Текст книги "Комната мертвых"

9

Дарби стояла с Пайном и еще одним патрульным из Белхэма неподалеку от поста дежурной медсестры, который находился за углом. Рядом с ними приткнулась к стене тележка с грязными подносами и посудой из кафетерия, так что запах простокваши и овощного рагу казался ей благословенным нектаром после вони сигар Пайна.

Патрульного звали Ричард Родман. Его густые седые волосы, аккуратно расчесанные на пробор, совершенно не соответствовали моложавому лицу. Дарби сочла, что он похож на начинающего политика, которого заставили напялить на себя мундир полицейского. В руках он держал большой конверт из белой бумаги, на котором уже проступили пятна крови от перепачканной футболки мальчишки. После того как дежурный врач в отделении реанимации разрезал на мальчике футболку, у него достало сообразительности сложить обрывки в бумажный конверт. Пластиковые пакеты разрушали следы ДНК. Об этом знали далеко не все врачи.

– Я сидел на стуле у его палаты, когда он приоткрыл дверь и спросил, не знаю ли я в Белхэме копа по имени Томас МакКормик, – рассказывал Родман. – Я ответил ему, что нет, не знаю такого, и тогда малыш заявил, что все называют МакКормика Биг Рэдом. Пацан уверял, что ему срочно нужно поговорить с МакКормиком, но не сказал, о чем именно.

Родман взглянул на Дарби.

– И тут я вспомнил, как в прошлом году видел вас по телевизору, когда вы поймали этого ублюдка, как его… ну, того, что убивал женщин выстрелом в голову, а потом вкладывал им в карман статуэтку Девы Марии и сбрасывал трупы в реку.

– Уолтер Смит, – безо всякого выражения пробормотала Дарби.

Родман щелкнул пальцами.

– Точно! Он самый. Кстати, что с ним стало?

– Он попал в клинику для душевнобольных. И проведет там остаток жизни.

– Господи, спаси и помилуй! В том выпуске новостей, что я видел, передали кое-какую информацию о вас, и вот сегодня я вспомнил, что вы вроде как выросли в Белхэме и что ваш отец был копом. Ну я и подошел к медсестре на посту, воспользовался ее компьютером, полазил по Интернету, а потом позвонил в дежурную часть. И вот вы здесь.

– Вы сказали мальчику, что Томас МакКормик мертв?

– Нет. Я решил предоставить это вам. Ну, типа того, что у вас будет повод для знакомства.

– Кто-нибудь приходил к нему? Родман отрицательно покачал головой.

– И никто не звонил тоже.

– Думаю, будет лучше, если я поговорю с ним наедине, – Не возражаю. По мне, чем меньше народу, тем легче ему будет. Парнишка до сих пор не в себе.

Дарби развернулась к Пайну.

– Пожалуй, это будет правильно, – согласился тот.

Дарби оттолкнулась от стены и вытащила из заднего кармана крошечный цифровой магнитофон.

– Где он?

– Прямо по коридору, – подсказал Родман.

Дарби открыла дверь. Мальчик выключил в палате освещение, В тусклом свете, падающем из окна, возле которого стояла кровать, Дарби разглядела, что кто-то хорошенько поработал над подростком. Левая сторона лица у него опухла, а глаз совсем заплыл.

Он сидел на постели, укрыв ноги одеялом. Забинтованная рука на перевязи покоилась на голой груди, коричневой от загара. Высокий и худенький, он казался удивительно хрупким и беспомощным.

– Привет, Джон. Меня зовут Дарби МакКормик. Насколько я понимаю, ты хотел видеть моего отца.

– Где он?

Голос у него оказался хриплым и совсем юным.

– Я могу войти?

Мальчик на мгновение задумался. Светлые волосы у него были коротко подстрижены, на лбу выступил пот. Типично американский подросток, симпатичный и беспомощный. Врач в отделении реанимации зашил ему порезы матрацным горизонтальным швом.

В конце концов он неохотно кивнул.

Дарби закрыла за собой дверь и присела на краешек кровати. Кожа у него на запястьях к вокруг глаз покраснела и воспалилась. На висках виднелись клочки лысой кожи без волос.

Она сразу же поняла, что совсем недавно Джон плакал.

– Где ваш отец? – снова спросил он.

– Он умер.

Мальчик непроизвольно сделал глотательное движение. Глаза его испуганно расширись, как будто у него перед самым носом захлопнулась дверь, ведущая к спасению.

– Что с ним случилось?

– Мой отец был патрульным. Однажды он остановил автомобиль, – сказала Дарби, – а за рулем сидел шизофреник, которого недавно выпустили из тюрьмы. Мой отец подошел к автомобилю, и по какой-то причине тот человек выстрелил.

– Он умер?

– Мой отец еще успел вызвать помощь по рации, но к тому времени, как его доставили в больницу, он уже потерял слишком много крови. Мозг у него умер. Моя мать приняла решение отключить его от аппаратуры, поддерживающей жизнедеятельность, и он умер.

– Когда?

– Еще до твоего рождения, – ответила Дарби. – Сколько тебе лет?

– В марте будущего года исполнится тринадцать.

«Двенадцать лет… – подумала Дарби. – Кто-то привязал двенадцатилетнего мальчугана к кухонному стулу и усадил напротив матери…»

– Что случилось с твоей рукой?

– Я потянул мышцу или что-то в этом роде, и доктор дал мне эту перевязь, – пояснил Джо. – Я могу спросить вас кое о чем?

– Ты можешь спрашивать меня о чем угодно.

– Тот человек, который застрелил вашего отца… Его поймали?

– Да. Сейчас он снова в тюрьме.

Мальчик опустил взгляд на пистолет, висевший у нее на поясе.

– Вы коп?

– Я дознаватель по особо важным, делам, Бюро судебно-медицинской экспертизы. Я помогаю жертвам тяжких насильственных преступлений. Ты можешь рассказать мне о людях, которые привязали тебя к стулу?

– Откуда вы…

Спохватившись, мальчик оборвал себя на полуслове.

– По коже у тебя на запястьях и на щеках, – ответила Дарби. – Такие отметки оставляет плотная клейкая лента.

Он отвернулся и уставился в окно, а потом отчаянно заморгал, глотая слезы.

Дарби положила руку ему на колено. Мальчик вздрогнул.

– Я пришла, чтобы тебе помочь. Ты можешь довериться мне.

Он не ответил. Снаружи доносилось бормотание какого-то прибора и приглушенные голоса Пайна и патрульного. И вдруг их разговор прервался. Дарби даже подумала, а не подошли ли они к двери, чтобы послушать, о чем здесь говорят.

– Но откуда мне знать?

– Знать что?

– Что я могу доверять вам, – пояснил мальчик.

– Ты же хотел поговорить с моим отцом.

– Да, но вы сказали, что он умер.

– Я его дочь.

– Это вы так говорите.

Дарби сунула руку в карман. Из бумажника она достала старую, потрескавшуюся фотографию и положила ее мальчику на колени.

– Это мой отец, – сказала она.

Джон взял в руки фотографию ее отца в форме патрульного. У него на коленях сидела шестилетняя девочка с изумрудно-зелеными глазами, двумя медно-рыжими косичками и дыркой в ряду молочных зубов.

– Это вы?

Дарби кивнула.

– Ты узнаешь его?

– Я никогда не видел вашего отца, – Он протянул ей фотографию, – Откуда я знаю, может, это фальшивка?

– Видишь вот эту ламинированную карточку у меня на шее? Фотография на ней точно такая же, как и в моем водительском удостоверении. Вот, можешь сравнить их сам.

Он так и сделал.

– Я дочь Томаса МакКормика, – мягко проговорила Дарби; которой вовсе не хотелось портить отношения с мальчиком. – Ты можешь доверять мне. Но если ты хочешь, чтобы я помогла тебе, ты должен быть честен со мной.

Джон промолчал.

– Как зовут твоего отца?

– Не знаю, – ответил мальчик. – Я никогда его не видел.

– А приемный отец у тебя есть?

– Моя мать так и не вышла замуж.

– Как насчет братьев и сестер?

– У меня никого нет.

– А другие родственники, дяди, тети, двоюродные братья?

– Моя мама… Мы всегда были с ней только вдвоем.

Он поджал губы и снова крепко зажмурился. Грудь мальчика судорожно вздымалась, он дрожал всем телом.

– Все хорошо, – взяла его за руку Дарби. – Все в порядке.

– Моя мама… – Он поперхнулся словами и закашлялся, а потом заговорил снова: – Она сказала, что если с ней что-нибудь случится, если я когда-нибудь попаду в беду или испугаюсь, то должен буду позвонить Томасу МакКормику. Она говорила, что он – единственный полицейский, которому можно доверять. Она сказала, что больше я ни с кем не должен разговаривать, ни при каких обстоятельствах. – Он громко заплакал. – Моя мама умерла, а я не знаю, как быть. Я совершенно не представляю, что теперь делать.

10

Дарби схватила коробочку с салфетками, стоявшую на ночном столике. Но Джон Холлкокс отказался от салфетки. Он просто взял ее за руку и крепко сжал, громко всхлипывая. По оконному стеклу барабанили капли дождя. Дарби думала о том, удалось ли Чудо-близнецам найти что-нибудь в лесу. Ей было намного легче смотреть в окно и представлять, как Рэнди и Марк прочесывают лес в поисках улик, думать о большом особняке, залитом кровью и засыпанном осколками стекла, чем видеть перед собой заплаканное лицо двенадцатилетнего мальчишки.

В воображении Дарби вдруг всплыла картина: она обеими ладошками держит большую и заскорузлую руку отца Размерами рука не уступала бейсбольной перчатке. Он лежал на больничной койке, похожей на эту, а она впилась ногтями ему в кожу, царапая ее до крови, зная, что он должен проснуться до того, как доктор отключит его от системы жизнеобеспечения.

– Мне очень жаль, Джон. Я сожалею о том, через что тебе пришлось пройти.

В конце концов он перестал плакать и, взяв несколько салфеток сразу, вытер лицо.

Дарби положила на кровать цифровой магнитофон.

– Когда ты будешь готов начать рассказ, и с твоего позволения, естественно, я бы хотела записать наш разговор. Тогда я смогу слушать тебя, не делая записей. Ты не возражаешь?

Джон кивнул.

– Я помогу тебе справиться с горем. Иногда мне придется перебить тебя, чтобы задать вопрос или уточнить что-нибудь. Я должна быть уверена, что поняла все правильно. Если же что-нибудь будет непонятно тебе, спрашивай, не стесняйся. Договорились?

Мальчик откашлялся.

– Договорились.

Но при этом он явно не знал, с чего начать.

Дарби мягко сказала:

– Расскажи мне о тех людях, что ворвались к вам в дом.

– Их было двое. Двое мужчин. Я лежал на диване и смотрел телевизор, когда услышал, как открылась дверь. Я решил, что это мама вернулась домой, потому не стал вставать.

– Ты был дома один?

– Да.

– А где была твоя мама?

– Она сказала, что ей надо сходить на пару собеседований по поводу устройства на работу, а потом забежать в магазин, так что вернуться она должна была поздно. Она сказала, чтобы я не выходил из дома до ее прихода.

– Почему? Твою маму что-то беспокоило?

– Она постоянно тревожилась и нервничала. Где бы мы ни жили, она вечно твердила, чтобы я не забывал закрывать дверь на ключ. А перед тем как лечь спать, она всегда проверяла, заперты ли окна. Когда я возвращался из школы, она всегда звонила и спрашивала, все ли у меня в порядке. Я думал… Мама мало зарабатывала, и мы никогда не жили в приличных районах. Однажды, в Лос-Анджелесе, нашу квартиру ограбили, и с ней случилась истерика.

– Вы часто переезжали?

– Ага.

– Ты не знаешь почему?

– Думаю, это как-то было связано с ее родителями, – ответил Джон. – Их убили еще до моего рождения. Но мама никогда не рассказывала мне подробностей. Единственное, что она сказала, это то, что людей, которые сделали это, так и не поймали. По-моему, она боялась, что они станут разыскивать ее или что-нибудь в этом роде. – Он проглотил комок в горле и хрипло вздохнул. – И они нашли нас. Нашли и убили ее.

– Ты сказал «они». Ты имеешь в виду, что там был не один человек?

– Где, в нашем доме?

– Мы еще дойдем до этого. Я имею в виду людей, которые убили твоих дедушку и бабушку.

– Я не знаю их имен, вообще ничего. Мама просто сказала, что однажды ночью в дом ее родителей вошли какие-то люди и застрелили их во сне. Мама говорила, что ее самой там не было. Я не знаю, где она была. Она говорила, что тех людей так и не поймали.

– А как звали твоих дедушку и бабушку?

– Не знаю. Мама никогда ничего о них не рассказывала. Я даже не знаю, где они жили. Я спрашивал ее об этом – понимаете, мне было интересно узнать, что там случилось, – но мама не хотела вдаваться в подробности. Думаю, поэтому и к компьютерам она относилась как параноик.

– Что ты имеешь в виду?

– Она никогда не выходила в Интернет, чтобы заказать что-нибудь. Собственно, она и не могла этого сделать, потому как кредитной карточки у нее не было, она за все платила наличными. Она думала, что человека можно выследить, если он пользуется Интернетом.

– Она боялась, что люди, которые убили твоих дедушку и бабушку, каким-то образом найдут и ее?

– Наверное. То есть я так думал.

– Ты не знаешь, сколько лет было твоей маме, когда умерли ее родители?

– Нет.

– А где она жила?

– Не знаю. Извините.

– Не нужно извиняться, Джон. Ты отлично держишься. А теперь давай поговорим о том, почему вы переехали в Белхэм. Ты говорил что-то о приеме на работу. Какая именно работа?

– Подробностей я не знаю. Мама… Она очень хорошая, заботится обо мне и все такое, но есть вещи, о которых она просто не желает говорить. По крайней мере, со мной.

– Например, о том, что случилось с ее родителями.

– Правильно. Она говорила, что их убили еще до того, как я родился. Она вечно боится, что с нами что-нибудь случится. И еще она очень сдержанна в своих чувствах. Она не дает им вырваться наружу. А стоит спросить о том, что ее беспокоит, как она просто замыкается в себе.

Джон говорил о матери в настоящем времени, словно она в любую минуту могла войти в двери палаты, присесть на край кровати и сказать ему, что теперь все будет в порядке.

– Расскажи мне о друзьях твоей мамы, – попросила его Дарби.

– Я никогда не встречался с ними. Насколько мне известно, у нее их не было.

– Как давно вы живете в Белхэме?

– Всего-то пару дней, – ответил он. – Да и задержаться здесь мы собирались только на неделю или около того.

– Ты знаешь, как зовут тех людей, которым принадлежит дом?

– Нет.

– Хорошо. А теперь давай вернемся к тому моменту, когда ты лежал на диване. Ты сказал, что услышал, как открылась дверь.

– Это была дверь в конце коридора в кухню, та, что ведет в гараж. Я уверен в этом, потому что она всегда скрипит, царапая пол.

– Твоя мама оставила одну из дверей гаража открытой? Мальчик на мгновение задумался.

– Я… я помню только, что мама, когда уходила, велела мне запереть дверь. Ту, что в конце коридора в кухню. Но я не помню, чтобы слышал звук захлопывающейся гаражной двери. Я просто не помню. В голове у меня все перепуталось. Такое впечатление, что с разных сторон на меня сыплются обрывки воспоминания, яркие, как вспышки фотоаппарата. Мне трудно вспомнить последовательность событий.

– Это нормально.

– Вот почему, когда она вдруг открылась, я решил, что это вернулась мама. А я дремал на диване. Помню, что было темно: сквозь раздвижную дверь в гостиной мне был виден задний двор. И вот тогда я увидел его, человека с пистолетом. Он остановился у другого конца дивана и сказал, чтобы я молчал.

– Опиши его мне. Расскажи обо всем, что ты заметил, пусть даже это кажется тебе не имеющим значения.

– На нем не было лыжной шапочки с прорезями для глаз или чего-нибудь в этом роде, и это показалось мне странным. Второй человек тоже был без шапочки. Я имею в виду, когда грабишь дом, шапочку с прорезями надо надевать обязательно, верно?

– Верно.

Дарби почувствовала, как ее охватывает возбуждение. Двое мужчин вошли в дом, и мальчик видел обоих в лицо. Он мог дать их описание художнику. Надежда слабенькая, но, если показать портреты но телевизору, кто-нибудь может и узнать их.

– Это был белый мужчина, – продолжал Джон. – И он носил тренировочный костюм, какие носят в «Селтикс», баскетбольном клубе. И шапочка на нем тоже была «Селтикс». Бейсболка. Он был старым и походил на чьего-нибудь дедушку, вот только лицо у него было каким-то странным.

– В чем заключалась эта странность?

– У него не было морщин. У него была очень гладкая кожа, будто полированная. Он напомнил мне миссис Милштейн – она была нашей соседкой, когда мы жили в Торонто. Ей сделали подтяжку лица, и у нее получилась такая же туго натянутая кожа, которая вдобавок блестела. Мама говорила, что миссис Милштейн сделали косметическую операцию по удалению морщин. У человека в костюме «Селтикс» было такое же лицо, а его руки… Руки у него были неправильные. Они выглядели так, словно принадлежат другому человеку. Они были морщинистыми и волосатыми, с голубыми венами. Они напоминали руки стариков, которых я видел в доме престарелых.

– А когда ты рассмотрел руки этого человека?

– Когда он… – Мальчик снова сглотнул. – Он заставил меня встать с дивана и пересесть на один из стульев в кухне. Вот тогда я и увидел второго парня. Он стоял в кухне. Он направил на меня девятимиллиметровую пушку, пока мужчина из «Селтикс» привязывал меня к стулу.

– Ты узнал его пистолет?

– Я смотрю много сериалов про полицейских. «Си-эс-ай», «Закон и порядок» и тому подобное. Копы всегда вооружены девятимиллиметровыми пушками. А когда они допрашивают жертвы, то всегда просят сообщать даже малейшие детали. – Голос его звучал еле слышно. – Поэтому когда я… Когда все происходило, какой-то внутренний голос подсказывал мне, что я должен обращать внимание на все. Маленькие подробности помогут поймать этих людей.

– Джон, ты просто молодец. И очень помог нам. Расскажи мне о человеке, который стоял в кухне.

– На нем был костюм – не тренировочный, а такой, как носят банкиры и адвокаты. Хотя галстука у него не было. Он был белым и не то что бы толстым… нет, но у него был жирок. Я помню, он все время поглядывал на часы.

– На руках у него были перчатки?

Джон кивнул.

– Голубые, из тех, что в телесериалах носят эксперты-криминалисты.

– Ты не помнишь, какого цвета у него была рубашка?

– Белого.

На трупе, который она видела в лесу, была белая рубашка и голубые латексные перчатки.

– Эти люди разговаривали с тобой?

– Только парень в тренировочном костюме, – ответил Джон. – Он сказал, что ему нужно осмотреть дом, а он не сможет этого сделать, если будет караулить меня. «Расслабься, парень, все закончится так быстро, что ты и опомниться не успеешь» – вот что он мне сказал. А потом он заклеил мне глаза клейкой лентой и похлопал по плечу. После этого он больше со мной не разговаривал.

– А ты сам ничего не слышал? Может быть, ты запомнил, как их зовут? Как они обращались друг к другу и о чем говорили?

– Их имен я не расслышал. Они много ругались. Они начали обыск с кухни, выворачивая ящики и сбрасывая на пол тарелки. Я слышал только звон бьющейся посуды.

– Что они искали?

– Не знаю. Мне показалось… Нет, я уверен, что слышал, как зазвонил телефон, и после этого звон посуды прекратился. Еще я знаю, что открылась дверь гаража, потому что слышал это, А потом все вдруг стихло. А дальше они схватили маму.

Мальчик снова проглотил комок в горле. Глаза Джона расширились от испуга, когда перед его мысленным взором поплыли страшные картины того, что сделали с его матерью.

Дарби поспешила отвлечь его от воспоминаний.

– Так почему ты хотел поговорить именно с моим отцом?

Джон не ответил. Он смотрел на салфетки, зажатые в кулаке, и глаза его метались из стороны в сторону, словно в поисках ответов, которые он случайно обронил.

Дарби наклонилась к нему.

– Ты можешь доверять мне, Джон.

Он протянул руку к магнитофону и выключил его.

11

Дарби ждала, пока мальчик снова заговорит, боясь, что если надавить на него, то он замкнется окончательно.

Две минуты спустя он все-таки разлепил губы, но при этом избегал смотреть на нее.

– Я пообещал маме. Я обещал ей, что расскажу всю правду только Томасу МакКормику.

– Правду о чем?

– О моих дедушке и бабушке, – сказал он. – О том, почему их убили.

«Только не спеши, иначе ты потеряешь его».

Дарби терпеливо ждала.

– Я знаю, кто это сделал, – сказал он. – Я знаю, как их зовут.

– Посмотри на меня, Джон.

Когда мальчик поднял на нее глаза, Дарби продолжала:

– Ты больше не одинок в своем горе. Что бы ни случилось, теперь я могу помочь тебе. Ты можешь доверять мне.

– Шон.

– Так звали одного их тех людей, которые убили твоих бабушку и дедушку?

– Нет. Это мое настоящее имя, Его никто не должен знать. Об этом знает только ваш отец. Мама…

Мальчик оборвал себя на полуслове, прислушиваясь к громким голосам, раздавшимся вдруг у дверей его палаты. Он явно был напуган.

Дверь открылась. Мальчик вздрогнул, отпрянул назад и ударился затылком о стену.

Дарби в ярости вскочила с кровати. Когда в палате вспыхнул свет, она уже стояла на ногах.

В дверях столкнулись Пайн и патрульный. Такое впечатление, что они запыхались. Они что-то говорили ей, но Дарби не слышала их, сосредоточив все внимание на человеке, остановившемся в ногах кровати. На нем был строгий темно-коричневый костюм и цветастый галстук, в коротко подстриженных темных волосах блестели капли дождя.

Федеральный агент. Самодовольно-наглое выражение лица выдало его еще до того, как он махнул перед носом Дарби своим удостоверением.

– Я специальный агент Филлипс, – произнес он спокойным и каким-то женственным голосом. – Я вынужден просить вас покинуть комнату, доктор МакКормик. Я официально забираю у вас это расследование.

Дарби оттолкнула федерала от кровати.

– Вы никуда его не заберете!

– Осмелюсь возразить. Его мать – лицо, скрывающееся от правосудия. Они пересекли границу штата, что автоматически переводит это расследование в ранг федерального. И вам следовало подумать дважды, прежде чем допрашивать мальчика в отсутствие взрослых.

– Вы идиот, он же не подозреваемый!

Филлипс взглянул на мальчика.

– Я отвезу тебя в наше подразделение в Олбани в Нью-Йорке. Мы поместим тебя…

– Я предоставлю вам возможность выбора, – перебила его Дарби. – Или вы выходите отсюда собственными ногами, или вас вынесут на носилках.

Пайн шагнул вперед и откашлялся.

– У него есть ордер на арест преступника, скрывающегося от правосудия, Дарби.

– У меня нет времени выслушивать всю эту чушь, – заявил Филлипс и оттолкнул ее в сторону.

Это было ошибкой.

Она схватила его за запястье и заломила ему руку за спину. Второй рукой Дарби ухватила его за воротник рубашки, протащила через всю комнату и с размаху припечатала лицом к стене.

Федеральный агент охнул от боли. Но Дарби не собиралась отпускать его. Она сильнее надавила ему на руку, сгорая от желания сломать ее, но вместо этого склонилась к его уху и негромко заметила:

– А ты плохо меня слушал, правда?

Она оторвала агента от стены, подтащила к дверям и вышвырнула в коридор. Он упал на пол, застонав от боли. На лбу у Филлипса блестели крупные капли пота, когда он поднял голову и с ненавистью взглянул на нее.

– Пошел вон отсюда! – сказала Дарби.

В глазах у агента она разглядела то же самое выражение, которое до этого видела уже много раз: страх и неуверенность мальчика, оказавшегося в теле взрослого мужчины. Типы, подобные Филлипсу, затаят зло и будут холить и лелеять свое оскорбленное самолюбие. А потом выберут подходящий момент и отомстят по полной программе.

– Успокойся, – раздался из-за ее спины голос Пайна. – Никто не хочет причинить тебе вред.

Дарби обернулась и увидела, как патрульный Родман потянулся за своим табельным пистолетом.

Мальчишка держал в руках маленький револьвер 38-го калибра и целился из него в Пайна.

«Откуда, черт возьми, у него взялся револьвер?!»

– Все назад! – выкрикнул Джон, нет, Шон. – Я никуда с ним не поеду!

Дарби встала перед Пайном и подняла руки, словно сдаваясь.

– Не волнуйся, ты никуда с ним не поедешь.

– Вы не можете меня заставить! ВЫ НЕ МОЖЕТЕ ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ СИЛОЙ!

– Посмотри на меня, – сказала Дарби. – Посмотри на меня!

Мальчик повиновался. Губы его дрожали. Слезы текли у него по щекам, а ствол оружия ходуном ходил в руках.

– Обещаю, тебе не придется никуда ехать с ним. – Сердце бешено билось у Дарби в груди, но не от страха. – И я обещала помочь тебе, помнишь? Ты можешь доверять мне.

Мальчик не ответил, только обвел внимательным взглядом лица людей, стоявших вокруг него.

Дарби полуобернулась и скомандовала:

– Выйдите из комнаты! Пайн заколебался.

– Делайте, как я говорю, – сказала Дарби. – Быстрее!

Когда все вышли из комнаты, она медленно отступила к двери и закрыла ее.

Испуганный взгляд мальчика метнулся к магнитофону, лежавшему на смятом одеяле.

– Все уже позади, – сказала Дарби. – Мы остались с тобой вдвоем, Шон, ты и я.

Он начал всхлипывать, но револьвер не опустил.

– Сегодня ночью тебе было нелегко, – продолжала Дарби. – Тебе страшно, ты зол и растерян. Я понимаю, через что тебе пришлось пройти. Мой отец тоже был убит. Что бы здесь ни происходило, я помогу тебе выкарабкаться.

– Вы не сможете ничего сделать.

– Смогу. И сделаю. Я дала тебе слово. Несмотря ни на что, ты можешь доверять мне.

Он по-прежнему всхлипывал.

– Положи револьвер на кровать, – сказала Дарби. – Просто опусти его, а потом мы с тобой поговорим. Мы будем вдвоем, только ты и я, о'кей? Обещаю.

Мальчик рывком сунул ствол себе под подбородок и нажал на курок.