Текст книги "Устойчивость. Как выработать иммунитет к стрессу, депрессии и выгоранию"

Вытеснять разрешается

А что бы Зигмун Фрейд сказал по поводу психологической устойчивости? Ведь те сильные личности, которым удается быстро справиться с кризисной ситуацией или которым не составляет труда начать что-либо в их жизни с чистого листа, явно противоречат постулатам его теории. Основоположник психоанализа неоднократно подчеркивал, что после потери любимых людей или других важных составляющих жизни – например, работы и привычного окружения – горе не только нормально, но и необходимо. Тот, кто не позволяет себе полностью ощутить возникшую пустоту, прочувствовать потерю и испытать горечь прощания (а значит – тот, кто подавляет в себе все эти эмоции) – рискует столкнуться с психическими проблемами. По мнению Фрейда, фобии, неврозы и то, что он называл «защитной истерией», в конечном итоге могут стать причиной развития физических недугов.

Начиная с конца XIX века, когда Зигмунд Фрейд ввел в психологию понятие вытеснения, о котором он позднее подробно рассуждал в своем эссе 1915 года, психологи и психиатры спорят о значимости этого явления. Хотя понятие вытеснения уже давно стало частью нашей обыденной речи, а многие из нас и вовсе убеждены в том, что существует прямая связь между таким поведением и возникновением тех или иных болезней, научно все это до сих пор не доказано. Согласно Фрейду, вытеснение – это естественный процесс, к которому люди прибегают тогда, когда они сталкиваются с болезненными или пугающими переживаниями.

Но где же находится грань между вытеснением и забыванием, и что из этого помогает нашему здоровью, а что, напротив, – вредит? Два ученых из Университета Йены недавно провели достаточно интересный эксперимент. Кристин Митте и Маркус Мунд хотели научно доказать тезис о том, что вытеснение вызывает проблемы со здоровьем. Для своего исследования они использовали уже собранные по всему миру данные о людях, принадлежавших к одной и той же социально-демографической группе, но которые при этом страдали самыми разными заболеваниями – от астмы и сердечно-сосудистых заболеваний до диабета и рака.

В общей сложности они проанализировали результаты 22 исследований, в которых совокупно приняли участие почти 7 тысяч человек. На основании этих данных они смогли сделать вывод о том, что связь между вытеснением и возникновением заболеваний действительно существует. Прежде всего склонные к нему люди чаще сталкиваются с повышенным кровяным давлением. Психологи называют таких людей «репрессорами» – производное от английского понятия «repression», которым в этом языке и обозначают психологическое вытеснение. «Все время от времени подавляют неприятные чувства, – говорит Маркус Мунд. – Это общепринятый и вполне естественный защитный механизм нашего организма. Однако в случае с репрессорами желание защититься является важной составляющей всей их личности».

Многие репрессоры довольно трусливы в глубине души, хотя ведут они себя так, словно не боятся ничего. Они не любят плохие новости, а потому всячески их избегают. «Однако если вы подвергните репрессоров психологическому стрессу, вы сразу же увидите у них физическую реакцию на происходящее: например, сильное потоотделение или учащенный пульс», – говорит Мунд. Другим примером может быть и повышенное артериальное давление. Тем не менее мы все достоверно не знаем, является ли высокое кровяное давление результатом данного психологического состояния или же все-таки просто случайно возникает одновременно с ним. В любом случае, если у человека длительное время наблюдается высокое артериальное давление, то впоследствии он может столкнуться с серьезными заболеваниями – например, с болезнями сердца, почек и глаз. Следовательно, вытеснение однозначно может нанести вред вашему здоровью.

Однако здесь также следует упомянуть о том, что подавление эмоций оказалось абсолютно несвязанным с развитием онкологических заболеваний. Представление о том, что существует некая «раковая личность», характер которой становится первопричиной для развития болезни и появления злокачественных опухолей, оказалось совершенно необоснованным. Мысль о том, что люди, столкнувшиеся с раком, каким-то образом сами спровоцировали возникновение этого заболевания, сегодня принадлежит к «свалке медицинской истории», подчеркнул врач-терапевт, онколог и специалист по психосоматике Герберт Каппауф, много лет возглавлявший исследовательскую группу в клинике в Нюрнберге, которая изучала вопросы психоонкологии.

Согласно исследованию Мунда и Митте, все скорее происходит абсолютно наоборот: люди обращаются к вытеснению не до того, как сталкиваются с раком, а после. Следовательно, онкология появляется в их жизни не из-за того, что они репрессоры, но сам рак заставляет их изменить свое отношение к плохим новостям. Некоторые просто не могут принять тот факт, что их заболевание действительно угрожает их жизни, другие не хотят уделять никакого внимания тем негативным чувствам, которые им приходится испытывать – своим страхам, своему горю, третьи же закрывают глаза на все жизненные напасти и трудности, кроме тех, что имеют прямое отношение к диагнозу.

Тем не менее подавление эмоций само по себе вовсе не является чем-то плохим. «Такие люди, как правило, гораздо меньше страдают от последствий химиотерапии, в сравнении с теми, кого болезнь заставляет постигнуть самое дно эмоций», – говорит Маркус Мунд. И именно из-за того, что репрессоры стараются контролировать каждый аспект своей жизни – свою болезнь и все свои тревоги, – они отличаются высоким уровнем дисциплины и готовы изменять свой образ таким образом, чтобы у болезни не осталось никаких шансов на победу.

Тем не менее подавление бывает разным, ведь даже оптимистичные люди порой склонны вытеснять негативные переживания из своей жизни. Удивительного в этом ничего нет, однако теперь это еще и доказано с научной точки зрения. Совсем недавно британские и немецкие нейробиологи провели эксперимент, в рамках которого они оценивали, что происходит в голове его участников во время МРТ-диагностики. Пока участники эксперимента находились в трубе томогрофа, их просили оценить вероятность того, что на протяжении их жизни им доведется столкнуться с некими несчастьями. Какова вероятность того, что они заболеют раком прямой кишки? А того, что в них ударит молния? После того, как испытуемые озвучивали свои предположения, ученые сообщали им реальный процент статистической вероятности.

Во время второго этапа исследования случилось поразительное: испытуемые изменили свои первоначальные оценки исключительно в сторону меньшей вероятности, а не большей. Получается, что когда ученые во время первого этапа называли явление, потенциальная вероятность которого была выше оценок участников эксперимента, они это попросту игнорировали – они концентрировали свое внимание лишь на тех случаях, когда ученые озвучивали меньший показатель, и затем, во время второго этапа исследования, базировали свою личную оценку потенциального риска именно на нем. «Область мозга, которая отвечает за эффект “розовых очков”, особенно развита у оптимистичных людей, − говорит Тали Шарот, одна из ученых, проводивших данное исследование. – Из всей той информации, что мы слышим, мы выбираем лишь ту, которую нам бы и хотелось услышать, – объясняет она. – И чем мы оптимистичнее, тем меньше мы позволяем негативной информации, связанной с нашим будущим, влиять на нас».

Исследования последних лет показывают, что подавление может быть полезным и в других областях психологии – например, при исследовании травм. Тем, кому раньше доводилось пережить серьезную автомобильную аварию, оказаться заложником во время ограбления банка или столкнуться с террористической атакой, приходилось рассказывать терапевтам о тех ужасах, что им пришлось пережить. Их просили подробно описать все, что произошло, чтобы таким образом помочь мозгу обработать эту информацию. Подобная работа с негативными переживаниями является важнейшей составляющей психоанализа. Однако спустя годы психологи пришли к выводу, что подобный «разбор полетов» сразу же после пережитых событий может быть по-настоящему полезен лишь небольшому числу людей. Другим же он и вовсе может навредить. Такие эмоции, как страх и боль, могут быть вызваны не самой травмой, а в результате принудительного разговора о случившемся.

А потому вскоре люди научились оставлять друг друга в покое. Только тот, кто действительно того хочет, должен рассказывать о том, что ему довелось пережить. После того, как в 2004 году Индийский океан охватило цунами, Всемирная организация здравоохранения однозначно заявила о том, что, задавая пострадавшим от катастрофы людям вопросы о случившемся, мы лишь дополнительно травмируем их, а потому это является абсолютно недопустимым.

Многие пострадавшие выбирали молчание. Для начала им нужно было понять для себя, как именно они относились к случившемуся. Позже многие из них уже обращались за помощью к психологу, однако многим другим он был не нужен. Зачастую вновь встать на ноги нам помогает наша способность к самовосстановлению и наши социальные связи. Эксперт по травматическому опыту Георг Пипер говорит, что тем клиентам, которые приходят к нему сразу после травматического события, он сначала рекомендует подождать два месяца. Пипер ведет свою практику недалеко от Марбурга и уже много лет входит в состав Целевой группы по стихийным бедствиям и кризисным ситуациям Европейской ассоциации психологов. Там он занимается разработкой общеевропейских стандартов качества помощи жертвам стихийных бедствий, чтобы в будущем суметь избежать таких ошибок, как принудительный опрос жертв подобных событий. «То, как вам стоит обойтись со своим травматическим опытом, зависит как от вас самого, так и от характера травмы, а потому правильного для всех варианта тут просто нет», – говорит он.

Несколько лет назад голландский психоонколог Берт Гарссен попросил свою гильдию более конкретно обозначить то, что они понимают под термином «вытеснение». По его мнению, необходимо отличать тех людей, что не желают придавать значение своим эмоциям в повседневной жизни, от тех, кто забывает детали травматических событий – например, что именно происходило во время изнасилования или же что именно они ощущали, когда во время войны солдаты вражеской армии обыскивали их дом и засыпали их угрозами.

Между тем репрессоры могут оказаться даже особенно психологически устойчивыми людьми. «Некоторые ситуации настолько ужасны, что подавление эмоций и информации может оказаться самой правильной стратегией», – объясняет Карена Лепперт. Конечно, в долгосрочной перспективе привычка прятать голову в песок ничего хорошего не принесет, однако иногда прибегать к ее помощи – это значит использовать один из важнейших защитных механизмов. Это именно то, что поможет вам продолжить жить. Тот, кто даже в моменты глубочайшего горя может посмотреть вперед и отвлечься от происходящего, быстрее преодолевает кризисные ситуации. Это показало исследование, проведенное Джорджем Бонанно, американским специалистом в области изучения горя, который исследовал психологию пожилых людей, совсем недавно столкнувшихся с потерей супруга. Несмотря на скорбь от потери, у тех людей, которые смогли сосредоточиться на позитивных аспектах своей жизни, в итоге развились лишь кратковременные и незначительные симптомы горя. Они тоже пролили море слез, но им все же удалось вернуться к своему привычному образу жизни и увидеть перед собой новые перспективы.

«Если у вас хорошо работают защитные механизмы, то вы умеете признаться самому себе в том, что сейчас у вас не самый лучший период жизни, – говорит Карена Лепперт. Но при этом вы также способны закрыться от окружающего вас негатива, если вдруг вы поймаете себя на том, что больше вы с ним справляться не можете». Психологически устойчивые люди умеют вовремя отдалиться от отягощающих их воспоминаний, новостей или же забот, чтобы те не успели полностью разрушить их.

Однако стоит ли таким людям бояться того, что те чувства, которые они подавляют сейчас, в будущем накроют их с новой силой? «Нет, – отвечает психолог Таня Целльнер. – Подавленные воспоминания обычно не возвращаются». По ее мнению, если поиск новых жизненных путей и отвлекающих факторов становится для вас внутренней правдой, то тогда с вами все в полном порядке. «Если вы говорите “проехали” и правда имеете это в виду, то это просто замечательно».

Это может показаться соблазнительным тем людям, которые, в зависимости от ситуации, сначала полны силами и энергией, а потом до смерти опечалены: если хоть разок им удастся не утонуть во всей глубине своего отчаяния и не страдать из-за каждого малейшего аспекта кризисной ситуации, они будут счастливы. Однако, по словам Тани Целльнер, репрессоры обычно находятся где-то на среднем уровне эмоциональной шкалы. «Тот, кому удается не утонуть в эмоциях во время кризиса, защищен от страданий. Однако и в позитивных аспектах жизни им зачастую не удается подняться на запредельные эмоциональные вершины, – говорит она. – Напротив, тот, кто во время кризисов переживает настоящее отчаяние, возможно, может утешить себя мыслью о том, что он настолько же интенсивно может прочувствовать эмоции, вызываемые ощущением любви и счастья».

Кроме того, те, кто достигает эмоционального дна, со временем начинают понимать, что далеко не все невзгоды загоняют их в настолько тяжелое эмоциональное состояние. «Все зависит от того, как мы сами оцениваем те или иные события, – объясняет Целльнер. – Не нужно смотреть на каждый кризис как на нечто исключительно негативное».

Несчастья помогают нам расти

Для чего-то они все-таки должны быть полезны. И этим очень приятно утешать самих себя, ведь большинство людей действительно искренне верит в то, что, какой бы ужасной ни была случившаяся авария, в итоге она привнесет в нашу жизнь нечто хорошее. Горький опыт – как рассказывают нам древнейшие мифы и легенды и как показывает опыт многих наших современников – может неожиданно оказаться довольно сладким.

«Конечно, я не рада тому, что эта ужасная авария вообще случилась, – сказала психологу женщина, которая после страшной автомобильной аварии больше не могла самостоятельно ходить. – Но впервые в своей жизни я уделяю время исключительно самой себе и всему тому, что мне важно. Я хожу на занятия по медитации и это очень мне помогает». Эта женщина, как и многие другие люди, убеждена в том, что эта личная трагедия в итоге стала причиной позитивных изменений в ее жизни: «Я научилась по-настоящему ценить свою жизнь, – продолжает она. – Я обращаю больше внимания на повседневные радости и благодарна за все то, что у меня есть».

Этот феномен, с которым сталкиваются многие люди, пережившие ужаснейшие жизненные трагедии, вдохновляет психологов. Разве это не идеал психологической устойчивости – не только суметь пережить подобное событие, но и стать сильнее благодаря ему? Не к этому ли мы должны стремиться – делать правильные выводы из жизненных уроков и грамотно использовать их в своей дальнейшей жизни?

Несмотря на скорбь от потери, у тех людей, которые смогли сосредоточиться на позитивных аспектах своей жизни, в итоге развились лишь кратковременные и незначительные симптомы горя. Они тоже пролили море слез, но им все же удалось вернуться к своему привычному образу жизни и увидеть перед собой новые перспективы.

Американские психологи Ричард Тедески и Лоуренс Кэлхун, которые создали целое исследовательское направление, основанное именно на подобных вопросах. Они хотели выяснить, сколько пользы нам приносят травматические события, и даже придумали для этого явления подходящий термин – посттравматический рост (ПТР). Некоторые эксперты также говорят о «личностной зрелости» или же «процветании», когда описывают людей, сумевших добиться большого прогресса после случившейся в их жизни катастрофы, заставившей их испытать страх, ужас или же беспомощность.

Тедески и Кэлхун опросили множество людей, которым довелось столкнуться с самыми разными кризисными ситуациями. Некоторым из них удалось выжить в страшнейших автомобильных авариях, другие пережили изнасилование, а третьи столкнулись с опасными для жизни заболеваниями – например, с ВИЧ. Независимо от того, о какой именно травме шла речь, результаты всегда были примерно одинаковыми. Больше 50 % опрошенных полагали, что в конечном итоге они смогли извлечь некую пользу из своего несчастья. Довольно часто психологи слышали следующую мысль: «Это было ужасно, но произошедшее помогло мне повзрослеть».

Другие говорили: «Я бы больше никогда не хотел столкнуться с тем, что мне довелось пережить. Но в итоге это помогло мне многого достигнуть.

Я открыл в своей жизни такие пути, о существовании которых даже не подозревал; я открыл для себя веру. Кроме того, я научился по-настоящему ценить жизнь». Третьи продолжали: «У меня теперь совсем другие приоритеты и я повсюду вижу возможности, способные существенно обогатить мою жизнь».

Многие люди рассказывали еще и о том, что они стали гораздо больше наслаждаться своей жизнью и стараются прожить ее самым полным образом после того, как осознали, насколько хрупкой она на самом деле является. Или же они стали гораздо сильнее ощущать любовь к своим близким: «Тяжелые времена очень сильно сблизили нас». А некоторые обратили внимание на то, что их психологическая устойчивость выросла: «Конечно, я бы хотел, чтобы все это просто-напросто не приключилось со мной. Но зато теперь я знаю, что могу вынести многое и в будущем смогу вынести еще больше».

Подобный взгляд на вещи напоминает известную цитату Фридриха Ницше: «Все, что нас не убивает, делает нас сильнее». В «Ecce homo» философ хотя и не говорит о психологической устойчивости, но все же он описывает то, что сегодня психологи обозначали бы именно этим термином, и называет это «удачностью»: «И как же нам распознать сущность удачности! Она заключается в том, что удачливый человек приятен всем нашим чувствам: он словно был вырезан из такого дерева, которое одновременно отличается твердостью и хрупкостью, и к тому же источает приятный аромат. Ему нравится лишь то, что ему полезно; его чувства и его страсти прекращаются тогда, когда их объем превышает необходимую меру. Он отличает целебные явления от несущих вред, он использует плохие ситуации в свою пользу; то, что его не убивает, делает его сильнее».

Чем серьезнее было несчастье, с которым пришлось столкнуться людям, опрошенным Тедески и Кэлхун, тем сильнее была их вера в то, что оно помогло им вырасти как личностям. Складывалось впечатление, что для того, чтобы стать зрелой и счастливой личностью, человеку просто необходимо столкнуться с кризисом.

Даже эксперт по травматическому опыту Георг Пипер довольно часто сталкивается с такими же историями. Недавно психолог рассказал, что его всегда трогают такие моменты, когда суровый менеджер вдруг открывает в себе любовь к пчеловодству. Среди клиентов Пипера встречаются как жертвы домашнего насилия, так и автомобилисты, насмерть сбившие пешеходов. По словам эксперта, некоторые люди вдруг внезапно раскрывают в себе потенциал, который они похоронили много лет назад. И именно это, по-видимому, и повышает их уровень удовлетворенности жизнью.

Получается, несчастья делают нас счастливыми? И мы снова можем наблюдать за таинственной силой психологической устойчивости в действии?

Психолог Таня Целльнер относится к подобному мнению скептически. «Конечно, встречаются и очень трогательные примеры», – говорит она. Ее всегда удивляет то, насколько много людей удовлетворены своим личностным развитием после того, как на них обрушивается сокрушительный удар судьбы. Однако не стоит спешить с выводами: «Мы опираемся лишь на то, что испытуемые говорят о самих себе», – отмечает психолог. Ваш собственный взгляд на то, как вы пережили травматический опыт, возможно, гораздо больше связан с тем, как вам бы хотелось смотреть на произошедшее, чем с тем, как оно все было на самом деле. «Многим людям просто хочется думать таким образом», – добавляет Целльнер. Высказывание одного из ее пациентов отчетливо показывает, как велико его желание посттравматического роста, которое, вероятно, возникает у многих людей, столкнувшихся с серьезными несчастьями: «Если это и должно было со мной приключиться, то по крайней мере этот опыт должен принести мне нечто хорошее». Эта мысль, несомненно, несет в себе утешение.

Психолог задалась целью выяснить, что же скрывается за идеей посттравматического роста. А потому она исследовала этот феномен вместе со своим научным руководителем, Андреасом Мэркером, который сегодня занимает должность профессора в Университете Цюриха. Вместе они пришли к поразительному выводу: если состояние души пострадавших оценивают не они сами, а другие люди, то концепт посттравматического роста становится гораздо менее убедительным.

Кроме того, на мнение самих пострадавших, судя по всему, довольно просто повлиять. К такому выводу пришли два канадских психолога в ходе одного впечатляющего эксперимента. Кэти МакФарланд и Селеста Альваро попросили испытуемых подумать о чем-то неприятном, что случилось с ними относительно недавно. Затем им нужно было описать личностные качества, которыми они обладают сегодня, а потом – которыми они обладали пару лет назад. Психологи задавали вопросы о том, как испытуемые оценивают свою мудрость и внутреннюю силу, считают ли они себя сострадательными и имеют ли четкую цель в жизни. Ровно такие же вопросы были заданы и второй группе испытуемых, которых, однако, вначале попросили вспомнить о чем-нибудь приятном.

Любопытно, но между данными группами в итоге не было выявлено никакой разницы в уровне их текущей самооценки. Но те люди, которым сначала было предложено подумать о чем-то неприятном, оценивали свою силу и эмоциональную стойкость до этого события довольно плохо – и тем хуже, чем сильнее произошедшее событие било по их самооценке. К прошлой версии себя они относились практически пренебрежительно. А потому посттравматический рост, в существовании которого испытуемые были убеждены, был всего лишь результатом их особо низкой оценки самих себя. И этой оценкой легко можно было манипулировать.

Кое-что еще подорвало доверие Тани Целльнер и Андреаса Мэркера: уровень ощущаемого посттравматического роста во многом зависел от той страны, в которой жил испытуемый. Обычно психологи определяют величину посттравматического роста с помощью специального опросника, «Post Traumatic Growth Inventory» («Опросник посттравматического роста»), придуманного Тедески и Кэлхун. В этой анкете, например, есть вопросы о том, доверяет ли человек сам себе, ощущает ли он близость с другими людьми и начал ли он интересоваться чем-то новым. Максимум, который опрошенный может получить, отвечая на эти вопросы, составляет 84 балла. В США после событий 11 сентября можно было наблюдать результаты от 60 до 80 баллов; в Германии же максимальным показателем было приблизительно 40 баллов.

Таня Целльнер объясняет это следующим образом: «Умение видеть возможности даже в кризисных ситуациях является частью культурного кода американцев». А потому жители Штатов с гордостью заявляют о том, что именно так у них все в жизни и складывается. Психиатр Джимми Холланд, которая более 30 лет занималась изучением психологии онкобольных, даже говорит о том, что в стране существует «тирания позитивного мышления». Но, вероятно, это не единственная причина того, почему американцы столь сильно убеждены в собственном посттравматическом росте. Возможно, дело не только в том, что они ощущают глубоко интегрированное в культуру социальное давление, которое заставляет их засучить рукава и растянуть рот в улыбке даже после самого сильного удара судьбы – дело может быть еще и в том, что оптимизм является одним из столпов в их культуре, а потому борьба с жизненными кризисами действительно может даваться им гораздо проще.