Текст книги "World Of Warcraft. Рождение Орды"

Оргрим реготнул, хлопнул друга по спине. Привлеченные этим жестом и хлопком, многие взглянули на них – и красавица тоже. А Оргрим, наклонившись, прошептал весело: «Ну, ты и рассеянный! Да она ж из Северных Волков! Я б сам ее взял, если б из моего клана».

Она – Северный Волк? И как можно не заметить такое сокровище в своем собственном клане?

Ишь, Оргрим-то ухмыляется… Глянул на красавицу снова – та смотрела прямо на него. Взгляды их встретились…

– Дрека! – позвали из темноты.

Красавица вздрогнула, отвернулась. Дуротан заморгал, будто просыпаясь.

– Дрека, – повторил задумчиво.

Вот оно в чем дело – неудивительно, что не узнал.

– Нет, Оргрим, она не прирожденный боец – она стала бойцом.

Дрека родилась болезненной, бледненькой, с кожей желтушно-смугловатой, а не здоровой густой смуглоты оттенка древесной коры, как обычно у орков. Большую часть Дуротанова детства взрослые говорили о ней приглушенным шепотом, как о той, кто уже на пути к предкам. Его родители с горечью удивлялись, за что предки прокляли родителей Дреки, наделив столь слабым ребенком.

А как раз после того разговора в семье вождя Дрека с родителями перебралась на край стойбища, и Дуротан, занятый обычными хлопотами, почти ее и не видел.

Дрека отрезала пару кусков мяса, принесла семье. А, вон ее родители, сидят рядом с двумя подростками – на вид здоровыми и сильными. Чувствуя взгляд, Дрека повернулась, посмотрела в ответ – открыто, прямо, глаз не отвела. Выпрямилась горделиво – попробуй, глянь-ка на меня теперь с жалостью и состраданием!

Ну уж теперь какие там жалось и сострадание.

Милость духов, целительное мастерство шаманов и сила воли, так и пылавшая в ее карих глазах, сумели превратить хилое дитя в образец оркской красоты – яркой, безупречной.

Оргрим пихнул локтем в бок, и Дуротан выдохнул громко, удивленно. Повернулся к другу рассерженно.

– Да не глазей ты так, а то так и хочется чем рот заткнуть, так раззявился, – пробурчал Оргрим.

Тот и сам понял, что уставился как невежа, а окружающие уже понимающе ухмыляются. Дуротан отвернулся, притворяясь увлеченным праздником, и до конца его на Дреку и не глянул.

Ночью она пришла в его сон. А когда проснулся, твердо знал: Дрека достанется ему, Дуротану.

Разве он не наследник вождя одного из самых горделивых и могучих кланов?

– Нет, – сказала Дрека.

Дуротан глянул ошеломленно. Как так?

Ведь с самого утра пришел, позвал на охоту – вдвоем. Оба понимали: когда мужчина и женщина охотятся вместе, это ритуал ухаживания, соединения судеб. И вдруг такой отказ?

Так неожиданно… что сказать-то теперь? Смотрит без малого с презрением, губы у мелких клыков искривились в усмешке.

– Почему? – выдавил наконец Дуротан.

– Я еще не в возрасте.

Сказала так, что ясно: это не объяснение, а предлог. Но Дуротана так просто не отошьешь.

– Да, я тебя звал на охоту, желая ухаживать за тобой, – сказал прямо и грубо. – Но если ты еще не в возрасте – значит, не в возрасте. Тем не менее я был бы рад охотиться с тобой. Пусть это будет просто охота двух могучих воинов.

Теперь настал черед Дреки удивляться. Наверное, ожидала, что Дуротан или станет упорно гнуть свое, или уйдет разозленный.

– Я… – выговорила она и запнулась.

Но улыбнулась вдруг и сказала, усмехаясь:

– Да, я пойду на эту охоту, Дуротан, сын Гарада, вождя клана Северного Волка.

Дуротан никогда еще не был таким счастливым. Как не похоже на обычную охоту! Пошли быстро, широким шагом – почти бегом. Натренировавшись с Оргримом, Дуротан стал редкостно вынослив и поначалу удивлялся: выдержит ли она? Но Дрека, рожденная такой слабой и ставшая такой сильной, не отставала. На ходу не разговаривали – а о чем говорить-то? Пошли на охоту, чтоб найти добычу, убить, принести клану, – молча, спокойно, уверенно.

Когда вышли из лесу, замедлил шаг и принялся изучать следы. Без снега на земле читать следы непросто. Ho Дуротан знал, как искать их: вот примятая трава, сломанные ветки на кусте, вмятины, пусть слабые, в земле.

– Копытни, – объявил он, вставая и глядя туда, куда, по его догадке, ушло стадо.

Дрека же по-прежнему сидела на корточках, осторожно раздвигая палую листву.

– Один ранен.

– Я не заметил крови.

Она покачала головой.

– Крови нет, но отпечатки как у раненого, смотри, – и показала на цепочку следов.

Дуротан глянул, недоумевая, это почему раненый? Покачал головой в сомнении.

– Нет, нет, не этот отпечаток – вон тот и следующий.

Шагнула осторожно – и внезапно Дуротан понял, в чем дело: отпечатки одной ноги были мельче, чем остальных. Зверь хромал.

Глянул на нее, весь – обожание. Она покраснела.

– Да это легко. Ты и сам бы догадался.

– Не-а, – признался честно. – Не догадался бы. Отпечатки-то я видел, но поленился рассмотреть внимательнее. А ты – рассмотрела. Когда-нибудь станешь великолепным охотником.

Она выпрямилась горделиво, глянула, улыбаясь, и будто теплая, мягкая сила потекла в Дуротановых жилах. Не в обычае у него было молиться, но, глядя на девушку, взмолился: «О духи, пусть эта женщина будет благосклонна ко мне!»

По следу шли, как стая волков. Дуротан уступил лидерство – Дрека читала следы не хуже.

Вместе они прекрасно дополняли друг друга. У него глаза зорче, но она внимательнее.

Глядя на следы, обогнули пригорок. Интересно, каково драться рядом с нею?

Воздух разорвало рычание. Огромный черный волк, припавший к туше копытня – того самого, хромого, развернулся к пришельцам. Невыносимо долгое мгновение трое хищников глядели друг на друга, недвижимые. Но не успел могучий зверь изготовиться к прыжку, как прыгнул Дуротан.

Секира взвилась птицей, будто сама по себе, упала, впилась глубоко в тулово, но желтые клыки с хрустом сомкнулись на руке. Взорвалась, вспыхнула огненно-белая боль! Но Дуротан вырвал руку из пасти. На этот раз тяжелей поднимать секиру – из руки хлещет кровь. Волк уставился на Дуротана, глаза в глаза, ярость в желтых зрачках, пасть распялена ревом, вонь тухлого мяса – жаркой волной.

И вдруг, за мгновение до того, как огромные челюсти сомкнулись на шее, он услышал боевой клич. Краем глаза уловил движение – Дрека прыгнула с копьем наперевес. Длинное изукрашенное оружие пронзило зверя. Тот мотнул головой.

В этот же миг Дуротан взмахнул секирой и ударил изо всех сил. И почувствовал: лезвие прорубило тело, ушло вниз, в землю, так глубоко, что и вытянуть сразу не смог.

Ступил назад, дыша тяжело. Дрека встала рядом. Чувствовал ее жар, ее азарт, страсть к охоте – столь же сильную и яркую, как и у него. Стоя рядом, они смотрели на могучего зверя, удивляясь, что еще живы, ведь, застигнутые врасплох, победили тварь, с которой обычно могли совладать лишь несколько испытанных и умелых охотников. Враг лежал, подтекая кровью, рассеченный надвое Дуротановой секирой, а сердце его было пробито копьем Дреки. Дуротан понял, что и определить не может, кто именно нанес по-настоящему смертельный удар, и от этого смешно и нелепо обрадовался.

И плюхнулся наземь.

Тут же Дрека взялась за располосованную руку. Принялась промывать, ворча под нос, когда кровь все не унималась. Смазала целительным бальзамом, забинтовала туго, размешала в воде горькие травы и заставила выпить. Вскоре Дуротанова голова перестала кружиться.

– Спасибо, – выговорил спокойно.

Она кивнула, не глядя, но уголок губ тронула усмешка.

– Что такого смешного? Я не устоял на ногах, да?

Голос его прозвучал с неожиданной грубостью, и она глянула удивленно, настороженно.

– Вовсе нет. Ты храбро бился. Многие бросили бы оружие после такого укуса.

Слова оказались неожиданно приятны – ведь не лесть, просто правда.

– Тогда… что ж тебя позабавило?

Она улыбнулась, не отводя глаз.

– Я знаю кое-что, чего ты не знаешь. Но после нашей охоты, думаю, сказать можно.

– Я польщен такой честью, – ответил он, тоже улыбаясь.

– Я сказала вчера, что еще не в возрасте для брачной охоты.

– Да.

– Ну… возраст мой наступит скоро.

– Понимаю, – сказал он, хотя вовсе и не понял. – Так когда ты придешь в возраст?

– Сегодня, – ответила она просто, улыбаясь еще безмятежнее.

Одно долгое, странное, слитное мгновение он глядел на нее молча, затем, не говоря ни слова, притянул к себе и поцеловал.

Талгат уже довольно долго наблюдал за орками и отступил, лишь когда их зверская похоть оскорбила чувства. Бытие ман’ари куда разумнее.

Кроме женственных длиннохвостых созданий с кожистыми крыльями, ман’ари утоляли похоть не совокуплениями, а насилием. Насилие – совершеннее и проще. Талгат умертвил бы обоих звероподобных тварей на месте, но господин строго приказал не вмешиваться. Если эти двое не вернутся в клан, начнется суматоха, поиски, расспросы. Хотя они – лишь ничтожные мошки, мошки тоже могут стать изрядной неприятностью. Кил’джеден приказал лишь наблюдать и исследовать, ничего больше. Раз приказал – так Талгат и сделает.

– Месть – это плод. Он сладок, если дать ему вызреть как следует, – сказал Кил’джеден.

За долгие годы он не раз отчаивался отыскать беглых эредаров. А теперь, пока Талгат докладывал, все больше росли уверенность и радость Кил’джедена.

Талгат послужил хорошо. Понаблюдал за жалкими «городами», сотворенными когда-то могущественным Веленом и кучкой его беглых соратников. Понаблюдал, как они жили, охотясь, словно звероподобные твари, которых называли орками, как возделывали землю, своими руками кладя в нее зерна. Наблюдал, как торговали с заросшими мясом, едва способными к речи тварями, обходясь с ними со смехотворной вежливостью. Кое-какие отзвуки былой силы еще ощущались в их постройках и делах, но владыка Кил’джеден точно порадуется, узнав, как низко пал его бывший Друг.

Дренеи – вот как они звали себя теперь. Изгнанники. И мир свой назвали Дренор.

Владыка Кил’джеден удивителен в желаниях.

Хочет знать как можно больше про орков, а не про нынешнего Велена. Как организованы орки, каковы их обычаи, кто их вожди и как те достигают власти, что важно отдельному орку и целому их клану?

Работа Талгата была не рассуждать, но попросту докладывать об увиденном – и он старался как мог. Когда наконец Кил’джеден вызнал все выведанное Талгатом, вплоть до имен обеих тварей, спаривавшихся после охоты, исполнился, пусть и ненадолго, удовлетворенной радости.

Наконец-то месть найдет свою цель. Велен и его выскочки понесут наказание. Но не в виде скорой смерти от армии преображенных эредаров, превращающей их в кровавые клочья. Это было бы слишком милосердно. Кил’джеден хотел их смерти, но перед тем хотел их полного, абсолютного, чудовищного унижения. Хотел медленно, сладко раздавить, будто насекомое сапогом.

И теперь знал, как это сделать.

Глава 6

Уроки того времени были жестокими, ценою их стали кровь, муки и смерть. Но едва не принесшее нам гибель нас и спасло. Мы выжили благодаря единству. Раньше каждый клан стоял за себя, каждый орк был свирепо и беззаветно предан своему клану и никому другому. То, ради чего мы объединились и против кого дрались – ужасная, едва ли не роковая ошибка. Мы еще платим за нее.

И поколения после меня еще заплатят. Но само единство – это сила и великое достижение. Знание о силе единства я вынес из пепла нашего прошлого. Именно потому я говорил с вождями столь многих и разных народов, желая объединиться с ними ради цели, которой можно гордиться.

Единство и согласие – вот горький урок прошлого, и я крепко его усвоил.

Довольный и отчасти гордый собою Нер’зул глянул на сумеречное небо. Да, закат сегодня на славу. Не иначе предки довольны.

Вот и прошел очередной Кош’харг. Как-то очень уж скоро стали они сменять друг друга. И на каждом отмечают и радостное, и горестное.

Старая подруга Кашур отправилась к предкам.

Ее клан, Северные Волки, очень ее уважал. Матерью звали. По рассказам, умерла, сражаясь. Захотела на охоту – впервые за многие годы. Северные Волки охотились на копытней, она – в первых рядах охотников. Копытень затоптал ее насмерть, никто и помешать не успел. Но теперь клан, оплакивая гибель, и праздновал: отмечал ее долгую жизнь и то, как решила расстаться с нею.

Такой уж оркский обычай. Интересно, суждено ли увидеться?.. Ох, неразумный старик. Если посчитает нужным, конечно, явит себя. Для шамана смерть – не юдоль скорби, как для прочих орков, ибо шаманы могут видеть тех, кого любили при жизни, причаститься их мудрости, разделить чувства.

Смерть Кашур стала лишь первым горем, постигшим клан Северного Волка между равноденствиями. Погиб их вождь, Гарад. Обманчиво ясным летним днем охотничья партия натолкнулась на трех огров с их чудовищным повелителем, гронном. Огры глупы, но очень свирепы, а гронн – искусный, коварный враг. Орки победили, но заплатили тяжкую цену. Вопреки усилиям лекарей, и Гарад, и еще несколько орков скончались в тот черный день.

Но с горечью потери вождя – уважаемого и ценимого Нер’зулом – пришла и радость видеть новую молодую силу, получившую предназначенное. Кашур хорошо отзывалась о молодом Дуротане, и, судя по всему, из него выйдет неплохой вождь. Нер’зул был на церемонии именования вождя и заметил симпатичную, весьма свирепую с виду девушку, поглядывавшую на Дуротана с интересом куда большим, чем прочие сородичи.

Несомненно, к следующему Кош’харгу прелестная Дрека станет супругой нового вождя Северных Волков.

Вздохнул, перебирая картины в памяти, пока в глаза лился роскошный свет заката. Эх, годы…

Приходят, уходят, приносят благословения – и требуют платы.

Все, пора возвращаться к хижине, где долго жил со своей подругой Рулкан. Уже несколько лет тому назад она ушла к предкам. Теперь приходила время от времени – не делиться мудростью, но наполнять сердце нежностью, раскрывая его для чужих печалей и горестей. Так скучно без ее порывистого смеха, ее тепла рядом ночной порой.

Возможно, этой ночью она придет в снах…

Приготовил снадобье, напевая вполголоса, выпил. Зелье не вызывало видений – предки явят себя, лишь если захотят. Временами являлись вовсе неожиданно и в самых неподходящих местах. Но за много лет он узнал: есть травы, открывающие душу спящего, и если спящий одарен способностью видеть духов, поутру он яснее помнит привидевшееся.

Нер’зул закрыл глаза, засыпая, и тут же снова открыл их, уже в яви сна. Вместе с возлюбленной Рулкан он стоял на вершине горы. Сперва подумал: смотрят вместе на закат, но понял вдруг – солнце не опускается в ночную дрему, напротив, сейчас рассвет, изукрасивший небо пышными красками, яркими оттенками алого, пунцового, кровавого, будоражащими, а не успокаивающими и умиротворяющими. И сердце старого шамана забилось учащенно.

Рулкан повернулась к нему, улыбаясь, и заговорила – впервые с тех пор, как вдохнула в последний раз воздух мира живых.

– Нер’зул, мой супруг, это начало нового.

Он охнул, вздрогнув, в груди защемило от любви, от нежности. Душу затопило радостное возбуждение, рожденное удивительными красками рассвета.

– Начало нового?

– Ты хорошо вел наших охотников, но теперь настало время найти корни, углубить старые тропы и протоптать их дальше – ради блага всех орков.

Неловкая мысль, почти подозрение, вдруг родилась. Рулкан не была шаманом, не была вождем. Была просто Рулкан – и этого Нер’зулу хватало с лихвой. Отчего ж она, никогда не повелевавшая в жизни, вдруг заговорила столь властно?

Но, разозленный своим же неверием, Нер’зул подозрение отогнал. Ведь он пока еще не дух, а всего лишь кровь и плоть. Он понимал суть и повадки духов лучше прочих, но знал: не понимает еще очень, очень многого и не поймет, пока не станет духом сам. В самом деле, почему бы Рулкан не вещать от имени всех предков?

– Я готов слушать.

– Я знала: ты послушаешь, – сказала она, улыбаясь. – Впереди у орков трудные, опасные времена. Раньше мы сходились вместе лишь на Кош’харг. Чтобы выжить, оркам нельзя быть настолько разобщенными.

Рулкан посмотрела на рассветное солнце – грустно, задумчиво. Старому шаману так захотелось обнять ее, утешить, чтоб она рассказала, поделилась печалью – как всегда при жизни. Но теперь он не в силах ни прикоснуться к ней, ни заставить говорить. Поэтому сидел молча, упиваясь ее красотой, изнемогая от желания услышать ее голос.

– На лице этого мира есть грязь, – сказала она спокойно. – Ее нужно убрать.

– Скажи, что это, и я исполню, – ревностно поклялся Нер’зул. – Я всегда чтил заветы предков.

Она повернулась, отыскивая его взгляд, а за спиной все ярче разгоралось восходящее солнце.

– Когда грязь исчезнет, наш народ станет еще величественней и горделивее, станет сильным, овладеет новым могуществом. Мир ляжет к нашим ногам. И ты, Нер’зул, поведешь народ.

Прозвучало в ее голосе странное, отчего больно вздрогнуло сердце старика. Ведь он и так был могуществен. Его клан – клан Призрачной Луны – уважал шамана так, что чуть не боготворил. Он считался главнейшим из орков, вождем вождей – по сути, если и не по имени. Но в сердце всколыхнулось желание власти еще большей. Всколыхнулся и страх – темный, стыдный, но его можно и должно было преодолеть.

– И что же за грязь, что за угрозу нужно уничтожить, прежде чем орки завладеют причитающимся им по праву?

Рулкан рассказала.

– И что это значит? – спросил Дуротан за трапезой, разделенной с двумя, которым доверял больше всего: Дрекой, невестой, после церемонии на будущее полнолуние – женой, и Дрек’Таром, новым главным шаманом клана.

Дуротан вместе со всеми оплакал смерть Кашур. Но чувствовал нутром: в этот день она и хотела умереть, хотела хорошей смерти. Ее не хватало клану – но Дрек’Тар скоро зарекомендовал себя достойным преемником. Не поддаваясь горю, участвовал в охотах, возглавляя шаманов клана. Кашур бы гордилась им. Теперь все трое вкушали трапезу в шатре Дуротанова отца, павшего в битве с ограми и гронном и оставившего сыну власть над племенем.

Дуротан озадачился письмом, что принес тощий, измученный гонец на тощем, измученном черном волке. Перечитывал снова и снова, поедая кашу из крови и разваренных зерен.

Шаман Нер’зул приветствует Дуротана, вождя клана Северного Волка. Предки принесли мне известие, касающееся всех орков, а не только моего клана. На двенадцатый день этой луны я хочу говорить со всеми вождями кланов и всеми главными шаманами. Идите к подножию священной горы, о еде и питье позабочусь я. Если не придете, я приму это как знак безразличия к судьбе нашего народа и поступлю соответственно. Прости мне мой тон, но дело исключительной важности. Пришли ответ с моим гонцом.

Дуротан заставил гонца ждать, пока обсуждали письмо. Гонец злился, но все же согласился подождать немного. Возможно, аромат свежесваренной каши, плывший от большого котла, помог убедить его.

– И я не понимаю, – признался Дрек’Тар. – Видно, Нер’зул считает дело крайне важным. Подобное никогда не случалось вне Кош’харга. Главный шаман всегда созывает шаманов, чтоб и предки, буде кто пожелает, смогли участвовать в совете мудрейших. Но такое происходит лишь на Кош’харге. И я никогда не слыхал, чтоб кто-нибудь созывал вождей. Но я знаю Нер’зула всю мою жизнь. Он могучий и мудрый. Если уж предки решат рассказать об угрозе для всех нас, несомненно, говорить они будут через него.

– Звать вас, будто щенков, по свистку, – чуть ли не прорычала Дрека. – Мне это не нравится. Смердит высокомерием.

– Что да, то да, – согласился Дуротан.

И ему кровь бросилась в голову, когда прочел.

Так грубо! Поначалу хотел отказаться, но, перечитав, разглядел за высокомерными словами суть.

Старый орк очень обеспокоен. И чтобы выяснить, чем именно, пары дней скачки не жалко.

Дрека смотрела, сощурившись. Он глянул в ответ, улыбаясь.

– Я поеду, и все мои шаманы со мной.

– И я с тобой!

– Думаю, лучше будет, если…

– Я – Дрека, дочь Келкара, сына Ракиша! Я – твоя нареченная, и скоро твоя жена на всю жизнь! Ты не можешь запретить мне ехать с тобой!

Дуротан запрокинул голову и захохотал, счастливый, – такая страсть, такая сила! Правильно выбрал! Вот какая мощь, какой огонь от родившейся такой слабой! С ней во главе клан Северного Волка расцветет.

– Ну, тогда зови гонца, если он уже доел, – согласился Дуротан миролюбиво и весело. – Скажи ему, мы придем на странную Нер’зулову встречу, но лучше б ей и вправду оказаться очень, очень важной.

Шаман и вождь Северных Волков прибыли одними из первых. Нер’зул сам вышел приветствовать их, и, только глянув на шамана, Дуротан понял: спешили не зря. За немногие месяцы, прошедшие с последнего Кош’харга, шаман страшно постарел. Выглядел, будто долго не ел, – тонкий, ветхий, едва живой, будто выжженный изнутри.

А в глазах его поселился ужас. Взял Дуротана за плечи трясущимися руками, поблагодарил – искренне и страстно, будто за спасение.

Нет, тут не фальшивые игры в главенство, а самая настоящая тревога. Дуротан кивнул старому шаману, затем отправился смотреть, как устроились его люди.

Еще несколько часов, пока солнце медленно катилось к горизонту, на луга у подножия священной горы все собирались и собирались орки – будто на Кош’харг. Яркие флажки кланов трепетали на ветру. Дуротан улыбнулся, завидев символ клана Черной Горы – Оргримова клана. После того как стали взрослыми, они встречались куда реже – времени не хватало. Оргрим был на церемонии посвящения Дуротана в вожди, но потом они и не виделись. Дуротан наблюдал с удовольствием, как Оргрим вышагивает вслед за Черноруком, угрюмым и устрашающим вождем клана Черной Горы. Значит, теперь друг – второй по главенству в своем клане. Впрочем, неудивительно.

Дрека заметила, куда смотрит нареченный, рыкнула довольно. Они с Оргримом ладили, и Дуротан был благодарен судьбе за то, что двое самых дорогих ему существ оказались дружны.

Пока Чернорук говорил с Нер’зулом, Оргрим подмигнул Дуротану, ухмыляясь. Тот ухмыльнулся в ответ. Как скверно Нер’зул ни выглядел, и какие бы скверные новости ни приготовил, все же повод друзьям увидеться. Но Чернорук отошел от шамана, фыркнув, махнул Оргриму – за мной, дескать. Эх, досада – если Чернорук требует, чтоб Оргрим все время его сопровождал на странном сборище, так и не поговоришь толком.

Дрека, так хорошо понимавшая жениха, тронула его ладонь, сжала. Ничего не сказала – к чему слова. Дуротан посмотрел на нее, улыбнулся.

Тот же самый долговязый тощий гонец принес известие, что Нер’зул отложил встречу до завтра – некоторые прибудут ночью. Лагерь Северных Волков оказался меньше прочих – но и спокойнее. Походные палатки и шкуры привезли с собой, а гонец позаботился, чтобы хватало мяса, рыбы и плодов. Над костром медленно поворачивалась талбучья ляжка, ее дурманящий запах подхлестывал аппетит, пока орки наслаждались сырой рыбой. От клана Северного Волка прибыло одиннадцать: Дуротан с Дрекой, Дрек’Тар и восемь шаманов. Некоторые, на Дуротанов взгляд, сущие молокососы, но, хотя мастерство шаманов и росло со временем, всех, кому явились предки, уважали и почитали одинаково.

У края светлого круга, отбрасываемого костром, появился чей-то силуэт. Дуротан поднялся во весь внушительный рост – на случай, если гость перепил и захотел подраться. Но затем изменившийся ветер донес Оргримов запах, и Дуротан рассмеялся.

– Заходи, дружище!

Обнялись, пошлепали друг друга по спинам.

Хоть ростом и равный Дуротану, Оргрим был шире и крепче – как и в детстве. Второй по старшинству в клане Черной Горы, хм… Неужто кто-то в чем-то может Оргрима превзойти?

Оргрим хлопнул друга по плечу.

– Немного вас тут, но пахнет лучше, чем у других! – заметил, крякнув, глядя на жарящееся мясо и жадно втягивая запах.

– Ну, так отдери кус и оставь заботы за плечами, – предложила Дрека.

– Охотно, если б время позволяло. – Оргрим вздохнул. – Для меня было бы большой честью, если б вождь Северных Волков прогулялся со мной немного.

– Ладно, прогуляемся.

Шли от лагеря, пока огни костров не превратились в мерцающих вдалеке светляков. Теперь можно не опасаться чужих ушей и глаз. Оба как следует принюхались, молчаливо, с терпением прирожденных охотников выжидая, не появится ли кто.

– Чернорук не хотел, чтоб мы ехали к шаману, – сообщил наконец Оргрим. – Говорил: унизительно это, бежать, как щенки, по крику старика.

– Мы с Дрекой тоже так посчитали. Но, придя, я увидел лицо Нер’зула – и рад, что пришел. Ты его тоже видел.

– Да я-то увидел тоже. – Оргрим фыркнул презрительно. – Но когда я из нашего лагеря уходил, Чернорук еще бесновался, шамана клял. Наш вождь не видит того, что видим мы с тобой.

Дуротан не стал говорить плохое про вождя чужого клана, хотя большинству он не нравился.

Ведь могучий орк в самом расцвете сил, больше и сильнее любого – Дуротан таких огромных не видел. И не глупый вовсе. Но от него прямо зло берет. Впрочем, так или иначе, язык лучше придержать.

– Даже в темноте я вижу, как тебе хочется высказаться и как ты себя сдерживаешь, – сказал Оргрим спокойно. – Тут слова не нужны, я и так понимаю, что ты мог бы сказать. Он – мой вождь, я поклялся ему в верности и клятвы не нарушу. Но меня терзают опасения.

– Тебя? – спросил Дуротан удивленно.

– Верность говорит мне одно, ум и сердце – другое. Желаю тебе никогда не оказаться в таком положении. Как его правая рука, я могу временами смягчить его дух – но не слишком. Он – глава клана, он – сила и власть. Остается лишь надеяться, что когда-нибудь он начнет слушать других и перестанет нянчиться со своей больной гордостью.

Что ж, остается в самом деле лишь надеяться.

Если дела так же страшны, как Нер’зулово лицо, не хватало только, чтоб вождь одного из сильнейших кланов вел себя, будто балованное дитя.

Наконец Дуротан заметил оружие, висящее за спиной Оргрима, и сказал с гордостью и горечью:

– Ты носишь Молот Рока? Я не знал, что твой отец ушел к предкам.

– Он умер доблестно, – ответил Оргрим.

И, поколебавшись, спросил:

– Помнишь тот день, когда нас погнал огр, а дренеи пришли на помощь?

– Никогда не забывал и не забуду.

– Их пророк говорил про то время, когда я получу Молот Рока. А я так мечтал владеть им, нести его на охоту. Но тогда я впервые понял – я имею в виду, по-настоящему понял, – что день, когда Молот станет моим, это день, когда я останусь без отца.

Отстегнул Молот, поднял, взмахнул, будто танцор у костра, – плавное равновесие ловкости, мощи, грации. Лунный свет играл на сильных мышцах, оттенял движения – ударить, уклониться, замахнуться, прыгнуть. Наконец, дыша тяжело и роняя капли пота, Оргрим вложил на место легендарное оружие.

– Чудо-оружие, – сказал Оргрим тихо. – Оружие пророчества, могучее и несокрушимое, гордость моего рода. Но я б расколол его на тысячу кусков, лишь бы только вернуть отца.

Молча Оргрим повернулся и зашагал к мерцающим вдалеке огням. Дуротан следом не пошел.

Долго еще сидел, глядя на звезды, чувствуя самым нутром, что назавтра мир, какой он видел до сих пор, исчезнет навсегда, сменится другим, невиданным и страшным.