Текст книги "Летний остров"

– Извини. Я один раз слышана твое выступление, читатель прислал мне запись.

Руби побледнела:

– Правда?

– Признаться, мне было ужасно больно. Ты сравнивала меня с кроликом: с виду милый и пушистый, но способен съесть свое потомство. – Нора рассмеялась. – Как бы то ни было, твои тексты показались мне остроумными, и это меня не удивило. Я никогда не сомневалась, что ты станешь писателем.

– Неужели?

– Ты была замечательной рассказчицей и обладала своеобразным взглядом на мир.

Руби судорожно сглотнула.

– Мне нравится писать. Наверное, у меня даже неплохо получается. В последнее время я подумывала, не написать ли книгу.

– Тебе стоит попробовать.

Дочь нервно прикусила губу, и Нора поняла, что переборщила.

– Извини, я не хотела…

– Все нормально, мама. Дело в том, что я уже набросала кое-что, но это слишком личное, о нас, о нашей семье. Я не хотела ранить… никого не хотела ранить.

В эту минуту Руби выглядела особенно, даже трогательно юной.

– Случается, что кому-то причиняют боль. Конечно, не стоит делать это нарочно, по невозможно прожить так, чтобы никогда никого не задеть. Иначе кончится тем, что ты вообще ни к кому не прикоснешься.

– Я не хотела причинить тебе боль, – тихо сказала Руби.

Ответить Нора не успела. Снаружи послышался звук подъехавшего автомобиля. Мотор смолк, хлопнула дверца. Руби повернула голову в сторону сада:

– Мы кого-то ждем?

– Нет.

На посыпанной гравием дорожке зашуршали шаги. Скрипнула и со стуком закрылась калитка. Гость поднялся по ступеням веранды и вышел на свет.

Глава 21

Нора потрясенно воззрилась на старшую дочь.

– Кэролайн? – прошептала она, ставя чашку на стол.

– Не может быть! – Руби бросилась к сестре и крепко обняла ее.

Девочки вместе на Летнем острове – Нора упивалась этим зрелищем. В прежние времена она бы подошла к дочерям, обняла их обеих по-семейному. Но когда-то она сделала выбор, определивший всю ее дальнейшую жизнь, и теперь могла лишь смотреть на них со стороны, словно через толстое стекло. Нора неловко поднялась и приблизилась, опираясь на костыли.

– Здравствуй, Каро, рада тебя видеть.

Кэролайн отстранилась от Руби и улыбнулась:

– Здравствуй, мама.

Ее улыбка казалась принужденной, но это было неудивительно. Кэролайн даже в детстве умела улыбаться, когда на душе у нее кошки скребли.

– Как здорово! – воскликнула Руби. – Старшая сестра приехала домой на ночной девичник. Такого не бывало с тех пор, как Миранда Мур справляла день рождения!

Нора оглядела дочь, освещенную приглушенным желтоватым сиянием. Как всегда, одета безукоризненно: белые льняные брюки, розовая шелковая блузка с кружевными гофрированными манжетами, ниспадающими вокруг тонких запястий. Ни один белокурый волосок не выбился из прически, ни одна крупица туши не упала с ресниц на бледную кожу под глазами. У Норы возникло ощущение, что они просто не посмели нарушить безукоризненный порядок.

И все-таки при всем внешнем совершенстве в облике Кэролайн чувствовалась некая тайная хрупкость. Серые глаза затопила молчаливая грусть.

Нора вдруг задалась вопросом, что привело сюда Кэролайн. Импульсивные поступки были не в ее характере, она даже походы в магазин планировала заранее и заносила в ежедневник. Без предупреждения приехать на остров – это было на нее решительно не похоже.

Руби огляделась:

– А где же дети?

– Я оставила их на ночь со свекровью. – Кэролайн с тревогой покосилась на Нору. – Я пришла одна. Надеюсь, не помешала? Конечно, надо было сначала позвонить…

Руби рассмеялась:

– Помешала? Ты шутишь? Я же уговаривала тебя приехать!

Она обняла сестру за плечи, и они вдвоем вошли в дом, склонив головы друг к другу. Нора, ковыляя за ними, слышала, как Руби негромко спросила:

– Все в порядке?

Кэролайн ответила так тихо, что Нора не расслышала. Она почувствовала себя третьей лишней. Остановившись у кухонного стола, кашлянула, обращая на себя внимание.

– Может, я ненадолго оставлю вас одних? Посекретничаете, как сестры…

Дочери разом обернулись с порога гостиной. Ответила Руби:

– Тебе не кажется, что именно поэтому мы оказались в таком жалком положении?

– Просто я подумала…

– Я знаю, о чем ты подумала, – мягко перебила Руби.

От нежности в ее голосе у Норы защемило сердце.

Кэролайн двинулась вперед, крепко сжимая в левой руке ремень большой сумки, явно от модного дизайнера. Нора отчетливо видела страх, написанный на ее лице. «Бедная Каро, она всерьез полагает, что если соблюдать осторожность, то можно кататься по тонкому льду, который не выдерживает твоего веса».

– Итак… – Кэролайн улыбнулась, но глаза оставались грустными, – хочешь посмотреть новые фотографии своих внуков?

– Что ж, давай, – согласилась Нора, сознавая, что ведет себя непривычно. Ей бы полагалось испытывать безграничную благодарность даже за видимость нормальных отношений. – Но если мы действительно желаем узнать друг друга лучше, одних фотографий будет мало.

Кэролайн побледнела, хотя вряд ли такое было возможно при ее бледности, и предложила:

– Пройдем в гостиную.

Она первой села па диван, чинно сдвинув колени. Руби подошла и села рядом. Кэролайн вынула из сумки два плоских фотоальбома.

Нора оставила костыли и, прыгая па одной ноге, последовала за дочерьми. Достигнув дивана, она примостилась рядом со старшей. Кэролайн не сводила глаз с альбомов, поглаживая тисненую кожу длинными ухоженными пальцами. Нора заметила, что ее руки, украшенные тяжелыми золотыми кольцами с бриллиантами, дрожат.

Кэролайн открыла альбом. Первой шла цветная свадебная фотография размером восемь на десять. На ней Кэролайн в облегающем шелковом, отделанном жемчугом платье с открытыми плечами стояла, напряженно выпрямившись, но тогда она была далеко не такой тоненькой, как сейчас. Рядом с ней стоял Джерри, неотразимо красивый в черном смокинге.

– Извините, – быстро сказала Кэролайн, – новые фотографии в конце.

«Кто отдает эту женщину в жены этому мужчине?» Когда священник произнес этот сакраментальный вопрос, на него ответил только Рэнд: «Я». Нора находилась и дальнем конце церкви, изо всех сил стараясь не расплакаться. На самом деле они должны были сказать вместе: «Мы – ее мать и я».

Но Нора лишила себя этой возможности. Она приехала на свадьбу старшей дочери, но фактически ее там не было. Ее пригласила Кэролайн, отвела матери место за столом, который стоял близко и в то же время в стороне. Он предназначался для почетных гостей, но не для родственников. Нора понимала, что в этот особый день она служит для дочери лишь деталью обстановки, не менее, но и не более важной, чем, к примеру, цветочные композиции. Однако Нора, потерявшаяся в пустыне собственной вины, была благодарна Богу даже за это. Она миновала толпу гостей, поцеловала старшую дочь в щеку, прошептала: «Я люблю тебя» и пошла дальше. Было много вопросов, которые тогда она не позволила себе задать, но сейчас, глядя па свадебную фотографию, не могла оставаться равнодушной.

Кто играл роль матери невесты в этот знаменательный день? Кто пришивал к свадебному платью бусинки, которые вечно отлетают в самый ответственный момент? Кто покупал вместе с ней то баснословно дорогое белье, которое она больше никогда не наденет? Кто в последние минуты ее девичества шептал. «Я люблю тебя»?

Нора отдернула руку. Послышался шорох переворачиваемой страницы, и она заставила себя открыть глаза.

Руби засмеялась, показывая пальцем на общую фотографию.

– Хочу, чтобы ты знала: я больше никогда не надевала это платье.

– Да, и домой ты тоже больше не приезжала, – парировала старшая сестра.

Улыбка младшей поблекла.

– Я собиралась.

Кэролайн грустно улыбнулась:

– Эти слова можно провозгласить девизом нашей семьи. – Она быстро перевернула очередную страницу. – А это фотографии, сделанные во время свадебного путешествия. Мы провели медовый месяц на острове Кауи.

Кэролайн бережно дотронулась до глянцевой бумаги, и Нора заметила, что у нес снова дрожат руки. Она тихо заметила:

– Вы выглядите такими счастливыми…

Кэролайн повернулась, и Нора увидела грусть в глазах дочери.

– Мы и были счастливы.

Нора все поняла.

– Ах, Каро…

– Хватит с нас снимков медового месяца, – заявила Руби. – Показывай, где твои дети.

Кэролайн пролистала еще несколько страниц со снимками солнца, моря и песка и остановилась. На следующей фотографии была запечатлена больничная палата, украшенная воздушными шарами и букетами. В кровати лежала Кэролайн в белой ночной рубашке с оборками. Ее волосы – редчайший случай! – были растрепаны. Она устало улыбалась, держа на руках крошечного красного младенца, завернутого в розовую пеленку.

Здесь она наконец-то улыбалась искренне. Ее лицо озарялось неким внутренним светом.

Норе следовало видеть эту улыбку воочию, не только на фотографии, но она не видела. Она, конечно, навестила Кэролайн в больнице, принесла ей кучу дорогих подарков, обсудила, как прошли роды, высказала свое восхищение очаровательной новорожденной… и ушла. Произошло чудо рождения нового человека, но и теперь они так и не поговорили по-настоящему.

Когда Кэролайн поняла, что ужасно боится материнства, Норы не оказалось рядом. Кто сказал молодой матери: «Все нормально, Каро, Бог для того тебя и создал»? Никто не сказал.

Нора зажала рот рукой, но поздно: у нес уже вырвался тихий всхлип, по щекам потекли горячие слезы. Она пыталась выровнять дыхание, но оно вырывалось из груди короткими резкими толчками.

– Мама, что с тобой? – спросила Кэролайн. Нора не посмела встретиться с ней взглядом.

– Извини… – Она хотела добавить «за то, что я плачу», но не договорила.

Кэролайн молчала. Лишь когда на страницу упала капля, оставив след рядом с фотографией Дженни в плетеной колыбельке, Нора поняла, что дочь тоже плачет. Она накрыла холодные неподвижные пальцы Кэролайн своей рукой:

– Мне очень жаль.

Кэролайн наклонила голову, волосы упали на лицо.

– В тот день мне больше всего тебя не хватало. – Она судорожно рассмеялась. – У моей свекрови командирский характер. Она влетела в дом, как вихрь, и так же быстро унеслась, оставив список распоряжений. – На страницу упала еще одна слезинка. – Помню самую первую ночь дома. Дженни лежала рядом со мной в кровати, и то и дело дотрагивалась до нее, трогала крошечные пальчики, гладила нежную щечку и представляла, что утром увижу, как ты стоишь рядом и говоришь: «Все будет в порядке, бояться нечего». – Она подняла голову и посмотрела на мать, ее глаза окружал ореол размазанной туши. – Но я всегда просыпалась одна.

– Ах, Кэролайн… – только и могла выдавить из себя Нора.

– Я пыталась вспомнить молитву, которую ты читала, чтобы отогнать мои ночные страхи. Знаю, это глупо, но мне почему-то казалось, что, если я сумею ее вспомнить, все будет хорошо.

– «Лунный свет, яркие звезды, защитите мою малышку от ночи». – Нора робко улыбнулась. – Каро, во всей вселенной не хватит слов, чтобы передать, как я сожалею о том, что сделала с тобой и Руби.

Кэролайн наклонилась к матери и позволила себя обнять. Норе почудилось, что у нее разрывается сердце. Она плакала так сильно, что начала икать, потом выпрямилась и посмотрела на Руби, сидящую рядом с сестрой. Руби побледнела, губы сжались в тонкую линию, только глаза выдавали чувства: они блестели от непролившихся слез.

– Нам нужно выпить, – решительно изрекла Руби и встала.

Кэролайн смутилась:

– Я не пью.

– С каких это пор? Помню, на школьном балу…

– Как раз такие «милые» воспоминания и подсказывают мне, что пить не стоит. В колледже Джерри, бывало, называли меня «Л.П.», то есть «легко пьянеющая». Два коктейля, и я рвалась танцевать голышом на столе.

– «Л.П.»? Не ожидала от своего зятя такого остроумия!

– Мне двадцать семь лет, а я в последний раз напивалась с сестрой, когда нам по закону еще нельзя было употреблять спиртные напитки. Сегодня мы это исправим.

– Когда я в последний раз напилась, – вспомнила Нора, – дело кончилось тем, что я врезалась на машине в дерево.

– Не волнуйся, я не позволю тебе сесть за руль, – заверила Руби.

Кэролайн рассмеялась:

– Ладно, уговорили. Один стаканчик. Только один.

Руби танцующей походкой проследовала в кухню, потом выглянула оттуда и крикнула:

– Будем пить «Маргариту»!

Нора не успела придумать, как перевести разговор на другую тему, а Руби, все так же пританцовывая, уже вернулась с тремя стаканами – каждый был размером с пасхальную корзину.

Нора взяла стакан, Руби подошла к проигрывателю, выбрала диск и включила музыку. Из старых динамиков загрохотал рок, так что стекла задребезжали, а безделушки на каминной полке, казалось, запрыгали в каком-то безумном танце.

Руби отхлебнула коктейль и засмеялась, вытирая рот, потом со стуком поставила стакан на кофейный столик и протянула сестре руку:

– Пошли, Мисс Америка, потанцуй с худшим комиком Голливуда.

Кэролайн нахмурилась:

– Зачем ты так, это неправда.

– Давай потанцуем.

Вначале Кэролайн покачала головой, но потом сдалась, и они вдвоем закружились по комнате.

Нора подалась вперед, завороженно наблюдая за дочерьми и понемногу потягивая «Маргариту». Вспотевшие от танца, они выглядели такими счастливыми и беззаботными, что у нее защемило сердце. Она видела перед собой повзрослевших девочек, которых когда-то произвела на свет, женщин, какими они и должны были стать в ее представлении, если бы мать их не бросила.

Они танцевали, пили, смеялись, толкали друг друга в бок. Наконец Кэролайн подняла руки и сказала запыхавшись:

– Все, больше не могу. Голова кружится.

– Ха! Твоя проблема как раз в том, что ты редко теряешь голову. – Младшая вручила старшей ее стакан. – Пей до дна!

Кэролайн отвела со лба прилипшую прядь, посмотрела с сомнением, подумывая отказаться, но потом вдруг воскликнула: «Была не была!», залпом осушила стакан и протянула его Руби:

– Налей еще.

– Ага!

Руби, танцуя, двинулась в кухню и включила шейкер. В проигрывателе сменилась пластинка. Головка, скрипнув, опустилась на блестящую поверхность. «Из той материи шьются сладкие сны», – понеслось из динамиков.

Кэролайн, покачнувшись, подошла к Норе:

– Мамочка, потанцуй со мной.

«Мамочка». Кэролайн не называла ее так много лет.

– Если я наступлю тебе на ногу, то все кости переломаю, – предупредила Нора.

Кэролайн рассмеялась:

– Не беспокойся, я приняла обезболивающее. – На последнем слове она запнулась и снова беспомощно рассмеялась. – Кажется, я пьяна.

Нора подняла упавший костыль и, прихрамывая, направилась к Кэролайн. Одной рукой обняв дочь за тонкую талию – слишком тонкую, такую тонкую, что просто страшно, – другой она оперлась на костыль. Кэролайн положила руки на плечи матери, и они вдвоем начали медленно покачиваться в такт музыке.

– Под эту песню мы танцевали последний танец на выпускном балу. Я попросила сыграть ее на свадьбе, помнишь?

Нора кивнула. Она уже собиралась сказать что-нибудь нейтральное, как вдруг заметила, каким взглядом Кэролайн смотрит на нее.

– Хочешь об этом поговорить? – мягко спросила она, крепче обнимая дочь.

– О чем?

Нора не смогла сдержаться. Она перестала танцевать и дотронулась до щеки Кэролайн.

– О твоем браке.

Красивое лицо Кэролайн сморщилось, губы задрожали, она тяжело вздохнула:

– Ах, мама, если бы и хотела, не знаю, с чего начать разговор.

– Тебе не нужно…

В комнату вернулась Руби. Она кружилась и напевала:

– Маргаритас для сеньорас.

Увидев Нору и Кэролайн, она застыла на месте.

– Господи Иисусе! Вас нельзя оставить на пять минут, вы тут же принимаетесь снова лить слезы!

– Руби, прошу тебя! – Нора бросила на младшую дочь умоляющий взгляд.

Руби нахмурилась:

– Каро, что случилось?

Кэролайн неловко попятилась, посмотрела на Нору, потом на Руби. Она беззвучно плакала. Зрелище было душераздирающее – так женщина плачет по ночам, когда рядом спит муж, а в соседней комнате – дети.

– Я не собиралась вам рассказывать, – проговорила она запинаясь.

Руби шагнула было к ней, протянув руку.

– Не дотрагивайся до меня! – Услышав в собственном голосе визгливые нотки, Кэролайн рассмеялась: – Боюсь, если ты это сделаешь, я расклеюсь, а мне до того надоело расклеиваться, что хочется кричать.

Кэролайн медленно опустилась на колени посреди комнаты. Руби села рядом, Нора, опираясь на костыль, дополнила группу. Кэролайн взяла стакан и сделала большой глоток. Слезы высохли, но почему-то она выглядела еще более уязвимой, чем когда плакала. Казалось, глазами разочарованной женщины смотрит маленькая девочка, смотрит и удивляется, как ее угораздило навлечь на себя такие страдания.

– Ты спишь? – спросила Нора.

– Нет, – нехотя призналась Кэролайн.

– Ешь?

– Нет.

– Принимаешь лекарства?

– Нет.

Нора кивнула:

– Что ж, уже неплохо. – Она взяла дочь за руку. – Ты не говорила об этом с Джерри?

Кэролайн покачала головой:

– Нет. Я не могу ему сказать. Мы все время идем в разные стороны. Порой у меня возникает чувство, будто я одна воспитываю детей. Мне очень одиноко. Иногда я настолько одинока, что просто сил нет.

– Но почему ты не сказала об этом мужу? – удивилась Руби.

Кэролайн повернулась к сестре:

– Тебе не понять. Это ты способна сказать кому угодно что угодно, а я нет.

– Да, но…

Нора поняла, что пора вмешаться.

– Руби, прекрати. Надо наконец взглянуть на мир трезво. Мы должны показать Кэролайн, что, что бы ни случилось, мы всегда с ней. – Нора с любовью посмотрела на старшую дочь: – Поверь, я знаю, через какие испытания тебе пришлось пройти. Ты оказалась на том участке пути, когда собственная жизнь захлестывает и душит, а ты не видишь пути к освобождению.

Кэролайн, икнув, вздохнула и округлила глаза:

– Откуда ты знаешь?

Нора погладила ее по щеке.

– Знаю. – Она предпочла не вдаваться в подробности. Сейчас им нужно говорить начистоту. – Джерри встречается с другой женщиной?

Кэролайн издала стон отчаяния, из глаз снова потекли слезы.

– Все говорят, что он такой же, как наш папа. Наверное, я должна его бояться. – Она шмыгнула носом и вытерла глаза. – Но я решила от него уйти.

– Ты его любишь? – тихо спросила Нора.

Кэролайн побледнела и сжала руки так, что побелели костяшки пальцев, нижняя губа задрожала.

~ Очень люблю…

Норе казалось, что ее сердце вот-вот разорвется. Это она виновата, она внушила дочерям мысль, что брак – дело временное.

– Сейчас я объясню, что означает твое решение, – начала Нора. – Когда уходишь от любимого, жизнь рвется надвое. Ночью ты лежишь в своей одинокой постели и скучаешь по нему, утром пьешь кофе и скучаешь по нему, парикмахер делает тебе прическу, а ты способна думать только о том, что ее никто, кроме тебя, не заметит. И ты поневоле довольствуешься этой половинной жизнью. – Нора прерывисто вздохнула. – Но это не самое страшное. Страшнее то, что ты делаешь со своими детьми. Ты твердишь себе, что все нормально, что супруги разводятся сплошь и рядом, а дети переживают разводы. Если в браке больше нет любви, возможно, дело обстоит именно так. Но если ты по-прежнему любишь мужа и уйдешь от него, не попытавшись спасти семью, ты… ты сломаешься. Будешь плакать не только по ночам, а постоянно, пока у тебя не кончатся слезы, и вот тогда поймешь, что такое настоящая боль.

Нора знала, что ее теория справедлива не для всех браков и не для всех разводов, но она была уверена, что Кэролайн пока недостаточно упорно пыталась спасти свой брак. Она закрыла глаза, стараясь думать о старшей дочери, но потом ее мысли переключились на собственную жизнь. Сама того не желая, она заговорила снова:

– Ты продолжаешь жить, одеваешься, возможно, даже находишь работу, которая приносит деньги и известность. Тебе кажется, что именно этого ты всегда хотела, но потом ты понимаешь, что это не имеет значения. Ты забываешь, что значит чувствовать, ты мертва. Твои дочери растут где-то далеко… Ты знаешь, что кто-то другой утешает их, когда они поверяют ему свои беды, а тебе каждый день приходится думать о том, что ты с ними сделала. Не повторяй мою ошибку! – страстно воскликнула Нора. – Не сдавайся без борьбы. Борись за любовь, за семью. В конце концов, это единственное, что важно.

Не глядя на мать, Кэролайн прошептала:

– А если я все равно его потеряю?

– Ах, Каро… – Нора погладила дочь по голове. – А если ты снова его найдешь?

Глава 22

Голова у Руби гудела, как барабан. Несмотря на усталость, она не могла заснуть. Включила было свет в надежде, что проснется Кэролайн, но та не проснулась – по-видимому, впала в текиловую кому.

После длинного вечера, когда коктейли мешались со слезами, они с Каро, пошатываясь, пошли спать. Некоторое время сестры лежали в темноте, разговаривали, смеялись, даже плакали. Они говорили обо всем, что накопилось за прошедшие годы, но в конце концов Кэролайн уснула.

Руби закрыла глаза и представила себе мать, какой видела ее несколько часов назад. Нора, похожая на воспитанницу детского сада, сидела на потертом ковре, вытянув ногу в гипсе, рядом с ней стоял недопитый стакан с «Маргаритой». Огонь камина озарял ее лицо, и в профиль она напоминала ангела, вырезанного из слоновой кости.

Нора тихо беседовала с Кэролайн. Мать и дочь держались за руки, шептались о трудностях семейной жизни, о том, что она оказывается не такой, как ожидаешь. На их голоса накладывалась музыка, и Руби плохо разбирала слова. Она чувствовала себя ненужной, как ребенок, притаившийся у закрытии двери родительской спальни. Сидя здесь же, рядом, она в то же время была бесконечно одинока. Разобщена с родными. Никогда в жизни Руби не ощущала свои недостатки настолько остро.

Она не могла принять участие в разговоре потому, что никогда не была связана серьезными отношениями с другим человеком, никогда не пыталась любить кого-нибудь и в горе, и в радости. Фактически она нарочно выбирала мужчин, которых полюбить не могла. Только так ее сердце оставалось в безопасности – и всегда пустым. Руби и прежде об этом догадывалась, но сейчас ее будто осенило.

Кэролайн и Нора говорили о любви, о потерях, но больше всего об обязательствах, о том, что любовь – это нечто гораздо большее, чем чувство. Под конец Нора сказала, что иногда любовь – это выбор. В ней могут быть приливы и отливы, и порой во времена отлива женщине не во что верить, кроме воспоминаний, и не на что опереться, кроме выбора, сделанного ею когда-то давно.

– У нас были плохие времена, я позволила себе согнуться под их тяжестью и сбежала, – призналась Нора, глядя на Кэролайн. – Я поняла, как сильно люблю вашего отца, только когда оказалась так далеко, что уже не могла вернуться, да и поздно было. Все эти годы я непрестанно задавала себе вопрос: «Что, если?..»

Что, если?..

Руби закрыла глаза. Темнота словно давила на нее. В открытое окно доносился шум моря. Ей вспомнилось, как Дин интересовался, верит ли она во второй шанс.

– Да, верю, – произнесла она вслух.

Руби надеялась, что завтра, когда они выйдут в море, ей хватит храбрости повторить то же самое Дину. До сегодняшнего вечера представлялось немыслимым открыть другому человеку свое сердце, столь откровенно выставить его напоказ. Признаться, что хочешь любить и быть любимой. Но с сегодняшнего вечера жизнь изменилась – Руби не покидало ощущение, что в жизни все возможно.

Наутро Нора проснулась посвежевшей и обновленной, почти помолодевшей. Она благодарила Бога за то, что вечером выпила всего один коктейль.

Встав с кровати, она доковыляла до ванной. Закончив с утренним туалетом, быстро надела прогулочные шорты цвета хаки и белую льняную рубашку.

В гостиной о прошедшей ночи напоминали три стакана, в каждом высыхала на донышке желтовато-зеленая жидкость, пепельница с окурками сигарет, украдкой выкуренных Кэролайн, и стопка дисков, снятых с проигрывателя.

Впервые за нынешнее лето дом выглядел жилым. Беспорядок, оставленный ею и дочерьми… как же давно Нора его не видела!

Она поставила кофейник на огонь и самостоятельно поднялась на второй этаж. Дверь в комнату девочек была еще закрыта. Нора осторожно толкнула ее и заглянула внутрь: Кэролайн и Руби еще спали. Во сне обе казались юными и ранимыми. Глядя на дочерей, Нора вспомнила, как сама спала когда-то в этой комнате вместе с мужем, и зачастую между ними на постели лежали два маленьких теплых тельца.

И вот малышки выросли, стали взрослыми и спят в кровати, которая некогда служила их родителям. Кэролайн свернулась клубочком и отодвинулась на самый край матраса. Руби, наоборот, раскинулась, ноги и руки свисали вниз.

Нора подошла ближе и погладила розовую, чуть помятую щеку Руби. Кожа была такой мягкой, нежной…

– Просыпайтесь, сони.

Руби замычала во сне, заморгала и причмокнула губами, словно еще чувствовала вкус коктейля.

– Привет, мам.

Лежавшая рядом с ней Каро открыла глаза и потянулась. Увидев Нору, она попыталась сесть, но тут же схватилась за голову и рухнула обратно на подушку.

– Боже, голова раскалывается!

Руби выглядела не намного лучше, но она по крайней мере была способна принять сидячее положение.

– Видно, Л.П. не мешало немного потренироваться перед вчерашним вечером. – Она зажмурилась и потерла виски. – У нас есть аспирин?

– Аспирин? – простонала Кэролайн. – Это лекарство продается на каждом углу, а у меня есть обезболивающее посерьезнее. – Она с трудом села и привалилась к Руби. – Никогда больше не поддамся на твои уговоры. Черт, меня сейчас стошнит.

Руби обняла сестру за талию.

– Бери пример с мамы, у нее очень довольный вид.

Руби звонко рассмеялась, и Нора испытала острым приступ ностальгии. «Мои девочки», – подумала она. Казалось, только вчера они просили подарить им на Рождество кукол Барби в танцевальных костюмах.

Она хлопнула в ладоши:

– Девочки, подъем! Руби, ты не забыла, что мы сегодня катаемся на яхте с Дином и Эриком? А к семи Лотти ждет нас на обед.

Кэролайн позеленела.

– Катаемся на яхте?

Она вывернулась из-под руки Руби и плюхнулась на пол на четвереньки. Постояв так с минуту и часто дыша, она все гак же на четвереньках поползла в ванную. Там, схватившись за ручку двери, кое-как приняла вертикальное положение, повернулась к Руби и жалобно улыбнулась:

– Но прежде всего мне нужен душ!

– Черт! – Руби качнулась вперед, закрыв лицо руками. – Только не трать всю горячую воду.

– Прямо как в добрые старые времена, – заметила Нора.

Руби посмотрела на нес:

– Что-то не припомню, чтобы я пила текилу, когда училась в школе, или чтобы мы танцевали под пластинки, распевая во все горло, но в остальном… да, пожалуй.

– «Мы с тобой против всего мира», – процитировала Нора с грустной улыбкой. – Это была наша любимая песня.

– Я помню.

Норе хотелось приблизиться к Руби, но она осталась на месте. Вчера вечером Каро наконец вернулась к матери, но даже среди этою праздника смеха и слез Руби держалась отстраненно.

– Что ж, пойду приготовлю завтрак и соберу какой-нибудь ленч. Дин собирался подать лодку примерно в одиннадцать.

Нора немного подождала, но Руби молчала. Тогда она повернулась и стала спускаться. На полпути она услышала гул мотора подъезжающей машины. Нора быстро взглянула на часы: половина десятого. Не сказать, чтобы несусветная рань, но для визитов все же рановато.

Она попыталась спуститься быстрее, но с гипсом на ноге это было трудно. Нора чувствовала себя Квазимодо, ковыляющим по ступеням. Она успела войти в кухню в тот момент, когда в парадную дверь постучали. Нора поспешно пригладила волосы и открыла дверь.

На веранде стоял один из самых красивых молодых людей, какие ей только встречались. Он обладал тем типом красоты, который заставляет пожилых женщин тосковать по молодости. Нора не видела зятя с самой свадьбы, но сразу его узнала.

– Привет, Джерри.

– Нора? – удивился он.

– Полагаю, ты потрясен, обнаружив, что у тебя есть теща.

Он устало улыбнулся:

– По сравнению с другими потрясениями последних суток это мелочь.

Пора кивнула, не зная, что ответить.

– Кэролайн наверху, она неважно себя чувствует. На лице Джерри отразилась озабоченность.

– Что-нибудь случилось? Она поэтому и уехала?

– Случилась всего-навсего текила.

Он с облегчением вздохнул:

– Вот оно что. Значит, вы познакомились с Л.П.?

– Зрелище не из приятных. Хочешь кофе?

– Не откажусь. Я опоздал на последний вечерний паром, и мне пришлось ночевать в машине на пристани. Такое чувство, что я провел ночь в консервной банке.

Нора вернулась в кухню и налила кофе.

– Сливки? Сахар?

– Спасибо, и то, и другое.

Она вернулась и протянула Джерри чашку.

– Спасибо. – Он покосился на лестницу. – Она проснулась?

Его взгляд был таким беспомощным, что Нора сжалилась и предложила:

– Подожди, я ее позову.

– Не надо.

Оба обернулись одновременно. Кэролайн стояла в гостиной в той же одежде, в которой приехала, только все было измято до неузнаваемости. Волосы спутались, разводы туши вокруг глаз выглядели как синяки.

– Привет, Джерри, – тихо сказала Кэролайн. – Я услышала твой голос.

На лестнице появилась Руби. Она, пошатываясь, спустилась вниз, налетела на сестру и рассмеялась.

– Прости, Каро, я… – Руби осеклась, увидев зятя, смех оборвался, повисло неловкое молчание.

Джерри подошел к Кэролайн:

– Дорогая…

Нежность в его голосе объяснила Норе все, что она хотела узнать. Возможно, между Каро и ее мужем не все гладко, возможно даже, у них серьезные проблемы, но любовь в их браке не умерла, а когда есть любовь, не все потеряно.

Кэролайн скрестила руки на груди:

– Тебе не надо было приезжать.

Она сделала шаг назад, и Нора поняла, что ее дочь боится подойти слишком близко к мужчине, которого очень сильно любит.

– Нет, – мягко возразил он, – это тебе не нужно было исчезать, не поговорив со мной. Ты представляешь, что я испытал… – голос Джерри дрогнул, – прочитав твое письмо?

– Я думала…

– Письмо, Каро! После стольких лет ты покидаешь меня, написав лишь несколько строчек – мол, вернешься, когда сочтешь нужным?

Каро посмотрела ему в глаза:

– Я думала, ты обрадуешься, что я уехала, и мне не хотелось видеть твою радость.

– Она думала! – Джерри вздохнул и провел рукой по волосам. – Поедем домой, – прошептал он. – Я отвез ребят к маме до конца уик-энда.

Кэролайн улыбнулась:

– Да у нее до завтрашнего утра терпения не хватит!

– Это ее проблемы. Нам нужно побыть некоторое время наедине.

– Ладно.

Кэролайн повернулась и пошла наверх. Через минуту она вернулась с сумкой, задержалась возле Руби и порывисто обняла ее, прошептав что-то, чего Нора не расслышала. Сестры рассмеялись.

Наконец Кэролайн подошла к Норе и тихо поблагодарила:

– Спасибо, мама.

– Дорогая, я очень долго ждала нашего вчерашнего разговора. Глаза Кэролайн ярко блестели.

– Я больше тебя не отпущу.

– Ни в коем случае, Каро. Ты от меня не отделаешься. Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, мама.

Нора крепко обняла дочь и медленно разжала руки.

Джерри забрал сумку у жены и взял ее за руку. Так они и вышли из дома. Руби и Нора с веранды смотрели, как по подъездной дороге один за другим проехали белый «рейнджровер» и серый «мерседес».