Текст книги "Почти полный список наихудших кошмаров"

11
Шекспир, звезды и морской Оптимус Прайм

Заявление «здесь недалеко» оказалось весьма преувеличенным. Относительно центра города дом Джоны находился не ближе, чем дом Эстер, хоть сам жилой комплекс и был новее. Улица выглядела симпатично, а вот дом его казался грустнее и обшарпаннее остальных – наподобие того, какой тебе обычно достается в самом начале игры «Симс», когда у тебя есть шестеро детей, но при этом нет денег и другого выбора.

Внутрь они не пошли. А сразу побежали под дождем на задний двор. Лужайка быстро сменилась дикими, запущенными зарослями; трава здесь поднималась выше головы Эстер.

Джона провел ее через сетчатую дверь на веранду.

– Ну вот, мы в моем царстве, – сказал он, снимая куртку.

Эстер тоже скинула промокший пиджак и отжала волосы, попутно пытаясь придумать безобидную тему для начала разговора. Она не глазела на дыру размером с кулак в стене из гипсокартона и на картонку, приклеенную скотчем к одной из дверных перегородок. Ее взгляд был прикован к стенам и потолку. Каждый квадратный сантиметр свободного пространства был занят росписью. На потолке развернулась морская картина из зеленых и ярко-коралловых вихрей, будто «Звездная ночь»[24]24
  Речь идет об одной из наиболее известных картин нидерландского художника-постимпрессиониста Винсента Ван Гога.


[Закрыть] на дне океана. В ее водоворотах обитали русалки, рыбы, акулы и, как ни странно, даже Оптимус Прайм[25]25
  Оптимус Прайм – основной персонаж мультсериалов, комиксов, фильмов, книг и видеоигр о трансформерах, бессменный лидер автоботов.


[Закрыть] с хвостом. Джона заметил, куда смотрит Эстер.

– Все не так плохо, как кажется. Мы просто играем здесь и стараемся не путаться под ногами у Холланда, – пояснил он, стащив с верхней книжной полки одеяла. – Моя сестра Реми любит картинки, поэтому я рисую ей все, что она захочет. Так у Трансформеров иногда появляются жабры.

Ко всему прочему здесь встречались истории из детства самой Эстер; они перемежались рассказами ребенка, который либо а) слишком быстро рос, либо б) обладал безупречным вкусом в развлечениях – в зависимости от того, чем в вашем представлении надлежало заниматься ученику начальных классов. На одной из картин Винсент Вега[26]26
  Винсент Вега – киллер, вымышленный персонаж из фильма «Криминальное чтиво».


[Закрыть] держал пистолет у головы Оскара Ворчуна[27]27
  Оскар Ворчун – монстр зеленого цвета, персонаж известной детской передачи «Улица Сезам».


[Закрыть]; в другом углу притаился Рюк из «Тетради смерти»; а Дэдпул распевал с Джастином Бибером рождественские гимны.

Даже некоторые участки пола были закрашены, отчего создавалось впечатление, будто стены – это водопад.

За спиной находилась дверь, ведущая в остальную часть дома, на которой был изображен Мрачный Жнец из воображения Эстер: темные одежды со стекающими по ним смолой, длинные костлявые руки, бережно сжимающие косу. Но, как и предыдущие настенные истории, эта также была переделана и изменена до абсурдности. На голове Смерти красовался венок из оранжевых и фиолетовых цветов, а на шее висела дощечка с надписью: «Отрываюсь на полную катушку так, что эти сволочи хотят меня найти». А в это время две маленькие фигурки, приплясывая у его ног, опутывали его костлявые пальцы веревкой. Маленькая рыжеволосая девочка и маленький темнокожий мальчик. Два ловкача, которые не боятся Смерти.

– Ах да. Это мое последнее творение, – произнес Джона странным голосом, как будто… стеснялся? С каких это пор Джона Смоллвуд стесняется? Затем он откашлялся. – Я, э-э-э… Я нарисовал его для тебя.

Эстер уже догадалась: пусть фигура Жнеца и занимала собой всю дверь, но именно девочка – размером не больше предплечья – светилась во всей красе. Ее тело окружал золотой контур, и даже многочисленные веснушки, усеивавшие кожу, сверкали на свету.

Она прекрасно понимала, что большинство девочек-подростков мечтают о том, чтобы какой-нибудь парень нарисовал их на стене, однако это была опасная территория. Всем известно, настенные рисунки – прямой путь к чувствам, а Эстер не могла этого допустить. Потерять Джону в первый раз было паршиво, но эта история преподала ей ценный жизненный урок: если не подпускать людей близко к себе, они не причинят тебе боль своим уходом. Так она делала до сих пор и так планировала поступать дальше.

Вот только если человек нарисовал тебя на стене, ему нельзя такое говорить. Ты не можешь бросить ему в лицо: «Прости, но я слишком подавлена эмоционально, чтобы изображать меня на стене». Поэтому Эстер, когда он накинул одеяло на ее дрожащие плечи, просто сказала: «Красиво». Потому что так оно и было.

Солнце клонилось к закату, его тусклые оранжевые лучи пробивались сквозь сетки на веранде, отчего тела ребят отбрасывали длинные тени на стену и казались выше Жнеца. На мгновение они стали очень близки: Эстер практически прижималсь грудью к Джоне и с легкостью могла его поцеловать, да и он, скорее всего, очень этого хотел, но она не стала. Невзирая на рисунок на стене.

Когда солнце село, они включили свет и вместе легли на пол, глядя в потолок. Джона показал ей все припрятанные в комнате маленькие пасхалки, которые она не заметила поначалу. По его словам, он много лет работал над картиной, изменяя те или иные детали каждые несколько недель. Среди бушующих волн прятались созвездия – сестры, мамы и его самого. Джона проследил за ними пальцем. Дева. Скорпион. Рак. Поскольку он не мог все время быть рядом с Реми, читать ей или помогать с домашней работой, то придумал кое-что получше – подарил ей звезды.

– Расскажи мне о них, – попросила Эстер, и Джона, улыбаясь про себя, заговорил. Его мама, Ким, погибла в автомобильной аварии девять лет назад. В детстве Эстер встречалась с ней всего несколько раз и запомнила ее как невысокую, но властную женщину; ее смех был настолько веселым и заразительным, что никто в комнате не мог удержаться от улыбки. Джона сказал, что она любила носить коралловый цвет: коралловая одежда, коралловая обувь, коралловая помада. Ей нравилось, как этот цвет выделялся на фоне ее темной кожи – с ним она чувствовала себя утренней зарей.

Реми, которой сейчас было девять, во всем походила на маму: невероятно умная, немного непослушная и почти одержимая Шекспиром. Днем она строила из себя независимую особу, а по вечерам требовала, чтобы Джона все время находился с ней рядом.

– Джеки О, почему ты постоянно ходишь в костюмах? – спросил он после того, как закончил рассказ.

Эстер не хотелось говорить Джоне правду. Ведь костюмы появились отчасти из-за него. Когда он ушел из начальной школы, бросил ее на растерзание жестоким одноклассникам, она сдалась. Ей было невыносимо терпеть их оскорбления, недобрые смешки, горячие следы на теле, которые оставляли их взгляды, скользя по коже. Люди продолжали бы ее дразнить, как бы она ни одевалась, поэтому однажды утром, вскоре после ухода Джоны, Эстер решила нарядиться совершенно другим человеком – ведьмой.

Дети по-прежнему относились к ней плохо, но почему-то в костюме эта боль ощущалась меньше. Обидные реплики предназначались тому персонажу, в чьей одежде она была, а не самой Эстер; взгляды и слова отскакивали от нее, словно оружие от доспехов.

А после того как проклятие обрушилось на ее брата и родителей, Эстер продолжала носить костюмы уже как способ спрятаться от страха. Смерть искал Эстер Солар; до тех пор пока она одевалась не собой, Он не мог, как она надеялась, ее найти.

Но всего этого Эстер, разумеется, не сказала Джоне. Вместо этого дала ему единственное разумное, на ее взгляд, объяснение:

– Наверное, мне не нравится, когда люди… смотрят на меня.

– Тогда ты нашла довольно забавный способ это показать, – он погладил пальцами жемчужные бусы на ее шее. – Ты выделяешься в толпе. Люди смотрят на тебя всюду, куда бы ты ни пошла.

– Да, но, глядя на костюм, они видят не меня. А лишь историческую личность или мультяшный персонаж.

– Я вижу тебя.

Эстер засмеялась:

– Нет, не видишь.

– Вижу.

– Тогда ты видишь слишком много.

– Хочешь узнать, что я вижу?

– И что ты сделаешь, нарисуешь меня как одного из своих Оптимусов Праймов?

– Почему бы и нет? – сказал он, затем встал и скрылся за дверью со Смертью, растворившись в темном доме. – Закрой глаза, – попросил он, вернувшись через несколько минут. Послышались шаги, хлопнула дверь, что-то тяжелое проскребло по деревянному полу. – Все, открывай.

Эстер открыла глаза. В углу комнаты Джона установил мольберт и накрыл его тканью, чтобы она не могла увидеть размер и форму холста.

– Много времени это займет? – спросила она. – Мне можно шевелиться?

– Думаю, да, так что можно.

Тут из дома вышла маленькая девочка – Реми, предположила Эстер; пока Джона рисовал, она устроилась у него на коленях. Сестра была очень на него похожа: тепло-коричневая кожа, темные волосы, полные губы, большие карие глаза, делавшие ее похожей на героиню диснеевских мультфильмов. Переведя взгляд с холста на Эстер, Реми захихикала. Джона прижал палец к губам – он не призывал ее замолчать, а просил не выдавать их тайну, – тогда она с широкой улыбкой высвободилась из его рук и ушла играть во двор. Эстер плотнее закуталась в одеяло, села на стул возле одной из сеток и, облокотившись на подоконник, принялась наблюдать за сестрой Джоны: девочка, в отличие от других детей, играла тихо, словно мышка.

Все это время Эстер не давал покоя вопрос: как Джона ее изобразил? Как Элеонору Рузвельт? Стюардессу 1960-х годов? Красную Шапочку? Оптимуса Прайма с жабрами? Потом она уже начала волноваться. Вдруг нарисованная им версия – вовсе не та Эстер, какой она себя считала? Но что еще хуже, вдруг он нарисовал ее в точности такой, какой она себя считала: всю в веснушках, неуклюжей и переживающей по любому поводу? Если честно, ей хотелось узнать, как ее видит Джона, потому что сама она уже не понимала. Не понимала, что осталось под теми костюмами, которые она носила каждый день.

Сеанс рисования длился недолго, всего двадцать минут, потому что хлопнула входная дверь, внутри дома зажегся свет и из коридора донесся звук тяжелых шагов.

Джона резко подскочил и сказал:

– Тебе, наверное, лучше уйти.

– Можно посмотреть рисунок? – спросила Эстер, когда он свалил все краски и кисти в угол и накрыл их тканью.

– Он еще не закончен.

– А когда будет?

– Когда ты будешь готова его увидеть.

– Ты сама загадка.

Дождь на улице давно закончился, да и вещи почти высохли, так что Эстер, сбросив одеяло, выскользнула вслед за Джоной из задней двери. Реми проводила их взглядом. Эстер помахала ей на прощание. Девочка не помахала в ответ.

– Подожди меня в конце улицы, – попросил Джона, выпустив Эстер из боковых ворот.

Вечер был влажным и теплым; Эстер расхаживала по тротуару, закинув пиджак на плечо, и смотрела на то, как облака рассеиваются полосами, а за ними проглядывают звезды. Потом она, встав под фонарем, принялась медленными кругами ходить по периметру отбрасываемого им света. Время от времени запуская пальцы в темноту – ей хотелось ощутить то, что Юджин чувствовал в этих тенях.

Там не было пусто, говорил брат. Во тьме обитало то, что видел только он. Слышал только он. Ужасные худые создания прятались в полутемных углах его спальни в ожидании, пока он уснет. А когда он уже не мог держать глаза открытыми, они приходили. Иногда Юджин видел, как они наблюдают за ним. Иногда чувствовал, как они тяжело опускаются на край его кровати даже при включенном свете. Взбираются на его тело. Садятся ему на грудь и накрывают его лицо своими длинными черными волосами.

Юджин называл это сонным параличом. Играми разума. Эстер же понимала: это проклятие.

Где-то на улице залаяла собака. Эстер отдернула руку в страхе, что нечто схватит ее за пальцы и утащит в бездну.

– Боишься, что тьма тебя укусит? – раздался голос Джоны у нее за спиной, и она подпрыгнула.

– Больше не делай так, – Эстер оглянулась на его дом. – Почему мы сбегаем тайком, как семья фон Траппов из Австрии?

– Дай мне список.

Она протянула листок. Джона оторвал от него строчку про мотыльков, чиркнул спичкой и поджег клочок бумаги в руках.

– Больше есть не хочешь?

– Просто в прошлый раз, когда я съел бумагу, мне не пришло в голову, что она очень старая и, должно быть, ужасно грязная. Если я умру от Эболы, мой призрак не оставит тебя в покое.

– Сомневаюсь, что, съев бумагу, ты заразишься Эболой, – мерцающий огонек поглотил листок, превратив его в пепел за считаные секунды. Эстер почувствовала, что освободилась от страха мотыльков. Ребята смотрели, как обгорелые частички уплывают в ночное небо, и она впервые подумала: возможно, это и вправду работает. – И когда я увижу ролик о сегодняшнем дне?

– Через сорок восемь недель.

– Что?

– Таков уговор. Остальную часть моих гениальных кинематографических способностей ты увидишь только в конце. Мне же нужен какой-то козырь, Солар, чтобы ты возвращалась ко мне каждое воскресенье.

– Зачем ты вообще это делаешь? Какой тебе от этого прок?

Джона, казалось, очень тщательно обдумал свой ответ.

– Ты видела мой дом. Я знаю, что значит жить в страхе. И пусть пока не могу помочь сестре, зато помогу тебе.

Это была лучшая, по мнению Эстер, причина.

Они вернулись пешком к уже закрытой ферме бабочек, а после Джона в удушливой ночи отвез ее домой.

– Увидимся в воскресенье, – сказал он, остановившись перед ее домом, – тот, как всегда, ярко светился на фоне темной улицы.

– Прости. В воскресенье я занята. Нужно срочно изрисовать объект общественной собственности.

Джона усмехнулся:

– Поверю, только когда увижу сам.

Эстер вошла в дом. Несмотря на то что каждый выключатель здесь был заклеен изолентой; одутловатый Питер обитал в подвале; Розмари, игравшая в казино, должна была вернуться лишь через нескольких часов; в темноте, по словам Юджина, их поджидали демоны; петух Фред на кухне клевал муравьев и кричал на кроликов, потому что боялся их; лестница наверх была перегорожена магазинными тележками и мебелью, а наверху потенциально обитал мстительный призрак, она чувствовала себя в безопасности. Она не боялась хлопка входной двери или тяжелого топота ботинок и, какой бы странной ни была ее семья, никогда не переставала это ценить.

В ту ночь Эстер проверила замки на всех дверях лишь пять раз, а после легла спать.

12
Король склада

Хефциба Хадид, как уже упоминалось ранее, была лучшей подругой Эстер еще с начальной школы. Каким же образом девочка с селективным мутизмом завела дружеские отношения и поддерживала их? Для начала она выбрала самого странного ребенка в классе с самой буйной фантазией. В возрасте шести лет Эстер Солар занимали всего три идеи:

1. Построить гигантскую крепость из песка и заполнить ее подвал печатными станками, чтобы тем самым начать свое становление как Властелина мира.

2. В случае если крепость построить нельзя, с радостью переключиться на обустройство маленького, освещенного свечами бункера под домом бабушки и дедушки. Разработав план, она даже начала самостоятельноего копать. Очевидно, успокоить ее не составляло труда.

3. Стать джедаем.

Поскольку в то время Эстер имела слабое представление о реальном мире, ей было несложно принять тот факт, что Хеф – ее воображаемая подруга. А когда она узнала, что на самом деле Хеф – настоящий человек, то уже слишком к ней привязалась, чтобы злиться из-за их случайной дружбы.

Но как же у ребенка мог развиться селективный мутизм? Согласно статье в «Википедии», которую прочитала Эстер, селективный мутизм – это социальное тревожное расстройство. Теперь вы, наверное, подумали: «В детстве у Хефцибы, видимо, была какая-то травма, поэтому она не разговаривает в школе». Увы, это не так. Дети с селективным мутизмом переживают травмы не чаще, чем дети без него, и в других ситуациях (то есть дома) практически всегда ведут себя уверенно. К тому же у Хеф замечательные родители, пусть, как и она, скитаются по дому, словно высокие бестелесные призраки. Самую сильную травму они нанесли своей дочери, назвав ее Хефцибой (а это наверняка было весьма травматично) и позволив ей одеваться самой (не менее травматично). А в остальном они были хорошими людьми, и Хеф росла здоровой и счастливой.

Обнаружив, что другие тоже видят Хефцибу, Эстер стала после уроков приглашать ее к себе домой; поскольку они не могли нормально разговаривать, то много играли в компьютерные игры и смотрели фильмы. Благодаря Хеф в Эстер проснулась безграничная любовь к костюмам. Было это в конце нулевых, когда люди еще покупали те древние блестящие пластинки под названием DVD. Если появление и развитие «Нетфликса» и оказывало негативное влияние, то оно проявлялось в обилии дополнительных материалов на DVD, которые включали в себя, помимо прочего, комментарии режиссеров и актеров, а также интервью с художниками по костюмам.

Именно Хеф превратила малюсенькие двадцать минут в запланированный 653-минутный марафон по расширенному выпуску «Властелина колец» и случайно включила звук на комментариях Питера Джексона, Фрэн Уолш и Филиппы Бойенс; тем не менее, это открытие захватило их обеих. Лишь спустя почти одиннадцать часов помутнение, вызванное орками и сладким, рассеялось, и перед ними предстало раннее солнечное утро. Тогда-то Эстер и поняла, что хочет стать художником по костюмам.

К тому времени как девочки перешли в среднюю школу, Хеф потеряла интерес к фильмам; вместо них она сильно увлеклась ядерными реакторами IV поколения на расплавах солей (она явно собиралась быть суперзлодеем) и загорелась идеей стать физиком, так что их увлечения, можно сказать, оказались на перепутье. Главным преимуществом немой лучшей подруги было то, что она не стремилась постоянно рассказывать Эстер о фториде урана. А Эстер, в свою очередь, не доставала ее последними вопиющими ошибками в костюмах исторических драм, так что они идеально подходили друг другу.

Вот почему днем в понедельник, после встречи с третьим из пятидесяти страхов (мосты, а точнее, прыжки с моста – тогда Эстер в очередной раз промокла), она написала Хеф с просьбой помочь им с Юджином расчистить дедушкин склад, который тот арендовал после своего переезда в Лилак-Хилл. Эстер не совсем понимала, что заставило человека с деменцией с тельцами Леви арендовать место для хранения всех своих пожитков, – может быть, надежда на внезапное изобретение лекарства? – но, тем не менее, Реджинальд это сделал. А теперь оплаченный ранее срок аренды подошел к концу, и его внукам предстояло разобрать все нажитое и решить, что оставить, а что выкинуть – слишком утомительное занятие без компании Хефцибы и – пришла она к выводу в последнюю минуту – Джоны Смоллвуда.

* * *

Складские боксы Storage King[28]28
  Storage King – «Король склада» (пер. с англ.)


[Закрыть] располагались внутри огромного хранилища, где царила атмосфера «Матрицы». Каждый последующий коридор представлял собой безликую копию предыдущего – нескончаемая череда дежавю. Арендованный Реджем контейнер находился настолько глубоко внутри склада, что Эстер начала переживать, смогут ли они найти обратный путь из этого лабиринта. Но вот перед ними предстала небольшая роллетная дверь синего цвета, позади которой хранились самые любимые дедушкины вещи.

– Очень надеюсь, это не похоже на «Молчание ягнят», – проговорила Эстер. – Я не переживу, если дедуля окажется серийным убийцей.

– Или каким-нибудь трансвеститом, обожающим лосьоны, – добавил Юджин.

«На дворе двадцать первый век, – показала жестами Хеф. – Ваш дедушка при желании может быть кем угодно, даже трансвеститом».

– Это правда, – согласилась Эстер. – Ну что ж, поехали.

Эстер повернула ключ в замке и подняла дверь – задача эта оказалась не из легких, потому что «Сторадж Кинг», даже будучи щедрым правителем, не слишком заботился о смазывании подъемного механизма. Внутри царила полная тьма. При виде нее Юджин отпрянул и попятился по коридору, испугавшись, что какой-нибудь безымянный кошмар выскочит из темноты и схватит его. Эстер нашарила рукой выключатель и щелкнула им, осветив маленькое помещение, которое – за исключением небольшой деревянной коробки в углу – оказалось абсолютно пустым.

– Юджин, все в порядке, – позвала она брата, поднимая с пола коробку.

– Что за чертовщина? – проговорил Юджин. Эстер проверила номер на ключе – все верно, они пришли к правильному боксу, тому самому арендованному Реджинальдом, куда он сложил все свое драгоценное имущество, прежде чем отправиться в дом престарелых.

Тогда выдался трудный месяц: все содержимое дома бабушки и дедушки сжалось до размеров комнаты в пять квадратных метров. По настроению этот период напоминал время до похорон – еще более гнетущий, чем после, потому что человек, который скоро умрет, был все еще рядом, и окружающие ждали, что ради него ты будешь держать себя в руках. Тем не менее, все горько плакали, когда помогали дедушке перебирать воспоминания длиною в семь с лишним десятилетий и решать, что стоит оставить, а что – нет. Царила невыносимая печаль. Себе они забрали немало вещей: все те сентиментальные мелочи, от которых невозможно было избавиться, вроде фотографий, украшений и безделушек, привезенных из далеких отпускных путешествий. Сейчас большинство этих предметов хранилось в комнате Эстер. И все же нет ничего хуже, чем перебирать чью-то жизнь, пока этот человек сидит в нескольких шагах от тебя, а ты говоришь ему: «Дедуль, я знаю, что ты любишь этот старый радиоприемник и последние тридцать лет слушал его каждый день, но у нас дома просто некуда его поставить, поэтому он отправится на барахолку».

С самого начала ты чувствуешь себя стервятником, пытающимся урвать лучшие куски. Эстер хотела (и получила) бабушкин браслет. Юджин хотел (и получил) коллекцию монет Реджа. Кузены унесли карманные часы, старые книги и все хрустальные бокалы для шампанского, некогда принадлежавшие Флоренс Солар. Дядя Харольд (тогда еще живой) увлекся домашним баром. У Питера (еще не закрывшегося в подвале) имелось всего одно желание – отцовские очки для чтения. Но он пока не мог их получить, потому что Реджинальду они были все еще нужны – во всяком случае тот надеялся ими воспользоваться, хотя Эстер не видела, чтобы за последние три года он что-то читал.

Большую часть мебели продали, дабы оплатить пребывание в Лилак-Хилл. Любимые бабушкины столовые приборы и посуду сдали в комиссионный магазин; та же участь постигла и костюмы Реджа, которые он больше не носил. И кресло, где он обожал сидеть и читать свои страшные детективы. И катану, привезенную из Японии. Все это пришлось отдать.

День за днем, комната за комнатой, дом пустел. Там, где дедушка жил, создавал семью, смотрел, как умирает его жена, не осталось ничего, кроме застоявшегося воздуха, заключенного в четырех стенах. Сняли обои, сорвали ковер, поменяли светильники, обновили ванные комнаты, а потом, когда дом очистили от всего, что говорило об его владельце, продали инвестору из Греции с единственным условием: оранжерея орхидей на заднем дворе останется нетронутой и полной цветов. Прибыль поделили между Питером, тетей Кейт и (тогда еще живым) дядей Харольдом, а Реджинальд поселился в Лилак-Хилл, ожидая прихода Жнеца, хотя и полагая, что на самом деле этого не произойдет.

Эстер решила обратиться к сотруднику склада, сидевшему за стойкой, – крепкому детине с козлиной бородкой и в бейсболке.

– Э-э-э… мы тут пришли забрать вещи из дедушкиного контейнера, но он оказался пуст, – сообщила она, возвращая ключ.

– Сейчас гляну в системе, – ответил парень. Щелкнул мышкой, постучал по клавишам. – Да, кто-то действительно приходил сегодня утром и все унес. Мы оставляли вам с десяток сообщений, но нам никто так и не перезвонил, пока в конце концов не явился другой владелец ключа.

– Но никакого другого владельца нет, – возразил Юджин.

Парень снова сверился с экраном компьютера.

– Прошу прощения, но, похоже, есть. Еще один держатель ключа был зарегистрирован в то же самое время, когда ваш дедушка впервые арендовал складской бокс.

– У кого же этот ключ? – спросила Эстер. – Может, у тети Кейт?

– Я не располагаю именем и контактами, знаю только, что он есть и сегодня утром этот человек вынес все вещи.

– Так что же получается, какой-то незнакомец может прийти к вам в любое время и украсть все дедушкины вещи? – возмутился Юджин.

– Он ничего не крал, парень. У него был ключ. Очевидно, ваш дедушка ничуть не возражал против его присутствия здесь.

– А как он выглядел?

– Сюда много кто приходит, по разным причинам. Смотрели «Во все тяжкие»? Так вот я предпочитаю не обращать особого внимания на наших клиентов. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Может, это освежит вашу память, – Юджин пододвинул к нему десятидолларовую купюру.

Сотрудник со вздохом убрал деньги в карман.

– Я правда не помню. Воспоминание о нем как будто… смазанное. Невысокий тип в черном пальто с безобразными шрамами на лице. Немного странный, но в таком месте это мало о чем говорит.

Эстер и Юджин обменялись взглядами. Между ними редко возникала телепатия, характерная для близнецов, однако сейчас Эстер была абсолютно уверена: они думали об одном и том же.

– Спасибо, – сказала она. – Можете закрыть нашу учетную запись. Внутри ничего не осталось.

Очутившись на улице, четверо ребят перешли дорогу и в круглосуточном магазине купили себе по мороженому «Рокет поп». Затем устроились на газоне возле тротуара; дерево своей кроной заслоняло солнце, а запертая коробка стояла между ними ровно по центру.

– Слышал, что он сказал? – обратилась Эстер к Юджину. – У него шрамы на лице. Это точно он.

Юджин погладил коробку.

– Шрамы могут быть у любого. Это не признак Мрачного Жнеца. Если бы парень со склада сказал, что у него были плащ, коса и костлявые пальцы, я бы с большей вероятностью поверил, что это он.

– Погодите, только потому, что у парня на лице были шрамы, вы решили, будто он – Смерть? – спросил Джона. Хеф, слышавшая эту историю почти столько же раз, сколько и близнецы, решительно кивнула. – Я что-то пропустил?

– Это старая семейная легенда – дедушка рассказывал ее нам в детстве, – пояснил Юджин. – Просто у Эстер богатое воображение. Редж никогда не заставлял нас в нее верить.

Эстер пожала плечами.

– Иногда люди рассказывают правдивые истории так, чтобы они казались вымышленными, потому что это придает им достоверности.

Юджин закатил глаза.

– Это еще что такое? – удивилась она. – Парень, который верит в демонов, не верит в Смерть?

– Я верю в то, что вижу своими глазами.

Тем временем Джона быстренько расправился с запертой коробкой. Эстер не видела, как он это сделал, но замок под его пальцами раскрылся за считаные секунды. Внутри коробки оказался небольшой альбом, полный газетных вырезок. На них в основном говорилось о серии нераскрытых убийств и пропавших детях: сестры Боуэн (убиты); братья и сестры Киттредж (все четверо пропали); маленькая девочка по имени Исла Эпплбаум (убита); два мальчика – школьные друзья, обоим по семь лет – числились до сих пор пропавшими без вести спустя пять недель после того, как их видели живыми в последний раз, в 1996 году они вместе возвращались домой со школы; и Алана Шепард (убита). Мелькали заголовки: «Сенокосец подозревается в исчезновении Эпплбаум», «Во втором подтвержденном убийстве Сенокосца не найдено зацепок». Десятки статей об этих делах и нескольких других из близлежащих штатов. А на последней странице – еще одна вырезка, короткая, без подробностей, заметка о мужчине, утонувшем в собственной ванне.

– Возможно, твой дедушка все-таки был серийным убийцей, – пробормотал Джона, листая страницы. – Господи, хранить такое просто отвратительно!

– Он был детективом убойного отдела, – пояснил Юджин, после чего вновь открыл альбом на вырезке о сестрах Боуэн. – Это было его дело. Того парня так и не поймали. И деда это сильно подкосило.

Джона прочитал статью о похищении двух маленьких девочек неподалеку от того места, где они сидели сейчас. Первые предполагаемые жертвы убийства так называемого Сенокосца.

– Фу, – выдавил он, – люди – самые мерзкие существа.

– Доказано, что последнюю девочку, – добавила Эстер, – Алану Шепард, убил тот же парень.

– Боже.

– Да. От такого долго оправляются. Редж, ясное дело, не имел никакого отношения к убийствам, но… в их смерти винил себя. Особенно Аланы Шепард. Они со Смертью из-за этого даже подрались.

– Что? Ваш дедушка…

– …заехал Смерти прямо в челюсть, – сказал Юджин. – Так он говорит.

– Класс. Но как вообще можно познакомиться с Мрачным Жнецом? – поинтересовался Джона. – Хотелось бы знать, ведь мы сами пытаемся это сделать.

– Точных сведений нет, но, думаю, имеет смысл отправиться туда, где наверняка будет Смерть, – ответила Эстер. – Например, в военный Сайгон. Если хочешь встретиться со Жнецом, стоит начать оттуда.

– Во Вьетнаме, где встречают нас событья? – спросил Джона.

– Именно.

Тогда-то Эстер впервые поведала Джоне все, что знала о Мужчине, ставшем Смертью.