Текст книги "Улица Светлячков"

Глава десятая

Талли бежала всю дорогу до автобусной остановки на 45-й улице.

– Сучка, – сказала она вполголоса, утирая слезы.

Когда подошел автобус, она заплатила за билет, забралась в салон и, пока искала, где сесть, успела еще дважды пробормотать «сучка».

Как Кейт могла ей такое сказать?

– Сучка, – снова повторила она, но вышло как-то жалко, беспомощно.

От автобусной остановки до Чеда было меньше двух кварталов. Она торопливо прошагала по тротуару к скромному, обшитому деревом домику в стиле крафтсман[69]69
  Американский архитектурный стиль, зародившийся в конце XIX века. Дома в стиле крафтсман, как правило, имеют низкую многоскатную крышу и веранду, оформленную деревянными колоннами. Для строительства и отделки используются натуральные материалы (дерево, камень).


[Закрыть], постучала в дверь.

Он открыл почти сразу – прямо в заношенных серых спортивных штанах и футболке с «Роллинг Стоунз». Улыбнулся, будто ждал ее появления.

– Привет, Талли.

– Хочу с тобой в постель, – хрипло прошептала она, забираясь руками ему под футболку.

Не переставая целоваться, они ощупью добрались до маленькой спальни в дальней части дома. Талли ни на мгновение не отрывалась от него, не покидала его объятий, не прерывала поцелуя. Они не встречались глазами, Талли не смогла бы выдержать его взгляда, но это и не имело значения. Обнаженные, изголодавшиеся друг по другу, они рухнули на кровать.

Талли позволила себе и своей боли раствориться в блаженстве, которое рождали его руки и губы, а после, когда они лежали рядом, сплетясь телами, старалась ни о чем, кроме этого блаженства, не вспоминать.

– Хочешь поговорить об этом?

Она лежала, уставившись в гладкий скошенный потолок, знакомый ей не хуже ее собственных снов.

– Ты о чем?

– Ладно тебе прикидываться.

Она перевернулась на бок и, подперев ладонью голову, посмотрела на него.

Он нежно прикоснулся к ее щеке.

– Вы с Кейт поссорились из-за меня, а я прекрасно знаю, как ты дорожишь ее мнением.

Талли удивили его слова, хотя, пожалуй, удивляться было нечему. С тех самых пор, как они впервые переспали, она понемногу обнажала перед ним душу. Сперва это выходило случайно – пару раз она проболталась о чем-то после секса или за выпивкой, – а потом как-то пошло-поехало. С ним рядом, в его постели она чувствовала себя в безопасности, здесь ее никогда не осуждали, не порицали. Они были любовниками без любви, и от этого проще становилось говорить откровенно. Талли лишь теперь осознала, что каждый раз он внимательно слушал ее болтовню и складывал из открывшихся ему фрагментов ее подлинный образ. И эта мысль почему-то вдруг сгладила остроту ее одиночества; это, пожалуй, немного пугало, но вместе с тем и успокаивало.

– Она считает, что это неправильно.

– Но ведь так и есть, Талли. Мы с тобой оба это знаем.

– А мне плевать, – сердито отозвалась она, утирая слезы. – Моя лучшая подруга должна быть на моей стороне, что бы ни случилось.

На этих словах – этой клятве, которую они дали друг другу столько лет назад, – ее голос сорвался.

– Она права, Талли. Тебе стоит к ней прислушаться.

Уловив в его голосе что-то непривычное, едва заметный надлом, она посмотрела ему в глаза. Печаль, таившаяся в его взгляде, сбивала с толку.

– Зачем ты так?

– Я почти влюбился в тебя, Талли, и сам этому не рад. – Он с тоской улыбнулся. – Да ты не пугайся. Я же знаю, что ты в любовь не веришь.

Это была правда, и осознание этой правды тяжело опустилось на плечи Талли. Она вдруг почувствовала себя старухой.

– Может, когда-нибудь поверю.

Можно же хотя бы надеяться.

– Я на это рассчитываю. – И он нежно поцеловал ее в губы. – Так что насчет Кейт?

– Она со мной не разговаривает, мам. – Кейт откинулась на подушки, прислоненные к стене крохотной каморки, гордо именовавшейся «телефонной комнатой». Было воскресенье, ей пришлось почти час ждать своей очереди.

– Я знаю, мы только что говорили.

Ну разумеется, Талли умудрилась позвонить первой. Кейт сама не могла понять, почему это так ее взбесило. Она услышала, как мама на другом конце провода закуривает сигарету.

– И что она сказала?

– Что тебе не понравился ее парень.

– И все?

Нужно быть осторожной. Если мама узнает, сколько Чеду лет, у нее точно крышу снесет, а Талли решит, что Кейт нарочно настроила маму против нее, и вот тогда по-настоящему разозлится.

– А есть что-то еще?

– Нет, – поспешно отозвалась она. – Просто он совсем ей не подходит.

– А ты, надо думать, судишь с высоты своего богатого опыта?

– Она в прошлый раз даже на танцы не пошла, потому что он не захотел. Она с ним все радости студенческой жизни упускает.

– А ты правда думала, что Талли станет жить как все? Бог с тобой, Кейти. Она ведь такая… яркая. Амбициозная. Тебе, справедливости ради, капелька амбиций тоже бы не повредила.

Кейт закатила глаза. Вечно мама намекает – когда тонко, а когда и не очень, – что ей хорошо бы превратиться во вторую Талли.

– Сейчас не про мое будущее речь. Мам, сосредоточься.

– Я просто говорю…

– Да поняла я. Делать-то мне что? Она меня избегает. А я всего лишь пыталась быть ей хорошей подругой.

– Иногда работа хорошей подруги – просто промолчать.

– Мне что, стоять и смотреть, как она совершает ошибку?

– Иногда это единственный выход. Главное, потом быть рядом, помочь ей собрать себя заново. Талли такая выдающаяся личность – легко забыть, через что она прошла, как просто ее ранить.

– И как мне быть?

– Тебе решать. Я давно уже вышла из роли сверчка Джимини[70]70
  Персонаж диснеевского мультфильма «Пиноккио» (1940) – говорящий сверчок, назначенный служить совестью Пиноккио.


[Закрыть].

– То есть больше никаких речей о тяготах жизни? Вот радость-то. А я бы, между прочим, именно сейчас от речи не отказалась.

В трубке послышался шелест выдыхаемого дыма.

– Могу только сказать, что сегодня в час она будет в монтажной KVTS.

– Точно?

– Она сама сказала.

– Спасибо мам, люблю тебя.

– И я тебя люблю.

Кейт повесила трубку и, вернувшись в свою комнату, быстро оделась и накрасилась – макияж в основном состоял из замазывания консилером прыщей, которые повыскакивали у нее на лбу после ссоры с Талли.

До здания KVTS она добежала за рекордно короткое время, по дороге никто ее не остановил – в это время года студенты в основном сидели по домам, готовились к экзаменам. У входа она ненадолго замешкалась, мысленно готовясь к встрече с Талли, точно к сражению, затем шагнула внутрь.

Мама не ошиблась – Талли действительно была в редакции: скрючившись перед монитором, обрабатывала отснятые материалы и интервью. Услышав шаги Кейт, она подняла голову.

– Вы только взгляните, – сказала она, вставая, – инспектор полиции нравов пожаловал.

– Прости меня, – сказала Кейт.

В лице Талли вдруг что-то надломилось, будто она изо всех сил задерживала дыхание, а теперь наконец позволила себе глотнуть воздуха.

– Ты повела себя как настоящая сволочь.

– Зря я все это сказала. Просто… раньше мы друг от друга ничего не скрывали.

– Ну и сами дуры. – Талли тяжело сглотнула и попыталась улыбнуться. Не вышло.

– Ни за что на свете больше не хочу тебя ранить. Ты моя лучшая подруга. Прости меня.

– Поклянись, что это в первый и последний раз. Что больше мы никогда не поссоримся из-за мужика.

– Клянусь.

Кейт всю душу вложила в это обещание. Готова была язык себе степлером проколоть, если потребуется. Их дружба для нее важнее всех парней на свете. Парни приходят и уходят, а подруги остаются навсегда. Они обе это знали.

– Твоя очередь.

– В смысле?

– Поклянись, что больше не будешь сбегать от меня, не поговорив. Я за эти три недели чуть с ума не сошла.

– Клянусь.

Талли сама толком не поняла, как так вышло, но ее мимолетная интрижка с преподом переросла в самый настоящий роман. Возможно, Кейт была права и она действительно ввязалась в это ради карьеры – уже и не вспомнить. Теперь она знала одно: в объятиях Чеда она чувствовала покой и счастье, которые для нее были внове.

В то же время Чед оставался ее преподавателем. Научил ее вещам, до которых своим умом ей пришлось бы доходить годами.

Но прежде всего он научил ее любви. Его постель стала для нее родной гаванью, его объятия – спасательным кругом. Целуя его, чувствуя на своей коже его невообразимо интимные прикосновения, она напрочь забывала, что когда-то не верила в любовь. Ее первый раз, тот далекий темный лес в далеком Снохомише, понемногу стирался из памяти, и в один прекрасный день она обнаружила, что больше не носит его с собой повсюду. Происшедшее тогда навсегда останется ее частью, шрамом на ее сердце, но, как и все шрамы, этот рубец, поначалу болезненно красный, постепенно побледнел, растворился во времени, превратился в тонкую белесую линию, которую лишь изредка удавалось разглядеть.

Но даже всего этого – того, что Чед открыл для нее, чему научил ее, – становилось недостаточно. К началу четвертого курса она уже тяготилась разбавленным, искусственным миром колледжа. Благодаря CNN в телевещании произошла революция. В реальном мире за стенами колледжа кипела настоящая жизнь, совершались по-настоящему значимые события. Джона Леннона застрелили у входа в его квартиру в Нью-Йорке; какой-то неудачник по фамилии Хинкли так хотел произвести впечатление на Джоди Фостер, что едва не убил президента Рейгана; Сандра Дэй О’Коннор стала первой женщиной, назначенной на должность судьи Верховного суда; Диана Спенсер вышла замуж за принца Чарльза, и свадьба была такая сказочно-прекрасная, что все девушки Америки целое лето верили в любовь и романы со счастливым концом. Кейт так часто и в таких подробностях рассказывала про их свадьбу, будто лично на ней присутствовала.

А Талли была современницей всех этих событий, но, пока она торчала в колледже, мир узнавал о них от других людей. Нет, она, конечно, писала статьи для университетской газеты и даже время от времени появлялась в эфире с каким-нибудь коротеньким репортажем, но все это было понарошку – так, разминка перед настоящей игрой, в которую ей пока не разрешают играть.

Она мечтала окунуться с головой в мир настоящих новостей, местных или федеральных. Ей вконец осточертели дурацкие танцы и вечеринки в братствах, а больше всего – идиотский, отживший ритуал с передачей свечки[71]71
  Ритуал состоит в следующем: узнав о том, что одна из студенток получила предложение руки и сердца, все девушки общины становятся в круг и передают друг другу зажженную свечу с привязанным к ней обручальным кольцом, пытаясь угадать, кому оно принадлежит. Ритуал продолжается, пока свеча не попадет в руки к обладательнице кольца, которая должна задуть пламя.


[Закрыть]. Она не могла взять в толк, почему всем девчонкам из общины так приспичило выйти замуж. Они там вообще не в курсе, что творится в мире, какие перед ними открываются возможности?

Талли давно взяла от университета все, что он мог ей предложить: прошла все осмысленные курсы по журналистике и телевещанию, за год стажировок на местном общественно-политическом канале научилась всему, чему там могли научить. Пришло время погрузиться в беспощадный мир серьезных новостей. У нее локти чесались поскорее прыгнуть в толпу журналистов и начать проталкиваться вперед.

– Ты еще не готова, – со вздохом сказал Чед. За три минуты он успел повторить эту фразу трижды.

– Ошибаешься. – Она придвинулась поближе к зеркалу над комодом, нанося на ресницы дополнительный слой туши. В начале восьмидесятых не существовало таких понятий, как «слишком яркий макияж» или «слишком объемная прическа». – Я готова благодаря тебе, и мы оба это знаем. Ты меня заставил сделать эту унылую стрижку, как у Джейн Поли[72]72
  Джейн Поли (р. 1950) – американская телеведущая, начавшая карьеру в 1972 году.


[Закрыть]. У меня все костюмы теперь черные, а туфли пришлись бы по вкусу любой порядочной домохозяйке из пригорода. – Она сунула щеточку туши обратно во флакон и медленно его закрыла, разглядывая накладные ногти, которые наклеила утром. – Чего мне еще не хватает?

Он поднялся и сел на кровати. С расстояния, разделявшего их, она не могла толком определить, огорчен он этим спором или просто устал.

– Ты сама знаешь ответ на свой вопрос, – сказал он тихо.

Она рылась в сумочке в поисках помады нужного оттенка.

– Да задолбал меня этот колледж. Я хочу в реальный мир.

– Ты не готова, Талли. Хороший журналист должен в идеальной пропорции сочетать объективность и сострадание. В тебе слишком много объективности, ты кажешься холодной.

По правде говоря, это ее по-настоящему беспокоило. Она годами училась вообще ничего не чувствовать, а тут вдруг от нее ждут одновременно сострадания и объективности. Эмоциональной чуткости и профессионализма. Она не хуже Чеда понимала, что не справится.

– Ну я же не на федеральный канал собираюсь устраиваться. Это всего лишь подработка на время учебы.

Она подошла к постели. В своем черном костюме и белой блузке она выглядела воплощением классической элегантности. Даже волосы свои приструнила, стянула на затылке заколкой, чтобы, не дай бог, не выглядели слишком сексуально. Присев на краешек кровати, она протянула руку и отодвинула длинную прядь, падавшую Чеду на глаза.

– Это ты не готов отпустить меня в реальный мир.

Он вздохнул, провел костяшкой пальца по ее подбородку.

– Что правда, то правда. Я предпочитаю тебя вообще никуда из кровати не отпускать.

– Просто признай: я готова.

Она хотела, чтобы это прозвучало сексуально и по-взрослому, но голос предательски дрогнул. Его одобрение было необходимо ей как воздух, как солнечный свет. Она пошла бы на собеседование в любом случае, но без его поддержки уверенности бы поубавилось, а сегодня ей требовалось быть как можно увереннее в себе.

– Ох, Талли, – сказал он после паузы, – ты всегда готова.

Она торжествующе улыбнулась, поцеловала его крепко-крепко, затем поднялась и взяла свой виниловый портфель. Внутри лежали пара резюме, напечатанных на плотной бумаге цвета слоновой кости, несколько визиток, сообщавших, что перед вами «Талли Харт, новостной корреспондент», и видеокассета с записью репортажа, который она делала для KVTS.

– Ни пуха, – сказал Чед.

– К черту.

Она села в автобус на углу, возле киоска с гамбургерами «Кидд Вэлли». Даже учась на четвертом курсе, она обходилась без машины. Парковка дорогая, мест вечно не хватает. К тому же Маларки, кажется, уже сроднились с огромной старой машиной ее бабушки.

Пока автобус выезжал из университетского квартала и петлял по улицам города, она перебирала в голове все, что знала о человеке, к которому шла на собеседование. В свои двадцать шесть он уже сделал себе имя, успел поработать на телевидении и получить за свои репортажи о конфликтах в Центральной Америке какую-то престижную журналистскую премию. По неизвестным причинам – ни в одной статье не писали, каким именно, – он вернулся домой и внезапно сменил сферу деятельности. Теперь он работал продюсером новостей в небольшом филиале местного телеканала. Талли без конца репетировала свои реплики.

«И мне очень приятно, мистер Райан».

«Это правда, послужной список у меня не по годам впечатляющий».

«Моя цель – стать первоклассным журналистом, и я надеюсь… нет, я рассчитываю…»

Исторгнув облако выхлопных газов, автобус со скрипом остановился на углу Первой авеню и Брод-стрит.

Талли поспешно выскочила на улицу. Пока она стояла на остановке, сверяясь с записями, начался дождь – не слишком сильный, можно обойтись без зонтика, но и такого хватит, чтобы испортить прическу и размазать тушь. Склонив голову в надежде спасти макияж, она припустила к зданию телеканала бегом.

Остановилась она у небольшого монолитного строения в центре квартала – окна без штор, рядом парковка. В вестибюле пробежалась глазами по списку арендаторов и нашла нужное: KCPO, офис 201.

Расправив плечи и изобразив профессиональную улыбку, она зашагала по коридору к офису 201.

Открыла дверь – и едва не врезалась в кого-то.

Всего на мгновение она потеряла дар речи. Перед ней стоял бесподобно красивый мужчина – непослушная копна черных волос, ярко-голубые глаза, тень щетины на подбородке. Не так она его себе представляла.

– Вы Таллула Харт?

Она протянула руку:

– Совершенно верно. А вы мистер Райан?

– Да. – Он пожал ее руку. – Проходите.

Талли последовала за ним в тесное помещение, заваленное стопками бумаг, съемочной техникой, подшивками газет. Несколько открытых дверей вели в пустые кабинеты. Еще один человек курил в углу. Здоровяк – под два метра – с растрепанными светлыми волосами, в мятой одежде, которая выглядела так, будто в ней он и спал. На футболке изображен огромный лист конопли. Когда распахнулась дверь, он оглянулся.

– Это Таллула Харт, – представил ее мистер Райан.

Здоровяк крякнул.

– Та самая, с письмами?

– Она, – мистер Райан улыбнулся Талли. – А это Матт, наш оператор.

– Очень приятно, мистер Матт.

Оба они рассмеялись, и Талли лишь укрепилась в своем опасении, что слишком молода для этой работы.

В небольшом кабинете в конце коридора мистер Райан указал на металлический стул для посетителей.

– Присаживайтесь, – сказал он, закрывая дверь.

Затем уселся на свое место и принялся разглядывать Талли.

Она выпрямилась, отчаянно стараясь казаться старше.

– Вот, значит, кто заваливал меня видеокассетами и резюме. Зная вашу целеустремленность, полагаю, вы уже все про нас выяснили. Мы – сиэтлский филиал телеканала KCPO, центральный офис в Такоме. И мы не принимаем на работу стажеров.

– Так мне писали.

– Я знаю, я вам и писал.

Он откинулся на спинку стула, сцепил пальцы на затылке.

– Вы читали мои статьи? Смотрели записи?

– Вообще-то именно поэтому вы здесь. Я подумал, раз уж вы с таким упорством шлете кассеты, можно одну и глянуть.

– И?..

– Однажды вы станете хорошим репортером. Есть в вас что-то.

Однажды? Станете?

– Но вам еще учиться и учиться.

– Поэтому мне и нужна стажировка.

– Одна из тех несуществующих стажировок, которые мы предлагаем, да?

– Я готова работать на вас двадцать-тридцать часов в неделю, бесплатно. И мне плевать, зачтется мне это в универе или нет. Могу писать новости, проверять информацию, заниматься исследованиям. Буду делать все, что скажете. Ну что вы теряете-то?

– «Все, что скажем», значит? – Мистер Райан внимательно всмотрелся в ее лицо. – Даже кофе приносить? Пылесосить, мыть туалет?

– А сейчас этим кто занимается?

– Я и Матт. Ну и Кэрол, когда не занята подготовкой репортажей.

– Значит, и я буду.

– На все готовы, стало быть?

– На все.

Он снова откинулся на стуле, не переставая изучать выражение ее лица.

– То есть вы осознаете, что нанимаетесь девочкой на побегушках, и к тому же за спасибо?

– Осознаю. Работать могу по понедельникам, средам и пятницам.

Он помолчал.

– Ну что ж, Таллула Харт, – сказал он, поднимаясь со стула, – покажите, на что вы способны.

– Покажу, не сомневайтесь. – Она улыбнулась. – И зовите меня Талли.

Он проводил ее к выходу.

– Эй, Матт, знакомься, наша новая стажерка, Талли Харт.

– Крутяк, – отозвался Матт, не отрывая взгляда от съемочного оборудования, лежавшего у него на коленях.

В дверях мистер Райан ненадолго остановился:

– Надеюсь, вы серьезно отнесетесь к этой работе, миз Харт. Иначе этот эксперимент свернется быстрее, чем кислое молоко на плите.

– Можете на меня рассчитывать, мистер Райан.

– Зови меня Джонни. Увидимся в пятницу, скажем, в восемь утра?

– Я буду.

По пути к остановке и даже в автобусе она без конца проигрывала этот диалог в своей голове.

Взяла ведь и сама себе организовала стажировку. Когда-нибудь будет рассказывать в интервью Филу Донахью[73]73
  Фил Донахью (р. 1935) – американский тележурналист, создатель и ведущий ток-шоу «Шоу Фила Донахью» (1967–1996).


[Закрыть], какой бесстрашной и целеустремленной была в юности.

«Что правда, то правда, Фил. Это был смелый шаг, но не мне тебе объяснять, как все устроено на телевидении. Тут некогда щелкать клювом. А я была девушкой амбициозной».

Но сначала надо рассказать обо всем Кейти. Без нее ничто не может быть по-настоящему идеальным.

Наконец-то их мечты начинают сбываться.

Вишневые деревья Квода отмеряли месяцы и времена года лучше любого календаря. Весной они стояли розовые, все в цвету; теплые летние деньки встречали шуршанием сочной зеленой листвы; к началу учебного года наливались золотом, а сейчас, в холодном ноябре 1981 года, покачивали обнаженными ветвями.

Кейт казалось, что жизнь проносится слишком быстро. Она, конечно, на много световых лет оторвалась от той застенчивой тихой девочки, которой поступила в университет. За годы, проведенные здесь, она научилась готовить представления для новичков, которые показывали в дни набора в общину; планировать и организовывать балы на три сотни человек; быть в центре внимания на вечеринке и не стесняться незнакомых людей; глушить пиво стаканами и есть живых устриц; писать новостные заметки так, чтобы получались настоящие сенсации, а потом успешно делать по ним репортажи, даже если снимать приходилось на бегу. От преподавателей по журналистике она получала одни «отлично» и бесконечные заверения в том, что у нее талант.

Но вот в чем беда: душа у нее к этому не лежала. Талли могла подойти к кому угодно и задать любой вопрос, а Кейт не умела и не хотела навязываться, предпочитала уважать чужое горе. В последнее время она все реже делала репортажи сама, все чаще писала тексты для Талли.

Не сможет она никогда стать новостным продюсером на федеральном канале, да и первоклассного корреспондента из нее не выйдет. Каждый день, сидя на занятиях по коммуникациям и телевещанию, она предавала сама себя.

Мечтала она теперь совсем о другом: пойти учиться на адвоката, чтобы бороться с несправедливостью, а не попусту болтать о ее проявлениях, или сделаться писательницей, сочинять книги, которые помогут людям замечать все хорошее, что есть в мире… или – и это была ее самая сокровенная мечта – влюбиться. Но разве Талли об этом расскажешь?

Талли, которая взяла ее за руку столько лет назад, когда никто другой не взял бы; которая накрыла их обеих тонкой вуалью общей мечты – вместе работать на телевидении. Как рассказать лучшей подруге, что больше не хочешь быть частью этой мечты?

Казалось бы, чего проще? Они были совсем девчонками, когда решили, что всегда будут идти по жизни, взявшись за руки. За прошедшие годы мир совершенно изменился. Война во Вьетнаме проиграна, Никсон ушел в отставку, вулкан Сент-Хеленс[74]74
  Сент-Хеленс – вулкан в штате Вашингтон, в 158 км к югу от Сиэтла. Извержение 18 мая 1980 года, при котором погибли 57 человек, до сих пор остается самым разрушительным в истории США.


[Закрыть] взорвался, новое поколение тусовщиков уже не может вообразить хорошей вечеринки без кокаина. Хоккейная сборная США на Олимпиаде совершила чудо на льду[75]75
  На зимних Олимпийских играх 1980 года в США советская сборная, считавшаяся фаворитом, неожиданно для всех проиграла американской.


[Закрыть], а президентом выбрали второсортного актера. Ничто не вечно, и мечты тоже.

На этот раз ей придется в кои-то веки пойти наперекор желаниям Талли, сказать ей правду: «Это твои мечты, и я тобой очень горжусь, но нам давно не четырнадцать лет, и я не собираюсь вечно бежать за твоим паровозом».

– Может, сегодня, – сказала она вслух, волочась с тяжелым рюкзаком по серому, окутанному туманом кампусу.

Если бы только у нее была собственная мечта на замену. Талли могла бы смириться, пойми она, что Кейт променяла место в созвездии знаменитых телерепортеров на что-то стоящее. А ее туманное «я не знаю» Талли-ураган снесет, глазом не моргнув.

На выходе из кампуса Кейт влилась в толпу студентов и перешла улицу, улыбаясь и поднимая в приветствии руку каждый раз, когда замечала знакомых. Оказавшись дома, она сразу направилась в гостиную. Девушки уже сидели друг у друга на головах, все места на диванах были заняты, почти на каждом свободном от мебели клочке сельдерейно-зеленого ковролина уже кто-то расположился.

Кейт бросила рюкзак в угол и не без труда втиснулась на полу между Шарлоттой и Мэри Кэй.

– Не началось еще?

Тридцать голосов ответили ей «Тсс!», и тут же заиграла тема «Главного госпиталя»[76]76
  «Главный госпиталь» – мыльная опера, выходит на ABC с 1963 года. Наибольшей популярностью пользовалась в 1980-е, знаменитую серию со свадьбой Люка и Лауры (1981) посмотрело более 30 миллионов зрителей – рекорд для мыльных опер в США.


[Закрыть]. На экране появилось лицо Лауры. В своей шикарной свадебной фате она выглядела такой красивой, такой невинной. По комнате прошелестели вздохи.

Показали Люка в безупречном сером костюме, он улыбался своей невесте.

И тут дверь распахнулась и в комнату влетела Талли.

– Кейт! – проорала она.

– Тсс! – одновременно прошипели тридцать голосов.

Талли присела на корточки позади Кейт.

– Нам надо поговорить.

– Тсс, Люк и Лаура женятся. Расскажешь про свое собеседование – тебя взяли, поздравляю, – когда закончится. А пока посиди тихо.

– Но…

– Тсс!

Талли плюхнулась на колени, бормоча:

– Чего вы все пускаете слюни на этого белобрысого дрыща с химией на голове. Да он же ее изнасиловал! По-моему…

– ТСС!

Талли нарочито громко вздохнула и скрестила на груди руки.

Едва сериал закончился и снова заиграла музыка, она вскочила на ноги:

– Пойдем, Кейти, надо поговорить.

Она схватила Кейт за руку и потащила из запруженной людьми гостиной в коридор, а затем вниз по лестнице, ведущей в курилку – позорную тайну женской общины. В крохотную комнатенку, сразу за кухней, смогли впихнуть лишь пару двухместных диванчиков и кофейный столик – весь в утыканных окурками пепельницах; воздух был такой спертый и пропитанный дымом, что глаза слезились, даже когда никто не курил. Здесь делились сплетнями после вечеринок, сюда приходили шуметь и хохотать среди ночи.

Кейт курилку терпеть не могла. Это в тринадцать она думала, что курят только крутые и дерзкие, теперь ей эта привычка казалась мерзкой и глупой.

– Ну что, рассказывай. Тебя взяли, да?

Талли ухмыльнулась:

– Ага. Буду работать по понедельникам, средам и пятницам. И иногда на выходных. Это только начало, Кейти. Я им покажу, на что способна, а к концу года уговорю их, чтоб тебя тоже взяли. Будем командой, как всегда мечтали.

Кейт сделала глубокий вдох. Ну же. Скажи ей.

– За меня не переживай, это же начало твоего взлета.

– Ой, брось. Ты хочешь быть со мной в одной команде или как? – Талли ненадолго умолкла и посмотрела на Кейт, которая, собрав всю свою волю в кулак, как раз открыла рот. Талли расхохоталась. – Хочешь, конечно. Так и знала, ты просто прикалываешься. Очень смешно. Я поговорю с мистером Райаном – это мой новый начальник – сразу, как он усвоит, что я ему позарез нужна. А теперь мне надо бежать. Чед тоже там изнывает от нетерпения, но я должна была тебе первой рассказать.

Талли крепко ее обняла и унеслась прочь.

Кейт так и осталась стоять, глядя на распахнутую дверь, посреди тесной, убогой комнатки, провонявшей затхлым сигаретным дымом.

– Нет, – сказала она тихо, – я не хочу.

Но никто ее не услышал.