Текст книги "Джо Варвар и Чвокая Шмарь"

О’Грабили с сожалением покачал головой.

– Дело в том, что в каталоге указаны именно поющие шторы, – сказал он, – и чертова баронесса требует только их: вынь да положь!

– Ну ладно. – Портной снова взялся за ножницы. – И зачем только ты предлагаешь в каталоге вещи, которых у тебя даже на складе нет!

– Вот это-то и есть самое странное! – воскликнул О’Грабили. – Я совершенно не помню, чтобы заносил поющие шторы в каталог!

– Ну, знаешь! – проворчал портной. – Кто же, по-твоему, это сделал?

– Я понимаю, конечно, что это мог сделать только я… – нахмурившись, отвечал О’Грабили, – и все-таки я совершенно… НЕ ПОНИМАЮ!!! – Он дикими глазами посмотрел на приятеля. – Ладно, самое главное – ткань я достал, и шторы ты теперь сошьешь, а я быстренько отнесу их в замок Рогатого Барона, и тогда, если не возражаешь…

– Тебе хорошо говорить! – скорбно заметил портной. – Ты ведь не работаешь с материалом, который не желает вести себя тихо. – Он ткнул пальцем в потертую ткань, и та пронзительно взвизгнула. – А у меня от этих воплей все поджилки трясутся.

– Вот, возьми, – сказал О’Грабили, извлекая из кармана пару больших меховых затычек для ушей. – Попробуй.

Гоблин удивленно уставился на меховые затычки.

– И что я должен с ними делать? – спросил он.

– Это для ушей, глупый, – пояснил О’Грабили. – Тебе надо уши ими заткнуть.

Портной, сделав, как ему было велено, разгладил материю на столе и взмахнул ножницами, но не услышал ни звука.

– Вот и прекрасно, – сказал О’Грабили. – Теперь шей поскорее!

Но портной только тупо смотрел на него.

– ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ! – проорал О’Грабили.

Гоблин нахмурился и одними губами спросил: «Что?»

О’Грабили, окончательно разозлившись, вынул одну из затычек и проревел портному в самое ухо:

– НЕМЕДЛЕННО ПРИНИМАЙСЯ ЗА ШТОРЫ!

– Хорошо, хорошо, – закивал головой гоблин, поспешно затыкая ухо. – Слышу, я же не глухой!

– Боже, дай мне силы! – пробормотал О’Грабили.

А портной уселся на табурет, взял в руки ножницы и на этот раз – несмотря на пение, жалобные причитания и бесконечные вопли, – все-таки разрезал ткань и принялся шить, заставляя швейного эльфа двигаться с невероятной скоростью.

– Отлично! – воскликнул О’Грабили, когда готовые шторы наконец оказались у него в руках. – Выглядит весьма уютно. Настоящие поющие шторы!

– Ла-ла-ла! Ла-ла-ла! – запели шторы дуэтом, но, что называется, ни в такт ни в лад.

– И это ты называешь пением? – заметил портной. – Больше похоже…

– Ой, только не начинай, умоляю! – поморщился О’Грабили. – У баронессы музыкальный слух напрочь отсутствует, и она от штор будет просто в восторге, уверяю тебя. – Он что-то вдруг вспомнил и нахмурился. – Ох уж этот мне Рэндальф Мудрый! Он ведь как раз к Людоедским Холмам направлялся, «мудрец»! И вот что я тебе скажу: мудростью в его башке и не пахнет!

* * *

– Пришли, увидели и удрали! – гневно говорила Вероника, сидя у Рэндальфа на голове, пока Норберт спешил назад, к горной дороге. – А Джо Варвар, твой великий герой-воитель, и Генри Мохнатый, его верный боевой пес, пропадай, да? Теперь, видимо, их тоже выжали как лимон….

– Довольно, Вероника, – попытался остановить ее Рэндальф. – Ты, кажется, уже высказалась.

– И Энгельберт Необъятный, – продолжала Вероника, не обращая на него внимания, – тоже куда-то исчез. Видимо, продолжает выжимать овец…

– Заткнись, Вероника! – рассердился Рэндальф.

Норберт смахнул слезу и спросил:

– Так ты решил, куда мы теперь направимся, господин мой?

– Домой, разумеется, – вздохнул Рэндальф.

– Домой? – удивился Норберт.

– Да, Норберт, – подтвердил свое решение волшебник. – Давай-ка пойдем домой.

9

Две из трех лун Чвокой Шмари сияли в небесах, ярко освещая группу из двух десятков людоедов, сидевших кружком у гигантского ревущего костра, разведенного на площадке между жилыми пещерами. Громким эхом разносилось по холмам сонное причмокиванье – это людоеды, точно младенцы, сосали палец.

Один из них, самый крупный, зажав в руке живую мохнатую собачонку, медленно водил ею по щеке и счастливо улыбался. Собака, похоже, не возражала: она виляла хвостом и «пела», издавая весьма своеобразные трели, очень похожие на тирольские «йодли» – видимо, тоже пребывала в полном благорастворении.

Один из людоедов вынул палец изо рта и, обращаясь к мальчику, сидевшему с ним рядом, заметил:

– Наконец-то старый Энгельберт пришел в себя!

– Да, Джо, ты молодец! Совершенно его успокоил, – прибавил другой великан.

– Ему ведь и требовалось-то – немного понимания, – сказал первый.

– Как и всем нам, в сущности, – заметил третий великан.

– А ведь понять его было так просто! – продолжал первый. – Вот как бы ты, например, чувствовал себя, потеряв любимую игрушку – ну, с которой ты с детства спишь? – И для наглядности он продемонстрировал Джо весьма потрепанного плюшевого медведя с одним глазом, одним ухом, одной верхней лапой и без обеих нижних. – Просто не знаю, что бы я делал, если б мой Трубач потерялся!

Джо кивнул. Он все еще никак не мог поверить ни собственным глазам, ни собственным ушам. Другие людоеды тоже стали показывать ему свои любимые игрушки – кто-то безволосую растерзанную куклу, кто-то замызганное игрушечное одеяльце или грязное махровое детское полотенчико…

– А Энгельберт своей игрушкой особенно гордился, – продолжал первый людоед. – Правда, пеленочка уже выстиралась, износилась, но он все равно очень ее любил. А знаешь почему?

– Почему? – спросил Джо.

– Потому что это была заколдованная пеленка! Она умела петь!

– Она и сейчас петь умеет? – задумчиво спросил Джо.

– Ну да! Мать Энгельберта раздобыла ее, едва он на свет появился, – у одного волшебника с Зачарованного Озера, Роджера Морщинистого…

– Ну, конечно, случилось это задолго до того, как все волшебники исчезли, – пояснил второй людоед. – В наши-то дни ничего подобного раздобыть невозможно. А пеленка Энгельберта вообще одна такая была… Незаменимая! Вот почему он так сильно расстроился, когда она пропала. Она ведь его каждую ночь убаюкивала.

– Да уж! Энгельберт ее по-настоящему любил, – подтвердил второй людоед. – Говорил, что его пеленочка пахнет теплыми материнскими объятиями, и повсюду с собой носил…

Энгельберт, явно прислушивавшийся к их разговору, вдруг выдвинулся вперед и горестно воскликнул:

– Пока кто-то ее не украл! На прошлой неделе. Я просыпаюсь, а ее нет! Украли! – Глаза его затуманились слезами. – Украли, подлые воры! Украли мою любимую, чудесную, поющую пеленочку…

– Возьми себя в руки, парнище, – принялись утешать его другие людоеды, – успокойся!

– За что они так обидели Энгельберта? – продолжал Энгельберт дрожащим голосом; лицо его покрылось красными пятнами. – А эти паршивые овцы никуда не годятся! Они, может, и мягкие, но издают такие ужасные звуки, стоит их хоть чуточку скрутить…

Генри возбужденно залаял и лизнул Энгельберта прямо в нос, похожий на огромную картофелину. По физиономии людоеда расплылась блаженная улыбка.

– Генри гораздо лучше паршивых овец, – нежно глядя на песика, сказал Энгельберт. – И голос у него такой приятный, мелодичный!

– А как та игрушка, та пеленочка пела? – спросил Джо. – «Ла-ла-ла», да? – Он постарался спеть похоже.

– Да! – дружно заволновались людоеды. – А ты откуда знаешь?

– Мне кажется, я ее видел, – сказал Джо, вспомнив встречу с О’Грабили на дороге, ведущей от Эльфийского Леса.

– Ну, теперь это уже почти не имеет значения, – сказал Энгельберт. – Ведь теперь у меня вместо старой пеленочки есть Генри! – И людоед любовно прижал к щеке зажатого в руке песика.

Генри от удовольствия завилял хвостом и залаял тем же странным «тирольским» лаем. В ответ на его пение Энгельберт добродушно посмеивался и приговаривал, почесывая псу брюшко:

– Вы только послушайте! Он же просто бесподобен!

Джо печально кивнул.

– Я тоже так думаю, – сказал он. – Только дело в том, Энгельберт, что принадлежит-то он мне. И мне тоже будет его ужасно не хватать, если ты его себе оставишь. Ведь я вырастил его из крошечного щенка.

Энгельберт встрепенулся и даже рот от волнения открыл.

– Неужели ты… хочешь его у меня забрать? – спросил он, и голос его опять задрожал. – Неужели ты хочешь оставить Энгельберта без любимой игрушки? Нет, я этого не вынесу!

– Ты же знаешь, что началось, когда у него стащили поющую пеленку! – напомнили Джо остальные людоеды.

– Знаю, – сказал им Джо и опять обратился к Энгельберту: – Слушай, а если я сумею вернуть тебе твою любимую пеленку, ты вернешь мне Генри?

Людоед недовольно надул губы.

– Ну, я не знаю… – неуверенно пробубнил он.

– Энгельберт, я имею в виду ту самую пеленку, твою любимую, – ласково продолжал убеждать его Джо, – самую лучшую в мире, которая с раннего детства убаюкивала тебя своим пением и пахла теплыми мамиными объятиями… – Он улыбнулся. – В общем, ту самую, которая дорога тебе так же, как мне – Генри!

Энгельберт долго смотрел то на Джо, то на Генри, то снова на Джо…

– Ладно, – сказал он наконец. – Договорились!

* * *

На следующий день в начале шестого, вскоре после чая, в дверь замка громко постучали, и Рогатый Барон побежал открывать. На пороге стоял О’Грабили.

– Наконец-то! – недовольно воскликнул Рогатый Барон. – Ждешь тебя тут целую вечность!

– Поющие шторы нельзя делать впопыхах, – важно пояснил О’Грабили. Встретившись с эльфом-гонцом примерно на середине пути между Гоблинтауном и замком, он уже знал, как отчаянно жаждет Рогатый Барон заполучить поющие шторы. – И кроме того, – прибавил он неприятным тоном, – я хотел бы знать: к чему все эти угрозы насчет донжонов, волшебников и розовых смердунов?

– Не обращай внимания, это относилось вовсе не к тебе, – буркнул Барон. – Ты принес шторы, и это главное! – Он вдруг нахмурился. – Но где же они?

О’Грабили развязал заплечный мешок, и оттуда донесся звук двух приглушенных голосов, поющих, что называется, ни в лад ни впопад. Он извлек обе шторы из мешка и продемонстрировал их Рогатому Барону, движением опытного купца набросив их на сгиб руки.

– Выглядят они, надо сказать, довольно потрепанными, – заметил Рогатый Барон, морща нос, – и пованивают изрядно… Пожалуй, за это следовало бы несколько снизить цену…

– Ты, должно быть, шутишь, господин мой? – воскликнул разъяренный О’Грабили. – Таких поющих штор нет больше нигде в мире! Ты просто представить себе не можешь, сколько я исходил, прежде чем отыскал их!

Монотонное пение становилось все громче. Оно эхом отдавалось от сводчатых потолков, возносясь к верхним этажам замка.

– Уолтер, что это? – раздался пронзительный, но все же исполненный надежды голос. – Мне кажется, я слышу ПЕНИЕ? Неужели наконец-то прибыли мои шторы?

– Д-да, дорогая, это они, – откликнулся Рогатый Барон. И пробормотал себе под нос: – Если эту какофонию можно назвать «пением»!

– Но ты, господин мой, вовсе не обязан их покупать, – обиженно заметил О’Грабили, складывая шторы. – Не хочешь – как хочешь. Я, разумеется, знаю многих, кто просто мечтает…

– Ах, Уолтер! – вскричала Ингрид. – Ты самый замечательный Рогатый Барон в Чвокой Шмари! Я знала: ты меня не подведешь, не обманешь! Я ни на минуту не сомневалась в тебе!..

– Но если, господин мой, ты все-таки хочешь их получить, – продолжал негромко О’Грабили, засовывая шторы в заплечный мешок, – то тебе прекрасно известно: за них следует уплатить полный кошель серебра!

– Грабеж среди бела дня! – жалобно пробормотал Барон. – Одной серебряной монеты более чем достаточно…

– УОЛТЕР! – взвизгнула Ингрид. – Я женщина терпеливая, но ты поистине испытываешь мое терпение! Ты подталкиваешь меня к крайним и очень жестоким мерам. – Она угрожающе помолчала. – Я ХОЧУ НЕМЕДЛЕННО ПОЛУЧИТЬ СВОИ ПОЮЩИЕ ШТОРЫ!

– Сейчас, сейчас, дорогая! – крикнул Барон. Он повернулся к О’Грабили и сунул ему тяжелый кошель с серебром. – Насколько я полагаю, за такие деньги ты мне их и повесишь?

– Я делаю это для своих клиентов далеко не всегда… – с достоинством ответил О’Грабили, но брови Рогатого Барона так угрожающе сдвинулись, что гоблин закончил елейным тоном: – Но для уважаемой баронессы я повешу их с превеликим наслаждением!

И тут в дверь вдруг забарабанили, да с такой силой, что О’Грабили так и подскочил на месте, а Рогатый Барон завертелся волчком.

– Это еще что такое? – воскликнул он.

– УОЛТЕР, Я ЖДУ!

– Иду… сейчас, дорогая, – крикнул Рогатый Барон, не зная, куда броситься в первую очередь – к лестнице или к двери.

Грохот повторился, и громкий голос потребовал:

– Откройте! Это вопрос вашей жизни и смерти!

Рогатый Барон воздел глаза к потолку.

– Ну вот, не одно, так другое! – обреченно сказал он.

– УОЛ-ТЕР!!!

– Хорошо, ты неси шторы наверх, – сказал Рогатый Барон О’Грабили, – а я посмотрю, кто там стучится. Видимо, очередной жалобщик с овцой, выжатой как лимон. – Он покачал головой. – Ох и доберусь я до этого людоеда, который Рэндальфу прислуживает!..

О’Грабили исчез наверху, а Рогатый Барон хотел было уже отворить дверь, однако она распахнулась сама собой и, сорвавшись с петель, пролетела через весь холл, впечатавшись в противоположную стену. В дверном проеме перед Рогатым Бароном предстал тощий жилистый юнец в растерзанной пыльной одежде, со всклокоченными волосами и в одном-единственном резиновом сапоге.

– Можешь ничего мне не говорить, все и так ясно, – замахал руками барон. – Ты, конечно, пришел жаловаться, что твоих овец выжали как лимон, верно? Послушай, я в сто первый раз…

– Рад видеть тебя вновь, господин мой, – сказал Джо, решительно входя в зал и протягивая барону руку. – Помнишь Джо Варвара, господин мой? Героя-воителя?

– Варвар? Воитель? – растерянно повторял Рогатый Барон, поглядывая то на Джо, то на лестницу, ведущую наверх. – Джо?.. Ах да! Я просто не узнал тебя без этой кастрюли на голове! Ну? Справился ли ты с моим поручением? И куда запропастился наш гениальный волшебник?

Сверху доносились восторженные «ахи» и «охи» баронессы!

– Ах, Уолтер, они просто дивные! – крикнула она барону. – Ни у кого и никогда не было ничего подобного! Потрясающе! Самый писк моды! – Она вдруг умолкла. – Это ведь действительно самый писк, да, Уолтер?

– Да, дорогая, писк! – устало ответил Рогатый Барон. – И наивысшее свидетельство твоего отменного вкуса!

Джо улыбнулся.

– Она получила новые шторы, – пояснил ему Рогатый Барон.

– Ла-ла-ла. Ла-ла-ла, – послышалось сверху знакомое монотонное пение.

– ПОЮЩИЕ шторы! – прибавил барон. – Ингрид прямо-таки влюбилась в них. Говорит, что это последний писк моды.

– Да, – подтвердил Джо. – Мне и О’Грабили то же самое сказал при встрече.

– Поющие шторы! – вновь донеслось до них ликующее воркование Ингрид. – Мои собственные поющие шторы!

– Очень редкая вещь, – сказал Джо. – Очень. Ведь такую волшебную материю просто так не купишь…

– Ну и что? – вдруг ощетинился Рогатый Барон. – Осмелюсь заметить, мои средства вполне позволяют мне время от времени делать своей возлюбленной супруге небольшие подарки. Итак, ближе к делу: что ты здесь делаешь и выполнил ли ты мое поручение?

Джо набрал в грудь побольше воздуху, досчитал до десяти и выпрямился во весь рост. В последнее время это стало частью его регулярных упражнений по укреплению выдержки.

– Я, Джо Варвар, исполнил то, о чем ты просил меня, господин мой! – отвечал он с достоинством.

– Ты… что? – Рогатый Барон явно был потрясен.

– Я доставил тебе голову Энгельберта Необъятного!

У Рогатого Барона от изумления отвалилась челюсть. Некоторое время он молчал, потом подозрительно нахмурился и пролепетал:

– Правда? И где же она?

– А-А-А-А!

На этот раз Ингрид издала оглушительный, поистине убийственный вопль, от которого зазвенели стекла в окнах и зашаталась лестница, ведущая наверх.

– А-А-А-А-А-А-А!

Даже Рогатый Барон, давно привыкший к подобной истерической реакции Ингрид на любого паука, жука или попытку ей перечить, догадался, что происходит нечто действительно ужасное. Бедняжка, казалось, напугана до смерти, и наверху ДЕЙСТВИТЕЛЬНО творится нечто невообразимое. Впервые Рогатый Барон почувствовал, что даже рад, что Джо Варвар в данный момент при нем, хотя он только что и вел себя чрезвычайно нахально.

– Следуй за мной, – велел он Джо и поспешил наверх.

Когда они влетели в спальню Ингрид, дверь в ее ванную комнату тут же с треском захлопнулась.

– Избавьте меня от него! – раздался из ванной пронзительный голос Ингрид. – Он просто ужасен!

Рогатый Барон оглянулся и увидел в окне громадную шишковатую башку Энгельберта Необъятного, изумленно моргавшую тремя глазами.

– Что все это значит? Что это такое? – воскликнул барон.

– Это голова Энгельберта Необъятного, – сказал Джо. – В полном соответствии с твоими требованиями, господин мой.

– Но ведь голова-то по-прежнему у него на плечах! – взорвался Рогатый Барон. – Нет, это неслыханно! Какой же ты герой-воитель!

– А какой же ты Рогатый Барон? – огрызнулся Джо. – Так низко пасть! Покупать шторы, сделанные из старой пеленки людоеда!

– Пеленки людоеда? – Рогатый Барон был потрясен.

– Ла-ла-ла… – монотонно пропела одна штора.

– Ла-ла-ла… – вторила ей другая столь же монотонно.

Рогатый Барон выпучил глаза:

– Ты уверен, что… это сшито из пеленки людоеда?

Джо кивнул. И сейчас же огромная волосатая лапа просунулась в окно, схватила сперва одну, потом вторую штору и исчезла.

– О’Грабили! – взревел Рогатый Барон. – О’Грабили, где ты? Я требую, чтобы ты немедленно вернул мне деньги!

Но О’Грабили в замке давно уже не было. Пока его имя эхом разносилось по залам и переходам дворца, он со всех ног мчался по дороге, ведущей в Гоблинтаун.

– Одна пеленочка, – приговаривал Энгельберт, поглаживая «поющей шторой» левую щеку, – и вторая пеленочка! – Он прижал ее к правой щеке. – Теперь даже лучше, чем прежде!

– В два раза лучше! – подтвердил Джо с огромным облегчением: людоед совсем не расстроился, что его драгоценную пеленку разрезали пополам. – Но ты помнишь о своем обещании, Энгельберт? Помнишь о нашем уговоре? Обещания надо выполнять!

– Ты это о чем? – притворно непонимающим тоном спросил Энгельберт и подмигнул средним глазом, чтобы показать, что он просто шутит. – Ах да! Вот и мы. – И он, снова просунувшись в спальню, осторожно поставил на ковер Генри. – Смотри, как следует заботься о нем, Джо Варвар! Он один такой на миллион!

– Я знаю, – сказал Джо, а Генри бросился ему на грудь и тут же вылизал все лицо, бешено вертя хвостом. За всем этим, по-прежнему улыбаясь, наблюдал в окно Энгельберт Необъятный. – До свидания, Энгельберт. Спасибо тебе большое!

– До свидания, Джо! – прозвучал точно из бочки густой бас людоеда, и он стал постепенно выбираться из оконного проема. – До свидания, Генри! – Голова Энгельберта исчезла, и голос его стал уплывать вдаль.

Генри залаял.

– Уолтер! – заверещала Ингрид из ванной комнаты. – Это бугристое страшилище похитило мои поющие шторы, Уолтер!

– Ла-ла-ла… Ла-ла-ла… – пение штор становилось все слабее и вскоре совсем затихло вдали.

– Ну вот, – сказал Джо Рогатому Барону. – Энгельберт Необъятный получил назад свою пеленку и ушел, так что ни одна овца больше не будет выжата как лимон. Это я обещаю наверняка, – Он улыбнулся. – А теперь поговорим о моем гонораре.

– Что? Какой еще гонорар? – злобно воскликнул Рогатый Барон.

Генри зарычал, и барон, испуганно на него покосившись, сказал:

– Ах да, горсть медных монет, не так ли?

– Кошелек серебра, – твердо заявил Джо. – Именно таковы были условия нашей сделки.

– Но я более чем уверен…

Генри снова зарычал – не очень громко, но достаточно грозно, чтобы напомнить Рогатому Барону о своем присутствии.

– …что это так и есть, – сказал Рогатый Барон. – Кошель серебра. Вот он. – И барон, порывшись в складках плаща, вытащил кожаный кошелек, где приятно позванивали серебряные монеты, и с горестным вздохом вручил его Джо.

– Спасибо, – сказал Джо. – А теперь, с твоего разрешения, нам пора; мы должны еще повидаться с одним старым волшебником и условиться с ним насчет нашего с Генри возвращения домой.

Джо повернулся к двери и свистнул Генри. Они уже переступили порог, когда их ушей достиг оглушительный злобный вопль Ингрид:

– УОЛТЕР!

Рогатый Барон побелел.

– Я провожу тебя, – сказал он и быстренько выскочил в коридор за Джо следом.

– УОЛТЕР!

– Я бы хотел спросить: не могу ли я чем-нибудь соблазнить тебя, чтобы ты остался у меня в замке в качестве моего личного телохранителя? – торопливо спросил Рогатый Барон.

– Э-э-э… Нет, спасибо. – И Джо припустил еще быстрее, прыгая через две ступеньки. Затем он поспешно пересек вестибюль и выскочил на крыльцо. Генри мчался за ним по пятам.

– Погоди минутку! – запыхавшись, взмолился Рогатый Барон, никак не желая от него отставать. – Я сейчас сделаю тебе такое предложение, от которого ты ни за что не откажешься…

– Пока! – крикнул ему Джо, не дослушав, и бросился прочь от замка.

А за спиной у него по всей округе разносились вопли Ингрид.

– И ты еще называешь себя Рогатым Бароном! – визжала она. – Трус несчастный! Позорище! Учти, я уже открываю заветный шкафчик и достаю зеленую краску и проволочную кисточку…

Джо улыбнулся про себя. В общем, дела шли очень и очень неплохо: Энгельберт получил назад свою пеленку, а Рогатый Барон – вполне заслуженную взбучку. Теперь нужно только убедить Рэндальфа немедленно отправить их с Генри домой, и тогда уж действительно все обретет счастливый конец.

А что касается сочинения, которое ему придется все-таки написать, то теперь, после пребывания в Чвокой Шмари, тема «Мое удивительное приключение» казалась ему, безусловно, самой легкой из всех возможных!

– Пошли, Генри, – сказал он псу. – Давай-ка попробуем к утру добраться до Зачарованного Озера.