Текст книги "Королевство Русь. Древняя Русь глазами западных историков"

При этом только часть англо-американских авторов вскользь говорит о неких славянских потестарных структурах, которые, по всей вероятности, могли быть предшественниками древнерусской государственности, и о том, что и до, и после начала правления варяжских князей местные славянские и финно-угорские племена управлялись по своим принципам своими племенными старейшинами¹¹¹.

Так, Р. Пайпс считает, что сообщества славян были объединены в «миры», основанные на почитании общих богов. Совокупность «миров» формировала племя, в котором власть принадлежала старейшинам¹¹², а С. Франклин и Дж. Шепард отмечают, что, согласно византийским источникам, к 860 г. на Руси уже были князья и старейшины¹¹³, а также шаманы, которые часто были могущественнее правителей¹¹⁴. Они также отмечают, что славяне, жившие в расположенных рядом поселениях, осознавали свое родство и необходимость коллективной обороны. Но изолированность этих поселений, их разбросанность на большой территории не способствовали появлению общественно-политических структур¹¹⁵. Т. Нунен же указывает на то, что существующие источники практически ничего не сообщают о славянских предгосударственных структурах: «Авторы Повести временных лет практически ничего не сообщают о политической структуре восточных славян до появления Киевского государства. До некоторой степени это можно объяснить незнанием. В то же время эти авторы, скорее всего, намеренно скрывали информацию о правителях Руси до Рюриковичей. Летописцы упоминают некоторые восточнославянские племена, однако мы не знаем, когда и как эти племена появились, а также какую роль они играли в восточнославянском сообществе. Также в летописях упомянут древлянский князь Мал, „лучшие люди“ и старейшины древлянской столицы Искоростеня. Можно только догадываться, какую роль они играли и какие функции исполняли. Короче говоря, крайне мало можно сказать о политической организации восточнославянских земледельцев, которые постепенно заселяли лесную и лесостепную зоны…»¹¹⁶

Более детально описывает предгосударственные структуры восточных славян американский историк У. Хэнак. По его мнению, до призвания варягов на Руси уже в VII–VIII вв. существовали князья, которые были потомками племенных и клановых лидеров и которые стали ядром потомственного класса территориальной знати, воеводы – военные вожди, – и вече, которое изначально было общим собранием клана или племени, но, с появлением торговых «градов», превратилось в консультативный орган городского управления с административными, религиозными и законодательными функциями¹¹⁷. Появление «градов» способствовало и изменению роли князей: они стали оставлять традиционную роль патриархального главы племени или клана и становились правителями определенных регионов, с центрами в торговых горо-дах¹¹⁸. При этом, однако, исследователь отмечает, что титул «князь», хоть и был знаком восточным славянам, практически не использовался, а в восточнославянской среде не возникло собственных правящих родов¹¹⁹. Вся власть была сосредоточена в руках военной аристократии – воевод, которые охраняли «грады» и торговые пути. Что касается веча, то оно, по мнению У. Хэнака, только мешало формированию единого общерусского политического союза, так как уходило корнями в родоплеменную организацию и не могло возвыситься над интересами отдельных политических групп¹²⁰. Также он отмечает, что славянские «грады» и племенные центры могли сохранять традиционные социально-политические структуры и институты, пока не выступали против интересов Рюриковичей. Однако восстания в восточнославянской среде побудили князя Олега ускорить процесс политического и экономического подчинения сельской округи созданным им военным центрам, в которые он назначал знатных варягов и бояр. Это привело к распаду славянских племен, и, в отсутствие стабильных территориальных политий, князь смог предохранить себя от возможного появления независимых славянских объединений в будущем. Возникшая в итоге структура была гетерогенной политической общностью, связь которой с Киевом обеспечивалась личными качествами и военной силой киевского князя, его способностью держать данников под контролем¹²¹. Завершился процесс инкорпорации славянских земель в киевское государство при княгине Ольге, хотя после разделения князем Святославом русских земель между своими сыновьями славяне смогли снова ненадолго выйти из-под контроля Рюриковичей¹²². Таким образом, делает вывод У. Хэнак, можно говорить о том, что ко времени начала правления князя Владимира норманны играли заметную роль в консолидации восточнославянских племен в слабо организованное государство, при этом единоличное правление Рюриковичей было ограничено столкновениями с противоборствующими варяжскими кланами¹²³. Вообще же, считает автор, государство Рюриковичей с самого его основания около 860 г. держалось на слабых политико-экономических связях с восточными славянами и другими племенами¹²⁴.

П.Б. Голден, ссылаясь на ибн-Хаукаля, пишет о трех независимых образованиях русов, предшествовавших Киевской Руси: Куяба (Киев), Славия (Новгород) и Артания. По его мнению, существовали также и другие центры¹²⁵.

Таким образом, делая обобщающий вывод по вышеизложенным взглядам, стоит еще раз отметить, что практически все представленные англо-американские авторы придерживаются «торговой» концепции возникновения Древнерусского государства. Но при этом главной торговой артерией признается не летописный Днепр, а Волга, которая была перевалочным пунктом для поступления среднеазиатского и ближневосточного серебра на Русь и далее, в Северную и Центральную Европу. «Торговую» концепцию у некоторых авторов (Д. Кристиан, У. Хэнак, Р. Пайпс, отчасти – Дж. Шепард, П.Б. Голден и К. Раффенспергер) дополняет концепция городов-государств, «градов», внутри которых формировались первичные протогосударственные институты. Д. Кристиан прямо пишет, что Русь была «конфедерацией городов-государств»¹²⁶.

Кроме того, многие авторы (У. Хэнак, Т. Нунен, Дж. Мартин, Дж. Шепард, С. Франклин) отмечают, что существенную роль в формировании Древней Руси сыграли и потестарные структуры, которые существовали в среде славянского населения еще до прихода русов-скандинавов, а именно князья и старейшины (С. Франклин и Дж. Шепард, Т. Нунен, Дж. Мартин), воеводы и вече (У. Хэнак), шаманы (С. Франклин и Дж. Шепард).

Что касается этнического состава Древнерусского государства, то все исследователи отмечают его полиэтничность. Основным населением были славянские и финские племена, а политическое господство принадлежало русам, которые были выходцами из Скандинавии, по мнению большинства рассматриваемых авторов. Лишь П.Б. Голден склонен видеть в русах многонациональный конгломерат торговцев и наемников. Кроме того, Дж. Мартин отмечает иранский элемент, считая полян славянизированными иранцами, хотя и не приводит этому никаких доказательств¹²⁷. При этом исследователи не следуют слепо рассказу Повести временных лет о призвании варягов во главе с Рюриком для управления Русью, отмечая, что и до образования Киевской Руси существовало некое потестарное образование – Русский каганат, просуществовавший, по мнению некоторых, как минимум до 920—940-х гг. Каганат был основан пришельцами-скандинавами, которые копировали институты и титулатуру Хазарии: «Русы заимствовали политическую культуру хазар, включая дуальное правление, титул кагана и символ власти в виде трезубца»¹²⁸. Некоторые авторы (П.Б. Голден, У. Хэнак, Т. Нунен) полагают также, что существовали и другие центры власти, созданные русами и независимые от Русского каганата и, позднее, от Киевской Руси.

Вообще, Хазарский каганат общепризнанно выступает одним из центров влияния на формирующееся Древнерусское государство. Так, например, Т. Нунен отмечает, что именно от хазар Владимир Святой позаимствовал идею церковной десятины (в Хазарии ею облагались купцы, приезжавшие торговать в Итиль), незнакомой в Византии¹²⁹. Другим таким центром была, в силу происхождения русской элиты, Скандинавия, которая, на протяжении определенного времени, также служила источником пополнения живой силы для различных политий русов, в том числе Киевской Руси. В дальнейшем уничтоженный Хазарский каганат в качестве центра влияния сменила Византия. П. Андерсон даже считает, что на Руси сложилась бледная копия западного германо-римского симбиоза: правители и элита были шведами, а культура – письменность и религия – пришла из Византии¹³⁰.

Рассматривая развитие древнерусской государственности в X–XI вв., англо-американские исследователи, как правило, следуют традиционной хронологии событий. Этот период начинается рассмотрением княжения Олега и заканчивается со смертью Владимира Святого. При этом достоверность существования Олега признают не все. Например, М. Уиттоу считает, что упоминание в ПВЛ Олега, Аскольда и Дира не означает, что эти персонажи когда-либо существовали, не говоря уже о том, что они действительно совершали те деяния, которые приписывает им ПВЛ¹³¹, поскольку летопись, по его мнению, ненадежный источник¹³².

Другие авторы, однако, не считают Олега мифическим персонажем. Так, Р. Пайпс полагает, что захват Киева Олегом в 882 г. знаменовал собой завершение создания потестарного образования, которое контролировало две крайние точки «пути из варяг в греки» – Киев и Новгород. При этом выбор Киева в качестве княжеской резиденции был обусловлен, по мнению историка, необходимостью контролировать южный участок пути «из варяг в греки», который проходил по населенным кочевниками степям, сюда же стекалась дань со всей Руси, которая затем отправлялась в Константинополь¹³³. Т. Нунен также отмечает, что появление Олега на Среднем Днепре стало поворотным моментом, поскольку ознаменовало начало конца хазарского правления и начало Русского государства с центром в Киеве¹³⁴, хотя также пишет, что хазары владели Днепровским регионом примерно до 930-х гг., а в 945 г. в Киеве еще существовал Хазарский квартал¹³⁵. А Д.Д. Оболенский и вовсе называет Олега подлинным создателем Древнерусского государства¹³⁶.

Поход русов на Константинополь в 907 г. и последующий договор с Византией 911 г. описывается Д.Д. Оболенским как стремление Олега расширить влияние своей молодой державы, а договор 911 г., по его мнению, показывает, что и варяги – правители Руси – и их славянские подданные были втянуты в византийскую политическую орбиту путем торговли, дипломатии и личных контактов, которые также стимулировали и культурные контакты¹³⁷. Эти контакты, а также имперская и христианская пропаганда разрушали замкнутость русской элиты¹³⁸.

При этом среди исследователей нет единства по поводу аутентичности договора 911 г. и того, чьи интересы он выражал. Дж. Шепард считает, что он, судя по всему, включал князей как с севера, так и из Среднего Поднепровья. К. Раффенспергер полагает, что язык договоров 911 и 944 гг. и их специфичность показывают, что тексты их были скопированы в ПВЛ из более ранних версий, хотя можно предположить и другой вариант, учитывая, что позднее летописцы старались «улучшить» свои работы, чтобы показать связи Руси и Византии. Ссылаясь на Т.В. Рождественскую, К. Раффенспергер пишет, что договоры могли быть были добавлены в ПВЛ в конце XIV в., и, таким образом, соответствие содержащейся в них информации реалиям X в. вызывает сомнения, хотя они и отражают некоторые торговые и правовые реалии того времени, например нормы родосского морского права, которые содержатся в договоре 911 г.¹³⁹ Д. Кристиан полагает, что нападение на Византию 911 г. могло быть организовано Русским каганатом, и это показывает растущий интерес к торговым путям, ведущим из Балтики в Византию, что свидетельствует о переориентации интересов каганата¹⁴⁰. А М. Уиттоу вообще полагает, что договор не внушает доверия, поскольку упомянут в связи с деяниями Олега. Кроме того, в тексте не говорится о Киеве, а это может означать, по мнению исследователя, что договор был заключен не с русами Киева¹⁴¹.

Дальнейшее развитие Руси у рассматриваемых англоамериканских авторов связано с именами того же Олега и Игоря. При этом отмечается, что взаимоотношения этих двух персонажей древнерусской истории очень похожи на ту ситуацию, которая сложилась к X в. в Хазарском каганате, в котором при номинальном верховном правителе – кагане – существовал «заместитель» – бек/бег, в руках которого находилась вся полнота реальной власти. Как уже отмечалось выше, подобную систему «дуального» управления некоторые исследователи видят и на Руси. Д. Кристиан по этому поводу отмечает, что Игорь был первым князем Киева из рода Рюриковичей, который правил, возможно, при поддержке Олега: «Тот факт, что Олег не принадлежал к роду Рюриковичей, может свидетельствовать, что его положение было сходно с положением хазарского бека. Возможно также, что он был регентом во время малолетства Игоря. В этом случае не вполне ясно, когда и как Игорь утвердился в качестве независимого князя Киева. Возможно, данные ПВЛ отражают возвращение верховной власти сильным молодым князем от своего бека – Олега»¹⁴².

Т. Нунен также говорит о наличии у Игоря соправителя-бега, ссылаясь при этом на мнение О. Прицака. Но в отличие от Д. Кристиана Т. Нунен считает, что таким бегом был Свенельд. Он также отмечает, что о наличии у русов дуальной системы управления говорит Ибн Фадлан, однако тут же оговаривается, что к его сведениям следует подходить с осторожностью, поскольку он получил эти сведения через вторые руки¹⁴³. Однако, по его мнению, такая система если и существовала, то явно не в среде киевских русов, поскольку для такого вывода нет никаких доказательств¹⁴⁴.

С. Франклин и Дж. Шепард прямо не говорят о наличии такой системы, однако признают, что Олег, которого они отождествляют с Х-л-г-у хазаро-еврейских документов, был современником Игоря. Присутствие человека, имеющего возможность вести независимую от верховного правителя внешнюю политику – о чем свидетельствуют походы на Византию и Каспий, – говорит о том, что на Руси существовали и другие, помимо киевского, князья и вожди. Авторы также не отрицают возможность того, что Олег был соправителем Игоря¹⁴⁵, что до некоторой степени сближает их позицию с позицией Д. Кристиана. Дж. Шепард в другой своей статье также отмечает, что Олег и Игорь совместно организовали поход на Византию 941 г., который закончился поражением русов и заключением нового договора 944 г. Само наличие двух предводителей высокого ранга, по его мнению, может быть как раз отголоском «дуальной» системы управления, о которой упоминают Ибн Фадлан и ПВЛ¹⁴⁶. Сами тексты договоров 911 и 944 гг., согласно С. Франклину и Дж. Шепарду, также весьма показательны. В первом статус послов не указан, есть лишь смутный намек на то, что они посланы Олегом. Второй договор перечисляет двадцать пять имен, начиная с Игоря и членов его семьи. Затем идет список купцов, и увеличение их количества говорит о росте их значения и влияния. Этот список, по мнению авторов, отражает структуру, которая формируется вокруг определенного рода, который, однако, не господствует над ней: Игорь скорее «председательствует», а не господствует, что подтверждается наличием представителей у его жены, сына и племянников¹⁴⁷.

Начало и первая половина X в. – это время развития древнерусской государственности. Д.Д. Оболенский считал, что Древнерусское государство на Днепре появилось уже в начале X в., которое вскоре оказывается втянутым в византийскую орбиту. Культурные и личные контакты с византийцами, а также торговля, дипломатия и имперская пропаганда, по мнению исследователя, разрушали замкнутость древнерусской элиты¹⁴⁸. С этим мнением согласен и Д. Кристиан, который пишет, что к 900 г. викинги начали вытеснять хазар из Поднепровья, после чего начинается быстрый рост Киева, который, однако, не был столицей вплоть до 930-х гг.¹⁴⁹ М. Уиттоу также полагает, что Киевская Русь обязана своим появлением Византии: империи нужно было иметь сильного союзника на севере Черного моря. Волжские русы были слишком далеко, слишком тюркизированны и слишком сильно зависели от выгодной торговли с Востоком¹⁵⁰. Примитивная политическая организация русов Киева (князь, лично объезжающий свои владения и собирающий дань с покоренных племен) была той основой, с помощью которой правители Киева пытались убедить Византию признать их в качестве князей всей Руси. Это признание, в свою очередь, дало князьям Киева возможность создавать настоящие военно-политические структуры¹⁵¹.

Дж. Шепард, в отличие от своего учителя Д.Д. Оболенского и других вышеуказанных авторов, полагает, что центр Руси переместился в Среднее Поднепровье позднее: «Первые надежные свидетельства существования верховного лидера русов в районе Киева относятся к сыну Рюрика, Игорю, а он надежно засвидетельствован там около 940 г. Интересно отметить, что военно-политический локус Руси сместился к югу меньше чем через поколение после того, как первые северяне появились на Среднем Днепре. Это говорит о развитии византийских связей в торговле и богатстве, которое они могли принести. Но это также отражает уникальное состояние вещей: в Византии был широкий спрос на рабов, и для русов это было весьма удобно, поскольку, в отличие от прочих товаров, рабы могли сойти с кораблей и самостоятельно пройти мимо порогов. Другие риски, включая кочевников и возможные кораблекрушения, задевали интересы русов и требовали создания властных структур, которые бы занимались организацией сопровождения купцов и договаривались бы с византийскими властями. Эти структуры были необходимы и для обеспечения притока рабов, а также для противостояния сравнительно неплохо организованным и вооруженным славянам Среднего Поднепровья. Владея городами, которые возглавлялись князьями, они могли противостоять попыткам русов обложить их чрезмерной данью. Однако наиболее важной задачей для лидеров русов было дипломатическое или иное решение проблем с Хазарским каганатом»¹⁵².

По мнению Т. Нунена, формирование древнерусской государственности происходило по хазарскому образцу. Он отмечал, что князья русов знали об успехах хазар в строительстве сложной, многонациональной и мульти-конфессиональной империи, управляемой посредством административных, военных и правовых институтов, и хотели повторить их, стремясь создать похожую империю с центром в Киеве¹⁵³. Поэтому киевские князья стремились скопировать хазарскую модель, зная, что каганат процветал за счет торговли и дани, поэтому возникшая Киевская Русь также была центром оживленной торговли между исламским миром, Византией и Балтикой. Князья Киева полагали, что разнообразная экономика Руси не сможет процветать, если русские земли будут управляться безгосударственными племенами, которые ограничиваются своими местечковыми интересами. Великий князь Киева управлял гетерогенной, разноплеменной империей, в которой жили различные племена и кланы, исповедовавшие различные религии и имевшие различную экономику. Как и в Хазарии, международная торговля была хорошо развита и приносила большой доход при условии обеспечения мира и стабильности. Поэтому Киевская Русь и Хазарский каганат были фундаментально похожи, и успехи каганата подтверждали божественный мандат носителя титула¹⁵⁴.

С. Франклин и Дж. Шепард пишут, что из описания Руси, данного в трактате «Об управлении империей» Константина Багрянородного, и из текста договора 944 г. ясно, что верховный правитель Руси этого периода – Игорь – уже не похож на ту чисто номинальную фигуру правителя русов, которую описывал Ибн Фадлан. При этом, отмечают исследователи, создается впечатление коллективного управления Русью некоторым числом князей или вождей. Зимой они возглавляют дружины, занимающиеся сбором дани, но не все они базируются в Киеве¹⁵⁵.

Таким образом, всеми авторами вновь отмечается важность международной торговли в процессе развития древнерусской государственности, и это видно из договоров Руси и Византии, а также тот факт, что Киев Рюриковичей не был единственным центром власти на Руси. Как видно из вышеизложенного, многие исследователи считают, что по крайней мере до середины X в. можно говорить о существовании Русского каганата и полития волжских русов. Другие властные центры сохранялись и в более позднее время, как будет видно из дальнейшего. Особо отмечается роль князя Олега, который либо создал, либо укрепил Древнерусское государство и сделал важное политическое изменение, перенеся столицу в Киев.

Дальнейшее развитие древнерусской государственности связывается с Ольгой и ее реформами. «Княгиня Ольга, действуя как регент, предприняла меры по упорядочиванию выплат дани, а также разместила охотничьи заимки в местах обитания хищных птиц, которых, вместе с мехами, воском, медом и рабами, отправляли в Византию»¹⁵⁶, – пишет Дж. Шепард.

Проведенные Ольгой после убийства ее мужа – князя Игоря – реформы в области сбора дани отмечал также Т. Нунен. Он писал, что если до Ольги князю приходилось самому объезжать зимой подвластные ему племена, то при ней дань стала уплачиваться наместникам или представителям князя и стекаться в торговые посты или региональные центры¹⁵⁷. О зимнем полюдье князей русов пишут также С. Франклин и Дж. Шепард со ссылкой на Константина Багрянородного¹⁵⁸.

А У. Хэнак так описывает процесс формирования древнерусского государства в начале – середине X в.: «После подчинения Олегу древляне, северяне и радимичи еще сохраняли свои социально-политические институты, но он ускорил процесс политического и экономического подчинения сельской округи военным центром, что привело к распаду славянских племен, и в отсутствие стабильных территориальных политий он смог предохранить себя от возможного появления независимых славянских объединений в будущем. Возникшая в итоге структура была гетерогенной политической общностью, связь которой с Киевом обеспечивалась личными качествами и военной силой киевского князя, его способностью держать данников под контролем»¹⁵⁹. Ольга, по мнению исследователя, завершила процесс инкорпорации славянских земель в киевское государство и централизовала его администрацию, сконцентрировав власть вокруг рода Рюрика, хотя Святослав подорвал эти усилия, и славяне имели возможность выйти из-под контроля Рюриковичей¹⁶⁰.

Остальные авторы описывают внутреннюю деятельность Ольги примерно в том же ключе, следуя в основном летописному рассказу и уделяя ей не очень много внимания. С другой стороны, весьма подробно и обстоятельно описывается ее поездка в Константинополь, которая привела к ее крещению.

Дж. Шепард пишет, что Ольга ездила в Константинополь отчасти для того, чтобы подтвердить или улучшить условия договора 944 г. Она была представлена ко двору вместе с другими «княгинями, которые приходились ей родственницами, и своими придворными дамами», а также с «послами князей Росии и купцами»¹⁶¹. В ходе визита была крещена и взяла имя Елена в честь жены императора. Однако обратно на Русь Ольга-Елена вернулась без епископа, а осенью 959 г. просила императора Оттона I Саксонского прислать полноценную религиозную миссию. В конце концов был послан епископ Адальберт, однако вскоре он возвратился, назвав свою поездку напрасной. Оценить эти события, как полагает Дж. Шепард, трудно. Точная дата поездки Ольги не известна: традиционно называют 946 г., но и альтернативная точка зрения – 957 г. – также имеет свои преимущества, не в последнюю очередь из-за увязки сообщений русских и византийских источников. Ясно, однако, что поездка Ольги происходит на фоне экономического процветания и налаженной организации. Стабильность княжеской власти можно доказать тем, что она пережила все неурядицы 940-х гг., хотя в какой-то степени это стало возможным благодаря личным качествам Ольги. Концентрация богатства и оружия на Среднем Днепре также подтверждается находками в камерных захоронениях (chamber graves) под Киевом и Шестовицей. Погребенные в них снаряжались оружием и конской упряжью, а иногда лошадьми и рабынями для загробной жизни. А их участие в торговых операциях подтверждается наличием в захоронениях весов и гирь¹⁶².

Д.Д. Оболенский также не указывал точную дату поездки Ольги в Константинополь. Он писал, что она состоялась «между 946 и 960 гг…»¹⁶³, при этом ей были оказаны высокие почести, которые означали, что она сама и представляемая ей страна заняли высокое место в иерархии христианских народов, над которыми возвышался император Византии. Однако в 959 г. Ольга, по неизвестным причинам, отправила посольство к императору Оттону I с просьбой прислать на Русь епископа. Д.Д. Оболенский предлагает две возможные причины такого поворота: во-первых, ухудшившиеся отношения с императором из-за того, что Ольга не прислала наемников, рабов и воск, или, во-вторых, попытка создать собственную, независимую от Константинополя церковь по примеру болгарского царя Бориса. Как бы то ни было, историк отмечает, что Ольга была первым правителем Руси, который осознал, что только христианство позволит Руси занять место среди цивилизованных народов Европы¹⁶⁴. Но в X в. христианство олицетворяли две империи – Византия и Германия, и выбор для Руси стоял так: кому из них она в конечном счете присягнет на верность?¹⁶⁵ Ответ на этот вопрос был дан лишь при Владимире.

О значении поездки Ольги в Византию пишет и К. Раффенспергер, причем он отмечает не только ее религиозно-идеологическое, но и экономическое значение. Он пишет, что княгиню сопровождали различные спутники, включая сорок купцов, которые получили подарки от императора. Эти купцы представляли «правителей Руси», то есть, очевидно, различных князей русских городов, и были членами свиты Ольги. Когда она вернулась в Киев, византийский император попросил ее обеспечить приток товаров (рабы, воск, меха и воины), которые были необходимы Византии¹⁶⁶. Что же до крещения Ольги, К. Раффешпергер полагает, что это в какой-то степени исторический миф. Он указывает на наличие в ее свите священника Григория, и это говорит о том, что даже если она сама еще и не была христианкой, то активно интересовалась единой верой. Если разобраться в тексте летописи, то становится ясно, что этот священник не был послан императором сопровождать ее, как некоторые утверждают: Григорий не принимал участия в большинстве церемоний в честь Ольги, подвергаясь скрытому или явному остракизму, что позволяет предположить, что он был прислан из Рима или Германии. Присутствие невизантийского священника в свите Ольги могло быть скрытым намеком императору Византии, что она осознает, что имеет возможность выбора, и эту возможность изучает. На Руси есть свидетельства влияния невизантийского христианства, например церковь Святого Ильи в Киеве, а другим примером такого влияния может быть германское обозначение церкви, которое прижилось в старо-славянском¹⁶⁷. Другой факт, который показывает, что Ольга понимала возможность выбора между вариантами христианства, заключается в том, что сразу после возвращения в Киев она дистанцировалась от Византии, сначала отказавшись предоставить императору запрошенные им товары, а затем связавшись в 959 г. с германским императором Оттоном I по поводу присылки на Русь германского епископа¹⁶⁸. И хотя эта попытка наладить церковные связи с германским миром окончилась неудачно, очевидно из-за противодействия язычников, возглавляемых Святославом, важен сам факт попытки найти альтернативу византийскому христианству¹⁶⁹.

По мнению М. Уиттоу, принятие Ольги в императорскую семью было невероятным достижением киевского государства, которому не было еще и ста лет. Это также доказывает важность русско-византийских связей для обеих сторон. С другой стороны, Русь так и не была крещена при Ольге, и возможной причиной этому, по мнению историка, могло быть противодействие языческой «партии»¹⁷⁰.

Таким образом, мы видим, что деятельность Ольги достаточно высоко оценивается практически всеми исследователями. Ее действия помогли остановить распад Киевской Руси, а реформы системы налогообложения позволили стабилизировать внутреннюю ситуацию на Руси. Поездка в Константинополь и принятие крещения от византийского императора укрепили ее положение как правительницы государства, хотя, возможно, она и не смогла добиться всех целей (например, торгово-экономических), которые эта поездка преследовала.

Следующий период истории Древней Руси X в. неразрывно связан с именем князя-воина Святослава. Его деяния описаны многими из обозначенных авторов, однако, поскольку они в основном следуют рассказу летописи, мы не будем подробно на них останавливаться. Вместо этого рассмотрим причины военной активности Святослава и те последствия, к которым она привела.

Дж. Шепард пишет: «Основной целью Святослава было поддержать торговлю вдоль и между основными речными путями с помощью кочевников, которые бы поддерживали бы мир в степи. Центр его власти был близко к рынкам как „греков", так и Центральной Европы, где добывалось саксонское серебро. Святослав был не первый лидер русов, у которого был нюх на торговые операции, и, хотя он и перенял образ жизни кочевников и спал с седлом в головах, все же решил, что лучшие возможности для торговли связаны с Византией и Западной Европой, а не с традиционными восточными рынками. И если бы византийская армия не была на пике своего могущества, вполне могла бы появиться Дунайская Русь»¹⁷¹. Именно торговые интересы и подталкивали Святослава к ведению войн сначала с Хазарией и Волжской Булгарией, а затем с Болгарией и Византией¹⁷². Дж. Шепард и С. Франклин также отмечают, что Святослав действовал во многом в духе предшествующих походов русов, особенно отмечая схожесть с походом на Бердаа. Дунайский регион предлагал куда больше возможностей, чем Днепровский, поэтому Святослав попытался переместить туда центр своего государства¹⁷³.

В общих чертах повторяет общеизвестные события войны Святослава с Византией и Д.Д. Оболенский, но для нас более важно его замечание, что Святослав никогда не стремился ликвидировать достижения своей матери в распространении христианства, даже несмотря на то, что сам был язычником и вел войны с Византией¹⁷⁴. По мнению исследователя, большое влияние на Святослава оказывало его языческое варяжское окружение, которое и препятствовало христианизации Руси на протяжении всего его правления¹⁷⁵.

Р. Пайпс считал, что попытка Святослава перенести центр Руси на Дунай весьма показательна. По его мнению, это говорит о том, что правители Руси на самом деле мало интересовались своим государством, а причиной этому было то, что, как уже отмечалось выше, государство и элита – вожди и дружинники – не возникли напрямую из общества, которым они управляли¹⁷⁶.