгающими из ниш и пазух скелетами и чудищами, заставлявшими его то и дело выбрасывать перед собою зажатый обеими руками пистолет. Иногда ему казалось, что откуда-то издалека снова доносится тот невыносимый то ли писк, то ли визг – но когда он замирал, прислушиваясь, то слышал лишь гром собственной крови. Пару раз ему казалось, будто он видит ползущую по полу голую, словно бы лишенную кожи тварь, но она сразу скрывалась за ближайшим углом, а когда он, заранее целясь, выбегал за этот угол – там никого уже не было. Злобное отчаяние вздувалось штормом, грозя свести с ума.

Потом он услышал выстрел. И сразу за ним – отдаленный, долгий звон. Словно медленно опадали в безветрии стеклянные листья.

Он исступленно забился в этом окаянном, проклятом аттракционе, занимавшем, если смотреть снаружи, всего лишь небольшой прямоугольный павильон. В одном из тупиков он не выдержал и, хрипло дыша, сопя, едва сдерживая рвущийся из глотки крик, кулаками замолотил в торцовую стену так, что торчащие из нее хохочущие черепа затряслись, грозя обвалиться.

Видимо, лабиринту не хватало именно этого. Стена легко повернулась на скрытой оси, и открылся проход. С той стороны пахнуло пороховой гарью. И Молдер сразу увидел Скалли.

Она стояла посреди груды осколков с пистолетом в безнадежно опущенной правой руке. Ее плечи тряслись. На звук шагов Молдера она оглянулась.

Молдеру показалось, что она плачет.

– Я его видела… – пролепетала она. – Я его видела. А это были зеркала. Молдер! Понимаешь? Это были зеркала!!

Молдер медленно подошел к ней.

– Дэйна… – пробормотал он, с трудом переводя дыхание. – Дэйна…

Наверное, именно его потрясенный вид привел ее в себя. Она с трудом сглотнула и попыталась улыбнуться.

– Ты весь взмок, – тихо сказала она. Молдер вытер лоб тыльной стороной ладони. И тоже улыбнулся.

– Давай выберемся наружу, – сказала Скалли. – Подождем его там.

Им удалось выбраться наружу. Они замерли у порога аттракциона, глубоко дыша. Хотелось сесть. А потом – лечь. И ни о чем уже не думать. Казалось, сил уже не осталось.

Но потом в кустарнике кто-то завозился. Кто-то заурчал и зашуршал. И пистолеты сами собою вновь прыгнули в руки.

Коротко обменявшись давно отработанными жестами – кто слева, кто справа, как и в какой последовательности – они с двух сторон, ступая аккуратно и беззвучно, двинулись на приступ нового аттракциона, состоявшего из пяти аккуратно подстриженных кустов. Тот, кто там был, и не думал прятаться или спасаться – хрустел и хрюкал. Права ему, что ли, его зачитывать, думала Скалли. Убью на месте. Пристрелю, как собаку, думал Молдер. Выдумали тоже – хабеас корпус…

Белый пушистый Коммодор, маленькая осиротевшая собачка маленького мертвого управляющего, робко вышел из тени на свет. Крутя хвостом, он нерешительно, шажок за шажком, подобрался к ногам Молдера и встал, искательно заглядывая ему в глаза и тихонько поскуливая.

Молдер опустил пистолет.

– Тоскливо, да? – сипло спросил он. – Или просто есть хочешь? Проголодался совсем?

– Я спячу, – после долгой паузы сказала Скалли. – Честное слово, я сегодня спячу.

И тут издалека, с территории мотеля, раздался в мертвой тишине ночи отчаянный гортанный визг. Атакующий. Победоносный. Потом невнятный басовитый возглас. И снова визг.

И снова – бег.

Они уже были на полпути, когда визг, из триумфального напоследок сделавшись истошным, захлебнулся и снова наступила ничем не тревожимая тишина.

– Это там, – задыхаясь, отрывисто бросил Молдер, когда они миновали ворота мотеля и оказались у разветвления дорожек.

– Это БЫЛО там, – задыхаясь, зачем-то поправила Скалли.

Там, где, насколько можно судить, это было, прямо на земле неподвижно лежал, отблескивая глянцевитой кожей в лучах близкого фонаря, громадный полуголый человек.

– Загадкин, – прошептала Скалли.

Еще труп – и я подам в отставку, думал Молдер. Хватит. Это невозможно. Неужели и этот мертв, думала Скалли. Неужели и этот? Пока мы ловили Коммодора…

Загадкин был жив. В каком-то блаженном расслаблении он лежал на спине, неподвижными глазами уставясь в черное небо, и мечтательно улыбался. Вероятно, каким-то своим грезам – которых, вероятно, ни понять, ни даже представить себе не смог бы ни один нормальный человек.

Молдер присел рядом с ним на корточки.

– Вы не видели тут… – с полной безнадежностью в голосе начал он и осекся. Загадкин даже глазом не повел. – Тут такого… – Молдер беспомощно повел рукой. – Такого… Не видели?

Загадкин молчал и не шевелился. Ему было хорошо. И ему ни до чего не было дела.

Потом он почесал живот.

Молдер встал.

– Идем дальше, – сказал он.

– Идем дальше, – ответила Скалли. Они ничего и никого не нашли.

На рассвете к ним присоединилось пять человек шерифа. В течение нескольких часов они прочесывали территорию мотеля, потом прилегающие улицы, сквер Рузвельта, овраг, сады…

Ничего.

Мотель «Мост через залив»

10 октября, 14.45

– Наверное, – сказал шериф с улыбкой, – это все-таки был не близнец.

Скалли вздохнула, глядя вдаль. Вдали, от горизонта до горизонта облитый ослепительным солнцем, безмятежно блестел океан. Ветер трепал кроны пальм.

– Наверное, – сказал шериф, – это все-таки была фиджийская русалка. Прыгнула в речку и уплыла обратно на Фиджи.

– Теперь ты понимаешь, как я себя чувствую почти всегда, – тихо сказал Молдер и пошел прочь.

– В таком случае, где близнец? – спросила Скалли.

– Отвалился, – запросто предположил шериф. – Знаете, как зажившие болячки отваливаются. И Лэйни его где-нибудь похоронил. Как я картошку. Только вот вас рядом не случилось, чтоб могилу расковырять.

Он дружелюбно засмеялся, потом, утешая и подбадривая, тронул Скалли за локоть – и тоже пошел по своим делам.

– Черт! – раздалось неподалеку. – Что ты сегодня квелый такой? Все из рук валится. Грузи!

Скалли обернулась.

Возле маленького жучка-«фольксвагена», на крыше которого громоздились чемоданы, корзины, какие-то алебарды и, похоже, чуть ли не пыточные устройства, суетился доктор Лоб. На земле перед ним, по-прежнему в какой-то блаженной прострации, сидел Загадкин со здоровенным тазом под мышкой; доктор Мой Лоб – Все Пули Стоп свирепо размахивал и тряс у него руками перед носом, выговаривая за что-то – а Загадкин лишь моргал, прятал глаза и время от времени делал губы трубочкой, никак, видимо, не желая выходить из своей нирваны. Доктор, похоже, отчаялся; во всяком случае, он умолк, отобрал у Загадкина таз и принялся сам пристраивать его к титанической горе багажа на крыше. И ведь пристроил. И принялся обвязывать гору мощной веревкой. Захар же, как только доктор перестал на него орать, поднялся, открыл дверцу машины и развалился слева от места водителя. Скалли пошла к ним.

– Уезжаете? – спросила она. Доктор Лоб обернулся.

– Еще бы! Пока эта нечисть на свободе…

– Его искали десять часов. Он не мог выжить в одиночку так долго.

– Ну, может, он обратно в Лэйни заполз? А потом опять оттуда кэ-ак прыгнет!

Скалли отрицательно покачала головой.

– Мистер Лэйни умер незадолго до полудня. Даже если близнец жив, ему некуда вернуться, он обречен. Но – вряд ли он жив.

Загадкин расслабленно выставил голову в открытое окошко и, жмурясь, стал прислушиваться.

– Захар! – гаркнул доктор Лоб, и Загадкин вздрогнул. – Втяни башку! А то я тебе ее веревкой прихвачу.

Загадкин всепрощающе улыбнулся и убрал голову.

– И с чего он умер? – полюбопытствовал, почесывая бороденку, доктор Лоб. – Кровотечения не было же!

– Вскрытие показало застарелый цирроз печени, – сказала Скалли. – В заключении его и указали как причину.

– Да, – покивал доктор Лоб с пониманием. – Надо полагать, у старины Лэйни никогда не было проблем, с кем раздавить бутылочку. Спаивал младшенького год за годом!

– Анатомические отклонения уникальны, – проговорила Скалли, поправляя растрепавшиеся от ветра волосы. – Снимки пищевода и трахеи показали, что это практически разделяющиеся трубопроводы. Никогда не видела ничего подобного.

– И не увидите, – заверил ее доктор Лоб, ловко затягивая на веревке сложный узел, а потом снова принялся прохлесты-вать багаж крепежными петлями. – В двадцать первом веке генная инженерия и всякие такие штучки не только устранят сиамских близнецов, людей-крокодилов и прочие крутые отклонения. Вам придется долго путешествовать, чтобы найти человека с неправильным прикусом или нетипичными скулами. Все будут такими, как он! – и доктор Лоб мимоходом ткнул большим пальцем руки себе за спину, туда, где в грустной задумчивости, сложив руки на груди, словно памятник самому себе стоял на ступеньках трейлера Молдер. Он уже успел переодеться, и галстук снова подходил к его пиджаку, пиджак – к плащу, а плащ – к туфлям и к цвету глаз.

– Вы только представьте себе: всю жизнь простоять так, как он! Ведь ужас! А если так будут стоять все? Все семь миллиардов, а? То-то, – доктор Лоб завязал последний узел и, отряхнув ладони одна о другую, опустил руки. Теперь он повернулся к Скалли и смотрел прямо на нее, а над его нечесаной, нелепой головой нависала длинная алебарда; то ли настоящая, то ли подлинная ее подделка. Казалось, еще мгновение – и отрубленная голова покатится в голых плеч. – Только такие извращенцы, как Захар или я, еще напоминают людям…

– Что?

– Что? А вот что. Что природа не терпит шаблонов. Не переваривает стандарта. Ей обязательно нужны отклонения. Знаете, почему?

– Нет.

– И я – нет. Это загадка. Может быть, некоторые загадки нельзя разгадать. Или нельзя разгадывать. Чтобы… – он беспомощно покрутил ладонью. – Чтобы оставить в целости-сохранности нашу любимую линейную картину мира, при которой только и способно переть по пути прогресса наше замечательное общество. Если мы поймем, для чего нужны отклонения природе – как бы нам не взвыть с тоски, обнаружив, что этот самый прогресс и есть не более чем воцарение стандарта, вот и все.

Захар Загадкин громко рыгнул в машине – да так, что маленький «фолькс» встряхнулся и заскрипел, закачавшись на рессорах.

– Прощайте, – сказал доктор Лоб и, нырнув в кабину, размашисто захлопнул за собой дверцу.

– Что такое все-таки с вашим приятелем? – напоследок спросила Скалли. – Он сам не свой.

– Понятия не имею, – сказал доктор Лоб, заводя двигатель. – Может, жарой сморило. Я и сам его под такой балдой никогда не видал.

Захар улыбнулся Скалли из глубины кабины и отчетливо произнес:

– Наверное, я что-то не то съел. Скалли долго смотрела вслед шустро семенящему по дороге жучку с наваленной на крышу горой невероятного барахла. В душе было пусто. Усталость. Отчаянная усталость.

Фиджийская русалка? Близнец? Великая пустота Тай Кун, в которой содержится Все? Неизбежность и целительность извращений? Ничто это не грело и не намекало на подлинный ответ; лишь подлинные подделки ответов, как иссохшие прошлогодние листья, бесформенным вихрем суматошно крутились вокруг, не давая разглядеть того, что за ними. Истина ускользала.

Истина была не здесь. Возможно, где-то совсем рядом. Но – снова не здесь.

Как всегда.