Текст книги "Почти полный список наихудших кошмаров"

– Коробки вон там.

Все вещи Реджинальда Солара со склада теперь хранились в комнате, которую Флоренс Солар когда-то использовала для шитья. Собранная в одном месте вся сущность жизни. Эстер просмотрела несколько коробок, пытаясь решить, что забрать сейчас, а за чем вернуться позже. В конце концов отобрала портрет Реджинальда в полицейской форме конца 1970-х годов, когда он был еще молод, красив и его не преследовали призраки.

На пути к входной двери она обнаружила Мужчину, Ставшего Смертью, в гостиной, где тот пил молоко.

Ей о стольком хотелось его попросить. Освободить папу из подвала. Вернуть Хефцибе голос. Позволить маме хотя бы один раз выиграть по-крупному, а потом избавить ее от зависимости. Снять проклятие. Снять проклятие. Снять проклятие.

Эстер только открыла рот, чтобы высказать все эти просьбы, как вдруг осознала:

• Реджинальд Солар все это время жил в страхе, но тот его не убил.

• Следовательно, проклятие, скорее всего, как утверждал Юджин, – выдумка, а Смерть – если сидевший перед ней мужчина на самом деле был ею – каким-то странным образом защищал, а не проклинал семейство Соларов.

• Чтобы проклятие продолжалось, в него необходимо верить, и единственный человек, который поддерживает в нем жизнь, – это Эстер.

Поэтому вместо просьбы снять проклятие Эстер спросила у него:

– Если бы члены вашей семьи считали себя обреченными жить и умереть в страхе, что бы вы им сказали, дабы облегчить их участь? И уменьшить их страх.

– Я бы сказал, что все умирают, независимо от того, живут они в страхе или нет. И этого – смерти – не стоит бояться.

– Спасибо, – поблагодарила его Эстер. – За остальными вещами мы придем в другой раз.

Поворачиваясь к двери, она вдруг кое-что заметила. На стене над его головой висела маленькая фотография в рамке. Выцветший на солнце полароидный снимок. Свадьба. Женщина в бледно-розовом сарафане с нитью жемчуга на шее. Мужчина в ужасном лавандовом смокинге, белых туфлях и рубашке с рюшами. А между ними – еще один мужчина: с рыжими волосами и кожей, покрытой веснушками, в полицейской форме. Мужчина, очень сильно походивший на Реджинальда Солара.

Мужчина, Ставший Смертью, перехватил ее взгляд.

– Это наша свадьба и моя возлюбленная, да упокоится она с миром. Как жаль, что лиц больше не разглядеть – это единственная фотография с того мероприятия. – Он был прав: лица действительно были расплывчатыми, как и имя на солдатской форме. Но Эстер знала. Она знала. – А теперь, если позволите, я должен идти. Хорошего дня, мисс Солар. Мне нужно успеть на самолет.

– Так куда вы все-таки летите? – снова спросила Эстер.

Мужчина надел шляпу, поднял чемоданы и улыбнулся.

– Слышал, в это время года на Средиземноморье очень хорошо.

36
Красная женщина

Последнюю орхидею Эстер принесла Юджину, который из-за большого количества лекарств даже не осознавал ее присутствия, – а после уснула на раскладушке рядом с его кроватью. Уже на рассвете она сообщила брату о смерти Реджинальда: некоторое время они плакали вместе, пока брат снова не провалился в сон.

Отпирая входную дверь дома Соларов, Эстер почувствовала в нем странность. Было утро, все еще темно, но свечи не горели, а лампы излучали тусклый свет. В окна пробивались солнечные лучи, но их было недостаточно, чтобы разогнать тени, сгустившиеся в углах комнаты. Эстер открыла дверь в подвал, спустилась вниз, однако там ее также встретила темнота. Ни мигающих гирлянд. Ни рождественских гимнов на повторе. Из тьмы ей улыбалась дюжина ее собственных изображений с фотографий, вынуждавших вновь поверить в существование призраков.

Питер сейчас находился в больнице, проходил начальные этапы реабилитации после инсульта. И без него дом лишился удерживавших его корней. Потерял свой якорь. Казалось, стоит только подуть сильному ветру с деревьев, и их жилище взмоет в небо, как одуванчик.

На кухне, как и утверждала Розмари, Эстер обнаружила большое обгоревшее пятно, где предположительно вспыхнул и превратился в искру Фред. Эстер сомневалась, что а) это вообще произошло и б) Фред на самом деле являлся духом, якобы отдавшим свою жизнь за Юджина. Быть может, один из кроликов просто напугал его до смерти, и тот в приступе неконтролируемой петушиной ярости спонтанно самовозгорелся. Однако Эстер все равно опустилась на колени перед выжженным на деревянном полу пятном – формой оно, если прищуриться, напоминало петуха – и мысленно поблагодарила существо, которое, по убеждению ее матери, держало их на плаву последние шесть лет.

Затем Эстер вернулась в свою комнату, села на кровать и принялась размышлять над тем, что проклятия не существует. Юджина так расстроило не заклинание, а всего лишь депрессия. Отца погребла в подвале не магия, а всего лишь тревога. Мать пристрастил к игровым автоматам не сглаз, а всего лишь зависимость. Впервые в жизни разбитые осколки семьи и ее самой, казалось, можно было склеить; и пусть проклятие нельзя разрушить, но психическое заболевание можно вылечить.

Эстер встала, окинула взглядом комнату, свои костюмы, за которыми она, по словам Джоны, пряталась. Неужели так оно и было? Все эти годы она убеждала себя, будто носит костюмы, чтобы спрятаться от людей и от Смерти. А на самом деле с помощью них стремилась скрыться от себя?

Глаза обожгли слезы отчаяния, боли и предательства. Она принялась разрушать клетку страха, выстроенную ею же самой, разрывать полоски шелка и уничтожать недорисованные выкройки, пока не рухнула без сил на ковер, в кучу цветных тканей. Рыдая на полу, она вдруг заметила, что деревянные половицы под слоями бумаги и ткани имеют синий цвет – такого точно не было, когда она несколько лет назад застилала их персидскими коврами. Эстер убрала часть устроенного ею бардака, и на полу проявились новые синие пятна: местами цвета были светлыми, местами темными, почти белыми или почти черными, но все они составляли столь знакомый ей круглый узор, потому что она каждый день наблюдала его в сотнях вариаций.

Эстер отогнула ковер и сдвинула кровать к стене комнаты. На полу, ровно там, где несколько минут назад та стояла, кто-то нарисовал огромный назар – синяя, белая и черная краска выцвела и облупилась. Поверх амулета для защиты от дурного глаза были рассыпаны десятки листьев шалфея: одни свежие, другие высохшие и раскрошившиеся, третьи почти обратившиеся в пыль, – и на каждом из них маминым почерком было выведено какое-то желание.

Сбереги ее.

Придай ей смелости.

Дай ей возможность уехать из этого города.

Не позволяй ей стать похожей на меня.

Покажи ей, как сильно я ее люблю.

Покажи ей, как сильно я ее люблю.

Покажи ей, как сильно я ее люблю.

Эстер сгребла горсть листьев и прижала к груди, когда из коридора донесся звук, от которого перехватило дыхание. Сердце забилось чаще, а мозг зашептал «беги, беги, беги» от страха, но она осталась на месте. «Пускай чудовища придут, – подумала она, крепко сжав в ладони мамины желания. – Пусть только попробуют меня схватить».

Эстер вышла в коридор и вдруг увидела то, чего не заметила раньше. На полу, у двери в ванную, Розмари выложила длинную цепочку из своих украшений: бусы из тигрового глаза, кольца с янтарем, назары, опоясывавшие лодыжки. Одежда – с вшитыми монетами, набитая травами для удачи и процветания – была аккуратно сложена рядом с побрякушками. Из ванной послышался еще один звук. Плеск воды.

Эстер распахнула дверь. Розмари в одном нижнем белье стояла на четвереньках; колени и подошвы ее ног были в алой крови. Под тонкой кожей проглядывали ребра. Сеточка голубых вен. Пугающий хребет позвоночника. Между коленями она зажала ведро с мыльной водой. Плитка была скользкая от отбеливателя, крови и чистящего средства. Эстер всегда казалось: если режешь запястья, жизнь вытекает из тебя спокойно и поэтично, собираясь аккуратными лужицами по бокам. Но все оказалось не так. Несмотря на поврежденную кожу, сердце продолжало жить, качая кровь со скоростью четыре мили в час. Стены покрывали кровавые дуги. Брызги были даже на потолке. Юджин изо всех сил старался умереть в этой маленькой комнатке, а его сердце изо всех сил старалось сохранить ему жизнь.

Эстер в ужасе ахнула при виде открывшейся картины, и Розмари только в эту секунду заметила ее присутствие.

– О нет, Эстер! – воскликнула она; ее худое тельце вскочило на ноги. Кровь струилась по ее рукам и коленям – кровь сына, которого она чуть не потеряла. Господи, бедная женщина… – Я сама справлюсь, – продолжала она, выталкивая дочь из ванной. – Ты не должна этого видеть. Я не хочу, чтобы ты это видела.

Эстер прижала руку к ее щеке. Вытерла пятнышко крови.

– Дедушки больше нет.

– О, дорогая, – Розмари попыталась обнять ее локтями, дабы не испачкать окровавленными руками одежду. – Дорогая, мне так жаль!

Эстер положилу голову на мамино плечо и обняла ее за тонкую талию в надежде, что Розмари почувствует то, для чего она не способна была подобрать слова: «Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю».

Нет ничего плохого в желании цепляться за то, что уже сломано. Все эти годы она осуждала Розмари, поскольку та осталась с ее отцом, когда могла порвать все связи и убежать. Но имела ли Эстер право ее судить? Розмари ушла от первого мужа, потому что тот был чудовищем, а Питер по-прежнему оставался хорошим, добрым, благородным человеком. Возможно, эти качества стоят того, чтобы остаться, даже если сам человек разбит.

Глядя на то, как ее мать вновь опустилась на колени и принялась вытирать кровь сына, Эстер наконец поняла женщину, которая ее вырастила. Однажды Джона сказал: когда-нибудь каждый человек на свете поймет, что его родители – такие же люди, как и он сам; иногда они бывают хорошими, иногда – не очень. Но он забыл кое-что упомянуть, именно в эту секунду она начала это осознавать: чаще всего люди не хорошие или плохие, не добродетельные или злые – они просто люди.

И порой любви – если ничего другого они тебе дать не могут, – более чем достаточно.

В этом она была уверена.

37
О братец

Несколько дней спустя, вернувшись с похорон Реджа, Эстер обнаружила у себя дома Хефцибу: та растянулась на ее кровати с Флийонсе на спине, открыв перед собой ноутбук. На экране мелькали знакомые фигурки, за которыми гонялась орда гусей-убийц. Глядя на них, Хефциба хихикала.

– Что ты делаешь? – прошептала Эстер.

Хеф обернулась и приподняла брови.

«Смотрю ваши веселые, бесстрашные похождения», – жестами показала она, улыбаясь.

Эстер захлопнула крышку ноутбука.

– Больше не смей это смотреть. Джона выложил эти ролики в Интернет, хотя я специально просила этого не делать. Неужели ты не понимаешь, насколько это подло?

«Ролики очень красивые».

– Но это не делает их нормальными.

«Понимаю, но… он не пытался обидеть тебя. Наоборот, хотел помочь. Мне кажется, ты должна дать ему шанс извиниться. И объясниться, – продолжала Хеф. – Это будет очень смелый поступок».

– Много ты знаешь о смелости, – взвилась Эстер. – У тебя самой не хватает духа поговорить со своей лучшей подругой. Как думаешь, каково мне, когда ты говоришь практически со всеми, кроме меня?

Хефциба медленно встала и, стиснув челюсти, молча вышла из комнаты.

– Давай, иди! – крикнула ей вслед Эстер.

Не прошло и минуты, как в дверях комнаты показался Юджин.

– Что ты ей сказала? – спросил он.

– То, что точно причинило ей боль.

Юджин поджал губы, его ноздри слегка затрепетали. Никому не разрешалось обижать Хефцибу, даже Эстер. Поэтому она быстро сменила тему:

– Как ты себя чувствуешь?

– Мне ужасно надоело рассказывать всем, как я себя чувствую.

– Прости, – Юджин сел на край ее кровати, обхватив голову руками. Эстер похлопала его по спине. – Было странно видеть сегодня папу на улице, да? – Вопреки возражениям врача Питер все равно настоял на том, чтобы присутствовать на похоронах своего отца. Он надел красную вязаную шапочку Реджинальда и очки для чтения, а Эстер с Розмари по очереди катили его кресло-каталку.

– Это было приятно, – ответил Юджин. – Знаю, мне полагается весь день грустить из-за смерти деда, но я, наоборот, из-за всего происходящего чувствую себя… нормальным. Впервые за долгое время.

– В таком случае, может, стоит вернуть сеансы психотерапии? Только на этот раз по-настоящему их посещать, а не просто приходить с намерением напугать всех до смерти. Это ведь как с переломом: нельзя ходить со сломанной ногой и ожидать, что она заживет.

– Неужели наша суеверная Эстер Солар в кои-то веки признает существование психического расстройства, а не считает меня проклятым?

– Заткнись.

Юджин провел руками по волосам.

– На самом деле мне не очень хочется с кем-то говорить.

– Ничего не знаю. Если ты сломал ногу и отказываешься ехать в больницу, я сама тебя туда отвезу.

– Я не хочу, чтобы люди знали, будто я сумасшедший, понимаешь?

– Голубчик, ты порезал себе запястья ветеринарным скальпелем. Тебе не кажется, что уже слишком поздно думать об этом?

Юджин рассмеялся:

– Ни в коем случае. Я всегда могу прикрыться муками творчества. Скажу, что сделал это ради искусства.

– Отлично, к твоей легенде это только добавит загадочности. «Юноша-колдун испытывал такую мучительную боль, что не мог вынести еще один день». Все девчонки в школе с небывалой скоростью падут к твоим ногам.

– Ух ты! То, что надо. «Приключения юноши-колдуна», первая серия, в которой наш герой выживает в жестокой схватке с собственным разумом.

– Знаешь что? Это и правда отличная мысль. Ты мог бы написать веб-комикс о страдающем депрессией супергерое. Кто должен спасать психически больного супергероя?

– А это… не такая уж нелепая идея.

– К тому же я стала практически знаменитой в Интернете. И могла бы прорекламировать тебя на своем канале.

– Погоди, так ты намерена и дальше его вести?

– Я пошутила.

– Знаешь, если бы я действительно решил взяться за веб-комикс, мне бы очень пригодилась помощь одного очаровательного молодого художника.

– Ты можешь и дальше с ним дружить. Но он предал меня, когда обещал этого не делать, и я не могу его простить.

– Эстер.

– Что?

– Он же… не изменил тебе, не убил твою кошку, не ударил тебя, не похитил шесть девушек и не запер их в подвале.

– Ну, последний факт я не проверяла.

– Ты не проверяла наличие девушек в подвале? Блин, однажды тебя точно постигнет горькое разочарование. Всегда проверяй подвал.

– Юджин, предательство есть предательство.

– Ты уверена? Помнишь, когда нам было по семь лет и мы гостили у деда с бабушкой? Тогда бабушка нашла свою любимую дорогую тарелку: кто-то разбил ее и спратал под кроватью в гостевой комнате?

– Да, они почему-то обвинили в этом меня, хотя я понятия не имела, как она разбилась.

– Я ее разбил. И свалил все на тебя. Сказал, будто видел, как ты это сделала.

– Ах ты маленький засранец! Тогда из-за этого инцидента меня не взяли на плавание.

– Вот видишь! – воскликнул Юджин, хлопнув в ладоши. – Мы с Джоной оба подло предали тебя.

– Ты мой брат. Это другое.

– Почему?

– Потому что я тебя люблю.

– Его ты тоже любишь.

– Мы говорим сейчас о тебе, а не о нем.

– Но ты же все равно его любишь, да?

– Юджин.

– Ладно, ладно. Видимо, твое эмоциональное развитие не столь велико, как я думал, – Юджин встал, но перед уходом наклонился к сестре и поцеловал ее в лоб. – Если я смогу набраться смелости, чтобы прийти к психотерапевту и сказать… – Он шумно выдохнул и встряхнул головой. – Черт, как же тяжело! Если я смогу сказать психотерапевту: «Привет, меня зовут Юджин, и мне нужно снова как-то слепить вместе осколки разбитого разума, потому что меня часто посещают суицидальные мысли», тогда тебе хватит смелости простить его. Идет?

– Я подумаю над этим.

– Все, кого мы впускаем в свою жизнь, могут причинить нам боль. Иногда они так и поступают, иногда – нет, но это не является отражением нас самих или нашей силы. Любить того, кто делает тебе больно, не значит быть слабым.

– А вот оставаться с тем, кто делает тебе больно, – да.

– Господи! Скажи это жертве домашнего насилия. Скажи, что она трусиха, раз не может сбежать.

– Тут другой случай, и ты это знаешь.

– Я все понял. Ты считаешь маму слабой, потому что все эти годы она оставалась.

– Да.

– Считаешь, что она должна была бросить папу, как поступила с первым мужем.

– Да.

– Иногда мы проявляем храбрость, убегая, а иногда – оставаясь. И очень важно понимать разницу. Важно, наверное, для нас двоих.

Эстер никогда не задумывалась над этим.

– Значит, ты все-таки поговоришь с кем-нибудь? – спросила она.

– Только при одном условии.

– Я не могу вновь впустить его в свою жизнь. Пока нет. Я еще не готова.

– Я не стану заставлять тебя мириться с каким-то парнем против воли. Иначе что это за хреновая братская любовь? Ты всегда для меня на первом месте.

– Тогда что за условие?

– Ты пойдешь со мной.

– На сеанс психотерапии? Юджин, я же совершенно…

– Нормальна? Вменяема? Уравновешена? Счастлива? – Юджин покачал головой. – Понимаю, проработка того списка помогает тебе, и я считаю тебя очень храброй, поскольку ты встречаешься со своими страхами. Но, на мой взгляд, такой импровизированной самопомощи недостаточно. Если мне нужно что-то серьзенее, то и тебе тоже. Идем со мной.

В это мгновение Эстер вдруг осознала, почему Юджин не хочет идти к психотерапевту, хотя сама она прекрасно понимала, что это правильный поступок, который ему поможет. Сидеть напротив абсолютно незнакомого человека, выкладывать перед ним всю подноготную, чтобы он копался в ней, словно медиум – во внутренностях животного в поисках послания… От этой мысли ей сделалось не по себе. Она предпочитала все эмоции держать внутри, где можно было просматривать, фиксировать, контролировать их и следить за тем, чтобы они не выплеснулись наружу.

Тем не менее, она согласилась: ей хотелось, чтобы он пошел. Ей нужно было, чтобы он пошел. Ее жизнь зависела от его дальнейшего существования.

– Я знаю, ты считаешь любовь опасной. Но глядя на нас с тобой, я этого не вижу.

– Правда? Потому что у тебя возможностей уничтожить меня гораздо больше, чем у других. Я дала тебе эту власть вместе со своей любовью, а ты чуть не покончил с собой. Так почему я должна кому-то еще давать такое право?

– В том-то и дело. Это никак не связано с тобой. Возможно, любовь – вовсе не яд, как ты считаешь. Люди просто совершают ошибки. И, может быть, даже заслуживают нашего прощения, если причинили боль.

– Ох, в следующий раз втыкай скальпель глубже, о мудрейший и надоедливейший.

– Мне нельзя такое говорить – я эмоционально неустойчив, – усмехнулся Юджин. – Сейчас найду самого дешевого психотерапевта в городе и запишу нас на прием. – Он открыл ноутбук и поставил на пол перед ней. На экране был Ютьюб-канал «Почти полный список наихудших кошмаров». – Теперь пришло твое время сделать то, чего ты по-настоящему боишься.

38
Призраки из прошлого Эстер

На следующий день после похорон Реджинальда и развеивания его праха Литл-Крик по необъяснимым причинам начала пересыхать. Буквально за неделю вся вода ушла в подземные водоемы, а русло реки полностью высохло, став таким, каким было всегда до убийства сестер Боуэн. Останки девочек обнаружили за две недели до смерти Реджинальда неподалеку от того места, где он впервые их нашел – из грудных клеток обеих прорастали дикие орхидеи.

Эстер казалось странным жить в мире, где больше не существовало Реджинальда Солара. Смерть имела смысл в научном плане (перестройка атомов и прочее) и философском (вечная жизнь и отсутствие ценности, как у медуз, которых так ненавидел Жнец). Эстер прекрасно понимала – это вполне естественный и необходимый процесс, но попытка уложить в голове неоспоримый факт, что у дедушки больше нет тела, что электрические импульсы в его мозгу, определявшие его личность, больше не вспыхивают… теряла всякий смысл. Она была умным, (почти всегда) рациональным человеком, но все равно никак не могла понять, как такое возможно, что его больше… нет.

А мысль о том, что она тоже умрет, могла спровоцировать настоящую паническую атаку.

Поэтому Эстер, как и обещала, начала вместе с Юджином ходить на психотерапию. Ради экономии денег они посещали один часовой сеанс: пятьдесят минут отводилось брату, поскольку он больше всего в нем нуждался, и десять минут в конце – ей. Психотерапевт, доктор Клэр Бутчер, оказалась совершенно не такой, какой представляла себе Эстер. Во-первых, она не походила на психопата-убийцу с топором, как можно было предположить по ее фамилии[49]49
  Фамилия Бутчер (butcher) с английского переводится как «мясник, убийца».


[Закрыть]. Во-вторых, Эстер считала, что всего за один сеанс Юджину поставят диагноз «шизофрения» или «хроническая депрессия», а после попытаются накачать транквилизаторами и поместить в больницу. Однако все произошло совсем не так: женщина каждый раз внимательно слушала его. Иногда делилась с Юджином стратегиями преодоления стресса: дыхательными упражнениями, подкастами для прослушивания с наступлением темноты, ссылками на видео по медитации и другими рекомендациями, если эти методы не помогали, – но никогда не давила на него, не выказывала недовольства или снисхождения. Они вместе разработали план, как отучить его от света, и Юджин, к большому удивлению, начал его воплощать. Он каждый вечер снимал по одной полоске изоленты с выключателя. Каждый вечер зажигал на одну свечу меньше, чем накануне. Возможно, весь этот путь займет не один год, но он постепенно пробивал собственную защитную плотину, выстроенную против страха, и при этом не тонул. Он учился плавать.

Эстер в свою очередь не сообщила доктору Бутчер ничего важного. «Я здесь только из-за Юджина», – сказала она в первую неделю сеансов, однако Юджин не собирался молчать. Он сразу поведал ей все, что отказывалась говорить Эстер: о проклятии, Смерти, Джоне, списке, их дедушке – даже о том, как его сестра иногда делит свою жизнь на списки. У него ушло две недели (хотя формально всего двадцать минут) на то, чтобы рассказать все детали, после чего доктор Бутчер сразу приступила к разработке методики для Эстер, консультируя ее по поводу тревоги, горя и сильной обиды из-за выложенных в сеть роликов.

Помимо этого, она что-то говорила про «страх перед обязательствами», про попытку Эстер «облегчить любую боль в будущем», ища недостатки в людях, с которыми она сблизилась. Находя оправдания, чтобы держаться от них подальше, избегая близости и глубоких привязанностей, отключая чувства для сохранения своего эмоционального благополучия, она изолировала себя не только от боли, но и в целом от жизни.

Эстер считала такое поведение вполне разумным. Однако доктор Бутчер была с ней не согласна. В связи с этим она предложила Эстер три способа контроля тревоги и страха:

1. Визуализация тревоги

В первую очередь требовалось представить тревогу как нечто отдельное от нее самой, как самое отвратительное и неприятное домашнее животное в мире (помимо Флийонсе). В голове Эстер тревога представала как черный бесформенный комок с зубами и волосами, торчавшими клочками из распухшего тела. Кожа покрыта скользкой смолой, во рту полно острых, как пики, зубов. При этом она была размером с грейпфрут, а потому плохо справлялась со своими крошечными крылышками летучей мыши и все время злобно ударялась о стены. Звали ее Гертрудой; всякий раз, когда эта тварь принималась шептать Эстер на ухо, что та слишком жирная, слишком уродливая; что она умрет; что люди осуждают ее, она недостаточно умная, смелая или хорошая, – девушка сбрасывала Гертруду с плеча и прогоняла прочь.

2. Исправление ошибок мышления

С этим было немного труднее. Все убеждения ее мозга о том, что она со стопроцентной вероятностью умрет во время цунами; что велоцирапторы точно находятся за окном ее спальни; что пума обязательно нападет на нее во сне, – являлись ошибками мышления, потому что они а) были маловероятны, б) могли оказаться не столь ужасны, если бы все-таки произошли… И в) даже если эти события произошли бы и оказались ужасны, Эстер могла неожиданно для себя пнуть велоцираптора под зад или сделать что-то еще в таком духе. Поначалу, как только тревога завладевала ее организмом и при воображаемой угрозе начинала вбрасывать в кровь адреналин, она с трудом проходила по кругу все эти шаги, но с каждым разом делать это было все легче и легче.

3. Открытие

Как утверждала доктор Бутчер, чтобы побороть свои страхи, необходимо с ними столкнуться. Не ждать, пока они уйдут, а искать их самим и встречаться лицом к лицу. Эстер такой способ был уже знаком – именно этим она и занималась на протяжении последних нескольких месяцев. Но, по мнению доктора Бутчер, ей бы не мешало вдобавок посмотреть те ролики на «Ютьюбе». Если этого не сделать, знание об их существовании будет и дальше мучить ее, отравляя сознание, и Эстер никогда не сможет от него избавиться.

* * *

Однако Эстер не стала смотреть видеоролики. И говорить с Джоной.

В некоторых национальных газетах освещались странные события, произошедшие на Литл-Крик, а также критиковались действия недавно скончавшегося Реджинальда Солара – это назвали недостатком системы правосудия – за нераскрытое убийство сестер Боуэн. Эстер вырезала статьи из газет и вклеивала их в альбом Реджа, где уже хранились старые отчеты о Сенокосце и одна причудливая, нелепая статья о мужчине, утонувшем в ванне.

Так прошли четыре недели – без единой встречи со страхами.

Именно в это время Эстер решила переоформить портрет Реджинальда Солара, который забрала у мужчины без имени, жившем в его старом доме, – мужчины, чье лицо она уже забыла. За стеклом и фотографией обнаружилась маленькая квадратная открытка с соболезнованиями, потертая и погнувшаяся от воды. В ней оказалось только имя, выведенное потекшими синими чернилами. Несмотря на неразборчивый почерк, Эстер была совершенно уверена, что надпись гласила: «Артур Уиттл». Она поискала это имя в Интернете, но не нашла ничего подходящего.

Затем наступило четвертое воскресенье без Джоны Смоллвуда. Эстер не заглядывала в свой список уже месяц, хотя знала его настолько хорошо, что в этом не было необходимости. Страхом этой недели, двадцать девятым, была боязнь призраков. Она вдруг задумалась, что бы Джона придумал на этот день. Вообще она часто, несмотря на всю боль, вспоминала о Джоне.

Эстер вернулась домой незадолго до полуночи. Она устроилась на работу в ближайшем супермаркете «Севен-элевен», чтобы помогать Розмари в оплате медицинских счетов за лечение Юджина и Питера, но при условии, что мать завяжет с игровыми автоматами. Пока что их договоренность соблюдалась. Машина Розмари стояла перед домом, как теперь бывало каждый день после самовольной эксгумации Питера из подвала. Эстер была не против работать каждую ночь, отставать в учебе, чувствовать под конец смены, будто подошвы ног обжигают раскаленные угли, – потому что ради воссоединения семьи можно вытерпеть любые лишения.

В доме было тихо и тускло. Довольно странно возвращаться в слабоосвещенный дом, когда все твои воспоминания о нем связаны с ярким светом. В первую очередь Эстер, как делала это каждую ночь, навестила Юджина. Его траурное ложе по-прежнему, как и на протяжении многих лет, окружали лампы, зато глаза закрывала маска, а сам Юджин, похоже, спал. И это ночью!

Затем Эстер отправилась на кухню, чтобы разогреть такитос, но по пути обнаружила Флийонсе: та сидела у подножия лестницы и, дергая хвостом, пристально смотрела на второй этаж.

– Флийонсе, маленькое чудовище, больше не делай так, – сказала Эстер. Вот почему домашние животные и дети казались ей такими жуткими – они видели то, чего не должны были.

Она взяла кошку на руки, отнесла на кухню и посадила на лавку, но Флийонсе сползла на пол (практически рухнула) и вернулась к лестнице. Девушка проследовала за ней и уставилась туда, куда неотрывно смотрела кошка, – на дверь в ее детскую спальню.

Затем она снова взяла Флийонсе на руки.

– Я серьезно, – сказала Эстер. – Хватит уже.

Кошка в ответ лишь мяукнула – звук больше походил на блеяние козла, чем на кошачье мурлыканье. Вдруг наверху раздался скрип дерева, и Флийонсе с шипением вырвалась из рук Эстер.

Там кто-то был.

Эстер уже собралась вызвать полицию или священника – а может быть, даже спалить весь дом. Но что-то остановило ее; оно взывало к ней, как тогда, на скале, несколько недель назад. Нечто наверху шептало: «Да, да, да».

Иди вперед, дальше, в неизвестность.

Тогда Эстер напомнила себе: чтобы побороть страх, с ним нужно столкнуться.

Снова скрипнуло дерево. Напоминало шаги. Эстер разблокировала телефон, включила камеру и нажала «запись».

– Почему мне кажется, что все это закончится кадрами из второсортного ужастика? – сказала она в камеру. – Итак, наверху что-то есть, и оно двигается. Для большинства домов такое явление вполне обычно, но на втором этаже нашего дома уже шесть лет никто не бывал. Так что, если смотреть на вещи реалистично, это, скорее всего, привидение. Давайте узнаем.

– Меня зовут Эстер Солар, и это мой двадцать девятый страх – призраки.

Никому не нужная мебель загораживала лестницу настолько давно, что уже начала постепенно срастаться. Эстер попыталась выудить из груды обеденный стул, но лозы ползучего винограда крепко удерживали его на месте. Оставался только один путь – лезть напролом. К счастью, теперь она а) стала опытным спелеологом и б) была совершенно уверена, что на лестнице не обитали плотоядные человекоподобные троглобионты. (Иначе они бы уже ее сожрали). Отыскав лазейку в одной из гор хлама, между магазинной тележкой и гардеробом, она поползла вверх. Через несколько минут к ней присоединилась Флийонсе: она размахивала лапами и продиралась сквозь завалы с поразительной ловкостью, распугивая крыс, летучих мышей и прочую живность, обитавшую на этой свалке последние шесть лет.

В конце концов Эстер выбралась на темную лестничную площадку, где попыталась включить свет. Лампочка сердито зажужжала, словно разбуженная пчела, но зажглась.

Все помещение наверху сохранял тонкий слой пыли, будто застывший во времени портрет прошлой жизни. Эстер толкнула дверь в спальню родителей, где те обитали до тех пор, пока Питер не исчез из их жизни. Она была точно такой же, как и в тот день, когда ее отец заперся в подвале: аккуратно застеленная кровать, еще не заклеенные изолентой выключатели, высыпанные из металлической коробки на комод мамины украшения, которые она носила ради красоты, а не ради привлечения удачи. Одежда – без вшитых в подкладку монет или сгнивших в карманах растений – по-прежнему висела в шкафу. Маленькая ванная комната застыла в ожидании покраски: плитка на полу застелена пленкой, закрытое ведро с краской стоит в углу. Складывалось впечатление, будто это место покинули в спешке, не успев даже собрать личные вещи и фотографии. На самом деле так все и было.