Текст книги "Комната мертвых"

«Если бы Бен выстрелил, – подумала Джейми, снова кладя «глок» на стол, – меня бы уже не было в живых».

Войдя в кухню, она сунула одежду и гильзы в пластиковый пакет для мусора и отнесла его в гараж. Позже она придумает, как избавиться от него. Джейми прошла по коридору до ванной комнаты, чтобы принять душ. Смыв с себя грязь и пот, она взяла из сушильного шкафа хлопчатобумажные шорты и футболку, а потом поднялась наверх, чтобы взглянуть на детей.

Сначала комната Майкла. Она поцеловала его в лоб. Старший сын, с растрепанными светло-каштановыми волосами и фигурой пловца, настолько походил на своего отца, что у Джейми защемило сердце.

Картера в его спальне не было.

Она обнаружила его спящим на своей кровати.

Джейми забралась под прохладные простыни и свернулась клубочком рядом со своим шестилетним младшим сынишкой. Он него пахло чистотой. Очень хорошо. Значит, Майкл не забыл искупать брата.

Она обняла Картера и прижала его к себе. Стриженные «ежиком» светлые волосы сына щекотали ей подбородок.

Сама она слишком устала и перенервничала, чтобы заснуть. Она смотрела в окно на темное небо и ласково гладила пальцами паутину толстых шрамов, покрывавших его животик, – вечное напоминание о скальпелях хирургов, которые кромсали Картера, чтобы спасти ему жизнь. Врачи из отделения реанимации умудрились остановить кровотечение и вылечили раны, нанесенные его животу и легким.

– Мертв, – прошептала она на ухо Картеру. – Я убила его.

Сын негромко сопел у нее под боком. Ему больше не снились кошмары, которые мучили его в первый год после покушения, когда он часто просыпался от собственного крика. Иногда он забирался к ней под одеяло. Нередко она просыпалась и заставала его стоящим у окна спальни и задумчиво покусывающим уголок потрепанного голубого одеяла. Она спрашивала его, что случилось, и он всегда отвечал одинаково: «Я жду плохих дядей, мамочка. Как ты думаешь, они вернутся?»

Джейми крепко обняла сына.

– Я… найду… сообщников, – прошептала она. – Найду и… убью… их. – Она обращалась к Картеру. К прохладному воздуху запертого дома. К Богу. – Я… убью… их… чтобы ты… и… Майкл… жили… спокойно.

День второй

15

На следующее утро в половине девятого Дарби сидела в кресле в своем офисе, забросив ноги на угол стола. Она смотрела в окно на серое небо и слушала доктора Аарона Гольдштейна, невропатолога из Бостона, которого пригласили для лечения мальчика, Джона/Шона Холлкокса. Голос врача в телефонной трубке звучал сухо и монотонно, словно он читал по памяти выдержки из учебника по медицине.

– Пуля вошла ребенку под подбородок, – говорил доктор Гольдштейн. – Но, вместо того чтобы попасть в полость черепа и оставить выходное отверстие, она срикошетила внутри черепной коробки, причинив обширные разрушения ударной волной. Это привело…

– Доктор, не хочу показаться грубой, но я была в палате, когда Джон Холлкокс выстрелил в себя. Я знаю, что пуля не вышла наружу из черепа. Я хочу знать, в каком он состоянии.

Дарби забросила в рот пару таблеток адвила и запила их стаканом холодной воды, в которой шипел «алказельтцер».

– Мы провели санацию раневой полости, – сообщил Гольдштейн. – Эта процедура означает удаление фрагментов пули и костей из мозга. Нам удалось вынуть большую их часть, но с сожалением должен заметить, что некоторые осколки настолько глубоко проникли в мозг в непосредственной близости от чувствительных его областей, что я вынужден был оставить их там. Но в данный момент меня больше беспокоит то, что мы называем побочными эффектами.

– Отек мозга и кровотечение из разорванных сосудов.

– Именно так. – В голосе врача прозвучало удивление оттого, что она разбирается в подобных вещах. – Пулевые ранения головы всегда несут в себе риск развития отеков и, как в случае мистера Холлкокса, инфекции. Мы даем ему сильные антибиотики, но воспаления такого рода – затрагивающие мозг – лечатся исключительно тяжело. К счастью, с ним не случился эпилептический припадок, но мальчик до сих пор пребывает в коме.

– Как вы оцениваете его состояние по коматозной шкале Глазго?

– В данный момент я не могу назвать вам точные показания КШГ. Из-за интубации и сильного отека лица, причем в нескольких местах, он не может разговаривать, а я не могу проверить реакцию его глаз.

– Как вы полагаете, он сможет когда-нибудь разговаривать?

– С вами?

– С кем угодно, доктор.

– Такая возможность существует, но я бы на это не рассчитывал. Я сомневаюсь, что он вообще выживет, причем не из-за огнестрельной раны, а из-за инфекции. У него есть родственники? Насколько я понимаю, его мать трагически погибла.

– Ее убили.

– Ну, если вы отыщете его родственников, дайте нам знать, пожалуйста. Необходимо сделать кое-какие приготовления. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам сказать, доктор МакКормик.

– Вы позвоните мне, если в его состоянии произойдут какие-либо перемены? Я бы хотела… Я хочу знать, как у него идут дела.

– Разумеется. Как я могу с вами связаться?

Они обменялись номерами. Дарби поблагодарила доктора, убрала ноги со стола и набрала справочное, чтобы узнать номер отделения ФБР в городе Олбани, штат Нью-Йорк.

Она представилась женщине, ответившей на звонок, и попросила пригласить к телефону специального агента Дилана Филлипса.

– Минуточку, я соединю вас с его офисом, – сказала женщина.

Филлипса на месте не оказалось. Дарби оставила сообщение его секретарю.

Пайн говорил, что пытается установить местонахождение владельца дома, доктора Мартина Векслера и его супруги Илейн. Но Дарби не хотела ждать и развернулась к компьютеру. Получив всю необходимую информацию, она взялась за телефон.

Часом позже ей удалось выйти на одного из детей Векслера – его старшего сына, Дэвида, который жил в Висконсине. У него нашелся номер телефона дома, в котором его родители остановились на юге Франции. Имена Эми и Джона Холлкоксов ничего ему не говорили.

Дарби набрала названный им номер. Включился автоответчик, заговоривший по-французски. Дарби оставила подробное сообщение, присовокупив к нему номера своего служебного и мобильного телефонов, и попросила перезвонить ей в любое удобное для них время.

Повесив трубку, Дарби осталась сидеть в тишине своего кабинета. Мысли ее устремились к Джону Холлкоксу.

«Шону», – поправила она себя.

Двенадцатилетний мальчишка лежал в коме. Ее собственный отец провел в этом состоянии месяц. Его индекс по шкале КШГ был равен единице. Он так и не открыл глаза, не произнес ни звука и не сделал ни единого движения. Его мозг был мертв.

Она помнила, как сжимала руку отца, пока врач объяснял матери, что случится с Биг Рэдом после отключения системы жизнеобеспечения. Дарби помнила, как впилась ногтями в ладонь отца с такой силой, что расцарапала ее до крови. Она помнила, что надеялась – нет, верила! – что боль заставит отца прийти в себя. А потом аппаратуру отключили, и они ждали, пока тело отца умерло.

Дарби положила локти на стол и уставилась на свои руки. Сейчас ее ладони стали крупнее, и кончики ее пальцев были покрыты засохшей кровью. Кровью Шона. Тогда, в палате, она звала на помощь, прижимая мальчика к себе.

Раздался негромкий стук в дверь. Дарби подняла голову и увидела комиссара полиции Кристину Чадзински.

– Я могу войти?

Дарби кивнула. Чадзински села на стул по другую сторону стола, скрестила ноги и сложила руки на коленях. Сегодня утром она надела стильный черный костюм. Похоже, других цветов в одежде комиссар полиции не признавала. Женщина выглядела стройной и подтянутой – она была завзятой бегуньей – но ни физические упражнения, ни сон или макияж не могли скрыть усталости, залегшей темными кругами под ее небесно-голубыми глазами.

– А у вас здесь тихо, – заметила Чадзински.

– Вся лаборатория на выезде в том доме в Белхэме. Вы читали мой рапорт?

Дарби закончила его поздно ночью, а потом рухнула на диван у себя в кабинете и провалилась в сон.

– Я первым делом прочла его сегодня утром, – ответила Чадзински. – О том, что произошло в Белхэме и в больнице, передают во всех новостях.

– А в новостях сообщили о том, что ФБР пыталось взять расследование под свой контроль?

– Нет, не сообщили. – Комиссар полиции осторожно подбирала слова, взвешивая каждое, словно они были на вес золота. – Те люди, которых вы видели в лесу… О них по-прежнему ничего не известно?

– Пока из больниц не поступало сообщений о белом мужчине, обратившемся по поводу огнестрельной раны, но люди Пайна обзванивают их. На всякий случай. Сам он направляется в Вермонт, чтобы присутствовать при обыске квартиры Эми Холлкокс совместно с тамошней полицией.

– Вы упомянули о том, что родители этой женщины были убиты, но не сообщили никаких подробностей.

– Ее сын не смог ничего мне рассказать на этот счет, а я не нашла в архиве никаких отчетов об убийстве четы по фамилии Холлкокс.

– Что нового известно о состоянии мальчика?

– Я только что разговаривала по телефону с невропатологом, – ответила Дарби и пересказала Чадзински содержание своего разговора с доктором Гольдштейном.

– Откуда у мальчишки взялся пистолет? – поинтересовалась Чадзински. – В вашем рапорте об этом не сказано ни слова.

– Я сама узнала обо всем только сегодня утром. У него была набедренная кобура, которую прикрывали длинные мешковатые шорты.

– Не могу поверить, что никто ее не заметил.

– Он ведь не был подозреваемым, поэтому никому не пришло в голову обыскивать его. Когда «скорая» привезла его в больницу, мальчик не позволял никому дотронуться до себя. Даже устроил истерику, как сказал мне врач. Он был в шоке, поэтому его оставили в покое, чтобы он немного пришел в себя и успокоился. Судя по тому, что мальчик рассказал мне вчера вечером, не удивлюсь, если револьвер ему дала мать.

– А что за нелепое требование насчет того, что он будет разговаривать только с вашим отцом?

– Не знаю. – Дарби потерла лицо, а потом с силой провела рукой по волосам. Она уже не помнила, когда в последний раз так уставала. – В данный момент мне известно об этом столько же, сколько и вам.

– Вы спали сегодня?

– Пару часов, не больше. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу, как мальчишка упирает себе ствол под подбородок. Если бы этот федерал не вломился в комнату, Шон не оказался бы в коме.

– Мальчик пребывал в коме. Чрезмерное возбуждение могло…

– Шон разговорился со мной. Мне удалось заслужить его доверие: он сказал мне, что его настоящее имя Шон. Он собирался рассказать мне правду о смерти своих дедушки и бабушки, кто их убил и за что, и даже назвать имена убийц. Он собирался рассказать мне все, а тут этот козел вламывается в палату, размахивая своим значком, и говорит, что забирает дело и увозит мальчика с собой. Он напугал ребенка до полусмерти.

– Может быть, вы и правы. Но, при всем моем уважении, ваш профессионализм можно поставить под сомнение.

Дарби откинулась на спинку своего кресла, ожидая продолжения. Может быть, конечно, в жилах Чадзински и текла голубая кровь полицейского, но у нее было сердце политика. Она потихоньку подбирала команду, которая поможет ей выдвинуть свою кандидатуру на пост губернатора и заполучить его. Так что действительная причина ее визита заключалась в том, что она хотела оценить ущерб, нанесенный Дарби ее планам.

– Насколько я понимаю, вы набросились на него, – продолжала Чадзински.

– Значит, вот как он это называет?

– Я спрашиваю об этом вас.

– У нас вышло небольшое разногласие. Я упомянула об этом в своем рапорте.

– Да, знаю. Кроме того, мне известна история ваших непростых отношений с ФБР. Расскажите мне, что там у вас произошло.

– Вы прочли ту часть моего рапорта, в которой говорится о том, что специальный агент Филлипс не пожелал остаться в больнице, а сбежал, прихватив мой магнитофон?

– Вы намерены настаивать на своем обвинении?

– Я проверила всех, кто находился там вместе со мной. За исключением Филлипса, разумеется. Когда я с ним покончу, ему понадобится подушка на унитазе.

– Вы, как всегда, весьма красноречивы. Я еще не разговаривала ни со специальным агентом Филлипсом, ни с кем-либо другим из их отделения в Олбани. Я должна знать, в каком ключе строить общение и как себя вести, а потому расскажите мне все, что там произошло.

Зазвонил телефон Дарби. Она взглянула на определитель номера.

– Легок на помине, – сказала она и сняла трубку. – Дарби МакКормик слушает.

– Это Дилан Филлипс. Я перезваниваю по вашей просьбе. Чем я могу вам помочь, мисс МакКормик?

Дарби ошеломленно молчала.

Голос на другом конце линии был глубоким и хриплым. Федеральный агент, с которым она вчера разговаривала, слегка шепелявил, и голос у него был высокий и пронзительный, какой-то женственный.

– Мисс МакКормик?

– Я здесь. Полагаю, вы не знаете, кто я такая.

– А я должен это знать?

– Вчера вечером мы встречались в клинике Святого Иосифа.

– Думаю, вы меня с кем-то путаете. Вчера вечером я ужинал со своей дочерью и ее женихом.

– Вы ведете розыск беглой преступницы Эми Холлкокс?

– Это имя мне ничего не говорит. Но почему вы спрашиваете?

– Я пока не могу ничего сказать с уверенностью, но вчера вечером кто-то другой представился вашим именем. Я перезвоню вам, когда буду знать больше.

– Буду весьма обязан.

Дарби положила трубку, развернулась к своему компьютеру и вошла в базу Национального центра криминальной информации, НЦКИ.

– Дерьмо собачье!

Дарби схватила связку ключей со стола.

Чадзински встала.

– Что случилось?

– В НЦКИ нет данных на Эми Холлкокс. И ордера на ее розыск тоже никто не выдавал.

– Куда вы направляетесь?

– В клинику, – ответила Дарби, выходя из-за стола. – Я хочу просмотреть вчерашние записи с видеокамер систем безопасности.

16

Джейми разбудили громкие голоса детей. Дверь ее спальни была закрыта, и Картера рядом с ней не было.

– Чего это ты раскомандовался? – донесся из-за двери голос Картера.

– Говори потише! – прошипел Майкл. – Ты разбудишь маму.

«Слишком поздно беспокоиться об этом», – подумала она и взглянула на будильник. Стрелки показывали одиннадцать часов утра.

Проклятье! Она проспала, а мальчишки пропустили автобус в лагерь. Ей придется отвезти их туда самой. Джейми откинула в сторону простыни и выбралась из постели. Перед глазами у нее все плыло, в голове стучали молоточки.

– Я оденусь, когда захочу, – заявил Картер. – Тоже мне, командир выискался, сплющенные яйца!

– Дурачок, сколько раз тебе говорить, что выражение «сплющенные яйца» не имеет никакого смысла?

– Нет, имеет.

Джейми открыла дверь. Двое ее мальчиков стояли обнявшись в конце коридора перед запертой комнатой, комнатой мертвых. Картер был босиком, в своей пижаме Бэтмена и черной мышиной маске. Майкл вырядился в мешковатые шорты, кроссовки и одну из старых футболок Дэна с профилем Брюса Спрингстина. И шорты, и футболка были слишком велики Майклу, но он все равно упрямо носил их – чтобы быть ближе к отцу, подозревала она, и не дать памяти о нем поблекнуть со временем.

– Господи Иисусе, мама! – воскликнул Майкл, подходя ближе. – Что стряслось с твоим лицом?

– Упала. Я… а-а… споткнулась в… а-а… а-а… больнице. Гараж. Ударилась… о… бампер. Бампер… а-а… машины.

Майкл уставился на нее так, как это делал Дэн, прожигая ее насквозь своим рентгеновским взглядом и давая понять, что уличил ее во лжи.

Джейми посмотрела на Картера и сказала:

– Пойди… а-а… оденься.

– Хорошо, мамочка.

Он показал старшему брату язык и умчался в свою комнату.

Джейми вошла в большую ванную комнату и стала чистить зубы. Мгновением позже она увидела в зеркале отражение Майкла. Он остановился в дверях, скрестив руки на груди.

– Как твои анализы?

– Нормально, – ответила она, не вынимая щетку изо рта. – Ты… уже… завтракал?

Он кивнул.

– И Картера тоже накормил.

– Умница. Спасибо.

– Тебя не было очень долго.

Она выплюнула пену от зубной пасты.

– Все нормально. Честно.

– Тебя не было дома до трех часов утра.

В ней начало подниматься раздражение. Майкл всегда следил, когда она приходит и уходит, засекая время ее отсутствия чуть ли не по минутам.

«Ну чего ты на него злишься, Джейми? Ты отсутствовала весь день, а потом позвонила сыну и скормила ему ложь о том, что задерживаешься в клинике, чтобы сделать очередную магнитно-резонансную томографию. А утром ты появляешься перед ним с опухшим лицом. Он беспокоится о тебе. Ради бога, будь с ним повежливее!»

– Мама, я тут поразмыслил кое о чем и должен тебе сказать, что не хочу возвращаться в спортивный лагерь.

– Почему?

– Я для него слишком взрослый. И еще я подумал, что лучше буду до конца лета помогать тебе по дому. Скошу траву на лужайке, приберусь и все такое. Да и в гараже порядок навести давно пора. А в доме мы не убирали с тех пор… Ну ты понимаешь.

«С тех пор как убили твоего отца».

Это было заманчивое предложение – оставить Майкла и Картера рядом с собой. Может, она бы и согласилась на него, если бы не Бен. Она собиралась все свое свободное время посвятить поискам двух его сообщников. Она рассчитывала отвезти мальчиков в лагерь, а потом наведаться в гости к Бену, в Бостон. Она должна своими глазами увидеть, что представляет собой его дом.

– И я не боюсь оставаться дома один – вчера я прекрасно справился, пока ты была в больнице, – продолжал Майкл. – И я могу вместо тебя присматривать за Картером. И тогда до начала занятий в школе мы проведем больше времени вместе.

Джейми прополоскала рот и выплюнула воду. Повернувшись к сыну, она сказала:

– Ты… а-а… должен… а-а… быть… со своими… а-а… друзьями.

– О каких друзьях ты говоришь? Они избегают меня. Я стал вроде как невидимкой.

– Ты… а-а… разговаривал с…

– Мама, говорю тебе, они избегают меня! Они не зовут меня играть и вообще никуда не приглашают с собой. Даже их родители избегают меня. Помнишь, как на прошлой неделе мы с тобой были в бакалее и увидели там мать Томми? Помнишь, что случилось потом?

К сожалению, она помнила.

Стоя в отделе круп с Майклом и Картером, она увидела мать Томми Джеррарда, Лизу, которая сворачивала в проход, толкая перед собой тележку с покупками. Джейми помахала ей, здороваясь, а потом запинаясь, на своем ломаном языке предложила, чтобы Томми заглянул к ним поиграть с Майклом на видеоприставке или сходил с ним на стадион поболеть за «Ред сокс». Оба мальчика обожали бейсбол.

Лиза Джеррард отказалась под каким-то смехотворным предлогом – дескать, из-за летнего лагеря и отпуска родителей у ее сына совершенно нет времени. Потом она посмотрела на часы, сообщила, что опаздывает на встречу, и умчалась с такой поспешностью, словно в магазине внезапно вспыхнул пожар.

– Подумай и о деньгах, которые ты сэкономишь, – сказал Майкл. – Я же знаю, что нам их не хватает.

Джейми вздохнула, не испытывая ни малейшего желания думать о деньгах прямо сейчас, хотя жалких сбережений Дэна и ее пенсии и страховки едва хватало на оплату ежемесячных счетов. Дэн застраховал свою жизнь, и после его смерти она внесла полученную страховую премию в виде платежа по закладной на дом, но даже после того, как проценты по кредиту снизились, ей все равно приходилось выплачивать налог на недвижимость в Уэллсли, ставки которого росли из года в год.

– Спасибо… за… заботу, но тебе… лучше… а-а… поехать… в лагерь.

Майкл ничего не сказал, но в его взгляде она прочла, что сдаваться он не намерен.

Однако времени на споры у нее не было. Джейми протиснулась мимо сына в дверь и спустилась вниз, чтобы собрать вещи Бена, напомнив себе, что надо не забыть выбросить где-нибудь пакет с окровавленной одеждой, который валялся в задней части ее фургона.

Во время двадцатиминутной поездки к колледжу Басон они не обменялись ни словом. Картер увлеченно играл со своей карманной консолью «Nintendo DS». Майкл сидел на переднем сиденье, воткнув в уши шарики наушников от своего iPod, и смотрел в окно с таким видом, словно его везли на собственные похороны.

Джейми подъехала к главному зданию, массивному кирпичному сооружению с белыми колоннами по фронтону. Детишки в возрасте от пяти до шестнадцати лет прыгали по ступенькам и резвились на зеленых лужайках кампуса, бегая между деревьями.

– Домой… возвращайтесь… а-а… на автобусе… Ладно?

– Ладно, мамочка. Картер поцеловал ее в щеку.

– Я… могу… а-а… задержаться.

Картер подхватил свой рюкзачок и открыл дверцу. Майкл не пошевелился. Он смотрел через лобовое стекло на Томми Джеррарда, который стоял вместе с другими тринадцатилетними подростками возле ступенек. Они перешептывались, поглядывая на фургон.

Джейми колебалась, не зная, стоит ли что-нибудь говорить Томми. Она знала его еще с детского сада. Избалованный и своевольный, он был, в общем-то, неплохим мальчиком.

– Мама, за что ты меня так ненавидишь?

Джейми резко развернулась на сиденье, чувствуя, как в животе образовался ледяной комок. Она попыталась заговорить, но слова не шли у нее с языка.

– Ладно, может быть, «ненавидишь» – это немного чересчур, – продолжал Майкл. – Но ты меня не любишь. Ты как-то странно ко мне относишься. Это потому, что я так похож на папу?

Да, Майкл и впрямь был точной копией своего отца. И словно этого было недостаточно, он, подобно Дэну, обзавелся привычкой задавать неудобные вопросы с отсутствующим, меланхоличным видом, как если бы речь шла об абстрактных и отвлеченных математических понятиях. Как и Дэн, Майкл старался не показывать своих истинных чувств, и они пылились в дальнем уголке его души.

– Я знаю, что напоминаю тебе о нем, – произнес Майкл. – О том, что он сделал с нами.

«Я до сих пор не знаю, что твой отец сделал с нами», – хотелось сказать Джейми ему в ответ.

– Ладно, не бери в голову, – буркнул он, открывая дверцу – Ты все равно начнешь притворяться.

– При… а-а… притворяться?

– Ты жалеешь, что я не умер.

На лбу у Джейми выступил холодный пот.

– Я… я… а-а… не при…

– С тех пор как он погиб, ты видеть меня не можешь – и не говори, что это не так, потому что мы с тобой знаем, что я прав. Я похож на папу, а Картер – на тебя. Если бы я умер, ты бы двинулась дальше.

«К чему? – хотелось крикнуть Джейми. – И куда?»

– Я знаю, что ты не оставила бы дом, – продолжал он. – Я знаю, что ты хотела переехать, но не сделала этого из-за меня. Мне пришлось умолять тебя остаться.

– Нет… а-а… это… неправда.

– Насчет дома или насчет того, что ты жалеешь, что я не умер?

Джейми заговорила, по обыкновению с трудом и запинаясь.

Майкл, которому или просто надоело ждать, или он не хотел слышать, что она в конце концов скажет, распахнул дверцу. Она хотела схватить его за руку, но он уже выскользнул наружу.

– Майкл, нет… а-а… подожди…

Он захлопнул дверцу и зашагал прочь. Она смотрела ему вслед, смахивая слезы.

Она не испытывала к нему ненависти и не жалела о том, что он не умер вместе с отцом. Господи Иисусе! Как он мог даже подумать об этом? Да, это правда, что после убийства Дэна она хотела собрать вещи и уехать. Майкл устроил скандал, но даже если бы он хотел переехать, то это не имело бы никакого значения. Дом нельзя было продать. Она обращалась к нескольким агентам по недвижимости. Поначалу они выказывали интерес, но тут же отказывались, как только узнавали адрес.

«Ты меня не любишь. Ты как-то странно ко мне относишься… Ты видеть меня не можешь – и не говори, что это не так, потому что мы с тобой знаем, что я прав».

Майкл никогда не страдал излишней чувствительностью, даже когда был совсем маленьким. Он отказывался брать грудь, предпочитая бутылочку с искусственным питанием. Закончив есть, он начинал кричать, чтобы она поскорее оставила его в покое. А вот когда его кормил Дэн, Майкл не заплакал ни разу. Между ними, Майклом и Дэном, установилась особая связь, они и общались-то на каком-то своем языке, состоящем главным образом из жестов, кивков и нечленораздельного ворчания. А теперь, с уходом Дэна, Майкл остался один на незнакомой территории, без проводника и компаса.

Джейми срочно нужно было чем-нибудь заняться. Она достала из кармана мобильный телефон Бена, собираясь вставить в него аккумуляторную батарею и повнимательнее посмотреть на то, что хранится в его памяти. Может, там найдется что-нибудь такое…

Стук в окошко заставил ее вздрогнуть.

Она испуганно подняла голову и увидела высокого худощавого мужчину с коротко подстриженными снежно-белыми волосами и очками в толстой оправе. Ее шестидесятивосьмилетний приходской священник, отец Джеймс Хэмфри.

Джейми опустила стекло.

– Что… а-а… как… вы… а-а… здесь… оказались?

– Я помогаю составлять программу спортивных состязаний.

В мягком голосе священника все еще ощущался ирландский говор. Его дед с бабкой прибыли сюда на борту корабля, и у всех детей клана Хэмфри – девятерых братьев, которых судьба разбросала по северо-востоку страны, – ирландский акцент сохранился в речи и по сей день.

Похоже, он ждал, что она скажет что-нибудь. Или просто не знал, с чего начать. Она не видела его и не заходила в церковь со времени смерти Дэна.

– Я… а-а… не могу… сейчас… а-а… разговаривать. У меня… а-а… много дел.

– Что случилось с твоим лицом?

– Несчастный… случай, – ответила она. – Упала.

– На мужской кулак?

Джейми залилась краской.

– Мой брат Кольм, упокой Господь его душу, был боксером. Так что уж синяк-то я различить могу всегда. – В добрых и мягких глазах Хэмфри не было осуждения. – Что случилось, милая? Кто тебя ударил?

– Несчастный… случай, – повторила она. – Мне… а-а… надо ехать. Встреча.

Он кивнул и перевел взгляд на автомобильное кресло Картера, укрепленное на заднем сиденье.

– Ты все еще ходишь на прием к психотерапевту?

– Да.

Хэмфри посоветовал ей психотерапевта, которая специализировалась на оказании помощи людям, страдающим от физических увечий. Психотерапевт, женщина, доктор Уэйкфилд, согласилась поработать с ней ради общественного блага, то есть бесплатно. Джейми походила к ней на прием с месяц и бросила.

Хэмфри пристально смотрел на нее.

«Он знает, – подумала она. – Он знает, что я солгала, это написано у него на лице».

– Мне… а-а… пора. До свидания… а-а… отец Хэмфри. Джейми включила передачу, и фургон тронулся с места.