Текст книги "Тайны Полюса"

Сказки

Перемены в жизни Офелии начались с почтового ящика. Каждый божий день «мадемуазель вице-рассказчица» получала пригласительные песочные часы всех цветов радуги. Костюмированный бал иллюзий, место в ложе на очередном спектакле, литературный салон, и прочее, и прочее – колокольчик почтового ящика звенел не переставая.

Офелия глубоко уважала Матушку Хильдегард, но ей очень не нравились часы-приглашения, изобретенные старой дамой.

Однако это устройство было не лишено достоинств: потянув за колечко, включавшее отсчет времени, человек тут же переносился в желаемое место развлечений, которые длились до тех пор, пока весь песок не пересыпался из верхней колбочки в нижнюю. Размеры часов и количество песка соответствовали рангу приглашаемого лица: утехи могли длиться от нескольких минут до многих дней.

Возможно, Офелия и примирилась бы с таким количеством приглашений, если бы не голубые часы. Их присылали так много, что она опасалась нечаянно задеть колечко. А если она чего-то и хотела избежать, то именно этого. При дворе голубых часов было великое множество: на подносах лакеев, на столиках с бокалами шампанского, в автоматах. Сколько раз Офелия видела, как придворные вдруг исчезают из виду, а спустя несколько минут возникают на том же месте в состоянии полного экстаза. Но когда она спрашивала, куда их уносят эти голубые часики, ответ был один: «Ну конечно, в рай!» – что отнюдь не вселяло доверия.

– Я больше не хочу отвечать на приглашения! – объявила она как-то утром, решив не вставать, а почитать в постели сказки крестного. – Мне нужно готовиться к выступлению, а все эти празднества выбивают меня из колеи.

Но едва она раскрыла книгу, как Беренильда захлопнула ее и заставила девушку подняться, сказав:

– Напротив, я вам советую все приглашения принимать.

– Зачем? Я себя чувствую там не на своем месте. Мне кажется, я должна в первую очередь угодить монсеньору Фаруку.

– Я согласна с девочкой, – вмешалась тетушка Розелина. – Эти часы обслуживают лишь одного человека, а она тут единственная, кто их получает. Как же мы сможем охранять ее в таких условиях, скажите на милость?

– Я знаю, – со вздохом ответила Беренильда. – Но дело в том, что Офелия прибыла на Полюс в рамках дипломатического соглашения. И, отклоняя любезные авансы наших придворных, она нанесет им глубокое оскорбление, а за каждое оскорбление рано или поздно приходится платить. Впрочем, вы напрасно волнуетесь, – заверила она Офелию самым своим бархатным тоном, – сейчас на вас мода, но эта мода быстро пройдет. А пока нашему монсеньору будут нравиться ваши сказки, никто не посмеет вам вредить.

Офелия поневоле признала, что, вопреки опасениям, она нашла в лице Фарука самого благодарного слушателя. При каждом своем выступлении девушка боялась, что оно станет последним, что Фарук заметит, насколько она бесталанна. Однако ее страхи были напрасны: он каждый вечер требовал все новых и новых сказок.

На его мраморном лике никогда не отражались никакие эмоции; он не улыбался, слушая забавные истории, не хмурился, если они были грустными. А когда Офелия закрывала книгу в знак того, что выступление окончено, никак его не комментировал и не задавал никаких вопросов. Он просто распрямлял свое гигантское тело и, перед тем как уйти, медленно и раздельно объявлял:

– Завтра вечером вы поведаете мне новую историю, мадемуазель вице-рассказчица.

И только после этого зал, как хорошо смазанный механизм, взрывался аплодисментами.

– Никак не могу понять, действительно ли монсеньор Фарук получает удовольствие от моих сказок, – призналась Офелия тетке. – Да и слушает ли он меня вообще?

– Не знаю, слушает ли он тебя, – ответила та, – но факт остается фактом: он на тебя смотрит.

Вот именно это и смущало Офелию. Она всей кожей чувствовала взгляд, которым Фарук, сидевший в первом ряду, пожирал ее во время выступления. Это не имело ничего общего с жадными взглядами собственника, которые он устремлял на Беренильду, или с тяжелыми скучающими взглядами на всех остальных. Нет, его взгляд, обращенный к Офелии, был одновременно и отрешенным, и пронизывающим, словно он пытался изучить все стороны этого нового существа, обнаружить в ней кого-то другого. Девушке страстно хотелось внушить правителю ковчега, что в его Семье не все ладно. Но стоило ли прилагать такие усилия, если он ее не слушал? Однажды вечером Офелия два раза подряд рассказала одну и ту же историю – в надежде, что он хоть как-то отреагирует, – но он ровно ничего не заметил.

Единственной сказкой, которая произвела на него впечатление, была «Кукла», но он почему-то больше не желал ее слушать.

«Чего же именно Фарук ждет от меня?» – спрашивала себя Офелия ночь за ночью, лежа без сна и поглаживая шарф, свернувшийся клубочком на ее подушке.

Возможно, она заблуждалась, но ее почему-то преследовала мысль, что он ищет в ней то же, что прежде надеялся найти с помощью своей Книги. Любопытно, что он больше никогда не упоминал о ней в присутствии Офелии, как будто начисто забыл о ее существовании.

А вот Офелия не забыла.

Прошел уже месяц после получения того странного письма с угрозами, а девушка все еще ломала голову над этой загадкой: почему некоторые люди так боятся, что Книгу расшифрует Торн? Артемида владела такой же Книгой, но, насколько Офелия знала, никто на Аниме не был убит из-за попытки прочитать ее. Так что же делало Книгу Фарука такой особенной и такой опасной? Может быть, в ее загадочном тексте крылись какие-то разоблачения? И, может быть, Фарук некогда знал это, но теперь был неспособен вспомнить?

«Мне достаточно предложить ему свою помощь один раз, – думала Офелия, барабаня пальцами по одеялу. – Всего один только раз…»

Она была чтицей – и сгорала от профессионального любопытства. Она была невестой – и сгорала от желания взять верх над Торном.

– Я вице-рассказчица, – объявила она наконец своему шарфу. – Поэтому моя главная задача – сконцентрироваться на историях и при этом остаться в живых. А там будь что будет!

На ее беду, господин Чернов, шеф-редактор «Nibelungen», не упускал случая пропечатать ее имя крупными буквами на первых страницах своей газетенки.

И нынешнее майское утро не стало исключением:

«Вице-сказительница или вице-обличительница?»

– Вы затеяли опасную игру, моя милая, – сказала Беренильда, прочтя всю статью. – Ваша уловка никого не обманула. Вы используете свои сказки, чтобы обличать Двор, и наши аристократы этого не потерпят.

– Но я обращаюсь не к аристократам, а к монсеньору Фаруку, – ответила Офелия.

– Вы надеетесь перевоспитать Духа Семьи?

Казалось, Беренильда, в своем розовом шелковом пеньюаре, не столько сердится на эту ситуацию, сколько забавляется ею. По своему обыкновению, она с утра расположилась в кресле, чтобы просмотреть газеты, пока тетушка Розелина сооружала прическу из ее великолепных золотистых волос. Беренильда уже не могла скрывать от посторонних свою беременность, и тетушка Розелина теперь ревностно опекала ее: конфисковала сигареты, ликеры и запретила участвовать в новомодных буйных танцах, которые считала слишком опасными в ее положении.

– Если уж вы так расхрабрились, – продолжала Беренильда, – то метили бы лучше в моего племянника. Вы под любыми предлогами избегаете телефонных разговоров с ним: вчера у вас болело горло, позавчера – уши… Вам не кажется, что у бедного мальчика слишком много других забот, чтобы бегать за вами?

Офелия съежилась. Ее последний разговор с Торном отбил у нее охоту повторять этот опыт.

– Вот именно. У него теперь столько забот, что я не хотела бы докучать ему своими.

И тут она была права. Со времени гибели Драконов Небоград переживал тяжелый продуктовый кризис. Лишившись опытных охотников, Двор остался без дичи, и кладовые опустошались с опасной скоростью. Миражи попытались было освоить искусство охоты, но это закончилось плачевно: привыкшие к своим невинным забавным иллюзиям, далеким от суровой действительности, все они едва не погибли от когтей свирепых хищников. Гипнотические чары Миражей не действовали на зверей Полюса. Эти горе-охотники только еще больше разъярили их. В результате интендантство призвало общественность, пока не будет найден выход, туже затянуть пояса.

– Хочу вас предупредить, – добавила Беренильда, благодушно поглядывая на Офелию поверх газеты, – если вы разобьете то, что заменяет моему племяннику сердце, я вас растерзаю.

Офелия поперхнулась и пролила кофе на скатерть. Она знала, что это не пустая угроза: Беренильда уже не раз «выпускала когти» за ее куда более легкие прегрешения.

– О, только не стройте такую скорбную мину! – потребовала Беренильда. – Поверьте, что жизнь в обществе уроженок Анимы тоже далеко не сахар, особенно для беременной женщины. Двери растворяются сами собой, часы показывают любое время, только не реальное, вода бьет из кранов, стоит подойти к раковине, а уж это пальто, Великие предки, это пальто – предел всему! – воскликнула она, негодующе глядя на упомянутый предмет одежды, яростно извивавшийся на вешалке. – Мне иногда кажется, что мы живем в доме с привидениями!

В последнем пункте Офелия была с ней согласна: мать прислала ей пальто с мерзейшим характером. Как только с него сняли обертку, оно стало отбиваться как сумасшедшее. Тетушке Розелине пришлось схватить его за ворот и хорошенько встряхнуть, чтобы повесить на крючок. И теперь все обитательницы покоев, включая Валькирий, взяли за правило обходить угол комнаты, где пальто злобно размахивало тяжелыми рукавами с пуговицами.

Офелия выбрала «Nibelungen» из пачки газет, стараясь не смотреть на многочисленные карикатуры, изображавшие в нелепом виде ее и Торна. В этой газетенке трудно было найти материалы, достойные внимания: шеф-редактор Чернов довольствовался тем, что без конца печатал статьи, дышащие ненавистью к семействам, попавшим в опалу, к иностранным «выскочкам» и всем прочим, кто не принадлежал к клану Миражей. Его любимой мишенью стала Матушка Хильдегард: на каждой странице он призывал читателей объявить бойкот ее голубым часам, пряностям, апельсинам и новым архитектурным творениям.

Наконец Офелии попалась на глаза статья, в которой не было ни карикатур, ни антирекламы. Она вполголоса прочитала ее:

«Браконьерство: снова эти Отверженные!

В то время как голод уже стоит у ворот нашего прекрасного Небограда, Отверженные торжествуют, занимаясь браконьерством. Они присваивают мясо, предназначенное для наших столов, и раздают его незнатному люду. Такие наглые манипуляции преследуют лишь одну цель – разукрасить свой поблекший герб. Отверженные объявили, что они заполнят пустоту, образовавшуюся в наших кладовых после гибели охотников, но мы не поддадимся на провокации этих самозванцев!»

– Господи, сколько злобы! – сердито заметила Офелия, сложив газету. – Отверженным удалось то, чего не сумели сделать придворные охотники. Хотела бы я услышать о них и что-нибудь доброе…

– Да чем же вас заинтересовали эти ничтожные люди? – раздраженно спросила Беренильда. – Они принадлежат прошлому, а мы – будущее Полюса.

– Но ведь они отчасти и мое будущее, – возразила девушка. – Некоторые из них скоро станут членами моей семьи. Вы как-то сказали мне, что мать Торна принадлежала к клану Летописцев и после стала одной из Отверженных. А я так ничего о них и не знаю.

Беренильда опасливо покосилась на Валькирий, которые сидели на диване гостиной и, как всегда, молча, но внимательно слушали: она явно считала неудобным вести разговор при таких свидетелях.

– Отверженные, моя милая, – это знатные люди, совершившие тяжкие проступки. Настолько тяжкие, что были осуждены вместе со всеми потомками на вечное изгнание. Их лишили привилегий, имений и доступа в города.

– Иными словами, – нахмурившись, подхватила Офелия, – они обречены на жизнь в первобытном состоянии, рядом со зверями, даже не имея права охотиться на них? Но ведь это попросту смертный приговор!

– О, не беспокойтесь, – сказала Беренильда с иронической усмешкой, поднося к губам чашку чая. – Они прекрасно умеют выживать даже в таких условиях.

– И моя будущая свекровь тоже?

Улыбка Беренильды мгновенно погасла. Она резко отставила чашку, словно чай показался ей горьким.

– Разговоры о вашей будущей свекрови строго запрещены. Одно лишь упоминание ее имени на публике может сильно повредить репутации Торна.

– Но почему? – настаивала Офелия. – Ведь не могут же потомки вечно расплачиваться за грехи предков. Что такого ужасного она совершила?

– Торн скоро станет вашим мужем, и все свои вопросы вы будете задавать ему, – отрезала Беренильда.

Офелия не скучала по Торну. Зато ужасно скучала по зеркалам.

И в один прекрасный день она твердо решила отказаться от голубых песочных часов, переполнявших почтовый ящик. Ей уже достаточно хорошо были известны места, где собирались аристократы и где висели зеркала. Поэтому она быстро восстановила свою способность использовать их как средство передвижения и нередко вызывала переполох среди придворных кокеток и кавалеров, когда высовывалась из зеркала, в котором они любовались своим отражением.

Эта свобода доставляла Офелии такую радость, что она забыла об осторожности. Полет из одного зеркала в другое требовал, чтобы человек одновременно был предельно собран и находился в гармонии с самим собой. Так что Офелия, из-за регулярных недосыпаний, непрерывных празднеств и боязни попасть не туда, изрядно рисковала во время своих путешествий.

И вот случилась беда: однажды днем, в начале июня, она застряла между зеркалами.

Ее голова и правая рука высунулись из зеркала в каком-то зале, а все остальное отказалось за ними следовать. Девушка попыталась вернуться назад, туда, где ее правая нога все еще стояла на цыпочках, но левая нога и левая рука уже барахтались в непонятном новом пространстве. Офелия не сразу поняла, что ее конечности угодили в разные зеркала. И тщетно она рвалась вперед – ей не удавалось продвинуться ни на один сантиметр.

Застыв в нелепой позе, девушка стала звать на помощь, и ей показалось, что прошла целая вечность, пока кто-то наконец не подошел и не потянул ее за руку. Она изо всех сил старалась содействовать неведомому спасителю, пересиливая боль и чувствуя, как ее вырывают из разных миров. Миг спустя Офелия вывалилась на паркет.

В полуобмороке девушка едва видела вокруг себя смутные силуэты, издававшие крики ужаса и разъяренный лай. Она стала шарить по полу в поисках очков; какая-то добрая душа протянула их ей и помогла встать на ноги. Но неуверенное «благодарю вас» замерло на ее губах, когда она узнала в своем благодетеле Торна.

– Что вы здесь делаете?

Это был первый вопрос, который пришел ей в голову. Торн, высившийся над ней, сурово нахмурился, отчего его мрачное лицо не стало приветливей. Он держал под мышкой пачку бумаг, и они вполне ясно означали, что он занят работой.

– Уж скорее я должен вас спросить, что ваша рука делала в зеркале, – буркнул он. – Наши дамы привыкли к самым экстравагантным выходкам, но от такого их чуть удар не хватил.

Только тут Офелия заметила, что приземлилась в самом центре собачьей выставки. Толпа старых аристократок с лорнетами и упитанные собаки, разукрашенные бантами, возмущенно взирали на незваную гостью.

– Простите меня, сударыни, я нечаянно застряла в зеркале, – пробормотала она, откинув с лица длинные пряди, выбившиеся из ее пучка. – Со мной давно ничего подобного не случалось.

В подростковом возрасте Офелия застряла между двумя зеркалами. В результате у нее полностью нарушилась координация – она забыла, где у нее левая рука, где правая. Она даже не помнила, что побудило ее проделать этот зеркальный путь среди ночи, но зато у нее остались в памяти долгие сеансы реабилитации. Ее неуклюжесть была следствием именно того прискорбного случая, и сейчас она очень надеялась, что вторая оплошность не сделает ее совсем уж ни на что не годной.

Торн с размеренной точностью автомата повернулся к старым аристократкам.

– Прошу прощения, – заявил он тоном, в котором не было и намека на просьбу. – Благоволите заполнить бланки, я вернусь за ними через пять минут.

С этими словами жених бесцеремонно взял Офелию за плечо и повел в пустую переднюю, где между иллюзорными лианами порхали иллюзорные экзотические птицы.

– Итак, – произнес Торн своим бесстрастным бухгалтерским тоном, – когда мадемуазель вице-рассказчица осчастливит своим присутствием все праздники на Полюсе, не согласится ли она наконец уделить мне немного своего драгоценного времени?

Офелии показалось, что в его волосах, как всегда, тщательно зачесанных назад, поблескивают нити седины. И даже стальной взгляд стал каким-то тусклым. Может, это было следствием продуктового кризиса?

– Что ж, раз вы мне помогли выбраться из зеркала, я полагаю, что смогу уделить вам минутку.

– Не здесь и не сейчас, – возразил Торн, метнув подозрительный взгляд на дверь. – Приходите завтра в интендантство. В любое время, я отменю все встречи.

– Хорошо, я поговорю с Беренильдой, – вздохнула Офелия. – Мы постараемся…

– Мне не нужна ни моя тетка, ни ваша, – отрезал Торн. – Вы придете одна. Так продолжаться больше не может; я требую, чтобы вы со мной помирились.

Офелии очень не понравился этот категорический тон. И если бы у Торна не было такого измученного лица, она наверняка отказала бы ему.

– А чем вы занимались там, на выставке? – полюбопытствовала она, взяв у него из рук бланки.

– Я организовал перепись всех домашних животных на Полюсе.

Офелия чуть не рассмеялась, представив себе, как Торн пересчитывает пуделей, но когда она поняла цель этой переписи, то с ужасом взглянула на него.

– Но вы же не думаете всерьез, что…

– Я рассматриваю все возможности избежать голода, – заявил он, взглянув на свои часы. – Будь моя воля, я бы в первую очередь выбрал самых жирных министров, но людоедство, к сожалению, запрещено даже на Полюсе.

Офелия выглянула в полуоткрытую дверь передней и увидела старых аристократок, которые то и дело отрывались от заполнения бланков, чтобы причесать и приголубить своих огромных собак.

– А эти дамы знают, чего вы от них ждете?

– Не знают, но узнают, когда мы с вами договоримся. Итак, пять минут истекли, я могу услышать ваш ответ? Вы придете ко мне? Да или нет?

Офелия взглянула на него со смесью отвращения и жалости.

– Не хотела бы я оказаться в вашем положении…

Торн так умело скрывал свои эмоции, что Офелия сперва приняла его скованную позу за ожидание; но, увидев, что он пристально, затаив дыхание, смотрит на нее, поняла: на самом деле он просто потрясен.

– Согласен, мое положение и в самом деле незавидно, – изрек он после долгого молчания. – Даже более чем незавидно. – (Он ощупал высокий ворот своего кителя, словно проверяя, все ли пуговицы на месте, хотя мундир был в полном порядке, затем пригладил волосы, и без того аккуратно причесанные, завел часы, которые и так показывали точное время, и откашлялся.) – Итак, из нашей беседы я заключаю, что ваш ответ – нет. Вы позволите?

И он протянул руку, чтобы забрать у девушки свои бланки, таким профессиональным механическим движением, что Офелия, как ни странно, почувствовала себя виноватой. И невольно признала правоту Беренильды: она пряталась от жениха не столько из-за злости на него, сколько из-за трусости.

Протянув Торну бланки, она посмотрела ему прямо в глаза.

– Вы правы, мы не можем избегать друг друга до конца жизни. Нам нужно вместе найти какой-то разумный компромисс. Завтра я приду в интендантство перед началом своего выступления. И приду одна.

Нужно было быть очень зорким наблюдателем, чтобы заметить почти неуловимое облегчение на мрачном лице Торна.

– Итак, до завтра, – сказал он.

Забытый

Подобно ветру, свистящему в вышине, Офелия облетала прежний мир. Это была нетронутая земля – такой она, вероятно, выглядела в древности, перед тем как необъяснимо раскололась на части. С небесной высоты девушка озирала ее города и селения, ее леса и моря там, далеко внизу, куда ей не было доступа. Насколько она помнила, ей часто снился этот сон. Но на сей раз он окончился совсем неожиданно: облака превратились в ковры, и едва Офелия ступила на них, как прежний мир бесследно растаял вместе со своими морями, городами и равнинами. Теперь она очутилась в комнате. Но не просто в комнате – это была ее детская на Аниме. Офелия стояла перед настенным зеркалом, глядя на свое помолодевшее отражение: домашний халатик, вьющиеся, еще рыжеватые волосы, обрамляющие лицо. Что она тут делает посреди ночи? Ее что-то разбудило, но что именно? Только не сестра Агата – та крепко спала на верхней кровати, – и не мебель, которая иногда потихоньку бродила туда-сюда по комнате. Нет, тут было другое. Тут было зеркало.

Офелия внезапно проснулась и широко открыла глаза. Сердце взволнованно колотилось у нее в груди. Она с недоумением посмотрела на полосатого котенка, который играл с ее шарфом. Он отскочил подальше, когда девушка выпрямилась на стуле. Оказывается, она заснула прямо за завтраком, перед своей книгой сказок.

– Мне привиделся странный сон, – сказала она тетушке Розелине.

– Если ты видела котенка, то это был не сон. Он забрался к нам через окно. Беренильда заперлась в ванной, пока его не выгонят. Она терпеть не может животных.

– Нет… то есть я видела котенка, но не во сне. Мне почудилось… сама не знаю… будто я что-то слышу, – пробормотала Офелия. (Теперь, когда она уже очнулась, сон становился расплывчатым, неопределенным. Она уже и не могла вспомнить, что ее так взволновало.) – Наверно, это из-за вчерашнего случая с зеркалом. Он навеял мне воспоминания…

– Да-да, об этом уже пишут в газетах, в разделе «Происшествия», – вздохнула тетушка Розелина.

И она положила на стол свежий номер «Nibelungen» с крупным ироническим заголовком:

«Иностранка разбрасывает свои конечности по чужим покоям!»

– На прошлой неделе они писали о матрасах, застрявших в лифте, – заметила Офелия, небрежно перелистывая газету. – Пора уже перестать читать эту бессмыслицу.

И девушка попыталась сосредоточиться на стопке писем и груде песочных часов, заваливших поднос со свежей почтой. Перед ней стояла непростая задача: улучить момент свободы между двумя приглашениями так, чтобы об этом не узнали ни Беренильда, ни тетушка Розелина.

Распечатав один из конвертов, она торопливо, едва не поперхнувшись, выпила кофе, заложила книгу сказок шарфом и встала так резко, что опрокинула стул.

– Извините, тетя, я должна идти. Пускай Беренильда спокойно принимает ванну, вы ее известите, когда она выйдет.

– Как это?! Куда?.. Почему?.. – испуганно пролепетала тетушка.

Оставив вопросы без ответа, Офелия подошла к двум Валькириям в пышных черных платьях, восседавшим на своем привычном диванчике. Старухи были такими же чопорными, молчаливыми и бдительными, как и в первый день своей службы.

– Арчибальд! – позвала Офелия, наклонившись к ним. – Арчибальд, если вы меня слышите, знайте, что через минуту я подойду к вашему кабинету в замке Лунный Свет. И если вы не хотите, чтобы меня арестовали жандармы, встретьте меня там, у дверей. Приходите вместе с управляющим, я все вам объясню на месте. Заранее благодарю.

Валькирии нахмурили брови и переглянулись, явно шокированные тем, что их приняли за телефонный коммутатор.

– Да какая муха тебя укусила?! – вскричала тетушка Розелина, поспешая за племянницей с кофейником в руках.

Вместо ответа Офелия протянула ей записку с несколькими торопливо написанными словами, которую только что извлекла из конверта:

«Р. попал в беду. Ты его должница, выручай.

Г.»

– Кто это – Р.? И кто такой Г.?

– Мои друзья из Лунного Света, – ответила Офелия, поспешно одеваясь.

До сих пор девушка твердо держалась правила никогда и ни с кем не говорить о Ренаре и Гаэль. Она была уверена, что ее интерес к слугам принесет им больше вреда, чем пользы. В Башне дружеские отношения с простыми людьми запрещались, и репутация слуг пострадала бы куда больше, чем ее собственная. Однако в тот момент, как Офелия прочитала послание Гаэль, ее словно огнем опалило. Она была неспособна хладнокровно взвешивать последствия своих слов и поступков. Ренар помогал ей, как никто в Лунном Свете. И для Офелии уже не существовало приглашений, песочных часов, придворного этикета и правил приличия, осталось одно – страстное желание отплатить ему добром за добро.

Стоя посреди коридора, тетушка Розелина поочередно смотрела то на записку Гаэль, то на свою племянницу, то на дверь ванной, где Беренильда распевала арию из последней новомодной оперы.

– Мы пойдем вместе. Даже речи быть не может, чтобы ты разгуливала одна в логове этого развратника.

Офелия не могла не заметить румянец, проступивший на желтых щеках тетки. Ее смятение было более убедительным, чем любые предосторожности: общаться с Арчибальдом значило играть с огнем.

– Нет, тетя. Вы ведь не умеете летать сквозь зеркала, а лифты ходят слишком медленно. Мой друг нуждается в помощи, притом, может быть, срочной, – объяснила она, пресекая все попытки ее уговорить. – Я не запрещаю вам идти за мной следом, но прошу вас, не задерживайте меня.

Тетушка Розелина растерянно заморгала, потом с грохотом поставила кофейник на консоль.

– Я уж постараюсь как можно скорее добраться туда. А пока я не подоспею, не позволяй господину послу обольщать себя.

Не теряя ни минуты, Офелия головой вперед нырнула в большое зеркало на туалетном столике. И вынырнула наружу в зеркале коридора, ведущего в личный кабинет Арчибальда.

Не успела девушка ступить на пушистый голубой ковер этой галереи с позолоченными стенами и красивыми лампами, как увидела жандарма-охранника. Он грозно сдвинул брови под своей треуголкой и направился к ней строевым шагом. Посольство недаром считалось самым охраняемым местом Небограда.

– Вернитесь… на свой пост! Мадемуазель… приглашена… к господину послу!

Это выкрикнул человек, показавшийся в дальнем конце коридора. Офелия узнала Филибера, управляющего Лунным Светом, которого слуги прозвали Папье-Маше из-за его блеклой сморщенной кожи. Все в этом человеке – и бескровное лицо, и серый костюм, и манера держаться – было таким неприметным, что в обычное время он полностью сливался с обстановкой. Однако сейчас его багровые щеки и съехавший набок парик издали бросались в глаза. Он бежал, спотыкаясь и сипло дыша от напряжения.

– Мадемуазель! – еле выговорил он, подбежав к девушке. – Я… я примчался, как только господин посол мне позвонил. Он просил… сопроводить вас в его кабинет. Сам он обещал прибыть… очень скоро.

Офелия вошла в кабинет Арчибальда и уселась на предложенный ей стул. Она выпрямила спину, вздернула подбородок, чинно, по всем правилам сложила руки на коленях и изобразила спокойствие, хотя отнюдь его не чувствовала. Девушка впервые старательно следовала урокам хорошего тона, которыми Беренильда бесконечно изводила ее. Если для спасения Ренара требовалось изобразить идеальную светскую даму, она и на это была готова.

– Господин управляющий! – позвала Офелия, ища его глазами.

– Что угодно мадемуазель?

Филибер жался у двери, со своим журналом под мышкой. Теперь, когда он перевел дух и его лицо обрело всегдашний землистый цвет, он опять сливался с обстановкой.

– Лакей Рено состоит в штате слуг Лунного Света, не так ли?

– Я не совсем понимаю мадемуазель, – монотонно ответил Филибер. – Мадемуазель угодно пожаловаться на плохое обслуживание во время своего пребывания в нашей резиденции?

– Я ни на что не собираюсь жаловаться. Напротив, я высоко оценила манеры этого слуги и просто хочу узнать, как его дела. Обслуживает ли он по-прежнему мадам Клотильду?

– Ах, это печальная тема, мадемуазель, – пустился в объяснения Филибер, с виду нисколько не опечаленный. – Как ни прискорбно, дражайшая мадам Клотильда покинула нас много недель назад. Разве мадемуазель не присутствовала на похоронах?

Офелия лишилась дара речи. Она знала, что бабушка Арчибальда не отличалась крепким здоровьем, но все же эта новость сильно поразила ее.

– А Рено? Что с ним стало?

Теперь уже поразился Филибер. Чтобы гостья Лунного Света уделила больше внимания какому-то лакею, нежели кончине знатной дамы, – это, по его мнению, было верхом неприличия.

– Ну, если мадемуазель настаивает… – (Он надел очки в тонкой золотой оправе и открыл журнал, с которым никогда не расставался.) – Означенный Рено в настоящее время содержится в наших темницах.

У Офелии побледнели очки.

– А что случилось?

– В графе «Причина» я записал «Отсутствие ключа». Ключи у нас служат удостоверением личности. И жандармы ежедневно проверяют наличие ключей у слуг, из соображений безопасности. Ведь это вопрос престижа нашего посольства, мадемуазель.

– Послушайте, но это же нелепо! – возмутилась Офелия. – Этот лакей уже много лет работает в Лунном Свете. Как же вы могли бросить его в тюрьму лишь за то, что он забыл предъявить свой ключ?!

– Он не забыл его предъявить, мадемуазель, – возразил Филибер, разглядывая Офелию с возрастающим удивлением. – Согласно тому, что здесь записано, у него не оказалось при себе ключа. – (Управляющий повнимательней вгляделся в свои записи, словно он сам не верил в исключительность такого проступка.) – Ага, теперь я понял: после кончины мадам Клотильды Рено, согласно правилам, сдал ключ от ее покоев. Но до того как он получил новую должность и новый ключ, его проверили жандармы. Вот уж действительно, не повезло, – равнодушно заключил Филибер.

– Вы хотите сказать, что он гниет в вашей темнице лишь потому, что вы опоздали с его новым назначением?!

– Приговор может вынести только господин посол. А господин посол ужасно занят, мне до сих пор не удалось переговорить с ним по этому поводу. В любом случае мы больше не нуждаемся в услугах Рено, наш штат и без того полон. Да и слуга, побывавший в темнице, оскорбил бы своим присутствием нашу резиденцию.

Офелия была возмущена до глубины души. Она едва удержалась, чтобы не отнять у Филибера его журнал и не изорвать его в клочья. Арчибальд занят? Да это смеху подобно! Двадцать три года Ренар служил этому семейству верой и правдой, и вот благодарность – с ним обошлись хуже, чем с драной бельевой корзиной!

– А вы горазды на сюрпризы, невеста Торна!

Арчибальд вошел в свой кабинет с полусонной улыбкой разбуженного человека, в неизменном цилиндре и дырявой пижаме в красно-черную полоску. Сейчас он был еще более растрепан и небрит, чем всегда. Офелия, даже надень она платье наизнанку, выглядела бы куда пристойней, чем он.

– Я вас, кажется, разбудила, – вежливо сказала она.

И действительно, в спешке она совершенно упустила из виду, что явилась так неприлично рано, но даже не подумала извиняться. Впервые девушка разгневалась на кого-то другого, кроме Торна.