Текст книги "Книга утраченных имен"

Глава 10

Вернувшись из церкви с новым удостоверением личности на имя Мари Шарпантье, Ева не могла уснуть всю ночь. Перед рассветом, пока ее мать мирно спала, она подделала разрешения на проезд для себя и отца, чтобы они могли добраться до Ориньона после того, как она освободит его из Дранси. Несмотря на мучительные сомнения, она ушла из пансиона еще до того, как проснулась ее мать, и попыталась найти отца Клемана. Но в пустынной, погруженной в тишину церкви священника не оказалось. Так же, как не встретилась ей по пути и мадам Барбье. И хотя незнакомец брюнет упоминал о десятичасовом автобусе, Ева увидела в расписании на городской площади еще один – в восемь утра. Ей не терпелось поскорее добраться до Парижа, поэтому она решила поехать на нем, но сначала нужно было разбудить мать и рассказать ей о том, что произошло прошлым вечером в церкви.

– И все равно это совсем не значит, что ты чем-то обязана тем людям, – проворчала мать.

– Мамуся, если они помогут спасти папу, я буду у них до конца жизни в долгу!

Мамуся вздохнула:

– Главное, привези его сюда живого и здорового, сердечко мое. Я так на тебя рассчитываю.

Через несколько часов она уже была в Клермон-Ферране. Слова матери все не шли у нее из головы, пока она показывала свои документы скучающему французскому полицейскому и садилась на поезд до Парижа. «Главное, привези его живого и здорового… Я так на тебя рассчитываю». Она чувствовала, что эти слова тяжелым грузом легли ей на плечи. И когда поезд медленно двинулся по рельсам, унося Еву на север, на оккупированную немцами территорию, она закрыла глаза и прижалась лбом к прохладному стеклу. «Боже, пожалуйста, – проговорила она, – не оставь мою маму».

Первая часть пути прошла без приключений, но Ева так и не смогла уснуть из-за избытка все еще бушующего у нее в крови адреналина. Виноградники, ветряные мельницы и крошечные деревеньки проносились за окном. Ева изо всех сил старалась не привлекать к себе внимание других пассажиров и немецких солдат, которые время от времени проходили по вагону.

Они только что проехали Сен-Жермен-де-Фоссе к северу от Виши, когда рядом с ней громко откашлялся мужчина. Ева, никак не реагируя, продолжала наблюдать за извилистым узким ручьем, который протекал мимо маленькой фермы. Там паслись овечки, похожие издалека на точки. Но когда мужчина с выраженным немецким акцентом сказал: «Фрейлейн? Ваши документы», ей пришлось к нему повернуться.

Перед ней стоял светловолосый юноша, почти мальчишка, в немецкой форме и с хмурым лицом. Он казался на несколько лет моложе ее, но держался нарочито прямо, словно надеялся, что если вот так вытянется в полный рост, то будет выглядеть более грозным и внушительным. Ей хотелось сказать солдату, что одна только нацистская символика на его груди уже способна вселять страх, так что ему совсем не обязательно напускать на себя столь воинственный вид. Но вместо этого она протянула ему, стараясь сохранять бесстрастное выражение лица, фальшивые удостоверение личности и разрешение на проезд, которые она изготовила сегодня утром.

Солдат прищурился и принялся изучать оба документа. Наконец он снова обратил на Еву надменный и суровый взгляд.

– Фрейлейн Шарпантье, – сказал он с явным пренебрежением в голосе, – куда вы сегодня направляетесь?

– В Париж.

– С какой целью?

Ее сердце учащенно забилось. Почему он решил придраться именно к ней? Прежде ее документы не вызывали никаких нареканий. Она быстро огляделась по сторонам и заметила, что некоторые пассажиры смотрят на нее: кто-то с сочувствием, а кто-то – с подозрением. Она снова повернулась к немцу:

– Возвращаюсь домой.

– А откуда вы едете? – Взгляд солдата стал еще более недоверчивым.

– Из Ориньона.

– Что вы там делали?

– Навещала тетю.

– Мне нужно посмотреть другие ваши документы.

– Другие документы?

– У вас ведь есть с собой и другие документы? Доказывающие, что вы именно та, за кого себя выдаете?

Ева уставилась на него, ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.

– Но ведь достаточно иметь при себе разрешение на проезд и удостоверение личности, чтобы перемещаться по стране, не нарушая при этом закон.

Глаза солдата возбужденно заблестели, и Ева почувствовала себя раненым зайцем, которого преследует голодный волк.

– Однако большинство граждан носят с собой и другие документы, доказывающие, кто они на самом деле. – Он поднял брови и добавил: – Если только их документы не поддельные.

– Похоже, у вас затруднения? – из-за спины солдата послышался низкий голос, говоривший на безупречном французском. Немец презрительно фыркнул и обернулся, а Ева открыла было рот от удивления. Неподалеку от места, где она сидела, стоял темноволосый молодой человек, которого она встретила вчера вечером в церковной библиотеке. Она глубоко вздохнула.

– А вы?.. – спросил немец.

– Ее муж. – Он непринужденно уселся рядом с Евой, по-хозяйски положил руку ей на бедро и чмокнул в щеку. – Здравствуй, дорогая. Прости, что не возвращался так долго. Я залюбовался пейзажем за окном и потерял счет времени.

– З-здравствуй, – только и смогла выдавить из себя Ева.

– Вы – ее муж? Покажите документы.

Ева перестала дышать. Как он теперь выкрутится?

Но он лишь слегка улыбнулся, вытащил из кармана документы и протянул их немецкому солдату.

– Реми Шарпантье, – прочитал солдат вслух, и на этот раз Ева не смогла сдержать удивленного вздоха, чем заслужила легкий тычок в ребра.

– Прости, милая, – весело сказал он и бросил на нее испепеляющий взгляд, не переставая улыбаться. – Рука соскользнула.

Пока Ева с удивлением глядела на него, он достал еще какие-то документы и протянул их солдатам.

– Вот, возьмите. Это студенческое удостоверение моей жены, ее читательский билет, а также квитанция на оплату штрафа, которую она получила на прошлой неделе за то, что каталась на велосипеде без фонаря. Она вечно все теряет, поэтому я стараюсь держать их у себя. Вы же знаете, какими бывают женщины.

Солдат пролистал документы со спокойным видом, а затем вернул их владельцу.

– Очень хорошо. Но не позволяйте ей путешествовать в одиночку. Она слишком похожа на еврейку.

– Да, конечно, спасибо за совет. – Темно-волосый мужчина вежливо кивнул, и солдат пошел дальше.

Подождав, пока он отойдет достаточно далеко и не сможет ее услышать, Ева наклонилась и прошептала мужчине на ухо:

– Будьте любезны, уберите вашу руку с моей ноги.

– И это вместо благодарности за то, что я вас спас? – Мужчина улыбнулся и через несколько секунд выполнил ее просьбу. Однако Евины документы по-прежнему находились у него.

– Что вы здесь делаете?

– Как что? Путешествую с тобой, милая, – громко ответил он и показал на окно. – Смотри, мы ведь проехали Варен-сюр-Алье, верно? Да, думаю, так и есть. Взгляни, как красиво река пересекает деревню. Видишь, вон там, за полем?

– Хотите обсудить со мной местные достопримечательности?

– Нет. – Неожиданно он зашептал ей на ухо тихим и резким голосом: – Я хочу, чтобы вы успокоились и притворились, будто влюблены в меня. Или, по крайней мере, хорошо меня знаете. Я только что выручил вас, так что можете мне доверять. Хотя бы на ближайшие несколько часов. Я вам все объясню, когда мы доберемся до Парижа. Здесь слишком много людей, которые не сводят с нас глаз. – Он мило улыбнулся пожилой женщине, сидевшей через два ряда от них и пристально их разглядывавшей. Она хмыкнула и вернулась к своему вязанию.

– Отлично, – проворчала Ева. – А теперь вы вернете мне документы?

Он отдал ей бумаги, которые сделала она сама, и новые, с помощью которых он убедил немецкого солдата, что она действительно та, за кого себя выдавала. Ева посмотрела на них с хмурым видом:

– Но эти выглядят просто ужасно.

Молодой человек посмотрел на нее обиженно.

– Полагаю, на самом деле вы хотели сказать: «Спасибо большое, милый Реми, за то, что пришли мне на помощь».

– Я…

– На мой взгляд, для работы на скорую руку они смотрятся вполне прилично.

Она молча уставилась на него.

– О, ради бога, не надо опять смотреть на меня глазами загнанного кролика, – закатил он глаза. – А теперь, будьте добры, возьмите меня за руку. Наш приятель солдат возвращается.

Ева оглянулась и увидела немца, который шел в их сторону из противоположного конца вагона. Но прежде чем солдат успел что-либо сказать, Реми наклонился, прижал свои мягкие, нежные губы к ее рту – и поцеловал ее. Ева на мгновение замешкалась и снова посмотрела на ухмыляющегося немца, а потом, закрыв глаза, ответила на поцелуй. Ей показалось, что стало нечем дышать, и у нее слегка закружилась голова. Когда Реми отстранился от нее с довольным видом, немца уже не было; сердце Евы колотилось как бешеное. Она понимала, что поцелуй был всего лишь уловкой, призванной отвлечь внимание, но его нежность обескуражила ее.

– Вы не можете просто так целовать меня, – прошептала она.

Он лишь рассмеялся и покачал головой:

– Простите? Видимо, вы хотели сказать: «Спасибо большое, милый Реми, что пришли мне на помощь во второй раз»?

– Так значит, вы просто помогли мне? И больше ничего?

– Конечно, – сказал Реми и со вздохом откинулся на спинку сиденья, а на его губах заиграла легкая довольная улыбка. – В конце концов, вы же моя жена.

Поезд сделал еще с дюжину остановок и уже в сумерках прибыл в Париж. Один раз они слышали вдали взрывы, а подъезжая к городу – артиллерийские залпы. Неужели прошло всего четыре дня, с тех пор как Ева покинула столицу? Теперь здесь, казалось, все было окутано мраком и предчувствием беды.

Они вышли из поезда, Реми подал ей руку и взял ее маленький саквояж; они оба вежливо кивнули немцу, который донимал ее расспросами. Он лишь рассеянно махнул им рукой, но Ева чувствовала, как он буравит взглядом ее затылок, пока они шли по перрону.

Когда они покинули здание вокзала и направились на север по улице де-Лион, Ева вырвала у него свою руку.

– Ну вот, теперь мы остались одни. Расскажите, что вы здесь делаете?

– Моя очаровательная супруга по-прежнему не испытывает ко мне никакой благодарности. – Он улыбнулся ей.

– Я серьезно. Вы следили за мной?

– Если хотите знать, то сегодня утром я пришел к вам в пансион и принес документы, но вас уже не было. Я уговорил почтальона довезти меня до Клермон-Феррана, надеялся, что найду вас на станции, но вы уже сели в поезд. Так как догнать вас не удалось, я в последний момент купил билет и стал искать вас уже в поезде, пока не увидел, как вы беседуете с немецким солдатом.

– Но почему у вас оказалось удостоверение личности на имя моего мужа?

Он рассмеялся:

– Я сделал его вместе с вашим студенческим билетом.

– Но для чего?

– На случай, если они мне понадобятся.

Ева раздраженно покачала головой. Когда они проходили мимо бара, где стояла кучка смеявшихся немецких солдат, он снова взял ее за руку и поцеловал в щеку.

– Зачем они могли вам понадобиться? – спросила она, снова выдергивая руку, как только солдаты остались далеко позади.

– Для ситуаций вроде той, что произошла сегодня. По-моему, я появился вовремя.

Он никак не хотел прямо отвечать на ее вопрос, и ей начало казаться, что ему нравится тянуть время и насмехаться над ней.

– Отлично, замечательно, спасибо. И желаю вам благополучно добраться до Ориньона.

Он резко замер на месте. Ева сделала еще несколько шагов, а потом тоже с неохотой остановилась и обернулась. У него было растерянное выражение лица, совсем как у потерявшегося щенка.

– Что? – вздохнув, поинтересовалась она.

– Колетт, это серьезно. Вам угрожала серьезная опасность.

– Со мной все будет хорошо.

– Я не мог рисковать.

– Почему?

Он помедлил с ответом:

– Потому что, хоть мне и неприятно в этом сознаваться, но я не настолько хороший мастер, как вы. И мы не можем потерять такого специалиста.

– Мы? – повторила она.

Он огляделся по сторонам.

– Отец Клеман. И другие…

– Аферисты.

– Тсс, – тут же одернул ее он.

– Спасибо, конечно, за комплимент. И я тронута тем, что вы проделали весь этот путь. Но я приехала сюда, чтобы освободить отца, а потом мы с родителями уедем в Швейцарию.

Он кивнул:

– Я ожидал услышать нечто в этом духе.

– Ну, тогда простите, что доставила вам неудобства. Я думаю, мы еще увидимся в Ориньоне. – Она замялась. – Я понимаю, что должна оказать кое-какую помощь отцу Клеману, не так ли? Поэтому перед тем, как мы отправимся на восток, я задержусь на пару дней, но не больше.

– Вы действительно хотите, чтобы я оставил вас одну в Париже?

– Это мой родной город.

Он нахмурился:

– Боюсь, что это не так.

Теперь она почувствовала, что начинает на него злиться.

– Вы ошибаетесь. Я живу здесь всю свою жизнь.

Он жестом указал на немцев у них за спиной и на флаг со свастикой, который развевался в вечернем небе над кварталом.

– Колетт, это больше не ваш Париж. И не мой. Он уже не принадлежит французам. По крайней мере, сейчас.

Мельком взглянув на флаг, она внимательно огляделась по сторонам. Улица де-Лион всегда сияла красивыми вечерними огнями, а в кафе и под окнами домов всегда толпились счастливые люди, которые наслаждались теплым летним воздухом. Теперь же здесь царило запустение, большинство окон были темными и плотно зашторенными. Ева вздохнула и почувствовала, что у нее окончательно пропало настроение спорить.

– Ева.

– Простите?

– Это мое настоящее имя. Я не Колетт, а Ева. Ева Траубе. – В тот момент, когда эти слова слетели с ее губ, она подумала, что, возможно, сболтнула лишнего. Разумеется, ей не следовало никому называть свое настоящее имя, тем более здесь. Но этот человек спас ее в поезде, и он явно не желал ей зла.

Он кивнул и взял ее за руку, когда они снова тронулись с места. На этот раз она не стала выдергивать ее.

– Что ж, Ева, приятно познакомиться.

– А вас, как я понимаю, на самом деле зовут не Реми?

– Вообще-то, именно так меня и зовут.

Она пристально посмотрела на него:

– И вы думаете, я поверю, что и ваша фамилия случайным образом совпала с той, что указана в моих поддельных документах?

Он улыбнулся:

– Нет. Разумеется, моя фамилия не Шарпантье, но меня действительно зовут Реми.

– И вы использовали настоящее имя на поддельных документах?

Он пожал плечами.

– Зачем вам все эти сложности?

Он крепко сжал ее руку:

– Видите ли, я считаю, что дружба не должна начинаться со лжи.

– Но вы весь день притворялись моим мужем.

– В таком случае, я думаю, когда-нибудь вам придется выйти за меня замуж.

Она рассмеялась и тут же опустила голову, чтобы он не видел, как зарделись ее щеки.

– Это предложение?

– Нет. Но вы это поймете, когда я на самом деле сделаю вам предложение. – Он смерил ее долгим взглядом и усмехнулся: – Между прочим, я – Реми Дюшан. Это чтобы вы знали, какую фамилию будете носить после того, как мы поженимся. – Он слегка толкнул ее локтем, когда они шли по площади Бастилии. Над ними возвышалась Июльская колонна, с вершины которой златокрылый Гений свободы с разочарованием взирал на город. – И куда мы теперь? Скоро комендантский час, а мы не должны привлекать к себе внимание.

– В квартиру моей семьи.

Он резко остановился, вынуждая ее сделать то же самое, и еще сильнее сжал ей руку.

– Ева, – тихо сказал он.

– Что? Пойдемте. Вы правы, нужно спешить.

– Ева. – Он дождался, когда она поднимет на него глаза. – В вашу квартиру? Мы не можем этого сделать.

– Она всего в пяти минутах ходьбы отсюда.

– Но вы же не думаете… – Он покачал головой. – Ева, простите, но нам туда нельзя.

Она снова зашагала, потянув его за собой.

– Я знаю, что вы хотите сказать. Что, возможно, квартиру разграбили и мне будет тяжело смотреть на все это. Я в курсе и готова к чему-то подобному.

– Ева, меня тревожит другое.

– Что же? Вы думаете, что полиция следит за ней? Мне кажется, у них есть дела поважнее, чем наблюдать за квартирой каждого депортированного парижского еврея.

– Ева… – Казалось, что Реми пытается подобрать слова. – Велик шанс, что в квартире уже кто-то живет.

– Да быть такого не может.

– Ева, люди не просто грабят пустые квартиры. Они въезжают в них. Так как считают, что вы уже не вернетесь.

Она уставилась на него с удивленно раскрытым ртом.

– Вы думаете, что кто-то чужой поселился в моей квартире? Так скоро?

– Я в этом почти уверен.

– Но мы уехали всего несколько дней назад.

– Падальщики не теряют времени. – Он сжал ее руку, а затем отпустил. – Давайте я первым войду туда. Постучу в дверь. Если квартира занята, скажу, что разыскиваю дядю и назову неправильный адрес. А если там никого нет, я спущусь за вами и мы вместе поднимемся туда.

Она кивнула, но сердце ее вдруг стало тяжелым, словно камень.

– Хорошо, но я уверена, что вы ошибаетесь.

Следующие пять минут они шли молча, пока не остановились, уже в вечернем сумраке, около Евиного дома. Последние закатные лучи освещали тонкую полоску неба на горизонте. Скоро должен был начаться комендантский час, и времени у них оставалось совсем мало.

– Второй этаж, квартира С? – спросил Реми, глядя на нее с сочувствием, о котором она не просила и которого не хотела.

– Все верно.

– Ева, я вернусь через несколько минут. Постарайтесь никому не попадаться на глаза, вас могут узнать.

С замиранием сердца Ева смотрела ему вслед. Через три минуты он снова появился, и она сразу все поняла.

– Кто там был? – глухо спросила она. Он обнял ее за плечи и повел прочь от дома, где прошла вся ее жизнь. – Кто там теперь живет?

– Женщина с лицом, похожим на сливу, у нее двое детей, две девочки, – сказал Реми, когда они быстро направились на восток, словно стараясь догнать заходящее солнце. – Младшую зовут Симона.

– Мадам Фонтен. – Почему-то Еву это не удивило.

– Вы взяли фамилию этой мегеры для своих поддельных документов?

Ева вздохнула.

– Зато нет никаких сомнений в том, что она – христианка, не так ли?

Прошло несколько минут, прежде чем Реми ей ответил.

– По моему мнению, христиане так не поступают. Вселиться в чужой дом, который прежние хозяева покинули при таких обстоятельствах? Больше похоже на пляски на могиле. Хотя я готов поспорить, что эта грымза мадам Фонтен в жизни своей никогда не танцевала.

Ева не смогла сдержать улыбки, представив себе, как мадам Фонтен отплясывает джигу.

– Простите, что впустую потратила ваше время. Я должна была сразу вам поверить.

Реми пожал плечами:

– Просто запомните, что я всегда прав.

Ева удивленно посмотрела на него, но он улыбался.

– И что теперь? – спросила она. – Куда мы пойдем?

– Я знаю одно местечко.

Ева последовала за ним в сгущающуюся тьму. Внезапно на нее накатила такая усталость, что она больше ни о чем не хотела думать. У нее было только одно желание: найти место, где можно было бы переночевать и не бояться, что явятся немецкие солдаты и начнут рвать ее на куски, пока от нее ничего не останется.

Глава 11

– Публичный дом? Да вы что?! – ужаснулась Ева через полчаса, когда они остановились на грязной боковой улочке в районе площади Пигаль напротив каменного здания, в окне которого на немецком и французском языках были написаны часы работы заведения. – Вы хотите, чтобы я ночевала здесь?

– Во-первых, это место называется борделем, а не публичным домом, – улыбнулся Реми. Его явно забавляло ее смущение.

– Бордель, вертеп, дом терпимости, да какая разница?

– Видите ли, тут проводят ночь уважаемые господа, поэтому я советую вам быть вежливой.

– Ах да, «уважаемые господа» – первая фраза, которая приходит мне на ум, когда я думаю о ночных бабочках. – Ева с хмурым видом посмотрела на здание. На окне, прямо под расписанием, печатными буквами было выведено: «Jeder Soldat ist strengstens verpflichtet die frei gelieferten Präservative zu benutzen». – Что это значит? Немецких солдат принимают здесь с широко распростертыми руками? Или широко распростертыми ногами?

Реми рассмеялся.

– А я вижу, у вас есть чувство юмора, моя дорогая. – Он слегка толкнул ее локтем. – На самом деле здесь написано следующее: «Каждый солдат обязан использовать презервативы, предоставляемые заведением бесплатно». Честно говоря, это довольно респектабельное заведение.

Еву всю передернуло от этих слов.

– Давайте больше не будем об этом?

– Как скажете. Но я предлагаю войти через черный ход. Не хочу, чтобы кто-нибудь из немцев подумал, будто вы тоже входите в меню.

Ева скорчила недовольную мину, но пошла за ним в переулок за домом. Он постучал три раза в дверь, на которой не было ни таблички, ни других опознавательных знаков, и когда та открылась, быстро втащил Еву внутрь. Она очутилась на темной кухне, где пахло сигаретами, чесноком и потом, и от этого сочетания ее замутило.

– Bonjour, Реми, – сказала женщина, которая стояла в тени. Когда она шагнула, чтобы расцеловать Реми в обе щеки, Ева увидела, что ей не меньше пятидесяти, у нее сильно нарумянены щеки, на губах – ярко-розовая помада, а седые волосы стянуты в тугой пучок. – Ты привел с собой подружку? – Она с интересом посмотрела на Еву, и та отвела взгляд.

– Нам нужно где-то переночевать. Моя дорогая, это мадам Гремийон. Мадам Гремийон, это Мари Шарпантье.

– Разумеется, это не настоящее ее имя, – сказала пожилая женщина, осматривая Еву с ног до головы оценивающим взглядом.

– Мадам, вы не только красивы, но и ужасно проницательны, – ответил Реми.

– Если ей нужно подработать… – начала мадам Гремийон.

– О, спасибо, но думаю, нам пока необходима только комната для ночлега. – Реми говорил так, словно он с трудом сдерживает смех.

Мадам Гремийон вздохнула:

– Хорошо, вам виднее. Я просто пытаюсь помочь. Можете занять комнату Одетты – 3G. Эта глупая маленькая распутница сбежала на прошлой неделе с немцем.

– Спасибо, мадам. Я ваш должник.

Женщина закатила глаза, а затем еще раз окинула Еву оценивающим взглядом и вышла из кухни, оставив в полумраке Еву и улыбающегося Реми.

Проснувшись на следующее утро в незнакомой постели, которая пахла выдохшимся кальвадосом, Ева не сразу смогла вспомнить, где находится. Но когда события прошлого вечера наконец-то всплыли в ее памяти, она тут же села на кровати и огляделась по сторонам. Ночью было слишком темно и почти ничего не видно, но теперь при свете дня она увидела, что в комнате повсюду валялись украшенные перьями пеньюары, а с одной из стоек кровати свисал кружевной бюстгальтер.

Реми улыбался ей со стоявшего возле ее кровати потрепанного кресла, на котором он спал ночью.

– С добрым утром, спящая красавица.

– Вижу, мадам Гремийон даже не убралась здесь после того, как прежняя постоялица сбежала.

На прикроватном столике она обнаружила бокал для шампанского с отпечатками губной помады по краям, а рядом – недоеденный и покрывшийся плесенью кусок хлеба.

– У мадам Гремийон много достоинств, – весело откликнулся Реми, – но, если честно, хорошей хозяйкой ее не назовешь.

– Полагаю, она ваш старый друг? И при этом она безо всякого смущения обслуживает немцев, не так ли?

Реми пожал плечами.

– Для меня она – что-то вроде современного Робин Гуда. Берет с немцев в два раза больше, чем с французов, а разницу отдает на наше дело.

– Наше дело?

– Людям вроде нас, Ева. А еще бордель – отличное место для выведывания секретов. Бывает, что немцы болтают лишнего, особенно в те моменты, когда они наиболее уязвимы.

– Вы хотите сказать, что женщины, которые здесь работают, французские шпионки? Что они торгуют своим телом из патриотических соображений? Ради веры и своей страны?

Реми рассмеялся:

– Может, и так. Многие по-своему вносят вклад в борьбу с оккупантами. Так что вы поаккуратнее, не стоит их недооценивать. Сейчас же меня волнует, что у нас будет на завтрак?

– О, в этом очаровательном заведении еще и кормят?

– Вы же не думаете, что женщины станут работать на пустой желудок? Вставайте, нам нужно поесть.

Пока Ева наспех одевалась, ополаскивала лицо и красила губы огрызком помады, хранящимся у нее в сумочке, Реми просмотрел бумаги, подготовленные ею для освобождения отца. Когда она отвернулась от умывальника, находившегося в углу комнаты, он больше не улыбался как сумасшедший. Его лицо было встревоженным.

– В чем дело? – спросила она. – С бумагами что-то не так?

– Нет, Ева, они просто идеальны.

– Тогда что случилось?

Он ответил не сразу.

– Вы должны быть готовы к тому, что вашего отца там может не оказаться.

У Евы внезапно пересохло в горле. Она отвернулась:

– Конечно, он там. Где же еще ему быть?

– Его могли депортировать. Или… – голос Реми сорвался.

Ева вытянула вперед руки, растопырив пальцы, словно хотела отгородиться от его слов.

– Какая глупость. Мы сегодня же найдем его там и увезем вместе с нами в Ориньон.

Реми кивнул:

– В любом случае я поеду с вами.

Он протянул ей руку, и она взяла ее после того, как аккуратно сложила бумаги для освобождения отца и убрала их в сумочку.

Внизу, в комнате, куда прошлой ночью один за другим заходили немцы, возле большого стола, слонялись без дела два десятка женщин в шелковых пеньюарах.

– Доброе утро, дамы, – приветствовал их как ни в чем не бывало Реми, таща за собой упирающуюся Еву.

Некоторые женщины подняли глаза и посмотрели на них со скучающим видом, другие даже не прервали своих разговоров. Мадам Гремийон тяжелой поступью вышла из кухни. В руках у нее был большой поднос. Она кивнула им. При ярком дневном свете и без толстого слоя макияжа она выглядела еще старше.

– Вы как раз вовремя, – сказала она Еве. – Мои девочки, может, и трахаются, как крольчихи, но едят, как лошади. Возьмите себе немного еды, пока она еще есть.

Ева не хотела изменять своим принципам, но в этот момент мимо нее проплыл поднос со свежим хлебом, глянцевыми апельсинами, сосисками и большими треугольными кусками сыра. От удивления она даже открыла рот.

– Но откуда?.. – начала было она.

– Немцы любят баловать девочек, – усмехнулась мадам Гремийон в ответ на вопрос, который крутился на языке у Евы. – Сытый желудок – залог хорошей…

– О, боюсь, у нас сегодня нет времени для уроков анатомии, – перебил ее Реми. – Простите, мадам Гремийон, но мы не можем здесь задерживаться. Возьмем с собой немного в дорогу.

Пожилая женщина презрительно фыркнула:

– Вечно ты брезгуешь пообедать с нами.

– Ну что вы, мадам Гремийон! Просто мне нужно в одно место. – Он взял несколько ломтей хлеба, кусок сыра и толстую сосиску. – Спасибо вам за гостеприимство.

Мадам Гремийон посмотрела на него неодобрительно и обратилась к Еве:

– Не понимаю, как такая хорошенькая молодая женщина могла влюбиться в человека с такими манерами?

Ева почувствовала, как зарделись ее щеки.

– Но я не… он не…

Реми схватил ее за руку и смачно поцеловал в щеку.

– Она хотела сказать, что уже слишком поздно. Она уже вышла за меня замуж.

Несколько девушек за столом уставились на них.

– Нет, я… – возразила Ева.

– Пойдем, дорогая. Не то опоздаем на поезд. До скорой встречи, дамы! – Прижимая одной рукой к груди еду, а второй по-прежнему крепко держа Еву за руку, Реми потащил ее из комнаты к черному ходу, ни разу даже на нее не взглянув.

– Вы, наверное, считаете себя очень забавным, – заметила Ева, с жадностью откусывая большой кусок хлеба, когда несколько минут спустя они быстрым шагом шли в сторону авеню Жана Жореса в Девятнадцатом округе. Реми договорился о встрече там с одним знакомым, у которого была машина – он обещал отвезти их в Дранси.

– Обычно люди находят меня очаровательным. А теперь пойдемте, и, кстати, вы что, пытаетесь оставить о себе след на улицах столицы? Как будто мы Гензель и Гретель?

Ева оглянулась и поняла, что Реми был прав; она с такой жадностью засовывала в рот хлеб, что разбросала крошки по всему бульвару Осман. Она слегка улыбнулась.

– Похоже, моя манера вести себя за столом оставляет желать лучшего. Или я просто очень проголодалась.

Ева стала отставать от него, и Реми, замедлив шаг, протянул ей большой кусок сыра: твердый и покрытый воском.

– Здесь нет стола, и я совсем не осуждаю вас.

Она хотела сказать ему, что тоже не осуждает его, но это было неправдой. Она к нему не испытывала никакой симпатии с момента их первой встречи. И, возможно, совсем незаслуженно.

Им потребовалось около часа, чтобы преодолеть тринадцать километров до Дранси – мрачного и безрадостного места к северу от Парижа. Изрытую снарядами дорогу буквально наводнили французские полицейские; они покуривали, прислонившись к своим патрульным машинам, в то время как мимо них проносились грузовики с пересмеивающимися молодыми немецкими солдатами. Реми представил Еве их водителя: Тибо Брюн. Когда они садились в его старый грузовик, он лишь что-то проворчал вместо приветствия. Ева и Реми сидели на пассажирском сиденье, прижавшись друг к дружке бедрами, им было неудобно и тесно, а Брюн за всю дорогу не проронил ни слова. Однако складывалось впечатление, что он знал почти всех полицейских, мимо которых они проезжали: одним махал рукой, другим – кивал.

– Приехали, – пробурчал он, затормозив на обочине в безликом жилом квартале. – Я вас подожду, но постарайтесь уложиться за час. И половину суммы я хочу получить сейчас.

Реми молча протянул водителю пачку наличных и, бесцеремонно подтолкнув Еву к выходу, выпрыгнул из машины следом за ней. Когда они зашагали прочь, Брюн принялся пересчитывать купюры, а его грузовик тем временем продолжал изрыгать выхлопные газы, наполняя воздух ароматом протухших яиц.

– А у вас интересные друзья, – проворчала себе под нос Ева, пока они шли по темной мрачной улице, где даже в разгар дня было на удивление тихо.

– Брюн мне не друг. Он – контактное лицо, – уточнил Реми.

– Где вы взяли деньги?

– Это имеет значение?

Ева замялась:

– Нет. И спасибо вам.

Реми кивнул и просунул руку ей под локоть.

– Думаю, вам сейчас лучше задержать дыхание.

– О чем вы… – Ева не успела закончить фразу, как на нее обрушился – словно удар наотмашь по лицу – запах человеческих испражнений; его ни с чем не спутаешь. Он обволакивал их, смешиваясь с солоноватым запахом человеческой плоти и грязи. Она стала судорожно хватать ртом воздух, пытаясь сдержать рвотные позывы, и споткнулась, но Реми успел подхватить ее, прежде чем она упала.

– Как вы? – И, не дождавшись ответа, добавил еле слышно: – Идем дальше. Ваша реакция может вызвать подозрения.

– Боже, – только и смогла выдавить из себя Ева. Ее глаза стали влажными от слез, когда они дошли до конца квартала и свернули за угол. – Что это?

– Боюсь, что это Дранси.

Ева смотрела вдаль и снова чуть не споткнулась, когда перед ней вырос огромный депортационный лагерь. Над обвитой колючей проволокой оградой летали тучи мух. Сами строения напоминали современные многоквартирные дома: три длинных, правильной формы прямоугольника, образующих букву П. В каждом – по шесть этажей. Казалось, эти дома были выстроены для того, чтобы разместить здесь несколько сотен семей, но в центре обширного двора толпились тысячи человек. Они теснились, как скот в товарном вагоне, некоторые плакали, другие – кричали, но большинство были безучастны, будто уже смирились со своей участью. Замызганные дети, кричащие младенцы, изможденные высохшие старухи, плачущие старики… Над толпой грозно возвышались сторожевые вышки, а французские полицейские с бесстрастными лицами патрулировали периметр лагеря.