Текст книги "Месть моя сладка"

Крис Мэнби
Месть моя сладка

Посвящается Кэтрин Арнольд

Глава 1

Предрождественская неделя обернулась для меня сплошными неприятностями.

А началось все так. До сочельника оставалось только два дня, и я заглянула в супермаркет. И вот брожу я по пестрым торговым рядам, разглядывая овощи с фруктами и подумывая о том, что не стоит увлекаться слишком острой пищей, как вдруг – громкое «хлоп!» – и мой аппендикс с треском лопается. Словно воздушный шарик. Боль была неописуемая. Я рухнула как подкошенная и минут десять корчилась в ужасных муках посреди скользкой дряни неизвестного происхождения, которую почему-то вечно видишь на полу наших магазинов. К счастью, кто-то наконец осведомился, все ли со мной в порядке. Впрочем, вопрос был задан лишь потому, что мое тело преграждало путь к прилавку с авокадо.

По дороге в больницу я то и дело теряла сознание. Не могла вспомнить, как меня зовут. Напрочь забыла, где живу. Даже дата рождения вылетела у меня из головы. Но одно я помнила точно: белье на мне ну совершенно непотребное! А ведь мамочка меня сто раз предупреждала…

Очнулась я в больничной палате со свежим шрамом на пузе и с букетиком золотистых хризантем на столике. Мама, папа, обе мои малолетние сестренки и Дэвид, мой красавец жених, озабоченно разглядывали меня из-за белой металлической решетки, не позволявшей мне свалиться на пол в забытьи. Увидев, что я открыла глаза, все они принялись нести какую-то околесицу, почерпнутую из мыльных опер.

– Она приходит в себя, – удивленно произнесла моя мать. – Эли, деточка, ты пас слышишь?

– Элисон, я твой отец. Ты меня помнишь?

– Ей вообще-то не память отшибло, – резонно заметила Джо, моя младшая сестренка, – а аппендикс вырезали.

– Где я? – спросила я невпопад.

Отец смерил Джо торжествующим взглядом, после чего ответил:

– Ты в Бриндлшемской городской больнице, доченька. И тебе только что вырезали аппендикс.

Я сообразила, что именно это имела в виду Джо.

– Медсестра говорит, что может преподнести тебе его на память, – фыркнула Джо. – В прозрачной склянке.

– Мой аппендикс! Черт! – К ужасу матери, я задрала подол рубашки, чтобы осмотреть рану. Но увидела лишь толстенный шматок ваты, присобаченный к моему животу клейкой лентой. – Кто их об этом просил? – возмутилась я. – Шрам небось здоровенный останется?

Что еще, скажите, может волновать незамужнюю молодую женщину?

– Не тревожься, милая. Шрам будет едва заметен.

Мою руку стиснули выше локтя, и я сразу узнала крепкое пожатие. Дэвид, мой нареченный, склонился над решеткой и чмокнул меня в щеку.

– Ты нас очень перепугала, – продолжил он. – Я, честно говоря, уже подумывал: не вернуть ли обручальное кольцо в магазин.

Я хихикнула и тут же горько пожалела об этом: низ живота резанула острая боль.

– Но теперь тебе намного лучше, – констатировала мама, заботливо опуская подол моей ночной рубашки. – Доктор обещает, что в сочельник тебя выпишут. Слава Богу! Врачи здесь, конечно, душки, я ничего против них не имею, но вот предпраздничное убранство оставляет желать лучшего. – Матушка недавно избавилась от целого сундука фамильных елочных украшений, приобретя взамен расфуфыренную елку, усыпанную блестками и обвешанную серебристыми и темно-синими игрушками.

– Смотри, что я тебе принесла! – провозгласила моя вторая сестренка, Джейн, протягивая мне коробку шоколадных конфет «Ферреро Рочер».

Дэвид нахмурился. Я обещала ему отказаться от шоколада (а заодно от многого другого, ради чего стоит жить), пока не похудею. Только до свадьбы, разумеется. С другой стороны, рассудила я, вместе со злополучным червеобразным отростком я потеряла не одну унцию лишнего веса, так что вполне могу позволить себе конфетку-другую. И с благодарностью приняла подношение.

– Спасибо, Джейн. Скажите, мне это можно? – спросила я проплывавшую мимо медсестру.

– О, я вижу, ей уже лучше, – вскользь обронила та и тут же сурово добавила: – К одной больной – не больше двух посетителей за раз!

Поскольку мои посетители так и не сумели выбрать из своих рядов этих разрешенных двоих, я вскоре осталась одна. И только тогда до меня окончательно дошло, что я угодила в больницу. Я попыталась восстановить ход событий. Вспомнила, как выбирала дыню. Потом – хлопок и жуткая боль в животе. Беспомощное барахтанье на липком полу. Желание повеситься из-за непотребного белья. И больше ничего.

Сейчас по крайней мере на мне хоть была моя собственная ночнушка.

Увы, прогнозы доктора, говорившего с мамочкой, не подтвердились. Двадцать третьего декабря наш смазливый хирург, мистер Хедли, сказал, что ему не нравится, как заживает моя рана, и прописал еще два дня постельного режима. А двадцать четвертого всех мало-мальски способных самостоятельно доползти до дверей больницы выписали. Во всем отделении нас, страдалиц, осталось лишь две: я и рыжеволосая дамочка по имени Марина, которой только что прооперировали грыжу.

Муж Марины навещал ее раза четыре в день, неизменно сопровождаемый парой малолетних детишек, Тимом и Милли. Вид у него был загнанный. Оба чада так и светились от восторга; чувствовалось, что, оставшись без материнского присмотра, сорванцы резвятся без удержу. Когда они в очередной раз удалились, Марина захромала ко мне, увлекая за собой стойку с капельницей.

– Бедненький! – вздохнула она. – Совсем, похоже, до ручки дошел. Представляете, Эли, он приволок мне те же журналы, что приносил в прошлый раз. Может, хотите почитать?

Не дожидаясь ответа, она вывалила на мой изрезанный живот кипу журналов. Я стиснула зубы в ожидании боли, но, по счастью, ни один из журналов на шов не угодил.

– Спасибо, – сказала я и раскрыла первый попавшийся.

Название у него было многообещающее – «Совершенная женщина». На обложке ухоженная модель смеялась, запрокинув голову и сверкая идеально ровными зубами. (Знаем мы эти штучки – наверняка у нес полный рот фарфора!) Журнал был напичкан советами и полезными сведениями о том, как лучше встретить предстоящее Рождество. Рецепты мясных пудингов. Секреты выпечки крекеров. Совет наряжать елку серебристыми и темно-синими игрушками – самых модных в этом году цветов. (Вот, значит, чем руководствовалась мамочка, приобретая свое рождественское чудо.)

– У меня еще свежий «Космо» есть, – добавила Марина. – Я бы дала его вам, но там такая потешная эротическая викторина, что, боюсь, у вас швы разойдутся.

– Спасибо, – поблагодарила я. – С меня и «Совершенной женщины» хватит.

В промежуток между обедом и чаем я узнала, как шить тряпичные куклы и делать аппликации. Если обычно я быстро пролистывала журналы, начиная с последней страницы, и бегло знакомилась с проблемными статьями, то этот скучнейший журнал, не зная, как убить время, я прочла от корки до корки. Даже оглавление проштудировала. Домашних своих я вечером не ждала, поскольку они собирались праздновать сочельник у тетушки Кэтрин. На Дэвида я тоже не рассчитывала. Утром он уже меня навещал и принес цезальпинию в горшочке. (Я эти штуковины на дух не переношу.)

– Мне ужасно жаль, что ты застряла здесь на Рождество, – посочувствовал Дэвид, ставя на мой столик невзрачный горшочек с цветком.

– Ничего страшного, – мужественно сказала я. – Медсестры уже в костюмы Санта-Клауса вырядились. Здесь наверняка будет очень весело.

– Что ж, из солидарности с тобой я тоже готов пропустить сегодняшний прием в «Ротонде», – торжественно заявил Дэвид. – Тем более что без тебя это все равно не праздник.

«Ротонда» – одно из немногих уютных мест, где мы с Дэвидом оттягивались вовсю. Нечто среднее между пабом и дискотекой, полностью переоборудованное, с современными приколами, с развешанными по стенам веслами, метлами, велосипедными колесами и разве что не унитазами и кухонными раковинами. (Одна раковина, правда, красовалась-таки на стене дамского туалета.) Как бы то ни было, но в бриндлшемском захолустье «Ротонда» считалась наимоднейшим ночным клубом. Недаром билеты на празднование сочельника в столь экстравагантном месте были распроданы еще в конце сентября.

– Не валяй дурака, – сказала я Дэвиду. – Ты непременно должен пойти. Ты мечтал о сегодняшнем празднике четыре месяца.

– Это верно, – со вздохом согласился Дэвид. – Но без тебя праздник для меня не праздник. Тем более что ты в больнице лежишь. Нет, я так не могу.

– Но ведь я вовсе не против, – с горячностью возразила я, не желая прослыть губительницей сочельников. – Иди!

– Нет, не могу я праздновать, пока ты лежишь в этой стерильной больничной палате, – возразил Дэвид.

– Билеты тебе в двадцать фунтов обошлись, – напомнила я. – Ты должен идти.

– Верно, – неожиданно кивнул он. – Билеты по десять фунтов стоили. Такие деньги коту под хвост не бросают. Может, и в самом деле сходить, а?

От изумления я раскрыла рот. Вот уж чего не ожидала! Я была уверена, что Дэвид проявит стойкость и продержится, пока я сама не предложу, чтобы он провел всю ночь у моей постели.

– Ты и правда не против? – на всякий случай уточнил он.

Что я могла сказать? Естественно, я была против.

– Нет, конечно, – подавленно ответила я, обрывая листок отцветающей цезальпинии. – Повеселись там за нас обоих.

– Вот что, – оживился Дэвид, – я, пожалуй, загоню кому-нибудь твой билет, а завтра утром первым делом занесу тебе деньги. Устраивает?

– Очень.

Хорошенькое утешение!

Дэвид слинял. Он даже спотыкался – так спешил.

Вечером, по мере того как стрелки часов приближались к семи (в это время двери «Ротонды» открывали и начиналась обычная вакханалия), я все с большим и большим трудом заставляла себя читать «Совершенную женщину». Почему-то я полностью утратила интерес к способам украшения рождественского пудинга. Марина уже сладко посапывала на кровати у противоположной стены палаты. Из коридора доносился заливистый смех ночных медсестер. Интересно, над чем они потешались? Не иначе как над моим целлюлитом.

Прежде Рождество было моим любимым праздником, семейным торжеством, тем самым единственным и неповторимым днем, когда влюбленные и просто любящие души могли показать, насколько любят друг друга. Сейчас же мысль о приближении Рождества вдохновляла меня примерно в той же степени, как, скажем, Робинзона Крузо радовало открытие, что он очутился на необитаемом острове.

Я нацепила на голову наушники, прикрепленные к радиоточке, чтобы прослушать последние предпраздничные пожелания. А вдруг Дэвид заказал для меня какую-нибудь волшебную мелодию? Однако диджею вздумалось умиротворить слушателей такими слащавыми рождественскими песнопениями, что даже моя бабуся удавилась бы от тоски. И от Дэвида по-прежнему не было ни слуху ни духу. Хоть бы на минутку по дороге в «Ротонду» заскочил! Вскоре медсестра принесла мне таблетки и выключила верхний свет в палате.

Глаз я, разумеется, сомкнуть не смогла. Да и возможно ли уснуть во время подобного праздника жизни? Я включила укрепленный над изголовьем кровати светильник и снова раскрыла «Совершенную женщину». Отрывок из дамского романа проглотила за три минуты. Остались только кроссворд и головоломки. Ну и еще «фантастический ежегодный конкурс». Броский заголовок привлек мое внимание.

«Не вы ли – самая романтическая пара Соединенного Королевства? – вопрошал он. – Если Вы считаете, что именно Вы и Ваш партнер – самая романтическая пара во всей Британии, то журнал „Совершенная женщина“ в содружестве с компанией „Супер саншайн турз“ может сделать Вам поистине волшебный подарок! Вам выпадет исключительная возможность провести две незабываемые, полностью оплаченные недели в сказочном клубном отеле „Санта-Бонита“ на острове Антигуа. По системе „все включено“. Скрепите свою любовь сладким поцелуем на частном пляже Ройал-Бей! Наслаждайтесь чудесным отдыхом, любуясь невероятными карибскими закатами. Чтобы попасть туда, Вам достаточно лишь описать на прилагаемом купоне (объем не более 500 слов!), в чем состоит исключительная особенность ВАШИХ отношений».

Я посмотрела на фотографию сказочного клубного отеля «Санта-Бонита» и стала с завистью разглядывать белоснежный песок и невероятную голубизну Карибского моря. Я жадно пожирала глазами очаровательные деревянные бунгало, расположенные прямо на берегу. С собственной ванной и миленькой мини-кухней, оборудованной кофеваркой. Да, в этом местечке я бы нашла себе занятие по вкусу.

А на фотографии в самом низу молодой парень обнимал девушку. Лица обоих светились от счастья. Подпись гласила: «Шенди Ивенс и ее жених Том Девоншир выиграли наш конкурс на звание самой романтической пары Великобритании в прошлом году. Воспользовавшись услугами компании „Лайон кингз турз“, они провели две незабываемые недели в Южной Африке. В июне этого года Шенди и Том стали мужем и женой».

Под фотографией был помещен отрывок из жуткого опуса, убедившего жюри, что пары романтичнее Шенди с Томом не сыскать во всем Соединенном Королевстве. «По утрам Том сам готовит мне чай, – сообщала Шенди. – А вечером, когда я глажу белье, он чинит мою машину и наводит порядок в квартире. С ним я ощущаю себя единственной женщиной на всем белом свете».

– Да ладно тебе заливать, Шенди, – пробормотала я. – Кого ты думаешь провести? Держу пари, у него член как у слона или что-то еще в этом роде.

Марина тревожно всхрапнула и шевельнулась. Я продолжила вчитываться в галиматью Шенди, но вслух уже ничего не комментировала. Удивительно, но о физических достоинствах Тома Шенди умолчала. Похоже, разгадка его романтической неповторимости и впрямь таилась в приготовлении чая и возне с ее драндулетом. Покончив с чтением, я отложила журнал в сторонку, опасаясь, что меня стошнит прямо на откровения Шенди, прежде чем я успею ознакомиться с правилами конкурса.

Ну как можно, объясните, состряпав подобную лажу, выиграть полностью оплаченный отдых в Южной Африке? Да я бы в тысячу раз лучше написала!

На улице накрапывал ледяной дождь. Зима обещала быть зябкой и промозглой, но я стойко обдумывала возможность провести две райские недели на Антигуа, «острове, где круглый год царит лето». Вскоре я принялась набрасывать свои мысли на бумажном пакете.

Пусть я и не была в этот вечер с Дэвидом, но уж думать о нем мне не возбранялось. О его карих глазах, подернутых поволокой нежности, о пушистых, чуть завивающихся волосах… О мягких губах, заразительном смехе… Если бы это помогло мне выиграть конкурс, я даже смогла бы представить, как он меняет колесо моего автомобиля или навешивает полку в кухне. Но как описать все его достоинства, уложившись в какие-то пятьсот слов? Мне для этого и пяти тысяч не хватило бы! Однако выбора не было, так что пришлось сразу сочинять сокращенную версию.

«До встречи с Дэвидом мне всегда казалось, что любовь – это досужие выдумки людей, которым просто нечем заняться» – так я начала.

Прежде чем заполнить журнальный купон начисто, я набросала аж три черновых варианта. Затем, аккуратно выдрав купон, я сползла с кровати и, морщась от боли, похромала к столу ночной дежурной. Поразительно, но, помимо целой стопки конвертов, в ее сумочке нашлась даже почтовая марка. Я поинтересовалась у медсестры, не удивляет ли ее, что пациенты посреди ночи выпрашивают у нее почтовые марки. А в ответ услышала, что как-то раз больной из урологического отделения упрашивал ее сделать ему минет.

Затем эта добрая самаритянка пообещала, что утром, когда сменится, опустит конверт с моим опусом в почтовый ящик, и я возвратилась в свою палату, приняла пару таблеток и вскоре заснула.

На следующий день, как только разрешили посещения, меня навестили папа с мамой. Джо и Джейн, по их словам, отсыпались после вчерашней гулянки. Оказывается, во время рождественской мессы Джо вела себя совершенно возмутительно. Так, впрочем, бывало всегда.

Папа с мамой внимательно наблюдали, как я разворачиваю подарки. Японская керамика с глазурью. Очень мило. Большущая банка соли для ванны с лавандовой отдушкой (идеально подходит, чтобы заглушать запах кошачьей мочи, – хотя этого я предкам, конечно, не сказала). Новая ночная рубашка (черная и очень строгая, с отложным бархатным воротничком и тесемками – такую вполне могла надеть Мария Стюарт в ночь перед казнью).

– Та, в которой ты была вчера, показалась мне немного прозрачной, – пояснила мама.

– Как ты заботлива! – воскликнула я.

– Надеюсь, когда ты в следующий раз угодишь в больницу, то будешь уже во всеоружии, – торжественно произнесла мама, поправляя мне подушку.

Откровенно говоря, меня такая перспектива не слишком прельщала. Однако родителям всегда свойственно делать полезные подарки. Я же ждала на Рождество лишь одного настоящего подарка. От Дэвида. (Не говоря, конечно, о новорожденном Иисусе.) «Интересно, что преподнесет мне Дэвид? – думала я, разворачивая три очередных шоколадных апельсина от отца. – Украшения, духи, пару компакт-дисков? Или, может, совершенно прозрачную ночнушку?»

А на другой кровати Марина так же радостно квохтала над подарком мужа – черной ночной рубашкой, точно такой же, как у меня. Можно подумать, что эта пара решила больше не заводить детей!

– А Дэвид звонил? – осведомилась я, в четвертый раз выслушав рассказ о безобразном поведении Джо во время ночной литургии. (Моя непутевая младшая сестрица то и дело громко икала. Принимая причастие, споткнулась и растянулась во весь рост. А чего еще, скажите на милость, ожидать от девчонки-подростка, весь вечер напролет лакавшей ликер «Бейлиз»?)

– Дэвид? – переспросила мама. – А с какой стати ему нам звонить?

– Да я так просто подумала, – ответила я, пожимая плечами. – Может, ему захотелось спросить, как у меня дела. Сюда он мне не звонил.

– Наверное, он скоро придет, – предположила мама. – Видимо, хочет тебе сюрприз устроить.

Однако настало время обеда, а Дэвид так и не появился. Я с трудом заставила себя вкусить больничной стряпни. Индейку, поданную по случаю Рождества, похоже, нашпиговали фаршем из историй болезни.

В три часа дня, когда сестра Марвин отдернула шторы, ограждавшие мою кровать (таким образом меня защищали от пистолетов, стреляющих шариками для пинг-понга, которые принесли с собой малолетние бандиты, дети Марины), мои надежды вспыхнули вновь. Медсестра известила меня о приходе посетителя. Однако это оказался не Дэвид, а Эмма, моя подружка, на пару с которой я снимала квартиру. Мое лицо вытянулось.

– Что ты здесь делаешь? – тупо спросила я.

– Не изображай такой восторг по поводу моего прихода, – сказала Эмма, устраиваясь в изножье моей кровати.

– Я думала, ты сегодня обедаешь у своих родителей, – нелюбезно сказала я.

Эмма усмехнулась.

– Неужели ты думаешь, что я не воспользуюсь удобным случаем, чтобы улизнуть из дома и избавиться от необходимости стоять, пока королева не произнесет свою длиннющую речь? – спросила она.

Я понимающе кивнула.

– Значит, тетя Мэвис все-таки сумела к вам приехать? – осведомилась я. – Она ведь, помнится, в доме для престарелых живет, да?

– Угу. Едва рассвело, как двое дюжих санитаров вкатили ее к нам на инвалидной коляске. Представляешь, как легко ей требовать, чтобы мы все стояли как пни во время королевской речи? Сама-то в коляске сидит! Кстати, старушка просила тебе привет передать. И вот этот подарок. Ты ведь у нас теперь тоже инвалид.

С этими словами Эмма небрежно бросила на мое одеяло небольшой сверток. Я взяла его без особого восторга, поскольку была уверена: внутри носовые платочки, украшенные монограммами. Похоже, их запасы у престарелой тетушки Мэвис поистине неисчерпаемы.

– В чем дело? – спросила Эмма, видя мое замешательство. – Что тебя смущает? Цвет, что ли, не тот? Ну, ничего, зато я припасла для тебя нечто иное. – Она раскрыла сумочку и извлекла из нее продолговатый, аккуратно упакованный предмет. Подарок меня сразу заинтриговал. Я выхватила его из рук Эммы и стала нетерпеливо ощупывать, пытаясь угадать по форме, что за сюрприз приготовила мне подруга.

– Так, любопытно, – с расстановкой промолвила я. – Уж не та ли это вазочка на одну розу, которую я видела в «Либерти»?

– Пф! – презрительно фыркнула Эмма. – Стала бы я тратиться на такую муру! Разворачивай!

Я поспешно сорвала красочную обертку и… тут же об этом пожалела. Тимми, пятилетний сынишка Марины, стоял у моей кровати и во все глаза пялился на мои подарки.

– Что это за игрушка? – спросил он, в то время как мои глаза от ужаса превратились в блюдца. – Батарейки для нее нужны или с ней можно сразу играть?

Господи, ну и угораздило же меня выбрать такую легкомысленную соседку по квартире!

– Что это за столбик? – переспросил Тимми, святая простота, глядя, как я лихорадочно пытаюсь завернуть фирменный вибратор «Черный красавец» в обрывки оберточной бумаги. – Пистолетик, что ли? Покажите мне его. А я вам свой покажу.

– Нет, это для… работы в саду, – сбивчиво пояснила Эмма. – Ямки копать. А ты мне лучше дай свою пушку посмотреть.

Тимми торжественно вручил ей орудие для стрельбы целлулоидными шариками, а я упрятала злополучный вибратор под подушку. Эмма, отведя глаза, захихикала.

– Эмма Уилсон, я тебя убью, – пообещала я.

– И я! – взвизгнул Тимми и, выхватив пистолет из рук Эммы, метко пульнул ей в глаз, потом со всех ног кинулся к Марине, которая тут же угостила его увесистым шлепком.

– Какого дьявола ты купила мне эту дрянь? – свирепо спросила я, пока Эмма проверяла, не повредил ли озорник ее контактную линзу.

– Это вещь, необходимая любой женщине, – заявила она.

– У меня, между прочим, жених есть, – напомнила я.

– Подумаешь! Ничто так не красит нашу жизнь, как разнообразие.

– Разнообразия нам с ним и так хватает, – неуверенно заметила я.

– Тогда прибереги мой подарок на черный день, – бойко ответила Эмма. – А что ты мне купила?

– То, что ты просила, – обиженно сказала я. – Косметичку с вышивкой. Она в нижнем ящике моего комода. Только обернуть ее я не успела.

– Ух ты! Спасибо, Эли. Сейчас же лечу домой. Ты настоящая подруга!

– И, как видишь, совершенно бескорыстная, – съехидничала, не удержавшись, я.

Эмма вскоре удалилась, чтобы извлечь из моего тайника подарок и накормить Пушистика, нашего кота. В четыре часа медсестры начали обносить больных рождественским пудингом. Мои непутевые сестренки Джо и Джейн, еще не отошедшие от традиционного похмелья, контрабандой пронесли мне кусок маминого пудинга, который я и уплела, поскольку подозревала, что больничный шеф-повар при стряпне вынашивал зловещие планы по сокращению количества едоков.

– А что подарил тебе Дэвид? – возбужденно спросила Джо, торопливо запихивая в рот сразу двух шоколадных пингвинят.

– Он еще не приходил, – ответила я, отчего-то смутившись.

– Что? – встрепенулась Джо. – Ну и эгоист! Оставил тебя встречать Рождество в одиночестве на больничной койке! Наверное, нанюхался какой-нибудь дряни в своей «Ротонде» и теперь отсыпается. Там, говорят, весело было. Полицию целых три раза вызывали. – Джо с важным видом воззрилась на меня. – На будущий год я уже буду взрослая, и меня тоже туда пустят!

– Может, он в семейном кругу празднует, – трезво рассудила Джейн.

– Это точно, – сказала я, кивая. – Мать его – настоящая мегера, и ей наплевать, что сегодня Рождество, а я угодила в больницу. Думаю, она не позволяет бедняжке Дэвиду вылезти из-за стола, пока он не расправится с брюссельской капустой или с чем-то еще более отвратным.

– Пусть так, – вздохнула Джо. – Но ты хоть догадываешься, что он купил тебе в подарок?

– Надеюсь, какую-нибудь золотую побрякушку, – сказала я. – Хотя не отказалась бы и от духов. Тем более что на кольцо он недавно разорился. – Я любовно протерла обручальное кольцо кончиком простыни. – Лишь бы только он эту новую отраву от Калвина Кляйна не купил. Терпеть не могу этот запах. Приторный, как ладан.

Как выяснилось позже, Дэвид припас для меня продавленную коробку шоколадных конфет, которую приобрел в лавке в больничном вестибюле.

Когда мой жених наконец появился, было уже полдевятого вечера и я с трудом удерживалась, чтобы не разреветься. Сестренки мои ушли в шесть. Я заметила произошедшую в Дэвиде перемену, едва он переступил порог. Как будто кто-то этой ночью пленил моего жениха, высосал из него нежную и любящую душу, заменив ее мешком опилок. Он осторожно примостился на край моей кровати и, потупив взор, положил коробку конфет на тумбочку.

– С Рождеством, – сказала я и, морщась от боли, приподнялась, чтобы поцеловать его.

– С Рождеством, – эхом откликнулся Дэвид, словно это был условный пароль бойцов французского Сопротивления.

– Я уж боялась, что ты меня забыл, – шутливо сказала я, стараясь не подавать вида, насколько разочаровал меня его нелепый презент. – И ты уж меня извини, милый, но я не успела купить тебе подарок. Очень некстати этот дурацкий аппендицит случился.

– Ничего страшного.

Поразительно, но Дэвид вовсе не казался огорченным.

– Спасибо за конфеты, – продолжила я. – Правда, я не уверена, что мне можно есть шоколад. – И я выразительно пошлепала себя по животику.

– Тебе все можно, – заявил в ответ Дэвид.

Да, что-то определенно было не так.

– Ты хорошо провел время в «Ротонде»? – осведомилась я. – Билет мой продал?

– Угу. – С этими словами Дэвид полез в карман и извлек из него смятую десятифунтовую купюру.

– Спасибо. А кому продал? Я его знаю?

– Откровенно говоря, – ответил Дэвид (немного сконфуженно, как мне показалось), – я продал его Лайзе Браун.

– Лайзе Браун?

Помните эти сцены в телесериалах про «Скорую помощь», когда больной, испытав сильнейшее потрясение, задыхается и из последних сил жмет кнопку экстренного вызова медсестры? Примерно такой шок испытала я.

– Лайзе Браун?! — взвизгнула я.

– Да, – с безжизненным видом ответил Дэвид.

«А кто такая Лайза Браун?» – спросите вы.

– Лайзе Браун, твоей бывшей невесте? – уточнила я.

– Да.

– Что ж, – протянула я, стоически пытаясь перенести удар. – По крайней мере она снова с тобой разговаривает.

– Да.

– Представляю, как тяжело ей это дается, – стала размышлять я вслух. – Вновь встретить тебя после стольких лет разлуки… После кошмара, который она пережила, когда ты объявил, что ваша помолвка расторгнута. Удивительно еще, как она не врезала тебе сумочкой по носу.

– Да, – кивнул Дэвид.

Он ведь и в самом деле бросил Лайзу Браун ради меня.

– Она не одна была? – полюбопытствовала я, отчаянно надеясь услышать, что Лайзу привел в «Ротонду» какой-нибудь здоровенный детина, от которого она уже ждала ребенка.

– Одна. Точнее, пришла одна.

– Что ты хочешь этим сказать? – с подозрением осведомилась я. На душе моей уже скребли кошки.

– Домой она ушла со мной.

Жми кнопку экстренного вызова! Скорее, дуреха!

– Ты ее подбросил до дома? – уточнила я, цепляясь за последнюю соломинку.

– Вроде того.

– До ее дома?

– Нет, до своего.

– До твоего! — То был диалог двух людей, скверно понимавших английскую речь.

– Элисон, – произнес Дэвид, собравшись с духом, – ты уж извини, но… Словом, она провела у меня всю ночь.

– Что?! — Только теперь я нажала спасительную кнопку. – Она осталась у тебя? Лайза Браун провела ночь в твоем доме? В твоей постели? Нет, только не это!

По просьбе Марины муж помог ей принять сидячее положение, чтобы ей удобнее было следить за нашей ссорой.

– Господи, Дэвид, что тебе в башку втемяшилось? Что люди скажут?

– Извини, Элисон. Я сам не знаю, как это вышло. Я и сейчас не понимаю, что со мной творится. Но… мне кажется, сейчас нам лучше расстаться, – пробубнил он. – На какое-то время.

– Расстаться? – эхом откликнулась я. – Что ты имеешь в виду? Нам некогда расставаться. У нас свадьба на носу. До апреля всего несколько месяцев осталось.

– Элисон, боюсь, я не готов…

В палату влетела медсестра. Вид у нее был не слишком встревоженный.

– Что с вами, Элисон? – спросила она. – Вам плохо? Где у вас болит?

– Кажется, здесь, – сказала я, указывая на свое темя. – И здесь. – Я ткнула себя в грудь. – А также здесь. – На всякий случай я указала на низ живота.

Медсестра начала поправлять мои подушки, а Дэвид, воспользовавшись этим, встал и метнулся к двери.

– Дэвид! – крикнула я вдогонку. – Дэвид, стой! Куда ты? Не можешь же ты уйти после того, что мне наговорил? Как я теперь останусь тут, в больнице? Ведь сегодня Рождество! Ты об этом подумал?

– Извини, Эли, – сказал он с печалью в голосе, – но мне пора. Лайза ждет меня в машине.