Текст книги "Начать всё сначала"

14. Плывем?

Я встаю в 7 утра, умываюсь и наношу макияж в ванной. Потом натягиваю темно-синие джинсы и черную водолазку, потому что на улице мороз. Волосы оставляю распущенными. Вернувшись в комнату, я вижу, что один из незнакомцев ушел, но другой все еще спит. Он кажется постарше, за сорок или вроде того, и на нем маска против апноэ во сне.

Я сижу на кровати и играю в «Angry Birds», уже одетая и готовая идти, когда Пайлот начинает шевелиться около 8 утра.

– Доброе утро, – говорит он, садясь прямо.

Я кладу iPod на колени.

– Доброе утро.

– Что это? – зевает он, кивая в сторону плеера. Он сощуривается. – Ты играешь в «Angry Birds» без меня?

– Эээ, – я виновато улыбаюсь.

Он смеется, свешивая ноги с кровати и натягивая джинсы.

– Как ты смеешь?

Пайлот достает сумку из спортивного шкафчика, а потом удивленно смотрит на меня.

– Ты уже готова?

* * *

– Так, ребята, я заказала нам всем Pаris Pass, – объясняет Бейб, пока мы идем к метро. – Это типа all-inclusive, дает нам свободный доступ в метро на следующие два дня и включает билеты в Лувр и Версаль. Нужно сначала их забрать, но, может, потом мы поедем в Версаль, а Лувр и все остальное оставим на завтра?

– В вечер субботы мы идем в клуб отмечать мой день рождения, йо! Будет офигенно, – добавляет Чэд.

– Звучит неплохо, – говорит Пайлот. – Я глянул на карту. Наш хостел вроде как далеко от всего, но мы все равно справимся.

Час спустя мы добираемся до магазина и забираем Paris Pass. Пайлот не преувеличивал, когда сказал, что мы далеко от всего. Но, как только мы добираемся туда, Бейб за минуту забегает, появляется с нашими билетами и раздает их нам.

– Так как нам теперь добраться до дворца? – спрашиваю я, подпрыгивая.

– Теперь нам нужно взять RER, – весело отвечает она.

– Что? – вмешивается Чэд, когда Бейб ведет нас прочь.

– Что это, RER? – спрашивает Пайлот со смехотворным французским акцентом.

– Это большой поезд, который ездит в более отдаленные места, – объясняет Бейб, пока мы идем по улице.

– Так мы берем Рерр? – глупо говорю я.

Бейб смеется.

– Р-Е-Р, – повторяет она.

– Мы ищем Рерр, – поддерживает меня Пайлот.

– Я так хочу Реррр, ребята, – вставляет Чэд. Я смеюсь, и Бейб начинает хихикать.

– Ладно, Реррр, – громко соглашается она.

Бейб ведет нас на другую подземную станцию, похожую на метро, но только чище. Мы стоим маленьким кругом, ожидая поезд. При его приближении раздается громкий рев, и с порывом ветра к платформе подъезжает RER. У него два этажа, и нас он очень впечатляет. Сиденья расположены группами по четыре, два против двух. Пайлот садится рядом со мной, а Бейб и Чэд напротив.

– Долго ехать? – спрашиваю я Бейб.

– Думаю, около тридцати минут, – отвечает она. Чэд облокачивается на окно и закрывает глаза. Бейб достает брошюру о Версале из сумки и начинает читать. Я мгновение наблюдаю за ними, прежде чем Пайлот поворачивается ко мне.

– «Angry Birds»? – со сдержанным восторгом спрашивает он. Я улыбаюсь и засовываю руку в сумочку.

* * *

Версаль не похож на настоящий. Перед нами раскидывается большая полоса гравия. Это подъездная дорожка? Возможно, для семьи великанов с двадцатью машинами? Она ведет к бесконечной массе золотого здания.

Когда мы заходим внутрь, тур-гид ведет нас на второй этаж. По пути наверх я замечаю задний двор (если его можно так назвать) в окне.

– Нифига себе, мы туда пойдем? – я взволнованно смотрю на Бейб.

– Да, не волнуйся! – хихикает она.

Правый уголок губ Пайлота поднимается.

– Я это предвкушаю.

Мы останавливаемся в невероятно роскошном фойе, ведущем в легендарную Зеркальную галерею, о которой все говорят. Сделав пару фотографий (Бейб снимает меня и Пайлота, а Пайлот фотографирует меня с Бейб, пока Чэд держится в сторонке), мы идем дальше.

Зал похож на бальную комнату. Роскошные люстры свисают с потолка. Высокие канделябры стоят по краям комнаты, а стены украшают зеркала. Это зеркала? Они не очень чистые, скорее старые, с декоративным отражающим стеклом.

– Стойте, это Зеркальная галерея? – неуверенно спрашиваю я, пока мы проходим по ней. – Где все зеркала?

– Прямо здесь! – Бейб указывает на декоративные стеклянные панели на стенах.

– Но это не зеркала, это скорее как стекло… отражающее тебя, – бормочу я. Плохо вышло. Пайлот начинает смеяться.

– Стекло, отражающее тебя? Типа зеркало? – с сарказмом спрашивает Чэд.

– Но здесь нет настоящих зеркал! – протестую я.

– Это настоящая Зеркальная галерея? Мы что, в фальшивой Зеркальной галерее? – восклицает Пайлот, притворяясь возмущенным.

– Именно так! – смеется Бейб.

– Я ожидала типа аттракцион с зеркальным лабиринтом… – объясняю я, смеясь теперь вовсю. Думаю, я услышала об этом в детстве, и такой вот образ создал мой мозг. Справа появляется широко улыбающийся Пайлот.

– Нет, я тоже ожидал аттракцион, – тихо говорит он.

– Правда? – восклицаю я.

– То есть, когда думаешь о Зеркальной галерее, представляешь зал, полный зеркал, – зеркальный лабиринт.

Я фыркаю.

– Они должны добавить сюда зеркальный лабиринт, типа как на Хэллоуин.

Лицо Пайлота становится непроницаемым.

– Я так бы этого хотел.

– Может, у них есть ящик для предложений, – добавляю я. Он откидывает голову, смеясь. Я подавляю довольную улыбку.

Бейб поворачивается к размытым туманным зеркалам, и мы втроем становимся за ней. Как только мы оказываемся перед зеркалом, Бейб делает фотографию. В Зеркальной галерее. Я поднимаю руку и машу, как королева.

– Это как Зеркало Эризиды! – ухмыляюсь я.

Бейб смеется.

– Я не вижу желаемого.

Мы обходим дворец, комнату за комнатой. Мы видим спальню Марии-Антуанетты и где король Людовик какой-то там спал. Мы видим картину, буквально занимающую стену размером с бальную комнату! Я всегда думала о дворцах как о замках, наверное. Камень и холод, древность – ничего похожего на эту нелепую роскошь, по которой мы проходим.

Дальше следует задний двор. Я знаю, что слова «задний двор» не подходят, это скорее бесконечный парк с озером, фонтанами, живыми изгородями и статуями. Похоже на рай для фотосессий. Парковый рай. Словно океан в форме парка, не видно ни конца, ни края! Он просто продолжается.

Не знаю, как долго мы ходим по огромным дворам и фотографируемся на разных фонах. Мы заходим все дальше и дальше, пока не добираемся до кафе, где садимся обедать. Я могла бы бродить по этому месту вечно.

* * *

– Так ты увлекаешься фотографией? – спрашивает Пайлот, пока мы возвращаемся к RER.

Я поворачиваюсь и встречаюсь с ним глазами.

– Ага, это один из моих интересов, – я улыбаюсь.

– Серьезно? Ты никогда не говорила, что тебе нравится фотография.

– Ну, просто речь об этом не заходила, и это скорее хобби.

– Ты делаешь красивые фотографии, моей маме понравились все фото из Рима.

Я хихикаю.

– Рада слышать, что получила одобрение твоей мамы.

– Тебе нужен один из этих хороших претензионных фотоаппаратов.

– Мне бы хотелось заполучить один из этих претензионных фотоаппаратов. Однажды! – Я улыбаюсь небу с тоской, а потом опускаю глаза на Пайлота. – А ты не увлекаешься фотографией?

– То есть мне нравятся хорошие фото. Я это уважаю, – улыбка поднимает его губы.

– Отлично. Ты хороший софотограф.

– Со-фотограф?

– Ага, – я отворачиваюсь, скрывая широчайшую улыбку. Мне нужна секунда без зрительного контакта, чтобы собраться. – То есть обычно мне приходится учить людей, как правильно поставить фотографию. – Я поворачиваюсь, чтобы увидеть его реакцию.

Он забавно смотрит на меня.

– То есть люди не просят учить их. Я просто тупо учу их после того, как они делают для меня фотографию и она плохо поставлена – я вроде как читаю им мини-лекцию и заставляю сделать это снова.

Пайлот смеется в удивлении.

– Что?

– Агааа, – я смотрю на землю. – Но ты не слышал лекций, хотя сделал много фотографий для меня.

Когда я снова встречаюсь с ним глазами, он подносит руку к сердцу с серьезным выражением лица.

– Вау, это честь – пройти этот тайный тест по фотографии.

Я отворачиваюсь, пытаясь взять под контроль выражение лица.

– Мысленно снова тебя пихаю.

Он пожимает плечами.

– Прости, мысленно увернулся. Не попала.

Меня накрывает волна головокружения, и я так отвлеклась, что спотыкаюсь, поднимаясь по ступенькам поезда.

* * *

– Я так жду завтрашнего дня, ребята. Мне исполнится двадцать один. Все будет охренительно. – Голос Чэда возвращает меня в реальность. Я потерялась в связанной с Пайлотом мысленной спирали, поедая киш. Мы зашли во французский ресторан на ужин. Чэд поднимает бокал со стола, и мы чокаемся.

– Будет круто, – подтверждает Бейб. – Я попросила девушку на ресепшене подсказать, куда лучше всего пойти.

– Я рвусь на вершину Эйфелевой башни завтра, – добавляет Пайлот.

Чэд кивает, глядя мимо нас.

– Глянь на нее, чувак, – говорит он своим голосом бро.

Я разворачиваюсь и вижу, как хрупкая темноволосая девушка идет к бару взять напиток. Я собираюсь развернуться и грозно глянуть на Чэда, когда замечаю бармена. Женщина с гривой рыжих волос в пучке на макушке – она идет к девушке, чтобы принять заказ. Она похожа на женщину из самолета и Starbucks? Что, черт подери, она тут..? Женщина поднимает взгляд, встречается со мной глазами и подмигивает.

– Что за фигня? – рычу я, внезапно вставая с места.

– Шейн… – бормочет Бейб в смущении. Я поворачиваюсь к ней. Она думает, что я собираюсь накричать на Чэда. Я бросаю взгляд на Пайлота.

– Ты в порядке? – спрашивает она.

– Ага, – я снова смотрю на Бейб, которая молча уговаривает меня сесть. Я вскидываю брови. – Нет, дело не в том. Я знаю ту даму за… – Я снова смотрю на бар. Ее нет. На ее месте стоит парень и разговаривает с темноволосой девушкой. Я моргаю, качая головой. Что за черт? – Я… забудьте, – я снова сажусь. Почему мне все время видится британка средних лет?

* * *

Вернувшись в хостел, мы расходимся в разные комнаты. Пайлот чистит зубы и идет спать. Я нелепо быстро моюсь и залезаю в одиночную кровать рядом с Пайлотом около полуночи. Он снова спит лицом к двери.

– Доброй ночи, – бормочет он, когда я ложусь.

Я подтягиваю одеяло к подбородку.

– Мне всегда кажется, что ты уже спишь, и ты меня пугаешь до чертиков, – бормочу я.

Он поворачивается ко мне с озорной улыбкой.

– Мвахахахах!

Нас разделяет чуть больше фута. Я хватаю подушку из-под головы и бью его по лицу. Он фыркает.

Я снова убираю ее под голову с улыбкой.

– Доброй ночи.

15. Неудача

Я всегда думала, что Лувр – просто музей под знаменитой стеклянной пирамидой. Теперь мы стоим перед упомянутой пирамидой, но она, оказывается, окружена чем-то похожим на еще один дворец.

– Это Лувр? – спрашиваю я, пораженная.

– Ага, конечно! – отвечает Бейб.

– Нифига себе.

Я мечтала посетить этот музей, когда впервые узнала о нем в шестом классе, когда нас всех заставили посетить вводный курс по французскому и испанскому. И, конечно же, «Код да Винчи» подлил масла в огонь.

Я прихожу в особенный восторг, когда мы находим статую Ники Самофракийской – знаменитого безрукого и безголового ангела. Она вроде как была создана в 200 году до нашей эры. Я делала доклад о ней на уроке французского в шестом классе. Я подхожу к ней, и мгновение стою одна возле нее, пока рядом не появляется Пайлот.

– Хочешь сфотографироваться с ней? – понимающе спрашивает он.

– Да, пожалуйста! – я передаю ему фотоаппарат.

Когда я становлюсь перед скульптурой и позирую, мы встречаемся взглядами – он улыбается, и мой мозг перестает функционировать. Я поднимаю и опускаю руки, словно они только что выросли из моего тела. О боже, только не это снова. Рука на бедро? Обе руки на бедра? Радостно вскинуть руки вверх? Одна рука вверх? Выставить ногу? Помахать руками? Встать боком? Черт. Я опускаю руки и улыбаюсь, стоя прямо как солдат, прижав руки к бокам. А потом все заканчивается, и я предлагаю сфотографировать его, отчаянно желая снова оказаться по ту сторону фотоаппарата как можно быстрее. Он засовывает руки в карманы и изображает крутого парня. Как всегда, спокойный.

Я просматриваю фотографии, чтобы понять, какие позы он запечатлел. Машущие ручки и солдат. Круто.

* * *

Мы провели сорок пять минут в пути от Лувра к Эйфелевой башне. Теперь она нависает над нами, темная и пугающая. Пока мы вчетвером в восторге смотрим на нее, мужчина в зимней шляпе и пуховике подходит к нам с гигантским металлическим кольцом, на котором висят маленькие копии-брелки Эйфелевой башни.

– Пять, одно евро? – с энтузиазмом спрашивает он. Мы просто мгновение смотрим на него. – Пять за один евро? – повторяет он.

– Нет, спасибо, – отвечает Бейб. Мужчина спешит к другой группе туристов.

– Готовы залезть на эту штуку? – светится Пайлот.

– Давайте сделаем это! – восклицаю я. После того как мы поднялись на Ватикан, я хочу подняться на всё.

– Йо, высота меня пугает, но, наверное, я полезу наверх, ведь не так часто, черт возьми, я бываю в Париже, – комментирует Чэд.

Бейб переводит взгляд с Чэда (который выглядит бледнее обычного) на Пайлота и меня.

– Не думаю, что мне действительно этого хочется. Чэд, я думала, что ты хочешь подняться на лифте. Я бы предпочла лифт, – говорит Бейб, поворачиваясь к нему.

– Да ладно, Бейб, пойдем на лестницу. Когда еще ты заберешься на Эйфелеву башню? – ноет он.

Бейб хмурится и смотрит мгновение вверх, прежде чем ее взгляд находит меня. Я энергично ей киваю. Она глубоко вздыхает и слегка закатывает глаза.

– Ладно.

– Ура! На лестницу! – восклицаю я.

Несколько минут спустя мы уже стоим у основания еще одной бесконечной лестницы. Я мчусь наверх, поднимаясь по двум ступенькам за раз и идя во главе. Пайлот сразу за мной. Триста двадцать восемь ступеней спустя мы добираемся до первого уровня башни. Пару минут мы делаем фотографии, облокачиваясь на проволочную изгородь и наслаждаясь видом.

Бейб вздыхает.

– Ладно, ребята. Дальше я поеду на лифте. – Она выжидательно смотрит на Чэда.

– Хорошо, – отвечает тот, не замечая ее очевидных намеков на то, что ей хочется, чтобы он поехал с ней.

– Чэд, можешь поехать со мной, пожалуйста? – прямо спрашивает Бейб.

– А, эээ, – вздыхает он, – да, конечно.

– Спасибо, – Бейб смотрит на нас. – Встретимся с вами внизу! – Они заходят во внутреннюю часть.

Я смотрю на Пайлота и вскидываю брови.

– И тут нас осталось двое, – он снова мне улыбается.

– Готов отправиться на вершину? – пищу я.

– Готов ли я? Да ладно тебе, Шейн, – он ухмыляется, направляясь к следующей лестнице.

Знак сообщает нам, что до следующего уровня 341 ступенька. Мы несколько минут молча поднимаемся, стук наших ног о металл – саундтрек к нашему подъему.

– В общем, я раздумывал над вопросом про возвращение назад во времени, – вдруг говорит Пай-лот.

Я удивленно улыбаюсь.

– О да? И?

– И мне нравится твоя идея с Конституцией. Думаю, я отправлюсь туда с тобой и посижу на встрече.

– О, круто, у меня будет друг, который поддержит мою шараду «я мужчина». Ты можешь вскочить и воскликнуть: «Нет, я вырос в его городе, он имеет право. Послушайте его гениальные, продвинутые идеи», когда меня обвинят в женственности!

Пайлот улыбается полу и продолжает подниматься.

– Ты определилась со вторым вариантом? – спрашивает он.

– А? – я смотрю куда угодно, кроме его лица, потому что краснею. – Ага, но я думаю, что отправлюсь с тобой на концерт «Beatles».

Он выдыхает, улыбаясь.

– Черт, когда мы найдем машину времени, я в деле.

Я тоже смеюсь, выпуская накопившийся восторг.

Ветер бьет меня по щекам, взъерошивая волосы, когда мы выходим на второй этаж. Мы с Пайлотом находим одно место и облокачиваемся о защитную решетку, окружающую площадку. В Нью-Йорке я выглядывала из окон высотных зданий на бесконечное море серых небоскребов. Рим был хаотичными вспышками красного и винного. Париж… Париж похож на картину. Произведение искусства, аккуратно расположенное и организованное, чтобы выглядеть красиво со всех углов.

– Это… так круто, – эти тихие слова срываются с губ Пайлота. Ветер громкий, я слышу его только потому, что мы стоим плечом к плечу. По рукам пробегает холодок. Пайлот разворачивается, и я нервно подпрыгиваю на пятках, когда он останавливает первого проходящего мимо человека.

– Эй, вы могли бы сфотографировать нас?

Он хочет общую фотографию? Беловолосая женщина берет фотоаппарат из моей протянутой руки, и мы позируем, улыбаясь друг другу, его рука лежит на моей спине, и мы стоим на Эйфелевой башне.

Когда женщина возвращает фотоаппарат, Пайлот поворачивается ко мне, снова восторженный.

– На вершину?

– На вершину! – восклицаю я, чувствуя, как через меня проносится поток новой энергии. Кто знает, что может случиться, когда мы доберемся до вершины – нас только двое, и я не знаю… Мне понравилась идея взобраться на вершину вдвоем. Кажется… что все возможно.

Мы обходим этаж в поисках новой лестницы, но оказываемся там, где начинали.

Моя улыбка тускнеет.

– Лестницы нет?

– Что за черт? – Пайлот мрачнеет. – Я думал, мы можем забраться на вершину.

Мы заходим внутрь, чтобы кого-нибудь спросить. Оказывается, на вершину можно подняться лишь на лифте, а сегодня подъем закрыт из-за сильного ветра. Словно чтобы подчеркнуть это, на выходе из дверей по нам бьет агрессивный поток холодного воздуха. Мой мысленный список романтических фантазий, связанных с подъемом на вершину Эйфелевой башни вместе, разлетается на ветру.

Над нами нависает разочарование, пока мы спускаемся по лестнице вниз на землю. Чувствовал ли он то, что чувствовала я? Или это просто нормальный уровень разочарования – «я не поднялся на Эйфелеву башню»?

Когда наши ноги ступают на твердую землю, Бейб и Чэд уже ждут внизу. Мы вчетвером пересекаем мост и идем вдоль берега Сены, направляясь в зону с многочисленными ресторанами и магазинами. Мы прогуливаемся вдоль реки, когда Бейб внезапно останавливается, разворачивается и смотрит на Башню вдалеке. Солнце садится, и включается золотистое освещение Эйфелевой башни.

– Стойте! – кричит она. Мы останавливаемся и смотрим на нее. – Который час? – спрашивает она, ее карие глаза светятся.

Чэд смотрит на свои часы:

– 17:45.

– Отсюда отличный вид! – говорит она.

– Вид на что? – спрашиваю я и смотрю на Эйфелеву башню. Мой желудок беспокойно урчит. Теперь, когда мы остановились, холодный воздух пронзает меня прямо через ботинки. Я поджимаю пальцы.

– В шесть часов с Эйфелевой башней произойдет что-то классное, – отвечает Бейб, облокачиваясь на перила вдоль берега. – Вы точно захотите это увидеть, – уверенно говорит она.

– Что произойдет с Эйфелевой башней? – спрашиваю я, растирая руки, чтобы согреться. Я натягиваю свой капюшон от зимнего пуховика на голову, чтобы спастись от ветра.

– Насколько классное? – скептически спрашивает Пайлот, сужая глаза. Он уже натянул капюшон от толстовки и от куртки на голову.

– Достаточно классное. Думаю, стоит подождать, если вы не против, – отвечает Бейб.

– Здесь чертовски холодно, – говорит Чэд, облокачиваясь о стену и обхватив себя руками. Его темная куртка-бушлат застегнута на все пуговицы. – Надеюсь, это того стоит, Бейб.

– Ладно, думаю, мы можем подождать пятнадцать минут, – устало говорю я.

Проходит пять минут. Мы как на иголках, но, насупившись, стоим на месте.

Бейб ходит вперед-назад.

– Надеюсь, это сработает, а то я заставила всех ждать. – Она нервно смеется.

– Я не чувствую рук, – объявляет Чэд.

– Эйфелева башня готовится ко взлету, – объявляет Пайлот.

– Если Эйфелева башня не взлетит, то это настоящее расстройство, – смеюсь я.

Проходит шесть минут. Я не чувствую пальцев, хотя на мне перчатки.

Мы все выбрали себе места у перил и выжидающе смотрим. Солнце только что исчезло за горизонтом. Эйфелева башня светится в последних оранжево-золотых лучах.

– Уверена, что она просто вот так не подсвечивается? – спрашивает Пайлот. Я фыркаю.

– Нет, это не то, – смеется Бейб.

– Давай, Эйфелева башня. Пойдем, – требует Пайлот. Мы все смеемся. Он поворачивается, чтобы улыбнуться мне, и я чувствую себя чуть менее замерзшей. – Черт, Эйфелева башня нас подводит, – продолжает он.

– Две минуты! – объявляю я. – Я не чувствую своих ног, Эйфелева башня. Надеюсь, ты счастлива.

– Давай, Эйфелева башня, – повторяет Пай-лот.

– Одна минута! Запуск через одну минуту, – добавляет Чэд.

– Ты в этом уверена? – снова спрашивает Пайлот Бейб. Она улыбается и качает головой.

– Бейб точно не права и мы точно сбросим ее в реку, – в шутку отвечает Чэд.

А потом это происходит. По всему знаменитому строению пробегает блеск. Свет вспыхивает на ее железных лапах. Такое впечатление, что Динь-Динь посыпала ее пыльцой и у нее судороги в блестках. Мы разражаемся криками и улюлюканьем.

– Вот круто! – восклицает Чэд.

– ОБОЖЕМОЙ, ОБОЖЕМОЙ, ОБОЖЕМОЙ! – кричит Пайлот с наигранным восторгом фанатки, а я не могу перестать смеяться целых двадцать секунд, пока мы танцуем на морозном воздухе, восхищаясь увиденным.

* * *

Мы наслаждаемся ужином с красным вином, ветчиной и сыром во французском ресторане, прежде чем взять такси и поехать в место, рекомендованное нам девушкой у стойки регистрации в хостеле – Бастилию.

Из такси мы выходим на улицу, полную света, кипящую от деятельности. Учитывая, что это его день рождения, мы позволяем Чэду вести нас. Он останавливается у здания, из которого музыка выливается на улицу каждый раз, когда открывается дверь, и смотрит на нас с восторженной улыбкой, прежде чем зайти внутрь. Мы следуем за ним в паре шагов позади. Пройдя через дверь, мы оказываемся возле гардеробной у подножия лестницы. Музыка льется со второго этажа, поэтому мы вешаем куртки и поднимаемся.

Здесь играет живая музыка. Музыкальная группа стоит у дальнего края огромной просторной комнаты, полной людей, танцующих под их музыку. Здесь на противоположном конце комнаты – бар. Мы берем напитки перед тем, как, пробираясь через толпу, найти место, где мы можем смотреть и кивать в такт. Закончив играть песню в стиле инди-рок, они начинают ту, которую я точно знаю. Я понимаю, что намеренно раскачиваюсь сильнее.

Я пригласил ее. Это была ночь пятницы. Я иду один. Чтобы понять это чувство.

Бейб и Чэд тоже танцуют. Пайлот улыбается и поет слева от меня. Я присоединяюсь к нему, размахивая руками, когда начинается припев.

– И примерно тогда она ушла от меня, – кричим мы изо всех сил, смеясь и раскачиваясь, – никто не любит тебя, когда тебе двадцать три!

Мы подпрыгиваем и смеемся, прослушивая странный микс из старых песен, которые продолжает играть группа – по большей части классический рок и панк-рок начала 2000-х. Когда подходит к завершению «Eye of the tiger», Пайлот спрашивает, хочу ли я еще выпить. Когда мы направляемся к бару, начинается еще одна знакомая мелодия.

Пайлот заказывает пиво. Он поворачивается, чтобы взглянуть на меня, пока бармен выполняет заказ. Я удерживаю зрительный контакт, слова последней песни непроизвольно срываются с моих губ, а моя голова мотается из стороны в сторону в такт музыки.

– Это ГИМН, поднимите все ваши руки вверх!

Он смеется.

Когда бармен возвращается с его напитком, я облокачиваюсь о барную стойку.

– Эм, воды, пожалуйста, – прошу я, прежде чем повернуться к Пайлоту. Вокруг нас пульсирует музыка, поэтому я наклоняюсь так близко, как только осмеливаюсь (не очень близко, между нами по крайней мере фут пространства).

– Не хочешь потанцевать? – то ли говорю, то ли ору я с улыбкой.

– Я не очень-то хороший танцор, – говорит он, когда передо мной ставят заказанную воду.

– Но любой может танцевать. Мы все танцоры!

Он широко улыбается и закатывает глаза.

Мы возвращаемся примерно на то же место, где стояли раньше, но уже потеряли из виду Бейб и Чэда. Музыкальная группа начинает играть песню the «Beach Boys» «Wouldn’t it be nice». Мы раскачиваемся взад и вперед, иногда подпевая. Мы не так близко друг к другу, чтобы касаться, но теперь, когда Бейб и Чэд ушли, кажется, словно мы здесь одни. Естественно, я чувствую нервы в животе.

Пятнадцать минут спустя мы направляемся к бару. Я заказываю еще стакан воды.

– Когда мы проживаем такие хрупкие жизни, это лучший способ выжить. Готов раз или два просто потратить время впустую с тобой, – поет солист.

– Эта группа словно смесь музыки на моем iPod, – комментирую я, лениво облокотившись о барную стойку и глядя на певца. – Вот только без «Beatles». Где «Beatles»? И еще «Lady Gaga».

Пайлот фыркает.

– Не забывай о Тейлор.

– О боже, было бы изумительно, если бы они сыграли какой-то рок в стиле Т-Свиззл, – вздыхаю я. – И тебе нужно вот так исполнять в барах свою музыку, – предлагаю я весело.

Он смотрит на пол, широко улыбаясь.

– Было бы здорово.

Мы возвращаемся на танцпол. Через двадцать минут мы снова в баре. Пайлот заказывает еще пиво. Он смотрит на меня, пока мы ждем его напиток.

– Это был действительно чудесный день, – говорит он, – действительно чудесный день. Я хорошо повеселился… – он улыбается так, что видно зубы, словно милый болван. По моей груди расползается тепло. Мы мгновение поддерживаем зрительный контакт, прежде чем он продолжает: – …с Чэдом, конечно. Каким был бы Париж, если бы здесь не было Чэда? – заканчивает он. Я корчусь от смеха.

Снова на танцполе. Песня, которую я наконец не узнаю, разносится по комнате – это панк-рок, с которым я не так знакома, – но она все равно требует движения. Я слепо пою, придумывая слова. Пайлот все еще улыбается. Никогда не видела, чтобы его улыбка продержалась так долго. Теперь он стоит прямо рядом со мной, и мы врезаемся друг в друга, прыгая и качаясь. Моя кожа поет в ответ:

– Хьюстон, у нас есть контакт.

Он продолжает поворачиваться, чтобы улыбнуться мне. Я улыбаюсь в ответ, и за каждым взрывом зрительного контакта следует гигантский глоток воды. Это отличная отмазка, чтобы отойти и сконцентрироваться. Я медленно превращаюсь во взволнованный комок нервов. Что сейчас происходит? Мы флиртуем? Типа флиртуем сильнее, чем раньше? Что мне делать? Ничего, просто будь классной, продолжай делать то, что делаешь. Я слишком ясно осознаю свои движении, пока эта неизвестная волшебная песня, которая заставила Пайлота больше улыбаться, подходит к концу.

Думаю, это флирт. Должно быть, это флирт. Музыкальная группа начинает играть какую-то нежную песню. Я узнаю ее – я ахаю и начинаю маленький танец счастья, когда все начинают подпевать. «Yellow Submarine». Пайлот широко улыбается, глядя на группу. Он начинает подпевать, и я начинаю подпевать, а потом его рука ложится на мою спину.

Я совсем замираю. В эту самую секунду он не смотрит на меня, но его рука лежит на мне. Его рука вокруг меня, словно мы вместе. Мое сердце колотится слишком быстро для этой мелодии.

Ладно, все хорошо. Просто продолжай петь. Я не могу вспомнить слова.

Я не могу думать о чем-то другом, кроме его руки. Она легла на мою талию. Я смотрю на него. Он все еще поет. Мы вместе раскачиваемся. Он раскачивается нормально. Я качаюсь, словно статуя, которую кто-то случайно толкнул. По крайней мере, я двигаюсь.

Он притягивает меня ближе к себе, и мое сердце бьется со скоростью света. О боже мой. Теперь мы прижимаемся друг к другу. Телесный контакт вдоль всего моего левого бока. Его тепло смешивается с моим.

Оставайся спокойной, Шейн, оставайся спокойной. Что значит оставаться спокойной? Еще больше раскачиваться. Группа все еще играет «Yellow Submarine»? Сосредоточься на песне. Да, так и есть. Прожекторы продолжают вращаются над нами, группа продолжает играть, а я свожу движения к минимуму в попытке убедиться, что наш контакт кожа к коже остается ненарушенным.

Не знаю, смотрит ли он на меня сейчас. Я уже вечность на него не смотрела. Теперь мысль о том, чтобы взглянуть на него вызывает стресс.

«Тебе нужно взглянуть на него, Шейн. Вот он, вот этот момент».

Медленно, со скоростью патоки я поворачиваю голову налево. Он уже смотрит на меня. Холодок пробегает по моим конечностям. Кажется, что, когда группа остановится, это мгновение тоже остановится, а я не хочу, чтобы оно останавливалось. Тревога пробегает по мне, отскакивая от стен моего нутра.

Его зеленые глаза внимательно смотрят на меня. Мы смотрим друг на друга, а я даже не знаю, что сделать, чтобы что-то инициировать. Я никогда никого не целовала и я не хочу, чтобы он знал об этом. Если мы поцелуемся, он поймет? О боже, он поймет. Как иначе? Я понятия не имею, что делаю. Я даже не знаю, что буду делать с руками! Куда деваются руки, когда целуешься? Я типа хватаю его? Я не могу просто схватить его! Что если я сделаю все неправильно? Если я схвачу его, это вторжение в личное пространство? О боже, я буду стоять, застыв, словно ныряю солдатиком, прижав руки по бокам, не так ли?

Он наклоняется немного вперед. Его губы прямо тут. Паника берет управление на себя, и прежде, чем я успеваю понять, что делаю, я поднимаю стакан, который крепко держу в руке, ко рту и поворачиваюсь посмотреть на группу.

Я делаю трусливый глоток воды. Разочарование гремит в моем организме. Мои глаза стекленеют, и я, не мигая, смотрю на гитариста. Он не собирался поцеловать меня, правда? Он не достаточно сильно наклонился, да? О боже. Я не знаю, как вернуть то, что почти произошло. Мне нужно в туалет. Мне нужно уйти. Его рука все еще на мне. Не знаю, как долго мы так стояли.

Я резко поворачиваюсь к нему.

– Эй, Пайз, мне нужно сбегать в уборную. Скоро буду.

Я напугала его своим внезапным превращением из неподвижной статуи в живое, дышащее человеческое существо.

– А, ладно! – он перекрикивает музыку. – Ты хочешь, чтобы я… – начинает он, но я уже ухожу, пробираясь через толпу к коридору в конце помещения, где я ранее заметила знаки туалета.

Я врываюсь в туалет. Кабинки выкрашены в черный, а освещение здесь неоново-синее. Я подхожу к раковинам, представляющим собой большую канаву вдоль стены, и смотрю на себя в зеркало. Волосы взъерошены и слишком пышные из-за влажности. Слезы обжигают уголки моих подведенных глаз.

Что со мной не так? Всхлип срывается с губ. Я делаю еще пару вздохов перед зеркалом. Не плачь. Я сжимаю руки в кулаки – физическая угроза соленой воде в моих глазах. Ты в порядке. Я иду в туалет, мою руки и отправляюсь в бездну танцпола.

Я решаю не идти прямо через море людей, а пробираюсь по периметру комнаты.

– Эй, девчонка! – я слышу знакомый голос и, развернувшись, вижу, как Чэд идет ко мне со свежей клюквенной водкой.

– Привет! – говорю я, почувствовав некое облегчение от того, что увидела его после того, как потеряла и его, и Бейб почти в начале вечера. Он подходит ко мне и становится слишком близко. Я оказываюсь у стены, делая шаг назад, пытаясь сохранить пузырь личного пространства. – Где Бейб? – спрашиваю я поверх музыки.

– Наверное, у бара, – как бы между прочим отвечает он. – Тебе нравится это место? Тут классно, правда? – он улыбается, а глаза пьяно закрываются.