Текст книги "На Лазурном берегу"

ГЛАВА 14

Это был коротенький коренастый человек лет сорока пяти цветущей наружности. Он отбросил ногой лежавший у него на дороге электрический шнур.

– Ты влюблена, припоминаешь? Безумно влюблена! Ники, любовь моя! – сказал Эл опасно сладким тоном, свидетельствующим о том, что терпение его на исходе. – Я не хочу, чтобы ты лежала в его объятиях как мороженая треска! – Эл махнул рукой. – Все отдыхают пять минут.

Ники Уэлш, стиснув зубы, вырвалась из рук партнера. Проклятие! Чего этот Циммер ждет от нее? Африканского темперамента? Да как же изображать дикую, необузданную страсть, если кондиционер вышел из строя на третий же день, а жара в Южной Калифорнии сейчас бьет все рекорды?

– Мисс Уэлш!

Она подняла глаза и увидела молодого человека, вытянувшегося по стойке «смирно».

– Не будете ли вы так любезны встряхнуть несколько раз головой? Вот так. Прекрасно, – промурлыкал он, взбивая ее белокурые волосы вокруг лица. – Просто великолепно!

Конечно же, великолепно! Ведь она – Ники Уэлш, модель, которая двадцать лет назад, можно сказать, подожгла весь мир. Потом пришло много других моделей, но такой, как она, не было.

Николь Боллак из города Сан-Хосе штата Калифорния была шестым ребенком и четвертой девочкой в семье. Три противные плаксы, которым всегда и всего доставалось больше, чем ей, за которыми она донашивала старую одежду, часто уже такую старомодную, что стыдно было показываться на люди. Но однажды девочка подслушала разговор матери с соседкой, и это перевернуло всю ее жизнь. «Из твоей Николь выросла такая красотка! А посмотри, как она носит платья. Она такая… соблазнительная! Клянусь, Мэгги, у этой девчонки все данные, чтобы стать моделью».

Николь, которой в то время было всего тринадцать, быстренько побежала наверх и долго смотрелась в большое зеркало на двери ванной комнаты, поворачиваясь туда-сюда, своим длинным стройным телом. Вот тогда и родилась ее мечта.

И она уговорила свою лучшую подругу Сюзанну Деламетр уехать вместе после окончания школы в Нью-Йорк.

– Мы станем манекенщицами, – заявила Николь.

Подруга недоверчиво смотрела на нее.

– Но кто нас возьмет?

– Поверь мне, – сказала Николь. – Я знаю, что делаю. Мы очень быстро станем знаменитыми.

Однако привлечь внимание достаточно известного модельного агентства в Нью-Йорке оказалось гораздо труднее, чем предполагала Николь. Где бы они ни появлялись, ответ был один и тот же: «Приходите, когда у вас будет папка с фотографиями».

Но чтобы сделать подборку фотографий, нужны были деньги, и первый, кто захотел дать им заработать, был потрепанного вида мужчина из портовой студии, куда девушки пришли фотографироваться. От предложения сняться в обнаженном виде они отказались и продолжали обходить агентства, а пока подрабатывали официантками в открытых кафе на Второй авеню.

Через три месяца Сюзанна после бурной ссоры уложила свой чемодан и вернулась в Сан-Хосе, оставив Николь долг за половину квартплаты и пустой холодильник.

Теперь будущей манекенщице ничего не оставалось, как только пересмотреть свои жизненные позиции.

Когда она снова появилась в портовой фотостудии, Ральф очень обрадовался и предложил тридцать пять долларов за ее первый, пробный снимок в голом виде. Во второй раз он попросил ее расставить ноги немного пошире и взять в рот большой палец, глядя при этом прямо в камеру. За это добавил ей еще пять долларов.

На следующей неделе Ральф познакомил ее с юношей, велел им лечь на постель и изображать медовый месяц.

Как только молодой человек обнял ее, у него тут же произошла эрекция. Николь впервые увидела это и, почувствовав, как что-то уперлось ей в бедро, с криками оттолкнула своего партнера, а Ральф тем временем в восторге щелкал затвором. Он был так доволен, что дал ей пятьдесят долларов и еще фотографию на выбор.

Она взяла глянцевое фото восемь на десять, которое было сделано в первый раз, и ушла из этой мерзкой студии, поклявшись никогда больше не переступать ее порог. Дома обрезала снимок по плечи, так чтобы никто не мог догадаться, что она фотографировалась голая, и на следующий день послала его в модельное агентство «Бергерон» – одно из тех, где она уже получила стандартный отказ.

Через две недели, когда она работала днем в кафе, позвонила сама Дина Бергерон и попросила прийти на собеседование.

Утром Николь, не замечая холода, прибежала в агентство на Пятой авеню и сразу после короткой встречи с Диной Бергерон последовала за ассистентом в комнату, где с ней произошли удивительные перемены. Парикмахер сделал стрижку, которая потом превратилась в фирменный знак Ники Уэлш, а художник-гример положил на ее загорелые щеки самый светлый грим и предупредил:

– Теперь никакого солнца!

Затем пришла ассистентка и помогла надеть длинное узкое черное платье с разрезом до середины бедра, а кто-то вложил в ее руки, обтянутые перчатками, длинный мундштук из горного хрусталя.

Фотографом в агентстве служил человек по имени Джулиан, который выглядел едва ли старше двадцати лет. Не говоря ни слова, он взял Ники за подбородок и с совершенно невозмутимым видом стал поворачивать ее лицо.

– Расслабься. Я не кусаюсь. Мы сделаем сейчас несколько пробных снимков, чтобы ты привыкла к камере, а когда будешь готова, приступим к работе, хорошо?

Джулиан включил фонограмму и, не предупреждая, стал щелкать фотоаппаратом, двигаясь сначала вправо, потом влево. Николь поворачивалась, стараясь быть к нему лицом, и улыбалась сначала нерешительно, а потом все более и более уверенно. Когда музыка перешла от классической к джазу и последним модным хитам, Николь почувствовала, что скованность совершенно исчезла.

Она еще долго делала то, что ей велел фотограф, – запрокидывала голову и смеялась, чувствуя себя красивой, желанной и полной жизни. На следующее утро, когда Николь пришла к Джулиану, чтобы узнать, как получились снимки, то обнаружила его сидящим на полу, окруженным со всех сторон полусотней ее черно-белых глянцевых снимков размером восемь на десять.

– Посмотри! – закричал он, как только увидел Николь.

Не совсем уверенная в том, что это восклицание означает восторг, а не разочарование, девушка села на пол, взяла наугад несколько фотографий и едва поверила своим глазам.

Она смотрелась просто потрясающе. То есть это была не она, а дюжина разных женщин: и сама невинность с широко распахнутыми глазами, и коварная обольстительница, и легкомысленная кокетка, и утонченная натура, и таинственная незнакомка…

– Какие хорошие, правда? – сказала она дрожащим голосом.

– Это же произведения искусства, моя дорогая! Дина просто обалдеет. Ты – именно то, что она уже давно ищет. За последние пять недель мы сфотографировали, наверное, сотни две девушек, и многие были гораздо красивее тебя. Но никто из них не умеет позировать так, как ты. У тебя есть все. А главное, есть особое качество – энергия или магнетизм, – которое выделяет одну-единственную девушку среди всех остальных. Этому нельзя научить.

Карьера Ники Уэлш началась.

В то время как другие манекенщицы вкладывали свои деньги в недвижимость или государственные облигации, Ники все пятнадцать лет жила сегодняшним днем, покупала дорогие наряды и драгоценности, отдыхала на роскошных курортах, щедро принимала гостей. Иногда, дабы напомнить себе о том, что все это чудо действительно сотворила маленькая Николь Боллак, она прилетала домой в Сан-Хосе и привозила дорогие подарки для всей семьи.

Но постепенно приглашения сниматься стали поступать все реже, и Николь вдруг поняла, что одинока и никому не нужна.

Макс оказался тогда для нее просто счастливым лотерейным билетом, и какое-то время карьера на экране казалась ей довольно перспективной. Однако когда в июне прошлого года Макс порвал с ней, отношения Ники с кино тоже стали сходить на нет.

Он позвонил через несколько недель после смерти Джеми и сообщил, что не приедет в Лос-Анджелес на премьеру ее последнего фильма.

– И вообще, – сказал Макс таким безжизненным голосом, что она едва узнала его, – будет лучше, если мы перестанем встречаться. Боюсь, от меня тебе будет мало радости.

Ники знала, что не нужно в такое время давить на Макса. И стала ждать, уверенная: он переживет свое горе и позвонит. Но прошло уже полгода, и хотя Макс сказал ей, чтобы она пока продолжала жить в пентхаусе, Ники не слышала больше от него ни слова.

Резкий голос Эла Циммера вернул ее на землю:

– Какого черта ты еще ждешь? Мессию?

Ники с ненавистью посмотрела на него и грациозно встала, поймав при этом взгляд своего симпатичного массажиста. Рафаэль в черной майке, облепившей его великолепный торс, как вторая кожа, и белых обтягивающих панталонах из трикотажа стоял в дальнем углу площадки, его черные кудри были влажными от духоты, а темные глаза смотрели на Ники не мигая. Их глаза встретились, и он улыбнулся ей своей широкой дерзкой улыбкой и сделал тайный знак, подняв вверх указательный палец.

Боже, чего бы она не сделала прямо сейчас, чтобы получить от Рафаэля сеанс массажа, который умеет делать только он. Каждый ее нерв дрожал в предвкушении удовольствия. Чувствуя, как трусики становятся мокрыми, Ники вздохнула. И нашла наконец в себе силы изобразить Циммеру всю страсть и похоть, которые он требовал.

ГЛАВА 15

В открытом поле гулял сильный и резкий зимний ветер. Макс Прэгер, одетый в клетчатую походную куртку и выгоревшие джинсы, шел по пустому выгону, подбрасывая ногой сухую ветку и разыскивая то, чего он уже никогда в жизни не увидит.

Декабрь был его любимым месяцем в году. Он всегда наполнен приятным возбуждением, смехом и бесконечными приготовлениями к рождественским праздникам. Это время любимой игры Джеми «Угадай-что-я-подарю-тебе-на-Рождество?», в которую она могла играть с отцом без устали.

Джеми. Перед его мысленным взором проносились картинки из прошлого. Джеми лепит снеговика, Джеми украшает двенадцатифутовую голубую ель. Джеми, сидя на высоком кухонном табурете, помогает кухарке колоть грецкие орехи из Англии для традиционного фруктового торта.

Уже шесть месяцев. Шесть месяцев с тех пор, как он находится в полуизоляции, вдали от прессы, от друзей и вообще от жизни.

За все время после той ужасной ночи Макс появлялся в своем офисе не больше шести раз. Он занимался только теми делами, которые мог вести дома, а все остальное доверил Джаду и Полу Карсону, бывшему партнеру своего отца, а теперь вице-президенту компании «Прэгер».

Макс старательно избегал комнат, где часто бывал раньше вместе с Джеми, и потребовал, чтобы музыкальную комнату, с которой у него было связано слишком много мучительных воспоминаний, вообще закрыли.

Конюшни были заколочены, а лошади проданы, за исключением Сантаны. Ее он отдал Дасти, так как не мог допустить, чтобы это чувствительное животное закончило жизнь у какого-нибудь черствого хозяина.

Жена больше никогда не заговаривала о несчастном случае с Джеми и не обвиняла мужа в случившемся. Луиза вообще никогда теперь не упоминала о дочери. Словно робот, женщина бесстрастно двигалась по дому, отдавая ежедневные распоряжения слугам, но все больше полагаясь на свою экономку Маргарет. Доктора, опасаясь, что ее подавленное состояние перейдет в затянувшуюся депрессию, просили Макса поддерживать ее, как только можно.

Именно поэтому, и, конечно, потому, что горе убило все его чувства, он прекратил отношения с Ники Уэлш и старался больше времени уделять жене.

И только в последние две недели Макс начал ощущать потребность в работе. Траур, казалось, такой необходимый вначале, совершенно опустошил его. Но прежде чем вернуться к полноценной деятельности, он хотел сделать еще одну попытку восстановить хоть какие-то отношения с Луизой. У Макса не было никаких иллюзий, что он сможет вернуть ее любовь или дать ей свою. Но если они постараются оба, то наверняка достигнут какого-то взаимопонимания и будут сосуществовать вместе относительно счастливо. Можно было бы начать с отпуска. Уехать куда-нибудь в Аспен или Флориду.

Звук подъезжающего автомобиля прервал его мысли. Он обернулся и пошел навстречу, приветствуя Дасти.

– Как вы поживаете, мистер Прэгер? – Из «бронко» выскочил бывший управляющий конюшнями Макса, шести футов трех дюймов росту и слегка прихрамывающий.

– Нормально. Спасибо, что так быстро приехали, Дасти.

Мужчины обменялись рукопожатиями. И так как это была их первая встреча после несчастного случая с Джеми, они неловко стояли с минуту, не зная, как вести себя дальше. Дасти был совершенно потрясен смертью девочки и чувствовал себя отчасти виноватым в том, что она смогла взять из конюшни Веласкеса. Но Макс, который знал, какой убедительной могла быть вымаливающая что-нибудь Джеми, отказался признать Дасти виновным.

– Как там Сантана? – спросил наконец Макс, прерывая молчание.

– Все в порядке, мистер Прэгер, и ей нравится на ферме Линденсов.

– Вы помните тот кусок земли в Хэддонфилде, которым я заинтересовался несколько месяцев назад?

Дасти кивнул:

– Участок Эпплгарта. Да, сэр, я помню. Вы снова подумываете купить его?

– Да. Я уже решил купить. Все дело в том, что мне не хочется самому заниматься переговорами. Вот если бы вы с Джадом сделали это для меня!

– Буду рад помочь, мистер Прэгер. Вы же знаете. Значит, вы все-таки собираетесь заняться выращиванием чистокровных лошадей?

Макс смотрел вдаль. Несмотря на грустные воспоминания, любовь к лошадям в нем никогда не исчезала.

– Да. И конечно же, я хочу, чтобы вы были управляющим на этой ферме. – Он посмотрел на молодого человека. – Как, это будет очень трудно сделать?

Дасти улыбнулся во весь рот:

– Спасибо, что вы так доверяете мне, мистер Прэгер. Я буду стараться изо всех сил.

– А я и не сомневаюсь, друг мой.

Вернувшись с прогулки, Макс застал Луизу в гостиной. В черном шерстяном платье – одном из той полудюжины, что заказала себе после смерти Джеми, она внимательно изучала свою коллекцию английских серебряных кубков.

Луиза повернулась и испуганно посмотрела на мужа.

– Макс, что ты здесь делаешь? Чай будет только через час. – Она удивленно взглянула на каминные часы. Ее жизнь была так четко расписана, что даже малейшее изменение в распорядке, казалось, совершенно сбивало ее с толку.

– Не хотела бы ты поехать куда-нибудь на праздники?

Ее щеки стали пунцовыми, и она схватилась рукой за горло, словно подавилась косточкой.

– Мы? Вместе?

– Да, Луиза.

– Но почему?

– Потому что нам обоим это нужно. – В порыве, который удивил не только ее, но и его самого, Макс подошел и взял жену за руку. – Сколько лет мы уже не катались на Рождество на лыжах? И не плавали с маской? А ведь стоит только захотеть. Мы могли бы провести несколько дней в Аспене, а потом улететь на Палм-Бич.

Луиза не делала попытки убрать его руку со своей, но Макс чувствовал, как она вся оцепенела, и добавил, стараясь быть убедительным:

– Путешествие пойдет тебе на пользу.

Луиза все-таки отдернула руку, пригладила прямые волосы, зачесанные назад и удерживавшиеся простым черным бантом. И только потом решительно заявила:

– Об этом не может быть и речи, Макс. Мне нужно следить за новой служанкой.

– Попроси Маргарет присмотреть за ней.

– Ты не понимаешь. Девушка еще не научилась как следует работать. Серебро требует полировки… бронза тоже. И хрусталь похож бог знает на что.

– Луиза, это все не важно. Теперь самое главное для нас – мы сами, мы должны как-то восстановить наши отношения, немного развлечься.

– Развлечься? – В голосе Луизы послышалась враждебность, которой не было секунду назад. – Как ты можешь говорить о развлечениях? Ты разве забыл, что это будет первое Рождество без… – Она так и не закончила фразу.

– Я не забыл, – прошептал Макс. – Я просто надеялся, что мы сможем забыть на несколько дней о нашей беде, – вот и все.

– Нет, я не смогу! – И она начала в волнении ходить по комнате, трогая то одну вещь, то другую, смахивая что-то со стула. – Тебе придется поехать без меня. Мое место здесь. Как всегда.

– Твое место со мной.

Луиза оглянулась, и Макс неожиданна увидел, что на лицо ее снова хлынула краска, глаза заблестели. Он вдруг вспомнил ту девушку, с которой познакомился когда-то в доме на Пятой авеню. Но прежде чем успел сказать ей что-нибудь ласковое, жена окончательно воздвигла между ними стену, произнеся ледяным тоном:

– Сообщи мне, если соберешься поехать. Я велю Томасу собрать твой чемодан. – И, не глядя на Макса, она вышла из комнаты.

Пятьдесят акров земли Эпплгарта находились в двух милях от центра города и выходили на берег реки.

– Вы не найдете такой фермы на сотню миль в округе, – заявил им Рон Эпплгарт. – Если же захотите расшириться, то я уверен, что старик Фарнсворт, мой сосед, будет просто счастлив продать вам свой кусок. А все финансовые дела возьмет на себя Билл Хардгров. Он мой хороший приятель, и я смогу уговорить его предложить вам льготные условия. – Рональд подмигнул им, явно гордясь возможностью продемонстрировать свои связи. – Вы ведь не против сэкономить немного баксов?

– Конечно, нет, – согласился Джад, отвечая улыбкой на улыбку.

Хозяина позвали в дом к телефону, и Джад спросил специалиста:

– Что вы об этом думаете?

Дасти облокотился на изгородь и снова оглядел пустынное поле.

– Это хороший участок, мистер Гринфилд. Только нужно будет добавить несколько новых выгулов, еще одну конюшню для жеребцов, и получится крупная ферма, как и задумал мистер Прэгер. Но сейчас самое главное – побыстрее заключить сделку. Если это удастся, мы сможем начать случку уже в середине февраля.

К ним подошел управляющий племенной фермой, ведя под уздцы арабского жеребца, которого только что обучал на специальном тренажере для выработки шага. У Фреда Кларка, высокого худого человека лет шестидесяти, было морщинистое обветренное лицо и зоркие карие глаза.

– Вы давно работаете у мистера Эпплгарта? – спросил Дасти.

– С тех пор как он три года назад купил этот участок. А перед этим я работал у прежнего владельца. А вы собираетесь привезти с собой собственный штат? Или будете набирать людей здесь?

– В основном будем набирать местных, – успокоил его Дасти. – И я хочу, чтобы вы остались, если это, конечно, не противоречит вашим планам. Я смотрел, как вы работали с этим животным, и могу сказать, что мне нужен специалист с вашим опытом и чутьем.

Фред улыбнулся, довольный лестным замечанием Дасти.

– Конечно, я останусь, мистер Эддисон. Большое спасибо. – И добавил: – Я не мог не услышать часть вашего разговора с моим хозяином о том, что он предлагает Билла Хардгрова в качестве банкира. – Фред посмотрел на адвоката. – Вы действительно собираетесь воспользоваться его услугами, сэр?

– Еще не знаю, – ответил Джад. Годы, проведенные в зале суда, научили его не упускать ни малейшей возможности получить информацию, какой бы несущественной она ни казалась. – А почему вы спрашиваете?

Фред Кларк пожал плечами:

– Потому что, если я собираюсь работать на компанию «Прэгер», то считаю, что должен кое-что сообщить вам. Вы не должны иметь никаких дел с Биллом Хардгровом, сэр.

– И почему же? – спросил адвокат, как и Макс, недолюбливавший мэра.

В глазах Фреда загорелся неожиданный гнев.

– Потому что это подлый ублюдок, который за баксы готов продать собственную мать.

Джад не мог удержаться от улыбки.

– Не очень-то вы жалуете мистера Хардгрова.

– Нет, сэр, не жалую, – невесело согласился Фред. – Этот человек – обманщик и шарлатан, что неудивительно для политика, тем более для плохого. Но Хардгров еще и проходимец!

Шестое чувство подсказало Джаду: сейчас он узнает нечто большее, чем просто сплетню в маленьком городке.

– Чем же мэр вас так обидел?

– Мне лично он ничего не сделал, но поступил подло с моим сыном, чуть не разорив его только что основанную строительную компанию. Хардгров сказал ему, что молодость и отсутствие опыта в бизнесе – слишком большой риск для банка, и потребовал возврата кредита. Но на самом деле у Тимми просто не было достаточно наличных, чтобы положить мэру в карман. Ну, вы понимаете, что я имею в виду.

– Очень серьезное обвинение, – заметил Джад.

– Возможно. Но это чистая правда. И считаю своим долгом предупредить, что чем меньше вы будете иметь дел с мэром, тем меньше вас ждет неприятностей.

– Я благодарен вам, – сказал адвокат. – И поверьте, мне очень жаль, что вашего сына постигла такая неудача.

– О-о, все обошлось. Он обратился в другой банк и получил кредит. И сейчас его дела в полном порядке, чего я никак не могу сказать о бедной миссис Маерсон.

Джад, уже готовый уйти, остановился.

– А что там с миссис Маерсон? – спросил он небрежно.

– Этим летом прошел слух, что в здании ее театра появилась какая-то трещина, и миссис Маерсон заставили закрыть театр. Она пошла к Хардгрову за помощью, так мерзавец наотрез отказал ей. Он не только не дал ссуду, чтобы сделать необходимый ремонт, а еще и потребовал срочно возвратить старую ссуду.

– Почему же она не обратилась в другой банк? – спросил Джад, вспомнив уверенную, преуспевающую женщину.

Фред только покачал головой:

– Как раз в это время был уволен со службы ее муж, и в тот момент, когда она лишилась всякого дохода, ни один банк в мире не дал бы ей ни цента. Хардгров прекрасно знал это. Но и пальцем не пошевелил, чтобы помочь.

– То есть вы хотите сказать, что миссис Маерсон потеряла свой театр?

– Да, сэр.

С трудом удержавшись от дальнейших расспросов, адвокат еще раз поблагодарил Кларка и направился в контору Эпплгарта, решив, что, как только вернется в Нью-Йорк, тут же проверит все факты. И уж в зависимости от того, что выяснится, подумает, говорить ли об этом Максу.

Через три дня ему позвонил Сэм Уинстон, шеф сыскного бюро, которого Джад нанял, чтобы проверить рассказ Фреда Кларка.

– Прости, что я так долго не отвечал, – начал Сэм. – Но добыть для тебя информацию оказалось не так просто.

– Ну, и что ты обнаружил?

– Ничего хорошего, Джад. Наш дорогой мэр – отъявленный мошенник. Он не только отказался дать ссуду Карен Маерсон, но и, сфабриковав под это целое дело, нагло обманул ее.

Джад подскочил в кресле.

– Да-да. Все дело с этой трещиной ломаного гроша не стоит. Чистый обман! Хардгров заплатил инспектору по надзору за зданиями, и тот состряпал дело об опасной трещине и приказал закрыть театр.

– Но зачем ему это было нужно?

– У него, очевидно, были с миссис Маерсон какие-то личные счеты. Кажется, она сорвала крупную сделку, которую мэр собирался заключить с каким-то очень крупным инвестором.

– Сэм, где ты раздобыл эту информацию?

Детектив на другом конце провода усмехнулся.

– Да у самого инспектора. Этот человек питает слабость к ирландскому виски. После третьей рюмки он уже пел, как канарейка. В общем-то инспектор Галлиано такой же подлый, как и Хардгров, но я не мог отделаться от жалости к нему.

– Где сейчас Карен Маерсон?

– Я не знал, что тебя и это интересует, но на всякий случай выяснил, что вскоре после потери театра она развелась с мужем и уехала из города. А Хардгров все жиреет да богатеет.

Джад глубоко вздохнул, медленно переваривая то, что сейчас услышал.

– Спасибо тебе, Сэм. Ценю работу, которую ты проделал. Я свяжусь с тобой позже.

Адвокат положил трубку и некоторое время сидел, глядя в потолок. Затем потянулся к пульту и нажал кнопку внутренней связи.

– Кэти, – сказал он секретарше, – я еду в имение к Прэгеру. Звони туда, если буду нужен.

Сидя в гостиной, Джад наблюдал, как Луиза поправляет в камине поленья, потрескивающие в ярких языках пламени. Этот веселый огонь резко контрастировал с мрачным настроением, все еще царившим в доме. «Выглядит она неважно, – подумал Джад. – Худая – кожа да кости». Луиза упорно продолжала носить эти ужасные черные одежды, постоянно напоминавшие всем о страшной трагедии.

Состояние Макса было не многим лучше. Он редко выезжал из имения – только в тех случаях, когда его присутствие в офисе было совершенно необходимо. Пол и Джад делали все возможное, чтобы дела в компании «Прэгер» шли нормально, но долгое отсутствие президента, особенно во время важных заседаний правления, уже начало вызывать некоторую тревогу среди его партнеров. Адвокат делал неоднократные попытки убедить Макса вернуться к работе, но до сих пор все его старания кончались горьким разочарованием. Единственным обнадеживающим знаком явилось недавнее решение Макса купить участок земли в Хэддонфилде.

– Привет, Джад! – Макс только что вернулся со своей обычной продолжительной прогулки: лицо его разгорелось, глаза блестели. – Я и не знал, что ты приедешь сегодня. – Он бросил куртку в кресло, не обращая внимания на укоризненный взгляд Луизы. – Что случилось? Мне что-нибудь нужно подписать?

Джад покачал головой:

– Нет. Ничего страшного, но, надеюсь, это выбьет из тебя меланхолию.

Макс бросил презрительный взгляд на поднос с маленькими сандвичами на кофейном столике.

– Почему ты так думаешь? – Он выбрал себе маленький бутербродик с сыром и огурцом.

– Потому что твоя империя начинает обходиться без тебя.

Макс проглотил бутербродик. Он так и не привык к особым вкусам Луизы в еде. Этот ее обычай пить днем пустой чай был рассчитан на каких-то птичек! Ему бы сейчас толстый кусок ржаного хлеба с копченой говядиной и холодное пиво.

– А что ты скажешь, если я сообщу тебе, что решил вернуться к работе?

Реакция адвоката была более чем оживленной. Он вскочил – лицо просияло широченной улыбкой, в голубых глазах горела искренняя радость.

– Врешь! – закричал Джад, слишком поздно заметив взгляд Луизы, полный ужаса. – Мы с Дасти вчера говорили об этом и даже не смели надеяться. Это великое событие, Макс. И когда же настанет этот знаменательный день?

– В понедельник утром. Я созываю специальное заседание правления. Думаю, оно будет продолжительным, так что предупреди всех.

Джад подождал, пока миссис Прэгер выйдет, и спросил Макса:

– Ты думаешь, она уже достаточно оправилась, чтобы оставаться здесь без тебя?

– Томас и Маргарет будут постоянно присматривать за ней, – ответил Макс. – А кроме того, у Луизы уже есть кое-какие положительные сдвиги, тебе не кажется?

Джад утвердительно кивнул и подошел к камину. Он приехал, чтобы рассказать о Карен Маерсон, но теперь не был уверен, время ли сейчас для этого. Может быть, стоит подождать несколько дней и убедиться, что это никак не отразится на возвращении Макса к делам?

– Джад, так что случилось?

Джад улыбнулся, радуясь тому, что видит перед собой прежнего Макса, и поддразнил:

– Это может подождать.

– Черта с два! Я хочу услышать то, что ты хочешь мне рассказать. И я хочу услышать это сейчас.

Адвокат несколько секунд молча смотрел на друга. Потом пожал плечами, решив, что, может быть, это и есть как раз то время. Макс слишком долго жил в вакууме своего горя, ничто не волновало его извне.

– Это по поводу Карен Маерсон.